В решении вопроса об имени Божием – наше церковное будущее. Св. Михаил Новосёлов

Дорогой НН, мир вам и радость о Господе! Вас, вероятно, удивит, а, может быть, и огорчит это письмо, но я не могу не сказать вам того, чем полна душа моя. Начну издалека. В последнем, на котором я был в заседании Миссионерского Совета, одним из его членов, чуть ли не вами, предложено было собранию высказаться по вопросу о необходимости теперь же подготовить апологетическую литературу, листки, книжки и даже большие сочинения с тем, чтобы широко распространить её в народе, среди которого расходятся в несчастливом количестве вредные антирелигиозные сочинения. По поводу этого предложения я высказал мысль, что если бы можно было всю Россию буквально засыпать апологетическими лесками и книжками, это мало принесло бы пользы церкви, так как главный недуг церковной жизни слишком глубоко корениться в недрах церкви, чтобы быть исцеленным таким внешним средством, как апологетика. Недуг этот заключается в утрате православного самосознания и самочувствия, и отступлении от святоотеческих основ религиозной мысли и жизни. Этим недугом, указывал я тогда, поражены и представители иерархии, я приводил примеры и называл лица, если вы помните, и представители академической науки, и пастры, наипачи ученые. Естественно, духовная болезнь эта с вершин распространяется в ширь и глубь церковного общества и народа.

Я не буду здесь повторять подробно сказанное тогда, так как мои слова были, вами же кажется, занесены в протокол. Теперь я лишь продолжу начатое в Миссионерском Совете, но недосказанное. Тогдашнюю речь свою я закончил словами, по-видимому, незамеченным собранием. Я сказал, что указав существенные по моему убеждению язвы, разъедающие организм нашей Церкви, я не буду говорить о самом главном, о чем высказываются, считая неуместным и преждевременным. Вот это-то, не высказанное тогда, я и хочу досказать теперь. Глубочайшее отступление от православного мудрования я вижу в так называемом «имяборчестве», то есть в том мировоззрении, которое проведено было в известном послании Святейшего Синода «Сечестным братьям, воиночестве подвязающимся», опубликованном в мае 1913 года и в приложенных к нему докладах. Исключительный по своей значительности и таинственности вопрос о страшном и святейшем имени Божием был тогда разрешен Святейшим Синодом с изумительным легкомыслием по отношению к непостижимому имени Божию и жестоковыдностью относительно афонских иноков. Затем вопрос этот был спешно и не по существу пересмотрен Московской синодальной конторой под председательством митрополита Макария, и отлученные синодом от церкви Афонсы были снова приняты в общение церковное без отречения с их стороны от имяславия.

Афонцы, имевшие священный сан, могли невозбранно литургисать, простые инники приобщаются святых тайн, так обстояло дело в течение войны, вплоть до возвращения с театра военных действий отца Антония Болотовича и других имяславцев. Скромно водворившемуся в отведенном для Афонсов Покровском монастыре, отцу Антонию было неожиданно воспрещено священнослужение. Ходатайство его о сложении с него этой кары не только не увенчались успехом, но привели к тому, что таковому запрещению подверглись и прочие иноки, продолжавшие после войны также мирно проживать в Покровском монастыре, как жили они там во время войны. Таким образом, наступивший как будто мир оказался лишь временным перемирием, и церковная власть, уже обновленная Всероссийским Церковным Собором, снова подняла имя-борческий меч против насельников Святой Горы. Достойно внимания, что новые имяборческие документы, вышедшие уже из Патриаршего Синода, скреплены подписями не только старых имяборствующих герархов, но и новых, причем относительно некоторых из них я имею основание утверждать, что сие рукоприкладства учнено ими без личного рассмотрения великого вопроса о имени Божьем и без сознательного убеждения в истинности того решения, которое они скрепили своими именами. Я с большим огорчением отмечаю этот более чем грустный, по своему преступному, легкомысливый факт. Ещё большее огорчение и изумление вызывает отношение к данному вопросу Всероссийского Церковного Собора. Как известно, Собор не доверился тому решению, которое изнёс прежний Синод, и постановил подвергнуть вопрос о имени Божьем рассмотрению по существу.

Чем руководился Собор, поступая так? Сознанием его значительности, не позволившим ему положиться на решение данное Святейшим Синодом? В таком случае, как же Собор, заседавший не один месяц и занимавшийся иногда самыми второстепенными вопросами, не нашел времени посвятить своей силы вопросу, выходившему, по его же мнению, за пределы компетенции Синоды? Вернее, собор в подавляющем большинстве своих членов был так далёк от существа вопроса, так мало заинтересован в нём, что просто сдал его в комиссию, чтобы спихнуть со своих плеч эту всё же неприятную мелочь, из-за которой кто-то ссорится и беспокоит членов собора своими заявлениями и обращениями. Ибо, конечно, если бы члены собора разумели хоть сколько-нибудь внутреннюю значительность афонского спора, они не отнеслись бы к нему с таким постылом равнодушием, которое является величайшим тестумониумом Пауператис. И если Святейший Синод обнаружил в своё время несоответствующие серьёзности дела спешность и легкомыслие, то Собор погрешил непозволительной медлительностью, вытекающей из недомыслия. Кратко сказать, и Святейший Синод, и Всероссийский Церковный Собор оказались не на высоте вопроса, который выдвинут был промыслом Божиим на Святой Горе Афонской. Высказываясь по этому вопросу, покойный профессор Московской Духовной Академии Муретов так намечал исторические грани Ямославия в церкви.

Евангелие, апостол Павел и т.д. до Паломы и отца Иоанна Кронштадтского. О грани имеоборчества распявшие Христа архиереи, Вионеи, Арии и т.п. до Варлама и графа Толстого. Это было высказано почтенным православным ученым-богословом, когда Синод еще безмолвствовал. Когда же он заговорил, то заговорил в том духе, в каком, по словам Муретова, говорили и действовали архиереи, распявшие Христа. Читая с профессором Муретовым и Маславием Лежащим в основе учения о единосущей и троеличности божества, о Богочеловечестве Спасителя, о Церкви, Таинствах, особенно Евхаристии, иконопочитании и так далее, я вижу в имя Борчестве тот разрывающий подлинную связь с Богом, религиозный субъективизм, который, ставя относительное на место безусловного, Психологическое на место антилогического, естественно, подтачивает корни богодейственной христовой веры и церкви. И ведет неуклонно к неверию, в конечном счете, к человеку Божию и антихристовщине.

То есть, к тому, с чем бороться призывают апологеты из церковного совета. Имя Борческая стихия отравила нашу богословскую школу, нашу иерархию, наше пасторство. И естественно, отравляет всё церковное общество. Плоды отравления у всех на глазах. Чтобы не ходить далеко вглубь России, достаточно посмотреть, что делает своё сердце в Москве. И только слепой или зрячий, у которого лежит покрывало на очах, не видит того растления, которое проникло в нашу церковную жизнь и которое является плодом давнишнего практического имиоборчества, в последнее время святейшим и патриаршим синодами, закрепленного теоретически в учении. Протестантский, в конечном счёте повторяю, человекобожнический принцип религиозного субъективизма предлагается нам официально, как норма духовной жизни. Это рукописание теоретически скрепляет и завершает то, что так пышно расцвело в наши дни.

Нет ничего общеебязательного, ничего объективно достоверного, ибо нет общего для всех христианского самосознания, нет единства веры. Уже нет стражей из рая, которые направляли бы жизнь по общецерковному руслу. Никто деятельно не озабочен сохранением единства веры, ибо сознание этого единства утрачено кормщими церкви, которые сами плывут вне церковного русла, куда несет их волна религиозной анархии. И какой бутафорией является в наши дни торжество православия? Это помпезное провозглашение единства исповедуемой, будто бы нами веры апостольской, отеческой, кафолической, и аж и всю вселенную тверди. Когда я присутствовал на этом величественном церковном празднике в текущем году и слушал громогласную анафему патриаршего архидиакона, мне казалось, что всей силой она обрушивается не на отсутствующих еретиков и большевиков, а на присутствующих иерархов и меборцев. И я с полной серьёзностью отношу к ним же страшное пророчество преподобного Серафима, изречённое им сто лет тому назад. Господь открыл мне, что будет время, когда архиереи земнерусской и прочие духовные лица уклонятся от сохранения православия во всей его чистоте.

И зато гнев Божий паразит их. Три дня стоял я, просил Господа помиловать их и просил лучше лишить меня, убогого Серафима, Царствия Небесного, нежели наказать их. Но Господь не преклонился на просьбу убогого Серафима и сказал, что не помилует их, ибо будут учить учением и заповедям человеческим, сердца же их будут стоять далеко от меня. Не пришел ли уже этот предсказанный преподобным гнев Божий на нашу иерархию, а вместе с нею на всю нашу Русскую Церковь за уклонение от чистоты православия? Не за Хулули на страшное имя божьей иерархии наша несет тяжелые удары, начиная с первых дней революции. Не это ли Хула является причиной того бессилия, того как бы параличного состояния, в котором находится наша правящая иерархия? сами сознающиеся в этой параличности, хотя и не сознающие, кажется, причины её. Словесное стадо разбредается и разбегается в разные стороны, ввлекаемые в научение различные страны.

А кормчаи церкви, словно богоделинские старички, только поглядывают из окон своей боготельни, на словесных овец, которым вместо единой, строгой, вековечной, живой и животворящей истины православия предлагаются многообразные суррогаты, гуманистической морали, мелодраматической проповеди, богослужебные лжи и эстетики, а в последнее время – социалистическое христианство. Я сказал «поглядывают». Нет, не только поглядывают, но принимают иногда прямое или косвенное участие в культивировании этих суррогатов. А если так, то зачем им богодейственное, непобедимое и страшное имя Божие, которое нужно и близко, и дорого, и опытно, понятно лишь тем, для кого в христианстве есть великая тайна притворения ветхого человека в новую тварь, а божнее человека через боговселение, подаваемое чудотворящим именем Иисусовым, таинственно вселяющимся в сердце человеческое. Дорогой Эн-Эн, говорю вам как другую брату о Господе. Вникните в этот великий спор о имени Божьем, который вы до сих пор обходили, словно боясь обжечься. Вы должны это сделать, если не как христианин, то, по крайней мере, как миссионер. Но, конечно, вы ничего не увидите, если будете подходить к вопросу с общемиссионерскими приемами, а не со страхом Божиим, этим началом премудрости.

Поверьте, что этот вопрос несоизмеримо важнее всех, поднятых на Всероссийском церковном соборе и поднимаемых на теперешнем Высшем церковном управлении. В правильном решении его сокрыто Наше религиозное будущее. Странно и, пожалуй, страшно сказать, что спасает нашу Церковь, Святыню нашего сердца, не собор, не высшее церковное управление, а сильный социалистический пресс, выжимающий, говоря языком апокалипсиса, из теперешней умирающей Церкви Сардийской, верную, сохраняющую Слово Христово и не отрекающуюся от имени Христова, Филадельфийскую, и отжимающую на сторону теплохладную, нищую, слепую и нагую лаодикийскую, народоправческую, христиано-социалистическую. Да сохранит нас Господь от сообщения с лаодикией, и да вселит шатрий филадельфийские, братолюбивые, немноголюдные, но хранящие Слово Господнее и не отрекающиеся от имени Его. Я бегло, спешно наброса для вас те мысли, скрыть которых в себе не находило возможным. Какое употребление вы сделаете из моих слов, я не знаю. О себе скажу вам вот что. Сознание исключительной важности вопроса о боголепном почитании имени Божьей, от чего зависит наше настоящее и будущее, простирающееся вечность, и признание имя-борчества этого плода и причины религиозного безверия и бесстрашия, опаздившим врагом православия, поражающим основной нерв нашей веры, побуждает меня отдать все свои силы на обличение этого душепагубного заблуждения, и на выяснение противоположной истины, имя славе.

Но зная всю недостаточность собственных и динамичных сил для удовлетворительного решения этой трудной задачи, я привлекаю к этой работе других, более меня способных лиц. Если вы пожелаете ознакомиться с существующей уже имяславческой литературой, то почти все издания её можете получить у меня на квартире. А пока прошу внимательно и без предубеждения прочитать два прилагаемых разбора синодального послания. Один — Эрна, другой — анонимного Мирянина. Всё это пишу вам, но ничего не имею против и даже желал бы, чтобы вы поделились моими набросками с вашими коллегами, особенно теми, кои уподобляясь Иерусалимским предсвященникам, утвердившая гроб, знаменавшая увы тщетно камень с кустадею. Обнимаю вас. Господь докрепит вас во всяком деле. Любящий вас Михаил Новоселов.

постскриптум. Вы, конечно, понимаете, что в задачи моего письма не входило подробное изложение вопроса. Поэтому-то я и отсылаю вас к литературе.