Практика Иисусовой молитвы в современном контексте

Алексей Зайцев. Практика Иисусовой молитвы в контексте современной истинно православной Церкви. Постановка проблемы. Доклад на Третьих Мятлевских Чтениях, 4 ноября 2014 года. Сегодня я бы хотел в качестве обкатки произнести только некоторые тезисы. Будет, собственно, не доклад, а анонс или аннотация к теме. Истинно православная Церковь в ее нынешнем виде формировалась как движение догматически озабоченных людей. Фанаты догматики завели других, пробудили догматический фанатизм, может быть, латентный в ком-то еще.

Догматическая принципиальность наряду с апелляцией к канонам, попытками строить общину и жизнь так, как она должна строиться, а не так, как она строилась в официальной церкви не только в XX веке, но и до революции, всё это в итоге привело к созданию своеобразного загона, в котором мы с вами оказались. Догматика, попытка следовать канонам, строить общины – всё это хорошо. Все мы оказались в догматико-каноническом загоне. Вопрос, что делать дальше? Предание на этот вопрос отвечает однозначно. Дальше, пользуясь всеми спецсредствами, которые у нас есть, достигать цели. Цель – Богообщение. А важнейшее и, может быть, единственное средство Богообщения – молитва.

Жизнь Церкви, как Церкви, умножается в таинствах. В таинствах, в широком значении термина, действует Бог. А мы, со своей стороны, можем и должны начать молиться Богу, чтобы Он, в том числе и через саму молитву, получил возможность действовать на нас. Пока, увы, ни о каком Иссихасском Возрождении речи, конечно, нет. И в ближайшем будущем, насколько я могу судить, этого Возрождения не предвидится. Владыка Григорий говорил в своем вступлении о необходимости рождения монашества. Но монашество – это и есть, собственно, собрание людей, которые по-настоящему молятся. Можно вспомнить тут нашего русского святого, преподобного Серафима Саровского, который говорил, что монах, который не занимается умным деланием и Иисусовой молитвой, не монах, а черная обгоревшая головешка, ни на что не годная.

Понятно, что монашество, о котором говорил Ладыко, это не просто какой-то слой людей, отделенных от других особым образом жизни, а это люди, которые начнут наконец по-настоящему молиться. Такого возрождения, на мой взгляд, не предвидится в ближайшее время, хотя, может быть, я ошибаюсь. Но, тем не менее, возможно, как минимум, некая переходная модель, когда еще нет монашества, но есть те самые, не обязательно монахи по статусу, а назовем их словами Игнатия Брянчанинова, монахи во фраках, то есть только монахи-одиночки, а не монашеское движение или течение. Вот появились догматически озабоченные фанатики. Они всё-таки, по крайней мере, сами завелись и кого-то завели. Но догматический фанатизм сам по себе не приводит к цели. Потому сейчас вопрос вопросов для истинно православной Церкви стоит о том, появятся ли в нашей среде исихаски озабоченные фанатики, которые заведутся сами и смогут завести других. Если появятся такие пусть только одиночки, которые смогут вот эту в хорошем смысле заразу транслировать еще на кого-то, то появится монашество как движение, и ИПЦ как проект состоится здесь и сейчас, может быть в следующем поколении или через поколение.

Если этого не появится, то, наверное, ничего и не получится. Российская ЭПЦ в качестве церкви иссякнет, как иссякли в этом качестве те или иные исторические церкви. Догматический фанатизм пройдет, а настоящей божественной жизни так и не будет. Потому что теоретическая догматика, сколько бы ни была хороша, но она только указание пути. Один «несвятой отец» метко сказал, чтобы научиться плавать, нужно плавать. Дагматика, с которой мы имеем дело, это изучение различных стилей плавания, изучение качества воды и тому подобное. Можно прекрасно этим всем заниматься на бережку, и даже с интересом и большим увлечением может быть. Но рано или поздно может просто наскучить.

А если и не наскучит, то всё равно ничего для подлинной жизни не даст. Цель-то в том, чтобы начать плавать и поплыть, а не просто теоретически знать законы плавания. Тут могут быть разные способы. Некоторые предлагают, что догматика нам совершенно не нужна, а нужно, руководствуясь силой своей ревности, внутренним сердечным пафосом, ринуться в воду, и Бог поможет. Такая самонадеянность, по-моему, опасна. Поэтому теоретическая догматика, как наука о пути, должна быть на своем важном месте. Но сам путь все-таки совершать придется. Как его начать?

Есть такая поговорка «У кого что болит, тот о том и говорит». Мне кажется, что среди нас есть те, у кого хоть чуть-чуть болит. Поэтому для начала, по крайней мере, нужно о том, что болит, серьёзно заговорить. Может быть, заболит сильнее. Своё выступление я и задумал, как приглашение к разговору. В рамках этого разговора, если он начнётся и разовьётся, и станет ясно, выявится ли среди нас вкус к молитве Иисусовой, а если выявится, то остальное будет уже делом техники. Несколько замечаний вспомогательного характера. Что, на мой взгляд, может послужить почвой или материалом, если хотите, для такого разговора?

На что ориентироваться? Прежде всего, надо ориентироваться на последнего по времени монаха-учителя, написавшего, в частности, приношение современному монашеству, на Игнатия Брянчанинова. Были после него и другие учителя, но, как эти другие учителя заметили, он всё описал максимально глубоко, точно, систематично и вместе с тем доступно, просто, понятно. Игнатий Бринчминов представляет в XIX веке традицию, которая восходит к Нилу Сорскому. Он сам об этом постоянно говорит. В русской церковной традиции в целом победило, увы, другое течение, которое ассоциируется с именем Иосифа Володского. На Иосифа Володского Игнатий Брянчанинов никогда не ссылается. В его трудах я ни разу не встречал упоминаний о нем.

Наоборот, он, не называя его прямо по имени, говорит о том, что с него началась в России тупиковая ветвь христианства. В своей беседе о монашестве в первом томе «Аскетических опытов» Игнатий Брянчанинов пишет о том, как мы докатились до такой жизни. А его взгляд на современную ему монашескую, то есть собственно христианскую жизнь большинству из присутствующих здесь известен. Он говорил, например, что монашество подобно мартовскому снегу – малейшее повышение температуры воздуха, и окажется, что ничего и нет, а только талая вода. Или ещё сравнивал российское монашество, а значит и вообще отечественное христианство того времени и само здание церкви российской с огромным дубом, который изнутри весь истлел. Первая же буря сломит его. При этом он много раз отмечал, что дуб этот восстановлению не подлежит, да и не надо. Тем не менее, больше по умолчанию, нежели прямым текстом, у Игнатия Брянчанинова предполагается некоторая перспектива христианской жизни на обломках дуба.

Для кого-то же он писал свои труды. Нельзя же его представлять человеком, противоречащим самому себе. С одной стороны, его труды, по его же признанию, это ему задание от Бога, а с другой стороны, восстановления не жду. Для кого же он тогда задания выполнял? Думаю, речь у него шла о том, что он не ждал восстановления в тех формах, которые существовали, не ждал сколько-нибудь масштабного христианства. Тем не менее, он предполагал продолжение истории христианства, значит и истории монашества, потому что монашество, настоящее монашество, исполняющее свое призвание – это и есть сама суть христианства на Земле. По всей видимости, это продолжение ему виделось в лице тех самых монахов в Афраках. Здесь речь, конечно, не идёт о каком-то противопоставлении монашества как класса мирянам как классу, а речь только об одиночках, которые имеют вкус к молитве, к умному деланию, к божественной жизни и живут, по крайней мере, во что бы то ни стало, пытаются жить ею.

Это те, пусть слабые, но продолжатели того дела, на которое положил свою жизнь сам святитель Игнатий. Итак, в качестве ориентира мы имеем линию Нил Сорский-Игнатий Бринчанинов, промежуточное звено Паисий Величковский. Эта линия и представляет христианство российской православной традиции, потому что под вывеской «православие» существует много всяких лжеправославий. Не всегда то, что называется православием, таковым является. Эта линия строится вокруг практики Иисусовой молитвы, или умного делания, или трезвения. Названия могут быть разные. Опыт святых, тех, которым мы верим, показывает, что христианство действенно и жизненно только там, где этой традиции следуют делом, не просто на уровне слов. Где начинают молиться, следуя этой науке из наук.

В XX веке у Игнатия Брянчанинова были некоторые продолжатели. На мой взгляд, главная книга, написанная в ХХ веке об Иисусовой молитве, это книга о внутреннем христианстве, или Тайна Царствия Божия. Эта книга, как я бы оценил, поэтическое предисловие умному деланию, введения в науку из наук. Замечательное введение, которое, может быть, не очень систематично и подробно говорит о теории и технике Иисусовой молитвы, хотя всё самое главное там кратко проговаривается. Но эта книга способна зажечь тех, у кого под всяким смрадным хламом всё ещё теплится маленький огонёк. Авторство этой книги, на мой взгляд, до сих пор не установлено. Первоначально она издавалась под именем Иоанна Журавского. Мне, по крайней мере, заведомо было ясно, что он автором не является, слишком не совпадает образ автора с образом Журавского.

Потом было издание под именем некоего монаха Сергия Ситикова, но при этом издатели тоже никаких аргументов в пользу его авторства не привели. Есть версия, что автор – архиепископ Антоний Голынский-Михайловский. То есть вопрос открыт. Для нас он в данном случае и не столь важен. Эта книга, как и заявлено в её предисловии, есть поэтическая песня, вдохновленная системой Игнатия Брянчанинова. Игнатий Брянчанинов – это систематизатор, создатель приемлемой для нас доступной удобной энциклопедии святых отцов об умном делании. И на него нужно опираться. Важная деталь, что, например, в отличие от Феофана Затворника, который тоже, казалось бы, много писал об Иисусовой молитве и об умном делании, у Игнатия Брянчанинова практика умного делания поставлена в достаточно чёткий догматический контекст.

Там всё на своём месте. У Феофана Затворника, на мой взгляд, налицо явный диссонанс. Иисусова молитва приобретает какой-то пиетистский характер, то есть она и её плоды становятся продуктом какой-то человеческой сердечной деятельности. а Игнатий Брянчанинов был имяславцем. Для нас имяславие является неотъемлемой частью догматики и одним из стержней христианства. Игнатий Брянчанинов именно так и считал, и по его творениям несложно сделать вывод, что именно его учение об Иисусовой молитве принципиально отличается от учения Феофана Затворника или вообще имяборцев. Имяборцы формально не отвергают Иисусову молитву, говорят, что да, она вещь хорошая, нужная и полезная. Согласно имяборцам, и в послании Синода 1913 года это присутствует, Иисусова молитва – это только средство стимуляции эмоциональной сферы человека.

С помощью Иисусовой молитвы мы как-то накручиваем себя на благочестивый лад, и если до определенного предела накрутим, то Бог на эту нашу самонакрутку может как-то ответить, сказать «молодцы» и дать благодатный пряник. То есть для них в Иисусовой молитве, как и вообще в христианской жизни, первичные человеческие усилия, насколько мы будем настойчивы, ревностны, насколько будем себя накручивать. Может показаться, а с чем тут спорить, ведь это всё действительно нужно, всё это важно, необходимо. По-своему важно и необходимо, конечно. Но если мы обратимся к той модели, которую предлагает Игнатий Брянчанинов, и которую он постоянно подчеркивает, почему-то многие читатели этого не замечают, то увидим, что для него в делании Иисусовой молитвы приоритет не в человеческих усилиях самих по себе, а в действии Божьем. А как, посредством чего Бог действует в Иисусовой молитве? Через непрестанное призывание Его имени, посредством этого имени, в самом этом имени, самим этим именем. Поэтому задача человека при совершении Иисусовой молитвы не в том, чтобы себя как-то благочестиво накручивать и пытаться рождать из себя какие-то благочестивые чувства.

Да и откуда они там возьмутся, если их во мне отродясь не было? а попытаться устранить в себе всякого рода препятствия, которые не дают Богу действовать в нас через произносимое нами же Его Божественное и Всесвятое Имя. Говоря просто, это борьба за чистоту ума. То есть, не надо себя накручивать и что-то в своем уме рождать, ничего хорошего не родится. А нужно, напротив, убрать из себя все то, что мешает Богу начать в нас действовать, очистить и вспахать нашу почву для сеяния, которая не от нас. Таким образом, первое, с чего начинается умное делание, это борьба с помыслами. Я уж не говорю о всяких предшествующих этапах церковной и в частности аскетической жизни, они по умолчанию предполагаются, а только о практике Иисусовой молитвы. Во-первых, борьба с помыслами, и во-вторых, как оборотная сторона этой борьбы – внимание.

С чем мы должны бороться? С разного рода мусором, который стал чуть ли не второй природой нашего ума, который всевается в него извне некоторыми бесплодными существами, и который в силу навыка производится и самим нашим умом, рождаясь как результат тайных влечений из склонности нашего сердца. Решительно отвергая весь этот мусор, мы должны утвердить свой ум во внимание к словам молитвы. У Игнатия Брянчанинова об этом говорится предельно чётко. Плюс у него есть разного рода богословские обоснования, почему именно такая практика есть практика Богооткровенная. Другой важный вопрос начального этапа умного делания – вопрос руководства, где и у кого этому научиться. Игнатий Брянчанинов и тот, на кого он ориентировался, Нил Сорский, Уже в свои, для нас стародавние времена говорили, что опытных делателей осталось столь мало, что можно смело сказать, что их нет. Поэтому живых руководителей заменяют книги.

Игнатий Брянчанинов при этом сам же был таким настоящим руководителем, живым сосудом Духа. Но говоря, что руководителя нет, он не отрицал, что какие-то исключения возможны. Но правило таково, что учиться нужно по книгам. И сам он, собственно, и написал для нас книжный свод об умном делании. И в книге и есть наш, может быть, главный руководитель. Однако здесь нужно сделать очень важное дополнение. Принимая к сведению, что наш руководитель в умном делании книги святых, мы должны иметь в виду, что нам в силу нашей – у кого-то большей, у кого-то меньшей – неадекватности оставаться с книгами святых наедине небезопасно. Мало ли, что мы там вычитаем.

Опыт показывает, что читать мы вроде и умеем, но при этом часто вычитываем смыслы, которых в тексте, даже самом простом, совсем не предполагается. Поэтому к книгам, как руководству, прибавляется дополнительное, корректирующее руководство. То, что Игнатий Брянчанинов называл «жительством по совету». То есть руководство писаниями святых отцов проверяется советом преуспевших братьев. Как вычислить этих преуспевших братьей? Особая наука. Можно сказать, рыбак рыбака видит издалека. Если у человека действительный вкус к рыбной ловле появился, он в конце концов вычислит настоящих рыбаков по определенным признакам.

О признаках настоящего рыбака сейчас говорить нет времени, но одна только характерная деталь. Хороший советчик, то есть советчик, руководствующийся святыми отцами, не будет лезть со своими советами, когда его о том не просят, как незваный назойливый гость, потому что, по крайней мере, знает о святоотеческом запрете не давать советов, когда не спрашивают, и не имеет наглости этот запрет нарушать. Если же предполагаемый советчик этого не знает, тем более, если знает, но нарушает, то лучше сразу сказать ему «до свидания, друг, мы любим тебя не за это». Что касается качества совета, общее правило, совет должен, по крайней мере, не противоречить учению святых отцов. Отсюда следует, что и совет, в свою очередь, должен быть проверен книгами. Сам по себе Совет, пусть и достойного и авторитетного человека, это только Совет. Он, как пишет Игнатий Брянчанинов, не накладывает на спрашивающего каких-либо безусловных обязательств. Совет может быть принят, но может быть и не принят.

Это именно Совет. А дальше нужно смотреть, насколько тот или иной Совет соответствует тому, что написано в этих самых книгах Святых Отцов. В итоге получаем двойной взаимозависимый критерий руководства. Адекватность нашего понимания Святоотеческих книг проверяется советом более опытных на наш взгляд братьей, неважно кто они по церковному статусу – епископы, священники, монахи или миряне, а сами советы советников проверяются книгами. Понятно, что метод непростой, трудоёмкий, малоэффективный и, мягко говоря, не скоростной. Но другого-то нет. Однако, как правило, только таким медленным методом проб и ошибок мы сможем потихоньку двигаться к цели. О том, что бывает сверх правила, не мне судить, и нет смысла сейчас говорить.

На вопрос, почему нам в удел Богом предусмотрен именно этот малоэффективный способ, Игнатий Брянчанинов отвечает. Потому что малоэффективны мы сами. Насколько в плане духовной ревности малоэффективны мы сами, настолько малоэффективен способ спасения, предусмотренный для нас в промысле Божьем. Древние христиане имели такую силу ревности, что они могли сразу же всё оставить, уцепиться за кого-то уже летящего и взлететь вместе с ним. Мы, увы, не таковы. Нас разъедает скепсис, гордость, завышенная духовная самооценка, которая часто просто обратная сторона житейской несостоятельности, не более. и много другого, всякого прочего. Поэтому нам и нужно идти, оступаясь, падая, набивая шишки.

Главное, чтобы, упав, вставать и идти дальше. Внешне Бог нас учит на нашем же собственном опыте. Поэтому нельзя, как многим хотелось бы сказать, слушай того-то Духовника, и все у тебя будет окей. Нужно пробовать самому. Ответственность за наше собственное спасение ложится на нас самих. Спасение утопающих – дело рук самих утопающих. Никуда от этого не деться, как бы нам это ни не нравилось. В заключение небольшой обзор наиболее часто задаваемых вопросов по этой теме.

Первым делом, конечно же, вопрос о различных техниках. Молиться никто не начал, но вопрос о различных психосоматических методах молитвы всем интересен. В переводах «Добротолюбие» и в славянском переводе Паисия Величковского, и тем более в русском переводе Феофана Затворника, которому специалисты вообще не советуют сильно доверять, вопрос о техниках задвинут на задний план. И Паисий Величковский уже многое опустил или сгладил, хотя в виссихарских первоисточниках Этому вопросу уделено достаточно большое внимание, как конкретно молиться в техническом плане, в соответствии с какой именно технологией, связанной с ритмом сердца или связанной с дыханием и так далее. Конечно, нельзя говорить, как некоторые, что техника – что-то совершенно ненужное и лишнее, мол, всё дело в сердечных намерениях. Знаем мы эти намерения. Например, странно было бы стремиться к сосредоточенной молитве и при этом совершать телодвижение как в какой-нибудь аэробике. Это, мягко говоря, не способствовало бы сосредоточению.

Определённое положение тела, определённый ритм дыхания, напротив, соответствуют. При этом, как отмечает Игнатий Бринчанинов, психосоматическая техника – это только инструмент. Инструменты могут быть разными, лишь бы соответствовали назначению. И эти инструменты индивидуальны. Но какой именно подходит конкретно мне, без опытного знания себя самого, сказать заранее трудно. Поэтому общий совет святителя Игнатия – не пытаться начинать делание Иисусовой молитвы с выбора той или иной техники. Если у нас ревность искренняя, то рано или поздно нам самим естественно и органично станет ясно, нужна нам какая-то техника и какая именно, точнее, она просто усвоится как бы сама собой. Так что вопрос этот узкоспециальный, а для большинства из нас вопрос сейчас стоит не о каких-то специальных техниках, а именно о том, чтобы просто начать.

И здесь важно принять к сведению и усвоить самый начальный и общий метод, о котором Игнатий Брянчанинов много и подробно говорит. Он называет его методом Иоанна Лествичника. Ум нужно заключать в слова молитвы. Если мы начнем заключать ум в слова молитвы, то со временем, в зависимости от нашего сердца или даже по неведомому нам определению Божию, Нам самим станет каким-то даже, может быть, не очень понятным образом станет ясно, как именно двигаться дальше, как конкретно молиться. Мне рассказывал один человек, что ему в определенный момент вдруг непросто стало ясно, а он как-то естественно начал молиться в соответствии с одной из перечисленных в добротолюбии техник, прежде даже ничего не зная о ней. А потом прочитал и удивился, как это у него так получается, вроде он ничего специально для этого не делал. Тут нужно оговориться, что то, что оно так иногда так получается, это хорошо, но само по себе это ещё не благодатные дары, а только естественный навык, который может послужить только почвой, на которую Бог свои благодатные дары пошлёт. Ещё вопрос, как часто молиться.

Апостол Павел говорит, «непрестанно молитесь». Но если человек никогда не молился, а занимал свой ум всякой ерундой, то взять и начать непрестанно молиться у него не получится. Поэтому общее правило, которое следует из трудов Игнатия Брянчанинова, простое. Чем чаще, тем лучше. Игнатий Брянчанинов говорит, что здесь количество рано или поздно переходит в качество. Качество, конечно, зависит не от нас, а от Бога. Но от нас может зависеть количество. Количеством же молитвы мы можем засвидетельствовать перед Богом нашу веру, что мы его любим, для нас имя его вожделенно, мы постоянно хотим о нем помнить.

У нас не получается, но мы все равно хотим. Для человека, естественно, думать и именовать того, кого он любит. В одном, не очень качественном с художественной точки зрения и совсем неблагочестивом романе, влюблённая героиня, оставаясь одна, постоянно повторяла «люблю Ивана Ильича, люблю Ивана Ильича». Зачем она это делала? Можно, конечно, сказать, что это какое-то бессмысленное занятие. Как и критики исихазма говорят, что это какое-то бессмысленное занятие – сидеть и твердить Иисусову молитву. А можно объяснить очень просто. Если человек любит, то он и именует постоянно того, кого любит.

И через это именование вступает с ним во вполне реальную связь. Не знаю, как в случае с Иваном Ильичом, а в случае с Богом, он же не какой-то Иван Ильич. Эта связь может быть действительно установлена. Установлена им самим, по его же собственному обетованию. Еще один немаловажный вопрос. С чего начинается ответ Бога на нашу молитву? Не раз приходилось слышать недоумение людей, что вот, мол, мы попробовали заниматься Иисусовой молитвой, А никаких плодов не чувствуем. Когда же будут плоды?

А каких собственно плодов мы ждем? Насколько я могу судить, все отцы, Игнатий Брянчанин в том числе, свидетельствуют, что первый плод божественной благодати в умном делании, то есть первый явный ответ Бога на нашу молитву – это внимание. То есть внимание при совершении Иисусовой молитвы – это не наша заслуга, не результат нашей тренировки, а ответ Бога. Мы можем стремиться к этому вниманию, стараться быть внимательными в молитве, но у нас своими силами всё равно ничего не получится. Думаю, здесь присутствуют те, кто пробовал, экспериментировал. Достаточно отдать себе установку несколько минут постараться продержать ум без каких-либо лишних помыслов, в основном, конечно, не получится. А вдруг бывает так, что раз и начинает получаться. Когда я захотел сам и вроде старался, то не получалось.

А в другой раз особо и не старался, а оно раз и получилось. То есть, можно из опыта прийти к выводу, что внимание как результат зависит все-таки не от меня. А от меня зависит внимание как цель, стремиться к нему и стремиться всеми силами. Бог дает, на первый взгляд, невыполнимые задания. Вот огромный камень, а ты его двигай. У меня нет таких сил, чтобы его сдвинуть, но задание двигать есть. Значит, буду двигать. Рано или поздно Бог придёт, возьмёт и сдвинет этот камень вместе со мной.

И последний технический вопрос – вопрос о скорости произношения Иисусовой молитвы. Игнатий Брянчанинов говорит о том, что на начальных этапах нужно произносить молитву максимально медленно – примерно 100 полных восьмисловных молитв Иисусовых за полчаса. Но мне кажется, что этот его совет, рекомендацию не стоит абсолютизировать. Во-первых, речь о самом начале упражнения в Иисусовой молитве, о самой первой ступени. Во-вторых, тут, на мой взгляд, кое-что зависит и от темперамента человека, от конкретной церковной традиции, в которой этот человек живет, от его навыков, интеллектуального уровня даже, от способности концентрации внимания на мысленной деятельности. В оптяной пустыне, например, было правило пятисотницы, которое совершалось за час. То есть, намного быстрее, чем по правилу для новоначальных свидетелей Игнатия. У Игнатия Брянчанинова сто Иисусовых молитв за полчаса.

За час, соответственно, двести. А там пятьсот. То есть, в два с половиной раза быстрее. Тем не менее, сказать, что все оптинцы молились на воздух, нельзя. Иоанн Кронштадтский писал, что со временем он заметил, что стал молиться намного быстрее, и объяснил это тем, что с навыком ум становится подвижнее. Когда мы развиваем способность концентрироваться на чем-то, мысли наши охватывают вниманием те или иные смыслы уже быстрее. Соответственно, когда мы по долгому времени начинаем молиться умом, почти без содействия артикуляции, хотя бы только контурной, без проговаривания вслух, ум молится быстрее уст. Ум-то сам по себе не требует времени для внимания слова молитвы, он может охватывать их целиком, он быстродвижный.

Но пока нет навыка, конечно, есть смысл молиться медленно. Вообще, в технических вещах у святых отцов можно встретить формально взаимоисключающие советы. Один пишет, что после каждой молитвы нужно сделать остановку, паузу, собраться силами, сконцентрировать вновь ум и молиться дальше. Кто-то другой из отцов, напротив, пишет, что нельзя делать эту остановку, потому что ум без произношения молитвы останется во время этой пусть и короткой паузы праздным. И в этот момент может начаться стремительная атака помыслов. Мне кажется, что это вещи, о которых нам особого смысла рассуждать теоретически нет. Когда мы сможем о себе сказать, что плавали знаем, тогда, может быть, и будет о чем говорить. Нужно пробовать, опыт научит.

Но в такого рода технических вещах опыт, еще раз повторю, может быть различным. Главное, чтобы соблюдались базовые принципы.