Тайная Вечеря для нас (2020.04.16)

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Сегодня мы совершили воспоминание о Тайной Вечере. Это главное богослужение Великого четверга. Когда вспоминаются разные события, связанные со страстями крестов, именно одно, как воспоминается особо, это именно Тайная Вечеря. И Тайная Вечеря — это установление Таинства Евхаристия, главного Таинства, вокруг которого построено все христианство. И почему оно главное, вроде бы понятно, а на самом деле не очень понятно, как посмотришь даже сам на себя. Почему это должно быть понятно? Потому что если просто Христос воплотился, пострадал, воскрес, и Евхаристия никакой не установлена, то это для меня ничем не отличается от прочих божественных откровений.

Да, какая-то форма такая необычная, экзотическая, но это же он воскрес, а не я. И я тут при чем? До этого тоже разносились на небо разные пророкы. Конечно, это наше уважение к ним повышает, может быть, про Еноха, про Илью, но первым среди них был бы Иисус, потому что сам Бог вознесся на небо. Хотя что в этом удивительного, если Бог не удержался смерти и вознесся на небо? В этом бы не было той настоящей пользы, ради которой Христос и воплотился. Он воплотился не для того, чтобы сделать то же самое, что сделали пророки, хотя он и пророчествовал, и он повторял во многом то, что делают пророки. Но его совпадения с пророками были нужны только для того, чтобы все поняли, что это тот самый Христос, тот самый Мессия, о котором говорили пророки.

Поэтому, на самом деле, он сделал что-то другое. И вот для этого ему мало было родиться, пострадать и воскреснуть и вознесись на небо, а надо было, чтобы и нас как-то так он к этому приобщил, как никакой пророк не мог бы нас приобщить. И как он это сделал? Он это сделал через соединение с нами плоти и крови. И вот это Таиство, Евхаристия, оно и является таким соединением. Вот почему это так важно в христианстве, почему без этого просто нет никакого христианства. Кто не верит в Таинство и Евхаристию, что это действительно подлинное плоти и кровь, те и христианами являются только воображаемыми. То есть просто они думают, что христианство – это какие-то хорошие чувства, но у них там остается какое-то чувство христианства, но не христианство.

Это то, что относительно легко понять. Понятно, что тоже многие не понимают, но самое для нас, православных христиан, проблема в том, что мы, может быть, думаем, что мы понимаем, для нас все это звучит знакомо, привычно, понятно, но мы из этого не исходим в своей жизни. Потому что как из этого исходить в своей жизни? Конечно, мы не можем постоянно пребывать в причащении святых Таин. Это, очевидно, не нужно, потому что нам нужно быть постоянно в теле Христова. Для этого достаточно причащаться иногда. Мы даже знаем, что есть люди, которые причастились к телу Христова, не участвовали в хоресте, видимо, ни разу. Это, например, мученики, которые были сразу же уничтожены, как они только исповедовали Иисуса.

Они даже не были крещены таким вот обычным образом. Это называется крещение кровью. Мы также знаем, что когда на рудниках находились христиане, которые переживали из-за того, что они лишены возможности совершать причастие, то, утешая их, Киприан Карфагенский в III веке им писал, что вы не лишены им в хоресте, а вы сейчас ее совершаете, только не под видом хлеба и вина, то есть не под обычным ее видом, но не обязательно, а прямо под видом своих собственных тел. Потому что, он говорит, вы принесли им пишек. Вы принесли тела ваши в жертву живу, святую, любоугодную Господи, и к этому и призывает апостол Павел. Также не лишены были и в хоресте и монахи, которые очень многие, и, прежде всего, самые первые отшельники, уходили без всяких запасных даров с собой. Мало того, что они никогда почти не были священниками, но они, видимо, образом не причащались. Один из первых монахов-отшельников, и первый нам также так известно, это Павел Фивейский, о котором известно, потому что перед смертью его увидел святой Антоний, который получил от него милость его, то есть монашескую мантию, если переводить современные эквиваленты.

Он для чего пришел? Для того, чтобы его причастить напоследок? Вот 80 лет прожил в пустыне и без причастия. Нет. Для того, чтобы его похоронить. Самое главное, его можно было бы и не хоронить, отшельнику это не очень нужно быть похороненным даже. Для того, чтобы он получил от него благодать приемства, благодать Божию, и чтобы он сам продолжил этот род жизни отшельнический и вообще монашеский, что святой Антоний и сделал, как мы знаем. Вот для чего нужна была эта встреча.

Почему они обходились без причастия так десятилетиями? Потому что они, конечно, не обходились без причастия, потому что они его получали так же, как и мученики в своих собственных телах. Об этом говорят и другие святые отцы. Но это именно в тех случаях, когда по-другому нельзя. В том числе и добровольное отшельничество является таким случаем. Но относительно пренебрежения и причастия говорит совершенно другое. И даже есть постановление Шестого Вселенского Собора, о том, что кто сам без уважительной причины, а просто сам по себе не приходит более трех недель к причастию, тот от себя отзучает от церкви и может дальше быть допущен к причастию, только если явит плоды достойное покаяния. Может, это духовник должен определять, в чем состоит их достоинство.

То есть, если просто по пренебрежению и потому, что я считаю, что у меня главное в душе, я не причащаюсь, то я себя этим и получаю. Поэтому обычный вид этого таинства, установленный на Тайной Вечере, что мы вспоминаем сегодня, он является для христиан обязательным. В том смысле, что когда можно обойтись без него, то это не сам человек выбирает, а Бог указывает. Потому что призвание к отшельничеству человек выбирает, но Бог указывает все равно. А в других случаях это и недобровольное. И вот что же это нам дает причастие, когда мы от него не отпадаем? Конечно, люди от него легко отпадают, потому что они не понимают, что оно им дает. Оно дает нам то, что мы всегда можем жить и должны жить, но, к сожалению, не всегда живем в своем собственном теле, жизнью тела Христова.

Для того, чтобы обратиться нам к Богу, нам не нужно искать с Ним встречи где-то далеко и просить Его не зайти, как это вообще, говоря, всем людям нужно. Нам нужно другое. Нам нужно просто дать Ему проявляться в нашем собственном теле, в нашей собственной жизни, где он и так уже есть, если мы являемся членами истинной Церкви. Просто нам надо Ему меньше мешать. Мы можем просить Его помощи о том, чтобы Он как-то нас утихомировал, чтобы наши дела, которые в конечном итоге ведут к отпадению от Бога, чтобы мы их оставили, чтобы мы раскаялись в том, что хотели сделать и сделали. Но Христос с нами всегда. И если мы имеем хоть маленький проблеск понимания этого внутри, вот тогда мы понимаем, для чего нам Евхаристия. Тогда мы понимаем, что такое молитва.

Она становится не обращением к какому-то далекому собеседнику, хотя в таком обращении, подчеркну, ничего плохого нет, это тоже хорошо, и надо хотя бы это сделать. Но христианская молитва все-таки в другом состоит. Это общая молитва в этом состоит, и без нее, конечно, и христианам никуда. Но специфически христианская молитва состоит в том, чтобы просто дать, чтобы успокоиться, чтобы, выражусь в церковном термине, безмолвствовать, чтобы ничего не делать, и тогда Господь, и не мешать Господу жить в нашем теле. Потому что жизнь Бога в нас, жизнь Бога в христианах – это и есть настоящая молитва. И вот она бывает именно через наше соединение с телом Христовым. Соединение с телом Христовым – это не какое-то наше чувство, не какое-то представление, желание, а это совершенно физический процесс. Если мы верим, что тела наши физические, материальные, если мы не считаем, что наши материальные тела или не существуют вообще, являются какой-то иллюзией, или существуют, но они нам не принадлежат, и вообще это какой-то мусор, который надо сбрасывать, так очень многие, конечно, думают.

А если мы считаем, что они нам принадлежат, существуют действительно, и мы с ними не только умрем, но и воскреснем, и что это действительно у нас тела, которые нам нужны, и без которых мы были бы не мы, точнее бы нас не было, то тогда столь же физически к нам приходит Христос. Только так мы можем соединиться, только через тело. Вот о чем ясно говорит это таинство, и почему оно является таким обязательным в той форме, в которой его Христос установил. То есть в форме этого обряда евхаристического. Оно является абсолютно обязательным само по себе, в форме обряда не абсолютно обязательным. Но только Бог может дать другие формы. А насколько от нас зависит, вот Он уже дал нам эту форму, и мы должны ей исследовать. И почему в это трудно поверить?

Потому что человеку трудно верить в то, что дважды два, а не четыре. Если часто совпадает, действительно, посмотришь, вроде и четыре. А когда я смотрю, что у меня вроде это мое тело, а оно вовсе не мое, а Божие, и там сам Бог совершает в нас молитву самому себе, это же молитва евхаристическая от Бога к Богу, кто там молится, там Христос молится как священник, но Христос при этом и Бог. Вот в чем смысл евхаристии. Вот если эта молитва совершается в наших селах, то, конечно, это противоречит всему житейскому опыту, вроде бы даже и верующих людей, но верующих не по-христиански. Если мы по-христиански, то мы понимаем, что это молитва, в которой сам Бог молится самому себе в нас, и нам нужно в ней участвовать и только не перестать делать вот эти усилия постоянно нам несовершаемые, чтобы из нее кто-то выпасть. Аминь.