Беседы на «Лествицу». 13 (25). Бесстрастие и любовь: о смысле жизни (21.03/03.04.2015)

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!
Заканчивая наши беседы о Лествице, мы поговорим о том, что содержится в последних двух Словах: о бесстрастии — 29-е Слово, и 30-е Слово, последнее – о любви. Точнее говоря, о вере, надежде и любви, но поскольку любовь большая и главная, то больше там о любви. Причем, Лествичник говорит, что это не две разных добродетели, а одна и та же — и любовь, и бесстрастие. Просто это две разные стороны: говоря одно, необходимо подразумевать другое, если мы говорим в христианском смысле слова.
Конечно, крайне неприлично даже в проповеди говорить об этих «предметах», потому что это высшее, что есть в христианской жизни, и тому, кто сам от этого далек, лучше промолчать. Но поскольку есть обязанность об этом говорить, а Лествицу читают во всех храмах для всех, и толкования, значит, на нее для всех, то придется сказать хотя бы кратко.
Что такое любовь и бесстрастие? Сочетание того и другого — а без сочетания этого, повторю, в христианстве не бывает — показывает отличие христианского понимания бесстрастия и любви от того, что может пониматься в мирском смысле. Потому что в мирском смысле любовь – это какое-то чувство. «Христианская любовь» – это, видимо, какое-то чувство. Трудно сказать, что это такое.
Христиане, вообще говоря, с точки зрения христианской антропологии, являются такими же людьми, как и прочие. Никаких особых религиозных чувств у них нет. Поэтому если у них есть какая-то особая любовь как чувство, то ничего христианского в этом нет. Это бывает у всех людей, и, как мы слышали от Лествичника, даже у животных.
Когда в христианстве говорится о любви, то имеется в виду нечто другое. Имеется в виду та любовь, которой является Бог, потом у что «Бог есть любовь», как сказано в Первом Послании Иоанна Богослова. И это не в метафорическом смысле, то есть «похоже на Бога, но не Бог», а настоящая христианская любовь — это именно Бог. И поэтому к ней относятся с бесстрастием. Что такое бесстрастие?
Бесстрастие – это такая вещь, которая никак не может человеку показаться привлекательной, если он в любой культуре получил только мирское воспитание. Тут нельзя сказать, что культура была неподходящая: совершенно в любой культуре это будет так. Бесстрастие – это значит не увлекаться эмоциями, не иметь каких-то интересов, привязанностей к земному. И если так вот дальше и определять, то получится крайняя и последовательная депрессия, когда человек даже и на самоубийство неспособен, потому что он вообще лишен всякой мотивации.
Конечно, такое состояние – это отнюдь не то бесстрастие, которое является христианской добродетелью, а это просто погашение эмоций, мотиваций и так далее. Христианская добродетель бесстрастия не может определяться только отрицательно, то есть как отказ, потеря интереса, как отказ от того, чтобы следовать каким-то устремлениям. Она это в себе содержит, и без этого ее не может быть, но если сводить ее к этому, то получим нечто иное – получим просто психическое заболевание.
А христианская добродетель всегда имеет другую сторону – не только отказ, но и приятие. Приятие того, чем является любовь — то есть приятие Бога. Надо сказать, что без Бога эта штука не работает. Поэтому многие говорят, что вот мы попытаемся жить по-христиански, а у нас не получается. Конечно, если мы пытаемся жить по-христиански без христианской веры, то и не должно ничего получаться. Почему, собственно, должно получаться?
И, конечно, настоящее бесстрастие окончательно даруется только как дар Божий по мере приобретения божественной любви. Но как она приобретается? Есть последовательные добродетели, о которых многие знают, о них упоминают апостол Павел и Иоанн Лествичник – вера, надежда и любовь. Если есть вера, то она создает надежду, а надежда побуждает нас на какие-то действия, которые мы бы так не стали бы совершать в отношении Бога, и постепенно это увеличивает любовь.
На самом деле, это замкнутый круг, потому что, не имея совсем любви, мы бы совсем не имели веры, а тогда мы не могли бы и начать. Вера сама происходит тоже от любви. Здесь нельзя сказать, что первично – курица или яйцо, вера или любовь. Можно иногда сказать, что яйцо, иногда, что курица — зависит от того, с какой точки зрения нам понадобилось посмотреть на эту проблему. В целом здесь цикл замкнут.
Поэтому и говорит апостол о вере, что вера – это реальность невидимого. А реальность невидимого – это не что иное, как, конечно же, Бог. Поэтому вера – это все равно Бог, и любовь – это Бог. И, в конечном итоге, все добродетели – это Божественные энергии, это все равно Бог.
Просто Он по-разному проявляется в людях, и поэтому мы говорим о разных добродетелях. Мы начинаем отличать веру, надежду и любовь потому, что нам так удобнее, а не потому, что Бог у нас разный. Так же, например, мы говорим о Богоматери, что это Федоровская, а эта Одигитрия или еще какая-нибудь не потому, что это разные для нас Богоматери, а это просто разные явления одной и той же Богоматери. И вот эти высшие добродетели – это разные явления одного и того же Бога. Но поскольку они разные, надо понимать, чем они отличаются, зачем они нам нужны.
Поэтому христианское бесстрастие мы приобретаем тогда, когда мы ради Бога от чего-то отказываемся и Бога приобретаем. Как же это получается, что мы Бога приобретаем? А это получается незаметно, потому что если это получается заметно, и мы прямо чувствуем, как мы приобретаем Бога, то это очень плохо. Это значит, что мы лишены смиренномудрия, которое, если бы оно было, не позволило бы нам сделать такие наблюдения над собой, о чем мы уже говорили.
А если мы лишены смиренномудрия, и нам кажутся такие вещи, то, конечно, мы впадаем в прелесть. Это все неправильно и ни к чему хорошему не приведет. Поэтому такие мысли о самом себе всегда надо отгонять, они не могут быть правильными. Но просто постепенно человек меняется. И вот каждый из нас, кто старался хотя бы год пожить по-христиански, а особенно если не один год, а несколько, — он мог заметить, что меняется. Конечно, риск падений увеличивается, потому что ты забираешься на высоту, с которой больнее будет падать. Конечно, главное в нашей жизни – это не измениться так или иначе, а спасти свою душу для вечности.
Но, тем не менее, изменения тоже имеют некий частный смысл. Мы помним, что раньше мы более непосредственно выражали свой гнев, не могли терпеть, когда кто-то нас обижает, а потом нам становится странно, что мы не могли это терпеть. Нам даже странно себя вспомнить через несколько лет. Это я говорю к тому, что действительно такие вещи происходят, и это возможно.
Но если кто-то достигает любви и бесстрастия по-настоящему, то происходят, как говорят святые отцы, вообще другие вещи. Такой человек становится всегда в каком-то смысле чудотворным. Потому что он живет так, как нормальный человек жить не может, даже если он праведный и старательный христианин. Для него, как и для Бога, законы естества не имеют такого абсолютного смысла. Какой-то имеют, ведь Иисус, как мы читаем в Евангелии, жил жизнью, подчиняясь законам естества – даже умер. Но, в то же время, мы считаем, что Он умер добровольно — Он мог этим законам человеческого естества не подчиниться.
Также поэтому многие святые отцы, — в том числе, Лествичник и Максим Исповедник, и другие — говорят, что люди бесстрастные достигают еще в этой жизни нетления, и поэтому даже и не болеют так, как болеют все прочие. И если они все-таки болеют, — а они болеют и умирают, — то это уже они делают, соучаствуя в страданиях Господа, и делают это добровольно.
Я не знаю, можно ли говорить об этом как о каком-то догмате (что кто так не верует, тот не православный), но святые отцы наши, видимо, все веровали так, и я вообще не понимаю, как можно веровать по-другому. Это то состояние, о котором говорит апостол, что праведник на Суд не приидет, а приидет от смерти в живот. Потому что бесстрастие – это уже есть воскресение души прежде чаемого общего воскресения, как говорят Лествичник и многие другие отцы.
То есть уже сейчас можно просто переселиться, еще находясь в теле, в жизнь небесную и жить так, как земной ангел. И поскольку такие люди в небольшом количестве за многие века собрались, то мы все-таки можем говорить, если мы христиане, не всё, но самое главное – чтО там за гробом, какой там выбор. И поэтому не надо говорить, что «оттуда никто не приходил». Во-первых, приходили – воскресали разные люди, но это как раз плохой аргумент: еще неизвестно, можно ли им верить. Мало ли что это за люди? Но сейчас уже есть люди, которые еще до земной смерти жили тем домом и небесным отечеством. Поэтому для Церкви нет абсолютно никакого секрета, что там за гробом.
Но для того, чтобы спастись, конечно, так жить – это идеально. И тогда, действительно, «на Суд не приидет» человек такой. Но ведь Суд Божий – милосердный, и туда приходят люди, обремененные разными грехами. Но это не значит, что если ты пришел на Суд, то ты будешь осужден – отнюдь нет. Ведь на Суде некоторые осуждаются, а некоторые оправдываются. В Евангелии от Матфея есть несколько притч об этом — об овцах и козлищах и другие.
Поэтому Лествичник говорит, что хорошо бы нам в чертоге бесстрастия, в чертоге любви уже в этой жизни поселиться, но если это у нас не получится, потому что это вообще у немногих людей получается, то хотя бы было бы хорошо, если бы мы зашли в ограду, где стоят эти здания. А эта ограда та, за которой уже все спасутся, потому что за ее пределами все эти бесы пустыни и опасности, а внутри ограды, по крайней мере, этих опасностей нет. Что это за ограда? Как туда попасть? Это то, где дается нам прощение грехов.
Вот прощение – это тот минимум, который нам нужен, чтобы спастись. На него могут рассчитывать те, кто стремились к бесстрастию, может быть, очень отдаленно и не достигли, но, тем не менее, они старались. И перед Богом здесь скрыть ничего нельзя – Бог знает, кто старался, а кто нет. На этом как раз нам и хорошо закончить наши беседы – нам надо, по крайней мере, попасть в эту ограду небесных обителей, если не в сами обители. В этом и только в этом состоит минимальный смысл нашей земной жизни.
Аминь.

Опубликовано на сайте Портал-Credo.Ru
05 апреля 2015, 16:27
http://www.portal-credo.ru/site/?act=news&id=112970