Св. Максим Исповедник： ＂не причащусь с патриархом＂ (2024.09.20)

Святой новомученик Михаил Новоселов. Письмо к друзьям. Письмо 14. 1 октября 1924 года. Покровов. Пресвятые Богородицы. Прошло уже почти три месяца со времени нашей последней беседы с вами, дорогие друзья мои. И немощи, и непредвиденные хлопоты, и переезды с одного места на другое, и, наконец, ленность.

Все это соединилось, чтобы отлечь меня от всегда утешительного для меня общения с вами. Берясь за перо, в этот раз я особенно желал бы иметь дар художественного изображения людей и жизни, чтобы живописать перед вами исключительной по духовной красоте образ одного из величайших отцов Церкви, славного исповедника истины Христовой и просвещеннейшего, воистину богомудрого защитника ее. Я говорю о преподобном Максиме, жизнь и деятельность которого способны умилить и восхитить и каменное сердце. Сколько раз перечитывал я житье этого достойного страдальца за истинную Христовую веру, и каждый раз с неослабным интересом и душевным волнением, доходящим иногда до восторга. Этот великий муж, требующий, чтобы изобразить его во всем его действительном величии, пера великого и даже богодухновенного художника, представляет в своей личности и жизни блестящее подтверждение той истины, уяснению которой посвящены три предыдущие письма мои, а именно, что в недрах Церкви ни количество лиц, ни высота их иерархического положения не имеют значения в деле раскрытия и утверждения религиозных учений. Количеству и высокому внешнему положению людей Дух Святый нередко противопоставляет нравственный авторитет одиноких несановных личностей, которые и являются верными выразителями и истолкователями божественных истин, в противоположность, как это вы видели в предшествующих письмах, заблуждающимся и упорствующим в заблуждениях многочисленным сановникам, духовным и светским. Ярким примером такой Бога избранной личности является Святой Максим Исповедник. Будучи не в силах художественно изобразить духовный облик этого поистине удивительного человека, я предложу вам довольно сухую схему его жития, заимствованную мной из изданной в 1916 году Московской Духовной Академии книги «О заглавленной творении Святаго Отца нашего Максима Исповедника.

Часть первая». Там помещено обширное житие его в греческом подлиннике и русском переводе, а предшествует этому житию предварительные краткие сведения о Святом Максиме. Их я и предлагаю вашему вниманию, чтобы те из вас, кто не знаком с жизнью преподобного, получили хотя бы некоторые общие сведения о нем. Но я очень прошу вас познакомиться с личностью и деяниями этого великого человека, если не по упомянутой Высшей книге, ее теперь найти трудно, то по честь им менее им, святителя Дмитрия Ростовского. Вы не пожалеете, исполнив мою просьбу, так как уверен, получите высокое духовное наслаждение при чтении этого жития, из которого я в настоящем письме буду пользоваться лишь краткими выдержками, идущими непосредственно к основной теме письма. Родился Святой Максим около 580 года в знатной Константинопольской семье. Получил широкое образование. Его многочисленные сочинения проявляют в нем не только сильный природный ум и незаурядный талант, но и высокоразвитое формально-логическое мышление и обширное знакомство как с церковными писаниями, священными и отеческими, так и с языческими, особенно философскими, творениями Платона, Аристотеля и других.

Из мирской жизни Святого Максима имеется известие, что при императоре Ираклии 610-641 годы он был первым секретарем царским. Стало быть, первая молодость, а может быть и половина жизни Святого Максима прошла на придворной службе. Из приказа Констанца, внука Ираклия, видно, что Максим стоял к Ираклию в очень близких отношениях, быть может, даже родственных. Пользовался у него большим почетом. Но, судя по созерцательно-мистическому характеру творений Святого Максима и проявленному в них обширному знакомству с греко-философской и церковной литературой, надо думать, что ему были не по душе постоянные интриги, политиканство с церковью и вообще нравственная муть тогдашнего византийского двора. Желание по мере сил преуспевать добровители и божественной философии, пренебрежение ко всему земному и стремление к высшей жизни духовной, предпочтение низшего места у Бога, Святой Максим не имел иерархической степени пред первыми должностями у царя земного. Побудили византийского царедворца почетную службу при Ираклии переменить на созерцательно-подвижническую жизнь скромного монаха в уязненной обители Хрисополя на другом берегу Босфоры, теперешней Скутарии. Славившееся подвижничеством и любовью к богословию братьев монастыря скоро сделала Святого Максима настоятелем или аввою, каковым он оставался всю жизнь.

Но подвижническое уединение Святого Максима прервано было монофилистским движением. В постоянной напряженной борьбе с этой ересью протекла вся дальнейшая жизнь святого. Вместе с Иерусалимским патриархом Сафронием, учеником своим Анастасием и папою Римским Мартином, Максим является оплотом православия и главным образом борцом против монофилитства. Своими многочисленными писаниями, рассылавшимися по всем странам, а также личным влиянием на Сафрония, африканских епископов и особенно на Мартина, Святой Максим мужественно отстоял православно-церковные учения о лице Спасителя. В этом главное значение Максима в церковной истории. Его заслуга увеличивается тем, что сторону монофилитов держал Византийский двор в лице императоров Ираклия и Констанца, и Константинобольский патриархат в лице Сергия, Пира и Петра, и Александрийский в лице Кира. В июле 645 года мы находим святого Максима в проконсульской Северной Африке, где он, вероятно, в Карфагене, в присутствии наместника Григория или Георгия, где идет победоносный спор с Константинопольским экс-патриархом Пиром, письменно, но, как оказалось потом притворно, отвлекшимся от монофилитства. По непосредственному влиянию святого Максима африканские епископы составляют потом соборные осуждения ереси.

В 649 году святой Максим, принимая деятельное, хотя и неофициальное, как простой монах, участие на Латеранском соборе в Риме, собрал этот собор и анафематствовал на нем, как императорские дикты «Экфесис Иераклия» 638 года и «Этипус Констанца» 648 года, изданные с целью вести монофилитское лживучение, так и вообще все монофилитство и его приверженцев. Арестованный в Риме вместе с двумя своими учениками, Анастасием Монахом и Анастасием Пресвитером, святой Максим и его ученики подверглись Константинополе продолжительному суду, кончившемуся 19 мая 655 года, ссылкую старца, Максиму тогда было 75 лет, в Бизию, крепость в Афракии, а его ученика Анастасия в Перберес, отдаленнейшую местность империи. Святой Мартин был сослан ранее, в 654 году, в Херсон. 24 августа 656 года святому Максиму являлось неимевшее успехо посольство от императора и патриарха, с целью склонить его к монофилитству. Вскоре потом, по приказу императорскому, Максим был переведен в монастырь Святого Феодора, близ Региума. Вторичное посольство суда от императора и патриарха также не повлияло на непреклонного старца, и 14 сентября 656 года его осуждают на ссылку в Перберес, где находился его ученик Анастасий. Но влияние святого Максима было так велико и православие в народе так сильно, что по прошествии некоторого времени, около 662 года, учитель и ученик опять вызываются в Константинополь на новые увещания и на последний суд. Кончилось тем, что Максиму и Анастасию после бичевания отрезают языки и правые руки.

В таком искалеченном виде их проводят по всему Константинополю, и отправляют на пожизненную ссылку в Лазику, на восточный берегу Черного моря. Здесь осужденных разделили. Анастасий был сослан в страну Авазгов, а Максим – в Схемарис, отдаленную крепость Алании. Перед смертью святому Максиму было откровение о дне ее. Она последовала 13 августа 662 года или 663 года на 82 году жизни его. Один из учеников, Анастасий монах, умер в том же году несколько ранее, 24 июня, на дороге в ссылку, а другой Анастасий позднее, 11 октября 666 года. Над могилой святого Максима в монастыре святого Арсения ночью являлись три чудесные светильника и были многочисленные чудеса исцелений. Гонитель святого Максима, император Констанс, преследуемый народную ненавистью за монофилийство и за святого Максима, погиб вдали от Константинополя насильственную смертью.

А сын его, Константин, боясь участия отца, не пошел в его дорогу. Напротив, он был предан православию и в 680 году созвал VI Вселенский Собор, осудивший монофилийство и окончательно… Несмотря на то, что жизнь святого Максима мало благоприятствовала литературной деятельности, ему принадлежат многочисленные и разнообразные сочинения догматико-полемические, богословско-экзогетические, нравственно-аскетические, мистико-литургические, частные письма и гимны. Воззрение святого Максима представляет своеобразные соединения философии, богословия и мистики. Широта философского синтеза, высота богословского созерцания, глубина мистических переживаний и тонкость диалектики открывали святому Максиму возможность стремиться к объединению греческой философии Платона и Аристотеля с христианским богословием прежних великих отцов Афанасия, Григория Богослова и Григория Низкого и мистикою Дионисия Ареапагита и египетских аскетов. Таково в схематическом виде житье преподобного Максима. Наполнить эту схему полножизненным содержанием поможет вам святитель Дмитрий Ростовский к январской книге «Мней», которого я вас отсылаю. Нечто из этой книги я возьму и для настоящего письма, а пока остановлю ваше внимание на некоторых пунктах выше проведенной житейской схемы, которые имеют отношение к главной теме письма. Прежде всего обратить внимание на то, что святой Максим не имел иерархической степени, значит был простым монахом.

Несмотря на это, он своими многочисленными писаниями, рассылавшимися по всем странам, а также личным влиянием на Сафрония, африканских епископов и особенно на Мартина, мужественно отстоял православно-церковные учения о лице Спасителя. По непосредственному влиянию святого Максима африканские епископы составляют соборные осуждения ереси. По его внушению Папа Мартин собрал Латеранский собор в Риме и анафематствовал на нем как императорские дикты, изданные с целью вести монофилистское лжеучение, так и вообще все монофилистство и его приверженцев. Этих немногих цитат было бы, пожалуй, достаточно, чтобы преподобный Максим занял видное место наряду с теми свидетелями истины, о которых шла речь в предыдущих письмах, и которые своей жизнью и деятельностью утверждали господственное значение нравственного авторитета в Церкви. В самом деле простой монах является центром напряженнейшей борьбы православия с монофилистской ересью. Не имея иерархического сана, он укрепляет на эту борьбу на востоке Иерусалимского патриарха Сафрония, на западе Папу Мартина, на юге между восточными и западными патриархатами африканских епископов. Но мне хочется более яркими чертами обрисовать то положение, которое занимал в эту страдную эпоху жизни Церкви Святой Максим и ту полную потрясающую травматизмороль, которая выпала на его долю по воле руководившего им православием. Настаивая на том, чтобы вы, мои дорогие, с благоговейным вниманием прочитали у святителя Дмитрия Ростовского подробное повествование о преподобном Максиме 21 января, я приведу сейчас ряд фактов измененного жития его, относящихся к последним годам жизни преподобного, когда он был многократно вызываем на суд высокопоставленных особ, духовных и светских, и подвергался настойчивым допросам.

К преподобному Максиму, посаженному в темницу, пришли некоторые люди, заявившие, что они посланы патриархом, и стали спрашивать его, какой ты Церкви, Византийской или Римской, Антиохийской, Александрийской или Иерусалимской, ибо все эти Церкви с подчиненными им областями находятся в единении. Посему, если и ты принадлежишь к Кафолической Церкви, то немедленно вступи в общение с нами, если только не желаешь подвернуться тяжкому изгнанию и испытать то, чего не ожидаешь. На это праведный муж ответил им. Христос Господь назвал Кафолическую Церковью ту, которая содержит истинное и спасительное исповедание веры. За это исповедание Он и Петра назвал блаженным и на нем обещал основать Вселенную. Однако я хочу узнать содержание Вашего исповедания, на основании которого все Церкви, как Вы говорите, вступили в общение. Если оно не противно истине, то и я не отступлю от него. Услышав неправое их учение о волях в Господе Иисусе Христе, он указал на изблуждение и заключил свой ответ словами «Этого я признать не могу и не научился от святых отцов так веровать.

Вы же, как имеющий власть, делайте со мной что вам угодно». В другой раз допрашивающий святого Максима и епископа Феодосии сказал «Император и Патриарх прежде всего желают узнать от тебя, почему ты удаляешься от общения с Константинопольским престолом». Святой Максим ответил «Вы знаете нововведения, принятые 6 индикта истекшего круга. Они начались в Александрии через обнародование Киром, бывшим там Патриархом, девяти глав, одобренных, утвержденных Константинопольским престолом. Были и иные изменения и дополнения, экфесис, этипос, искажающие соборные определения. Эти нововведения были сделаны первыми представителями Византийской Церкви, Сергием Первым и Павлом, и известны всем церквам. Вот причина, по которой я, раб ваш, не вступаю в общение с Константинопольской Церковью. Пусть будут уничтожены в Церкви эти соблазны, введенные упомянутыми высшими мужами.

Пусть будут устранены, ведшие их, и очистится путь спасения от преград, и вы пойдете тогда гладким путем Евангелия, очищенным от всякой ереси. Когда же я увижу Константинопольскую Церковь такую, какой она была прежде, тогда и я обращусь к ней, как был раньше ее сыном, и вступлю в общение с ней без всякого увещания человеческого. Пока же в ней будут еретические соблазны и еретики архиереи, никакое слово или дело не убедит меня, чтобы я когда-либо вступил. Когда в той же беседе вспомнили о поместном соборе, который по инициативе преподобного Максима созван был в Риме блаженным Папой Мартином для осуждения монофилитов, епископ Феодосии сказал «Не имеет значения этот собор, потому что он был созван не по царскому повелению». Преподобный ответил «Если утверждаются только постановления соборов, созываемых по царскому повелению, то не может быть православной веры. Вспомните о соборах, созываемых по царскому повелению против единосущия, на которых установлено богохульное учение, что Сын Божий не единосущен Богу Отцу. Таковы соборы 1 в Тире, 2 в Антиохии, 3 в Селеквии, 4 в Константинополе при Евдоксии Арианине, 5 в Никее, 6 в Сирмии, а спустя много времени 7 в Ефесе под председательством Диаскора. Все эти соборы созывались по царским повелениям, однако все они отвергнуты и преданы анафеме, так как на них были составлены вероопределения безбожные и богопротивные.

Притом, почему вы не отвергаете того собора, который осудил Павла Самосадского и предал его анафеме, ведь во главе этого собора стояли Дионисий Папа Римский, Дионисий Александрийский и Григорий Чудотворец, который председательствовал на этом соборе. Этот собор происходил без царского повеления, однако он тверд и непровержим. Православная Церковь признает истинными и святыми только те соборы, на которых установлены истинные и непреложные догматы. И подлинно, как знает эта твоя святость и других получает тому же, каноны повелевают в каждой христианской стране созывать поместные соборы дважды в год, как для защищения спасительной веры нашей, так для исправления того, что требует исправления. Однако церковные правила не говорят о царских повелениях. Когда от преподобного Максима требовали однажды именем царя, чтобы он заранее обещал исполнить волю государя, которую имели ему объявить, он сказал «Так как вы не хотите сказать мне, рабу вашему, что угодно господину нашему царю, то объявляю вам пред лицом самого Бога и его святых ангелов следующее. Если царь повелит мне что-либо такое, что имеет временное и приходящее значение, притом непротивное Богу и безвредное для вечного спасения души, то я охотно исполню». Воля государя была объявлена преподобному Максиму Патрицием Епифанием в следующем виде «Вот что царь приказывает объявить тебе, так как весь Восток и те на Западе, которые влечены в соблазн, взирая на тебя, производят смуты и волнения, являясь отступниками от веры и строя козни, причем не хотят в деле веры иметь с нами общение, то досмягчит Господь кротостью твое сердце, чтобы ты вступил в общение с нами, приняв изданный нами типос.

Мы же, приняв тебя с любовью, с великой честью и славою, введем тебя в церковь и поставим рядом с нами, где обычно стоят цари, и приобщимся вместе с тобой при чистых и животворящих тайн тела и крови Христовых. Потом провозгласим тебя нашим отцом, и будет радость не только во всем христолюбивом граде нашим, но и во всем христианском мире. Ибо мы твердо уверены, что когда ты вступишь в общение со Святой Константинопольской Церковью, то присоединятся к нам и все, которые ради себя и по твоим руководствам отпали от общения с нами. Святой Авва-Максим, обратившись к епископу Феодосию, со слезами сказал «Все мы, владыка, ожидаем великого дня судного. Ты помнишь, что было недавно говорено и обещано пред Святым Евангелем, животворящим Крестом и святыми иконами Спасителя нашего и Иисуса Христа и пренепорочной Его Матери, Пречистой Богородицей и Преснодевой Марии?» Епископ с потупленным вниз взором кротко сказал «Что же могу я сделать, когда благочестивый царь хочет иного?» Авва-Максим отвечал ему «Зачем же ты и бывшие с тобою касались Святого Евангелия, когда у вас не было твердого намерения исполнить обещанное? Поистине все силы небесные не убедят меня сделать то, что вы предлагаете. Ибо какой ответ дам я, не говорю Богу, но моей совести, если из-за пустой славы и мнения людского, ничего не стоящего, отвергну правую веру, которая спасает любящих ее?» Когда Епифаний во время этой беседы заметил, что «Атипос» написан ради уложения не совсем понятных истин, чтобы не впал в заблуждение народ вследствие особенной тонкости их выражения, Авва-Максим сказал «Это противно вере, а между тем всякий человек освящается правильным исповеданием веры». Тогда Патриций Троил возразил «Атипос не отрицает двух волей во Христе, а только заставляет молчать о них ради мира Церкви».

Авва-Максим сказал на это «Замалчивать слово значит отрицать его, как об этом говорит Дух Святый через пророка. Не суть речи, не же словеса, их же не слышат согласие их. Поэтому, если какое-либо слово не высказывается, то это вовсе не есть слово». Тогда Троил сказал «Имей в сердце своем какую угодно веру, никто тебе не запрещает». Святой Максим возразил «Но полное спасение зависит не от одной сердечной веры, а и от исповедания ее, ибо Господь говорит «Иже отвержится мне пред человеки, отвергусь я его иас пред Отцем Моим, иже на небесях». Равно и Божественный Апостол учит «Сердцем веруются в правду, усты же исповедуются во спасение». Если же Бог и Божественные Пророки и Апостолы повелевают исповедовать словом языком таинственной веры, которая приносит всему миру спасение, то нельзя принуждать к молчанию относительно исповедания, чтобы не умалялось спасение людей. В другой раз царский казнахранитель с раздражением в голосе обратился к преподобному Максиму «Христианин ли ты?» Старец отвечал «По благодати Христа, Бога всяческих, я христианин».

Казнахранитель исполнился гневой и сказал «Ты говоришь неправду». Святой отвечал «Ты говоришь, что я не христианин, а Бог говорит, что я неизменно пребываю христианином». На другой день преподобному был предложен вопрос «Скажи нам, Ава, какую беседу вел ты в Африке и в Риме с Пиром и какими доводами убедил ты его отказаться от его собственного догмата и принять твой догмат?» Ответив на него, преподобный Максим в заключение прибавил «Я никакого собственного догмата не имею, а только общее всей Кафолической Церкви, я не внес в свое исповедание ни одного нового слова, которому оно могло бы называться моим собственным». Затем посланные спросили его «Что же ты не вступишь в общение с Константинопольским престолом?» «Нет» — ответил Святой. «Почему же?» — спросили они. «Потому» — ответил Святой, что предстоятели всей Церкви отвергли постановление четырех Святых Соборов, приняв за правило девять глав, изданных в Александрии, а затем приняли Экфесис, составленный Сергием, Константинопольским Патриархом, и, наконец, Типос, недавнее время обнародованный. С другой стороны, все утвержденное в Экфефисе, они отвергли в Типосе и много раз сами себя отлучили от Церкви и извлечили в неправомыслии. Мало того, сами себя отлучив от Церкви, они не сложены и лишены священства на Поместном Соборе, бывшем недавно в Риме.

Какое же священное действие они могут совершать? Или какой дух не зайдет на тех, которые ими рукополагаются? «Значит, ты один спасешься», — возразили ему, «а все прочие погибнут?» Святой ответил на это. «Когда все люди поклонялись в Вавилоне Золотому Истукану, три святые отрока никого не осуждали на погибель. Они не о том заботились, что делали другие, а только о самих себе, чтобы не отпасть от истинного благочестия. Точно так же и Даниил, брошенный в ров, не осуждал никого из тех, которые, исполняя закон Дария, не хотели молиться Богу, а имел в виду свой долг и желал лучше умереть, чем согрешить и казниться перед своей совестью за преступление закона Божия. И мне, не дай Бог, осуждать кого-либо или говорить, что я один спасусь, однако же я соглашусь скорее умереть, чем, отступив в чем-либо от правой веры, терпеть муки совести». «Но что ты будешь делать, — сказали ему посланные, — когда римляне соединятся с византийцами?

Вчера ведь пришли из Рима два апкресаря, и завтра, в день воскресный, будут причащаться с патриархом при чистых тайн». «Если и вся вселенная начнет причащаться с патриархом, я не причащусь с ним, ибо я знаю из Писания святого апостола Павла, что Дух Святый предает анафеме даже ангелов, если бы они стали благовествовать иначе, внося что-либо новое». Тогда посланные спросили «Неужели совершенно необходимо исповедовать во Христе две воли и твоя кого-рода деятельность?» «Совершенно необходимо, — отвечал святой, — если мы хотим благочестиво мыслить, ибо никакое существо не лишено природной деятельности. Святые отцы ясно говорят, что ни одно существо не может ни существовать, ни быть познаваемым бессродного ему действования. Если этого нет, и если естество не обнаруживается в действовании, то каким образом можно признавать Христа истинным Богом по естеству и истинным человеком?» На это ему сказали «Мы видим, что это истинная правда, однако не огорчает царя, который ради мира церкви составил типос не для того, чтобы отрицать что-либо из признаваемых во Христе свойств, но ради спокойствия церкви, повелевая молчать о тех вещах, которые порождают разногласия». Тогда человек Божий, простершись на земле, отвечал со слезами «Не следовало бы огорчаться доброму и боголюбимому царю по поводу моего недостоинства, ибо я не хочу прогневать Бога, умалчивая о том, что он повелел признавать и исповедовать. Ибо если по слову Божественного Апостола Сам он положил в церкви первее апостола, второе пророгов, третье учителей, то ясно, что Сам он и говорит через них. Из всего же Священного Писания, из творения святых учителей и из постановления соборных мы научаемся, что воплотившийся Иисус Христос, Господь и Бог наш, имеет силу хотеть и действовать по божеству и по человечеству.

Ибо у Него вовсе нет недостатка в тех свойствах, по которым Он познается, как Бог или как человек, кроме греха. Если же Он совершен по обоим естествам и не лишен ничего свойственного им, то поистине Тот совершенно извращает тайну Его во человечине, кто не признает в Нем самого существа обоих естеств соответствующими им свойствами, естеств, через которые и в которых Он пребывает. Когда святой изложил это и многое другое, пришедшие похвалили его мудрость и не нашли, что возразить ему. Сергий же сказал «Один ты огорчаешь всех именно тем, что из-за тебя многие не хотят иметь общение со здешней церковью». Преподобный Максим возразил «Но кто может утверждать, что я кому-нибудь повелевал не иметь общения с византийскую церковью?» На это Сергий отвечал «То самое, что ты не сообщаешься с этой церковью, сильнее всего отвращает многих от общения с нею». Человек Божий сказал на это «Нет ничего тягостнее и печальнее того состояния, когда совесть в чем-либо обличает нас, и нет ничего дороже спокойствия и одобрения совести». Через неделю Патриций Троил спрашивает преподобного «Но разве ты не анафематствовал Типаса?» Старец отвечал «Несколько раз уже я говорил, что анафематствовал». «Но если ты, — сказала Троил, — анафематствовал Типас, то, следовательно, и царя?» «Царя я не анафематствовал, — ответил преподобный, — а только хартию, не спровергающую православную и церковную веру».

«Где же ты анафематствовал? — спросил Троил. — На поместном соборе в Риме, — отвечал святой Максим, — в Церкви Спасителя и Пресвятой Богородицы. Тогда обратился к нему председатель. Вступишь ли ты в общение с нашей Церковью или нет? — Нет, не вступлю, — отвечал святой. Этими немногими выдержками из житья преподобного Максима я и ограничусь, предоставляя вам самим, мои дорогие, продумать все мысли святого Максима, высказанные им в выше приведенных диалогах его судьями и гонителями. Я отмечу лишь некоторые из этих мыслей, существенно связанные с основной задачей моих последних, начиная с одиннадцатого писем.

Прежде всего, вы видите, что преподобный Максим, будучи простым иноком, совершенно не считается в религиозных спорах с авторитетом иерархии, как таковой, равной и с авторитетом государственной власти, власти христианского царя. Из житья видно, как это уже сказано было мною раньше, что и римский Папа Мартин не являлся в его глазах решающим дело авторитетом, напротив, Папа как бы опирался на святого Максима, побудившего его созвать и анафематствовать ересь. И это положение, занятое в Церкви святым споведником, было отнюдь не плодом самочиния, восхищением недарованного, а лишь выявлением его подлинной, свыше данной нравственной силы, возвышавшей его над всем тогдашним церковным миром. Помимо своей воли, святой Максим становится центром, вокруг которого разгорается ожесточенная борьба ереси с православием. Он является как бы фокусом этой борьбы. Ни еретичествующие патриархи и епископы, ни византийский двор с императором во главе, поддерживший ересь, не считаются ни с русалевским патриархом Сафрони, ни даже с римским папой Мартином, которого они, ничтоже сумняшись, отправляют ссылку, немало не тревожа с его несогласием с ними. Один инок Максим сосредоточивает на себе их внимание и ненависть. Они не только про себя знают, но и во всеуслышании исповедуют, что все дело за ним, Максимом.

Высоединяйся он с ними, и дело будет сделано, умирится вся вселенная, ибо она пристально, напряженно следит, по какому пути идет угодник Божий Максим. Ему она верит, в нем видит неподкупного служителя Божия и верного носителя, исповедника истины. И действительно, святой Максим не поддался ни увещаниям, ни соблазнам, ни угрозам. Почти 80-летний старец, измученный допросами, побоями, ссылками, он не обнаруживает ни малейшего колебания в борьбе с многочисленными, жестокими и сильными мирской силой врагами. Мутные волны богоборной ереси в дребезге разбиваются о несокрушимую твердыню духа богоносного старца, с величайшим дерзновением и с таковым же смирением, заметьте, это чудное соединение, отметающего всякие компромиссы, могущие замутить чистоту Христовой веры. Какая несокрушимая уверенность в правоте своего дела, какая изумительная твердость, какая вера в собственную причастность телу Христову, какое ясное видение истины среди окружающего мрака, заблуждений, сказались в потрясающих душу словах святого исповедника, которыми он ответил на коварно-лживые сообщения об Осоюжении Рима в Сириетической Византии. Если и вся вселенная начнет причащаться с патриархом, я не причащусь с ним, ибо я знаю из писания святого апостола Павла, что Дух Святый предает анафеме даже ангелов, если бы они стали благовествовать иначе, внося что-либо новое. Этим приводящим душу У священный трепет ответом, я и закончу своё письмо, хотя желал и предполагал сказать гораздо больше в объяснении слов и деяния блаженного Максима.

Но с одной стороны, я надеюсь, что вы сами задумаетесь над ними и сделаете нужные из них выводы, в частности для настоящего времени. С другой, я предполагаю вернуться к ним в следующем письме. Молитесь обо мне. Мир вам. Любящий вас ваш брат, о Господе. Постскриптум. Пришло мне на память одно сказание из Древнего Патрика, которое привести здесь не будет неуместным, так как, несмотря на свою краткость, оно проливает довольно яркий свет на значение иерархического и нравственного авторитетов в Церкви. Причем оба эти авторитета выявляются в этом сказании по отношению к вопросу не столько догматического, сколько морального характера.

Вот это сказание. «Некие два мирянина были благочестивы и, согласившись между собою, вышли и сделались монахами, возбуждаемые ревностью по евангельскому слову, не зная же оскопили самих себя, то есть ради Царства Небесного. Архиепископ, услышавший осем, отлучил их. Они же, думая, что хорошо сделали, вознегодовали на него, говоря, мы сделали с копцами ради Царства Небесного, и он отлучил нас. Пойдем и принесем на него жалобу архиепископу Иерусалимскому. И пошедшие рассказали ему обо всем. Архиепископ говорит им, и я отлучаю вас. Затем снова печальные пошли к архиепископу Вантиахию и рассказали ему все о самих себе.

Сей также отлучил их. И они говорят между собою, пойдем в Рим к патриарху, он защитит нас от всех их. Пришедшие к великому архиепископу Римскому рассказали ему, что сделали с ними архиепископы. Мы, говорят, пришли к тебе, потому что ты глава всех. И Сей сказал им, и я отлучаю вас, и вы находитесь в отлучении. После сего, недоумевая, сказал один другому. Сие угождают один другому, потому что сходятся вместе на соборах, пойдем к святому Божию Епифанию, епископу Кипрскому, ибо он пророк есть и не зрит на лице человека. Когда же они приблизились к ограду его, то ему было открыто о них, и он, пославший навстречу, им сказал, не входите в град Сей.

Тогда они, пришедшие в самих себя, сказали, поистине мы согрешили. Итак, зачем же мы оправдываем самих себя, будто они несправедливо отлучили нас, когда отлучает также и Сей пророк, ибо Бог открыл ему об нас. И много обвиняли себя за дело, которое сделали. Тогда сердцеведец Бог, зная, что они поистине обвиняли себя, открыл об этом Аве и Епифанию, пославший за ними, привел их к себе, и, утешивши, принял в общение церковное, и написал архиепископу Александрийскому так «прими чад твоих, ибо они искренне раскаялись». Сколько поучительного для нас содержит в себе это бесхитростное повествование христианской древности, им подтверждается великая и для нашего времени может быть особенно важная истина, как опасно-самочинная, отрешенная от святоотеческого, иначе церковного разума толкования Святого Писания. Оно знакомит нас с трогательной простотой отношений между рядовыми христианами и высшими представителями иерархии того времени. Оно показывает нам живую связь, которая существовала тогда между различными православными церквами. В нем же мы находим простодушное свидетельство иноков о первенствующем положении среди тогдашних предстоятелей церквей, римского епископа, что, конечно, немало не говорит как о его господстве над ними, так тем более о его непогрешимости.

Но для нашей теперешней беседы особенно ценно в этом рассказе выявление, как я сказал раньше, двоякого рода авторитетов, нравственного и иерархического, причем оба эти авторитета оказались здесь в противоположной с церковно-историческим примером не в оппозиции один к другому, а в единомыслии друг с другом. Они не сталкиваются во взаимной борьбе, а согласно разрешают жизненную задачу. Однако и тут явно превосходство и господствующее значение нравственной силы. В самом деле, два инока, ложно поняв одно место священного Писания и практически применив к себе это ложное понимание, совершают недобрый поступок. Предстоятель Александрийской церкви, которой принадлежали иноки, лишает их церковного общения. Огорченные этим, но невразумленные, они приносят жалобу на своего архипасторя, предстоятелью церкви Иерусалимской. Тот подтверждает решение архиепископа Александрийского. То же повторяется при попытках обращения иноков к предстоятелям церквей Антиохийской и Римской.

И эти согласно подтверждают решение своих предшественников по этому делу, но не убеждают в истине своих приговоров виновных иноков. Итак, дело прошло по всем инстанциям, восходило к первоепископу Римскому, и одно и то же решение изошло из уст всех иерархов. По-видимому, виновным некуда было податься и оставалось только подчиниться согласному приговору высших епископов и вместе с тем носить неисцельную рану своей совести, которая не могла примириться с этими приговорами, несоответствующими, как казалось инокам, искренности их убеждения, приведшего их к осуждаемому и караемому иерархами поступку. Но милость Божия не оставила их в этом тяжком и, казалось, безвыходном положении. Их посетила благодатная мысль обратиться к святому Божию Пророку Епифанию, епископу Кипрскому. Осужденные иерархами, предстоятелями великих церквей, но не примирившиеся внутренне с их приговорами, иноки простирают руки к явному носителю духовно-нерастного начала, живому сосуду благодати Божией. Но, увы, и здесь они встречают решительное осуждение своему поступку. Однако это осуждение, произнесенное явно по откровению свыше, убеждая страдальцев-иноков в их неправде, приводит к раскаянию и душевному исцелению.

Носитель высшего духовно-нерастного авторитета, исцелив души преступников закона, властно приемлет их в церковное общение с собой и предлагает сделать то же первому судье, инициатору отлучения, архиепископу Александрийскому. Здесь мы еще раз наблюдаем верховное значение духовно-нерастного начала в церкви, которое в данном случае действовало в согласии с началом иерархическим, не противореча, а восполняя его. Излишне говорить, что такого рода согласия и есть желательная норма церковной жизни, но норма эта является, к сожалению, чаще желаемым идеалом, чем живой действительностью. Очень прошу вас, друзья мои, сопоставить церковные исторические примеры, приведенные мною в последних письмах, с осуждениями Калемина, письмо 11, и других единомысленных с ним лиц, письмо 12, 24 сентября 1925 года, город Петроград. Редактор субтитров А.Захарова Корректор А.Егорова