Стать святым очень просто (2020.07.18)

Поздравляю всех с нашим приходским праздником. Наших прихожан с приходским праздником. Наших других верующих, которые не являются прихожанами нашего храма, но являются членами истинно православной церкви. Поздравляю тоже, потому что для всех это совершенно особенная святая, указующая нам, как жить в наше время. И прежде, чем сказать об этом подробнее, о ней некоторые все-таки традиционные объявления. Так получается, что мы служим сейчас, наш храмовый праздник каждый по домам. Вот мы здесь немножко малым составом служим внутри храма, но я надеюсь, что и все, кто физическую возможность имеет, послужат сегодня и уже послужили, может быть, домашним образом как раз сегодня выходной день. И приходится наш эпидемиологический бюллетень тоже несколько обновлять.

Хотя непосредственно в нашем приходе вроде никто не заболел, но в нашей епархии, которая у нас простирается просто куда попало, в Нижнем Новгороде у нас Нина, которая вообще вот довольно больная, вот она лежала в больнице в связи со своими другими болезнями, подхватила там этот самый ковид. Сейчас она опять уже по этому поводу госпитализирована уже в другую больницу. Состояние у нее, видимо, такое среднее или тяжелое, но достаточно плохое. Но раз она написала, значит, не самое плохое. Но, по крайней мере, надо вот за Нину особо молиться. Она вообще всегда болящая, а тут вот прямо серьезная угроза создалась. У нас уже был такой случай, когда серьезная угроза, и, слава Богу, там все хорошо. Но вот здесь нечто подобное.

Так что прошу всех молиться. Во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Сегодня мы совершаем память нашей святой преподобной мученице, великой княгине Елизаветы. И, конечно, если бы она просто претерпела мученическую кончину, то все равно бы мы ее почитали во святых и правильно бы делали. Но мы ее не только по этому почитаем, потому что она успела просиять в святости, и те, кто были к ней даже не очень близки, тем более те, кто были очень к ней близки, это понимали еще задолго до своей кончины. А некоторые, наоборот, реагировали на то, что было на самом деле ее святостью, на что-то плохое, и называли ее ханжой, например. Но, как бы то ни было, она именно всей своей жизнью, а не только своей мученической кончиной, которая эту жизнь увенчала, показывает нам, как надо быть православными. Причем, оказывается, это очень просто, быть православными.

Если, грубо говоря, относиться к православию серьезно, не дури, и все, больше она ничего не делала. Но, поскольку мы все склонны куда-то заноситься, и православие нас интересует, если не в последнюю, то и не в первую очередь, то поэтому простое оказывается сложным. Но, повторюсь, с точки зрения внутренней формы, это сказать логически, это все как раз очень просто, только трудно держать эту простоту. Она, напомню, пришла к православию вроде бы не с пустого места, она была литеранкой, причем она была именно сознательной и верующей литеранкой, а не как среди литеранок, среди православных, многие сами не знают, во что они веруют, а так по инерции. Она была как раз серьезной верующей, и поэтому она при браке с Сергеем, великим князем, она не стала переходить в православие. Собственно, ее никто и не принуждал, никем не требовалось. Но она не хотела, потому что у нее, собственно, не было таких знаний о православии, чтобы серьезно можно было сопоставить с литеранством. Но она понимала, что православие – это что-то такое серьезное, к чему надо внимательно отнестись и изучить, и за несколько лет, года за четыре, она с этой задачей посчитала, что справилась, и на самом деле справилась, и тогда вот она уже решила переходить в православие.

Повторю, что это никак не было связано с ее образом жизни и с тем, что от нее требовало общество. Скорее, уже даже это воспринималось как странность, потому что это предполагало, что не все равно, будь в какой религии, в литеранстве или в православии. При дворе общество считало, что все равно, в какой кто воспитался, в той и оставайся. И в этом уже был некоторый такой намек на фанатизм, что вот ей, как оказывается, не все равно. И вот она перешла в православие, и дальше перед ней, как перед всяким новообращенным, по большому счету, было две дороги. Широкий путь и узкий, если так еще даже можно их назвать. Широкий путь заключался в том, чтобы пойти за религиозной модой своего времени. Мода любого времени отличается тем, что там много чудес, много таких по сущности суеверий, народного оккультизма и всего такого прочего.

Это в любое время так. Но в те времена, когда кругом веры вообще безбожие, а в ее времена это было именно так, то особенно много именно этого. Мы по советскому времени можем вспомнить, но, наверное, это было никак не меньше, а скорее больше в предреволюционной России в 1890-е годы и 1900-е, когда те, кто были верующими и считали себя православными, верили во что только ни. Там были всякие… почти все верили в разных прорисателей, в какие-то особые способности, которые не являются святостью, но вот бывают у людей. Или, может быть, по этим способностям, наоборот, считали, что значит они святостью обладают эти люди. И я уж не хочу говорить, к чему это привело в ближайшем окружении Святую Елизавету, которая осталась резко изолированной, и она с какого-то этапа полностью перестала общаться с родной сестрой, которая скорее вот этим путем пошла. Но если не идти этим путем, то путь узкий.

Путь узкий – это православное призвение и аскетическая жизнь. С него тоже моментально слетаешь на широкий, потому что ты идешь вроде бы за истинными старцами, а там предлагают только в виде старцев весь этот балаган. Ну, понятно с чем. И она, несмотря на то, что такие соблазны были очень сильные и вот на этом пути вроде бы узком, она тут тоже оставалась просто сама собой. Просто у нее был некоторый внутренний камертон, который, надо сказать, есть у каждого человека, особенно у каждого, кто стал верующим, что вот Бог – это здесь. Но есть просто большой соблазн, который наверняка и на нее тоже действовал, хотя она ему не поддалась, чтобы послушать еще чего-нибудь. Ну да, вот Бог – это здесь, но вот это вот тоже интересно, это тоже благочестиво. Ну у кого какие мотивации?

Это тоже важно. Вот здесь тоже есть какие-то сверхъестественные проявления. Может быть, он здесь, но может быть, он также и здесь. И поэтому получается, что люди ходят по каким-то запутанным траекториям и примерно по одного и того же места блуждают или вообще стоят на месте. Она понимала, что… Она никого не осуждала, у нее бывали разные степени… Конечно, она осуждала очень многие действия, события, явления, не осуждая самих людей, но какое бы у нее ни было определенное или неопределенное мнение о том, что альтернативно было тогда православию, она старалась держаться того, что она понимала. Поэтому она действительно окормлялась у тех старцев, собственно, у старца Германа, который действительно был настоящим старцем и не стремился к популярности у мирян и монашествующих даже. И вообще он от них не был модным старцем таким. Хотя, конечно, его многие знали, к нему стремились люди, стремившиеся к духовной жизни.

Она очень хорошо понимала, что авторитет, скажем, синода и епископов, он не является именно вероучительным и в православной церкви, именно для самой церкви он мало что значит, особенно, конечно, авторитет синода, который вообще ничего не значит, поскольку этот орган был совершенно противозаконный с православной точки зрения. Она понимала, что зато значит все для православной церкви учение святых отцов. Поэтому она очень быстро разобралась в том, что надо быть взаимославием. Точнее говоря, она это учение всегда принимала и даже долгое время не знала, что кто-то может его оспаривать. Поэтому одно из созданий книги «На горах Кавказа» было на ее деньги, распространялось бесплатно. Но когда она увидела, что есть те, кто с этим борется, то она, конечно, даже и не подумывала, что можно из-за мнения синода, например, изменить мнение о православии. Мало ли что постановляет синод. Но самое главное, конечно, что она не смущалась в таких обстоятельствах, которые становились все хуже и хуже в течение ее жизни.

Если относительно благополучных условий была ее молодость, хотя там были, на самом деле, внутренние конфликты всякие, которые и такие малозаметные со стороны семейные напряженности, которые, как я уже говорил, были очень сильными. То дальше все становилось все хуже и хуже. Ее монашеская жизнь началась с убийства ее горячо любимого супруга, хотя они и не были супругами в земном смысле слова. И она, конечно, вздыхала о его душе, я думаю. Потом происходили вот эти имяславческие споры, которые большую смуту внесли в церковь. Потом она хотела создать такое вполне христианское, но нетрадиционное движение диаконизм и поняла, что сопротивление будет настолько большое, что это невозможно. Но тогда она создала то, что оказалось возможно, тоже преодолевая, конечно, глубокое, большую сопротивление. Это обитель Милосердия Марфа Мариинского, которая формально не была монашеской, не была поэтому подчинена всяким органам по управлению монашеством, синодального строя, а была просто такой общиной добровольцев.

Но фактически она была монашеской. Сама Елизавета приняла монашеский постриг, тоже без разрешения каких-то синодальных структур, поэтому это было тайно, и мы даже так и не узнали, вряд ли уже теперь узнаем, кто ее постригал когда и с каким именем. Сам постриг узнался случайно, просто потому что у нее на теле оказался паромант, когда уже ее хоронили, это заметили. И что произошло уже дальше во время революции, даже еще до ее ареста, я уже не буду пересказывать, об этом говорится, но именно благодаря своему христианству, которым она уже успела воспитать и сестер монастыря, они уважались революционными этими бандитами, всякими солдатами и матросами. И, конечно, если бы просто революция вся сводилась к бандитизму, то они бы все равно выстояли, сохранилась бы Марфа-Мариинская обитель, и еще вокруг нее бы мир распространялся. Фактически это так и получалось. Но, к сожалению, революция не сводилась к разгулу стихий просто и ко всяким такого рода преступлениям, а там было нечто худшее и нечто большее, и вот именно это привело к тому, что и царскую семью, и ее родственников, и саму нашу Елизавету, и других Аллапаевских мучеников, а также и Варвару, которая не захотела ее покинуть, всех посекла мученическая судьба. Ну или можно сказать иначе, и нужно сказать иначе, что даровался им мученический венец.

Поэтому они стоят одними из первых в ряду двомучеников и исповедников российских, но надо понимать, что для нас они еще стоят и в ряду тех, кто сейчас говорит, что такое истинное православие, как вот важно быть неполитизированным. Хотя действительно в политике есть что-то, что зло и что добро, но в любом случае даже политическое добро это не то, что спасает души, это не религия, и мы должны относиться хорошо даже к тем, кто несет политическое зло, потому что мы к ним должны относиться как к людям, которые могут потенциально стать христианами или даже в какой-то степени уже становятся и раскаиваются. Потом история двадцатых-тридцатых годов это показало прекрасно, я имею в виду историю истинно православной церкви. И что самое главное, что христианство это все-таки есть правая эра и правая жизнь, а правая жизнь это есть жизнь аскетическая, подвижническая и монашеская для тех, кто может принять, для тех, кто не может в то приближение к ней, насколько они могут, потому что Господь спрашивает нас не потому, что мы сделали, чего мы достигли, а потому чего мы старались и к чему мы стремились, какие у нас были цели. Аминь. Послушаем благодарственные молитвы, но покажу на всякий случай еще церковь. Сегодня редчайший случай, когда красное наше облащение уместно также и по церковному уставу, потому что когда большие праздники мучеников, то тоже есть обычай служить в красных облащениях. А у нас даже и храм в красных облащениях.

Но уже завтра это не будет нас оправдывать. Вот все как обычно. Слава Богу и надеюсь, что все в меру своих возможностей празднуют праздник Святой Елизаветы и накини Варвары и Алопаевских мучеников у себя дома. Аминь.