Популярная беседа об исихазме： что это и с чего начать

Итак, Исихазм. Обычно принято считать, это мнение так распространено и среди христиан, что, дескать, Исихазм – это что-то такое очень специальное для каких-то особо одаренных людей. Но если мы посмотрим тексты корифеев Исихазма, то они, в общем-то, говорят, начиная с апостола Павла, например, в непрестанном молитве, И вот на эту тему у поздневеселепийских и не только поздних, и ранних, и сирийских, и прочих отцов очень много. У главного идеолога исихазма, это Григорий Палама, по всей видимости, есть даже специальное поучение о том, что заповедь о непрестанной молитве дана вообще всем христианам. То есть исихазм это не такой изыск для гурманов, а пища для того, чтобы жить и не умереть от голода. Другое дело, что говоря истихазм, мы можем иметь ввиду разные ступени, разные уровни истихазма. И, например, Паисий Величковский, научный такой, руки традиции исихазм, собиратель текстов и возродитель исихазма, он говорит, что есть два исихазма. Один для делателей, то есть для тех, кто на уровне практики, практиса, а другой для созерцателей.

Вот о чем здесь речь? Речь о том, что Для того, чтобы что-то там соверцать, нужно сначала что-то делать. Когда мы говорим «делать» и говорим «умное делание», «подделание» в данном случае имеется в виду не просто какие-то телесные видимые дела, а делание с помощью нашего усилия. Когда, словно говоря, мы там в мысленной своей умной деятельности гребем веслами. А стадия созерцания – это где-то вот там для нас что-то такое далекое, отдаленное. О ней, конечно, нужно иметь представление, о ней можно и нужно читать, но применять к себе, наверное, не стоит. Поэтому, когда мы открываем тексты, скажем, пятого тома «Добротолюбие», где о бастихазме уже в специальном смысле, И какой-нибудь Григорий Синаид говорит, что вот новоначальным нужно сидеть в своей келье в темном углу, на какой-нибудь мудренькой скамеечке, опустить голову, прижавшую подбородком к груди, и там изводить ум из владычественного места, то есть из головы в сердце. Ну и так далее.

И вот эти самые многих интересующие из любопытства, как правило, психотехники. То есть это все, хотя Григорий Синовик говорит о новоначальных, это новоначальные, в таком техническом монашеском смысле, новоначальные безмолвие, которые уже прошли искусство в монашеском общежитии. и достигли совершенства и вот начали собственно умное делание на созерцательной стадии. То есть они уже способны умом сердца. И эти поучения для них. Но тут нужно иметь ввиду такую важную вещь, что об этом говорят опять-таки корифеи и сихазмы и у нас российские корифеи, то с помощью техники в сердце не войти. То есть сердце это некий не просто там физический орган, а это такое место метафизическое, которое является своего рода порталом в мир иной. И войти сквозь этот портал можно только мановением Божиим.

И отцы постоянно предупреждают, что те, кто пытаются это сделать своим собственным усилием, наскоку, они могут оказаться просто не там, куда хотели бы попасть. То есть не к Богу попадут, а к его некоторым Мы были оппонентом к нашим братьям по разуму, в кавычках. Они, конечно, постараются и что-нибудь покажут. Эти вещи нам ввиду обязательны, поэтому Игнатий Принчининов иногда с некоторым занудным постоянством предупреждает о разного рода опасностях. Давайте начинать не с середины, и тем более не с конца, а с начала. То есть эсихазм предполагает некий путь от а до я. Это путь спасения. И в общем-то вот именно поэтому отцы говорили, что и апостол Павел, и в общем Евангелие, и вообще в писании текстов, которые это могут показать, очень много, что то, что мы называем умным деланием или таким специфическим термином, как истихазм, буквально безмолвие, покой, это практика, которая, в общем-то, для всех христиан.

Просто истихазм, истихазму рознь и начинать нужно сначала, а не с конца. То есть, если мы идем от А до Я, ну и нужно начинать с А, потом В, потом В. Ну, некоторые так быстро идут, некоторые настолько может быть подготовлены к какой-то предварительной жизни, что там перескакивают сразу несколько букв алфавита. Но правило таковое, закон таков, что нужно идти по ступенькам, так поднимаясь постепенно вверх. Григорий Синаид упомянутый говорит в одном месте, что путь спасения совершается двумя способами. Один способ длинный, извилистый, медленный и трудный, а другой быстрый, прямой и лёгкий. И далее разъясняет, что первый способ предполагает исполнение всех вообще заповедей до мелочей, а другой вот это умное делание. И говорит, что первым путём идти трудно, долго, можно сбиться, запутаться в этих самых заповедях, а вторым так легко.

Ну, ясно, что это своего рода реклама, но не разводил его. То есть, это реклама как раз для тех, к кому он обращался. То есть, реклама истихазма. Реклама в хорошем смысле. И, в общем-то, никакого противоречия здесь нет. В том смысле, что, с одной стороны, те, кто идут путем исполнения, тщательного исполнения всех заповедей, они, конечно же, должны исполнять и заповедь о молитве. А те, кто всецело посвящают себя молитве, они не освобождаются от исполнения заповедей. То есть вообще исихазм нельзя рассматривать как какую-то автономную, изолированную от всей остальной жизни, от всей остальной христианской жизни практику, какую-то технологию.

Это мнимое противоречие можно пояснить, наверное, примером из понимания иерархии добродетелей. Ну, как вот оно у многих отцов описано. То есть, есть некая определенная иерархия добродетелей, есть добродетели-главенствующие, есть подчиненные, есть частные, есть родовые. И вот такой пример приводит, например, по-моему, не помню кто, неважно. Ну, кто-то из отцов. Они часто повторяют друг друга. Ну, например, есть частная заповедь о десятине, в связи вот со сребролюбием, что нужно себя как-то в нем ограничивать и что-то жертвовать. Есть заповедь о десятине или есть частная заповедь о подаянии милостыни нуждающимся.

И отцы рассуждают так. Вот все подлежат этой заповеди. Но есть те, которые не исполняют эту частную заповедь, а исполняют сразу родовую. То есть те, кто взяли на себя обет нестижания и вообще исполнили главенствующую по отношению к этой заповеди. Продай свое имение и раздай нищим. И он как бы уже ничего не имеет. Естественно, что ни десятина, ни заповеди о подаянии нищим на него не распространяется, потому что он все раздал. Вот в этом смысле молитва – это не просто такая родовая добродетель среди какого-то подвида добродетеля, а это вообще такая главенствующая, главная, кардинальная заповедь и кардинальная добродетель в результате исполнения этих заповедей.

Поэтому тот, кто всецело посвятил себя молитве, он, естественно, уже освобожден от всех других заповедей, относящихся к богопочтанию. Потому что он непрестанно этим богослужением внутри себя занят. Ну, конечно, при этом это не какое-то самочинное такое самообъявление. Все, я ничего делать не буду с этого момента, я суперэстехас, да, и поэтому оставьте меня в покое. Нет, ну тот же человек, который служит Богу внутри себя, он служит именно Богу. И поэтому Бог его вставит в те или иные условия, испытывая, искушая или, может быть, исправляя его, и все равно дает ему поводы к исполнению тех или иных, в том числе и частных заведений. Вот это нужно иметь в виду. И поэтому, когда речь заходит об эстехазме в таком узком специальном смысле, отцы даже вот из этого самого пятого тома «Допротолюбие» они все равно оговариваются о целом ряде предварительных условий, что нужно прежде исполнить заповеди, идти путем очищения и так далее.

То есть соблюдать послушание. Послушание, кстати, одно из таких важнейших условий для того, чтобы с эсихазмом заладилось. Если не будет этого самого послушания, то не будет никакого эсихазма. Ну вот о каком послушании речь? Понятно, что послушанием может быть только Богу. Но оно может быть воздаваемо Богу или таким прямым, непосредственным путем. Бог явился Аврааму и сказал – пойди туда, не знаю куда. Авраам послушался Бога и пошел.

Оно может быть опосредованным через человека, который непосредственную связь с Богом имеет и знает поле Божие в отношении не только себя, но и в отношении других людей, своих гипотетических учеников. Но отцы говорят, ну они всегда так предупреждают, что вот таких руководителей уже мало и предупреждают о том, чтобы смотри, чтобы вместо пастыря не нарваться на волка и так далее. А с течением времени такие предупреждения все чаще и чаще и вот наш Игнатий Брянчанинов, он уже говорит о том, что жительству вот такого рода в такого рода послушание, оно нашему времени не дано. И таких вот руководителей, как он их называет, богодухновенных, их настолько ничтожно мало, ну может быть там в поколении один встречается, но настолько ничтожно мало, что можно сказать, что их нет. Но при этом сама заповедь о послушании Богу, она никуда не девается. То есть нельзя идти путем христианской жизни, путем этого самого эсихазма, самочинно. Поэтому Игнатий, следуя уже сложившейся традиции, идущей от Милословского, который в свою очередь опирался на бизантийских отцов на того же Григория Синаита предлагается другой способ. То есть если после усиленных исканий руководителя в таком смысле как богодухновенного старца, который непосредственно имеет контакт с Богом, он может волю Божию являть своим ученикам.

Если такого нет, я думаю, что В наше время, скорее всего, мы даже если будем усиленно искать, не найдем. Ну, тем более, что что-то усиленно не в нашем правиле делать, а мы так все делаем в полсилы, в лучшем случае. Поэтому лучше сразу иметь в виду, что послушание никуда не девается, но оно должно быть реализуемо другим способом. Этот способ Игнатий Брянчанинов называет жительском по совету. Совет предполагает обращение за какими-то подсказками, наводками, инструкциями к тем, кого Игнатий Брянчанин называет преуспевшей братьей. То есть люди, которые на несколько шагов или, может быть, хотя бы на полшага идут впереди нас. Которые уже так немножко плавали и что-то знают. Которые, что немаловажно, лучше нас разбираются в текстах.

То есть в инструкциях этих истехазских. И могут дать совет именно от текстов. Вот этим способом пользовался уже упомянутый Нил Сорский. Он никогда не давал совета, не подтвердив его каким-то текстом святых отцов. Но при этом все мы прекрасно сейчас знаем, что текст, если так от него абстрагироваться, это просто набор букв, в которые каждый может читать какой угодно смысл. Поэтому и преуспевший брат, и опытный, может с текстами тоже не разобраться и где-то что-то напутать. Поэтому совет этот, он имеет такой обоюдоострый характер. Наше обращение за советом и полученный совет мы должны проверять текстами, а тексты проверять советом.

Понятно, что это ничего не гарантирует, но тем не менее других вариантов нет. Главная наша гарантия, единственная, это Бог, который всем желает спастись. Если мы к нему обращаемся, он нам поможет и с советчиками, и с пониманием текстов и так далее. То есть, вот к чему мы приходим. К тому, что есть масса рекомендаций, которые мы должны обязательно исполнять. Мы должны вести христианскую жизнь, исполнять заповеди, должны выполнять заповедь о послушании таким вот, скажем, слабым, медленным, малоэффективным способом, как жительство по совету. Спрашивая совета, проверяя совет чтением отцов, а чтение отцов, опять уточняя с советом более преуспевшим. Мы должны следовать и техническим рекомендациям, которые дают отцы уже на ранней стадии.

И вот если мы там по ступеням исихазма от а до я продвигаемся, то советы меняются. Все это должны учитывать. Но при этом должны понимать, что исихазм, ну и вообще христианская жизнь, это не какая-то технология. Если мы все кнопочки правильно нажмем, оно и заработает. Вот со стиральной машиной так бывает, с компьютером. Сегодняшний наш опыт первого чата показал, что и с техникой не всегда работают технологии. Что-нибудь вмешается и оно не заработает. Вот связь плохая.

А тем более, когда речь не о технологии, а о Боге. Помните, один не очень православный, но в некотором смысле хороший автор говорил, что он неручной лев. Это неручной бог. То есть, это же не бог какой-то вообще, а бог тот самый. Абраама, Исаака, Якова, пророков, апостолов и отцов наших. Включая Григория Павлану и прочих отцов и сихастов. И вот нужно иметь, значит, и некоторые представления об этом Боге. То есть нужно знать догматику.

Потому что исихазм, он, еще раз повторю, это не технология и это не какая-то автономная практика. Что там любой человек там с улицы пришел, сказал научите меня Стиральную машину может включить любой человек. Не важно, что у него на уме. Если он правильно освоит техническую инструкцию, наверное, кнопочки нажмет и заработает. А здесь не заработает. Нужна, во-первых, вера. Не пойми, какая вера. А вера православная.

Которая предполагает исихарско-паламитский синтез. Ну и много чего другое. То есть это все должно как-то так в процессе уточняться по принципу сформулированному Исааком Сириным, что истина познается душой по силе жития. То есть мы открываем какой-нибудь догматический текст, видим какие-то формулы, ничего не понимаем и думаем, ну какое это отношение имеет к моей практической жизни. Ну, вообще-то имеет. И самое непосредственное. Вот. Открываем и сихарские тексты, там что-то нам в поле зрения попало, мы увидели какую-то технику и можем подумать, о, вот оно.

Сейчас я вот сяду, вот так вот напрягусь, сосредоточусь и что-то там во мне фаворски, нетварно засияет. Ну, просто так не засияет. Потому что, еще раз повторю, что сияние нетварного света – это сияние самого Бога. Паломницкое учение, то есть православная догматика, предполагает именно это. А Бог, он от наших усилий напрямую не зависит. То есть мы не можем его заставить засиять, не можем запустить его как какой-то механизм. Здесь можно, наверное, аналогию провести с известным средневековым латинским католическим учением о таинствах. Я думаю, многие слышали или как-то представляют, что латинское учение о таинствах предполагает, что таинства действенны в силу совершенного действия.

То есть, если законно поставленный священник совершит, имея намерение совершить то, что совершает Церковь, совершит все правильно, произнесет тайно совершительную формулу, при этом совершит определенные манипуляции с так называемой материей таинства, с веществом, то таинство совершится. Вот, ну конечно, с точки зрения средневековых католиков, ну и современных отчасти, это может быть и возможно, потому что у них учение о тварной благодати. Ну, о тварной благодати, что-то такое. все-таки отдельное, частное, можно как-то прикрепить к какому-то механизму. Генератор заработал, электрическая энергия вырабатывается. А вот с православной точки зрения никакой тварной благодати не существует, а есть только нетварный бог. И поэтому никакая вот такого рода технология не сработает. Она, по сути, превращается в магию.

Поэтому здесь только вера и только исполнение обетований Божьих, которые Он нам дал. И тогда через исполнение этих обетований Божьих мы вступаем с Ним в Завет. Завет он не односторонний, а двусторонний. И в Завете с Богом мы можем добиться того, что Он нам обетовал. Вот. Вот чтобы ну как-то иметь некоторый ориентир, когда мы начинаем вот этот самый исихаз, ну кроме догматики, с которой все мы как-то знакомы, ну обычно, вот насколько я знаю из своего опыта преподавания догматики, соотнести ее со своей жизнью обычно людям трудно дается. И опять-таки мой такой скудный опыт показывает, что когда говоришь о догматике в ее части, относящейся к антропологии, то есть когда говоришь о человеке, становится немного понятнее. Вот у исихазма, конечно же, есть кроме собственно, такой богословской, относящейся к самому Богу, привязки к учению о Боге Троице, о развлечении сущностей энергии.

Сущности энергии – это технические термины, которые на самом деле ничего нового не означают. Термины, да, взяты из античной философии, но всегда слова откуда-то мы берем. Отцы жили период, когда в тренде была античная философия, но этими словами они и пользуются. А какие-нибудь библейские авторы пользовались другими словами, но согласно нашей вере, согласно моему личному убеждению, реальность, с которой имели дело Абраам, Исаак, Иаков и пророки, и апостолы, и реальность, с которой имели дело отцы, она одна и та же. То есть слова могут быть разные, но описывают они одну и ту же реальность. Поэтому когда мы говорим о энергии Божией, нетварный свет, то речь о библейской славе Божией, синоним которой, кстати, было имя Божие. Имя Божие там вселилось в храм. Имя Божие жило во святом святых и так далее.

И вот эта слава Божия, она всецело в полноте сошла на Иисуса Христа. в нём она по апостолу присутствовала вся полнота божества телесно, а потом от исполнения его, от полноты его излилась и на нас. То есть излилась Пятидесятница на церковь и передаётся по приемству общине верных в истории. То есть являет себя через святых. То есть речь, собственно, об этом, ни о чём другом. И поэтому, когда мы говорим о энергии Божией, Мы имеем в виду, если энергия в единственном числе, Аполлама говорил, что слово «энергия» можно понимать и в единственном, и во множественном. Если в единственном, то имеется в виду полная слава Божия, излившаяся на Креста. А если мы говорим об энергиях во множественном числе, то речь идет о в каких-то отдельных частных дарах, харизмах, изливающихся на отдельных верующих.

То есть в церкви, как в теле Христовом, вся полнота, но каждый из нас, восходя от А до Я, он усваивает те или иные частные дары, чтобы в итоге в обожине приобщиться всей полноте. Это что касается богословской привязки. Каждый из нас ее может уточнить. А вот антропологическая. Антропологическая привязка очень интересная и она из области того, что настолько хорошо забыто, включая самих православных христиан в веках последних в новое время, что когда сейчас говоришь об этой антропологии, многие воспринимают это как что-то вообще несусветное, новое, какой-то дикий модернизм. То есть, а на самом деле, ну, это вещь, о которой говорили, ну, может быть, прекровенно на своем мифологическом языке библейские авторы и говорили отцы. Ну, например, есть такая замечательная книжка «Духовные поучения преподобного Авва Дорофея». которая имеет такую репутацию азбуки монашеской жизни.

Ну и вообще азбуки христианской аскетики. Я думаю, что большинство из нас с этой книжкой так или иначе знакомы. Она, хотя и древняя, седьмой век, но она написана таким достаточно легким языком, перевод, по-моему, хороший, легко читается и, в общем-то, она достаточно понятно даже при первом прочтении. Другое дело, что при каждом новом прочтении, как и в любой серьезной, а тем более духовной книжке, там новые и новые пласты смыслов. Но вот, тем не менее, там вот есть смыслы, которые доступны самому новоначальному читателю. И вот в одном из получений, кажется, это четвертое получение, называется оно «О совести». Он говорит, что совесть есть естественный закон. А естественный закон – это некая вот искра Божия, которая по самому факту творения присутствует в человеке.

То есть искра Божия. Что это такое? Ну это вот та самая частица Божества, о которой Григорий Богослов говорил более откровенно. А здесь Абба Дорофея так говорит несколько прикровенно. Искра Божия. Он говорит, что она проявляет себя, как некий таинственный помысел, зовущий нас, как всякой добродетели, являющий в нас веру и так далее. То есть, согласно святоотеческой антропологии, но она и библейская, Ну, чтобы далеко не ходить, точнее, апостол Павел говорит, что Бог повелел из тьмы воссиять свету и озарил сердца наши. Светом.

Ну, каким светом? Понятно, что светом нетварным. И вот это сокровище, далее он говорит, это, по-моему, второе что ли, послание к Коринфянам. Кому интересно, можно найти текст и посмотреть. Вот это сияние света, которым он озарил сердца наши, оно в нас, мы его носим как некое сокровище в скудельных сосудах, в глиняных сосудах. Понятно, что глиняный и скудельный сосуд – это отсыл к сотворению тела Адама из земли, из пести земной. А вот в этой персте земной заключена искра Божия, первичное сияние света, а всякое сияние нефарного света – это сам Бог. Поэтому Григорий Богослов достаточно смело говорил о частице.

бога, который в каждом человеке. То есть вот душа, о которой мы говорим в христианском смысле – это частица бога, помещенная в животное, взятая от земли. И тут, в общем-то, с христианской точки зрения неважно, что значит «взятие от земли» или это какое-то готовое, одушевленное существо в процессе эволюции или чего угодно. Или как-то иначе, неважно. От земли взято тело. Не просто тело как бездыханный труп, а тело как некое одушевленное существо. И оно может быть даже и разумное в таком земном смысле. А вот от Бога дыханием духа о котором говорится во второй книге библейской, книге «Бытие» во второй главе, в первой книге библейской, во второй главе книги «Бытие», когда взятый от земли Адам был введен в Эдем, Бог в него вдохнул дыхание жизни.

И вот это дыхание жизни отсыпал культ как раз как нетварное присутствие. То есть вот нетварное присутствие потенциально в нас присутствует. Где оно присутствует? Вот отцы говорят, что оно присутствует где-то там в сокровенных глубинах. У Абвадарафея говорится об образе, в той самой главе о совести говорится об образе колодца. На дне колодца некий источник живой воды. Но поскольку мы естественный закон не соблюли, а отпали от Бога, и этот источник живой воды в нас перекрыт всякими нашими грехами, страстями, пристрастиями, ну и плюс еще есть некие мысленные филистимляне, которые этот колодец постоянно норовят как-нибудь засыпать. И Абба Дорофей приводит такой образ, что библейский Иаков, колодцы отрывал, а некие там филистимляне эти колодцы зарывали, пытаясь ему жизнь испортить.

И вот бесы, они как раз есть некие такие мысленные филистимляне, которые хотят нам испортить жизнь, хотят нас сбить с пути Божия и поэтому они вот этот наш внутренний колодец всячески зарывают и от нас скрывают. диатог фатихийский говорит, что у бесов, дескать, нет вообще другой заботы, кроме той, чтобы скрыть от нас и присутствие Божие, в первую очередь, и свое собственное присутствие. А мол, дескать, вы сами по себе такие мальчики, вот живите, наслаждайтесь жизнью, смотрите только в эту прекрасную наружу, а внутри не суйтесь. Потому что там первое, что вы встретите, вы встретите нас, а мы будем вас или обманывать, а если обмануть не удастся всякими прелестями, то будем как-то с вами жестко обходиться и тогда начнется настоящая война. Не на жизнь, а на смерть. То есть, я думаю, понятно, о чем речь. Что вот мы сами по себе представляем из себя некий сосуд глиняный, внутри которого источник жизни. Он может описываться в писании его отцов как огонь, как живая вода, как свет.

Но мы должны иметь в виду, что все это словесные метафоры одного и того же нетварного света, который чувственно и даже мысленно умопостигаемо То есть, нашим естественным умом не видим, не познаваем, не чувствуем, не ощущаем. Но, тем не менее, у нас все-таки, поскольку мы сотворены по образу Божию, есть некая интуиция. Но с интуициями тоже нужно быть осторожным. И одной интуицией к свету не выберешься. Интуиция – дело хорошее. Хорошая интуиция – это вера наша. Но мы должны руководствоваться еще и инструкциями, которые написаны людьми богопросвещенными, которые в этом свете пребывали, не слепцы какие-нибудь, а которые плавали, знают, видели и могут другим постараться описать и видеть. То есть мы ставшие внешним человеком всецело, должны с помощью эсихазма пробиться к самим себе внутренним.

У апостола Павла, все помнят, есть эта позиция, внешний человек – внутренний человек. Внутренний закон или закон ума и закон внешний, закон телесный, закон плоти, который борется с законом ума. То есть человек – это, грубо говоря, Разумная обезьяна с нетварным цветом внутри. Собственно, отцы так и говорили примерно. Василий Великий определял человека как животное, призванное ко Божию. Поэтому наше животное, оно ищет своего, то есть по своему естеству оно стремится к свойственному себе. что есть, что пить, а поскольку животное разумное и не покрытое шерстью и с плоскими ногтями, как кто-то из античных авторов уточнял, то нужна какая-то одежда, а поскольку разумное, мы хотим еще как-то и пошиковать, чтобы и одежда, и жилища у нас были получше и так далее. Но все это, тем не менее, животное.

И вот этому животному соответствует наше внешне-наружное сознание. Вот термин из психологии сознания, он, конечно, относится к животным. Это нечто внешнее. И слово ум, обиходное, понимаемое как интеллект, это тоже нечто внешнее. А цы говорят, что кроме вот этого сознания, кроме этого ума, посредством которого мы действуем в этом видимом мире, в нас есть некий сокровенный ум. И он как раз, если ум как интеллект мы ощущаем локализованным где-то в головном мозге, потому что душа соединена с телом, ну и соответственно различные силы души, они так или иначе, хотя она, как говорят отцы, вся душа растворена со всем телом, и она внутри тела, и в некотором смысле вне него. То есть и вне, и внутри. Тем не менее, они же говорят, что одна сила локализована в одном телесном органе, другая – в другом.

Мы пользуемся головным мозгом как инструментом разумной способности. Этому служат наши телесные чувства, в первую очередь зрение, слух и Посредством зрения мы видим, читаем, посредством слуха как словесные существа слышим не просто звуки, а членораздельные слова, которые для нас имеют какой-то смысл и так далее. Но все это относится к внешнему человеку. И вот этот внешний человек, уверовав, он начинает искать себя настоящего. То есть я наружная, вот эти кожаные ризы, по описанию библейскому опять-таки, что Адам через грехопадение, в результате грехопадения был обличен Богом в кожаные ризы. И в общем-то в таком наличном состоянии человек себя ничем кроме вот этих кожаных рис и не сознает. Ну кожаные ризы, ну там с компьютером в голове, разумные. А вот самого себя как сокровенного сердца человека никто в обычном состоянии не знает.

И вот это состояние с помощью эсихазма оно как раз и открывается. И отцы говорят, что войдя внутрь себя, человек тем самым обретает Бога. Почему? Потому что, еще раз повторю, мы образ Божий и в сокровенном сердце человека, в нас внутри таинственно тлеет вот этот вот нетварный огонь, или, можно сказать, таинственно светит нетварный свет, или таинственно истекает из нас источник живой воды, воды в жизнь вечную. Вот. Вот когда человек туда вошел, что то же самое, родился от Духа Святого, то он уже не столько сам движется, сколько движен Богом. То есть, его усилия, они уже… То есть, он получает то помазание жизни, о котором говорит апостол Иоанн, который само научает человека всему.

На этом уровне отцы часто пишут, опять-таки упомянутый сегодня уже не раз Григорий Синаид говорит о том, что молитва – это бог, движущийся в нас. Вообще отцов, если посмотреть, всем известного Иоанна Лесвичника, у него тоже такие определения, которые, если так серьезно вдуматься, иначе, как определение молитвы. Такие, которые иначе, как понимать их, говоря языком паломнизма, нетварной энергией нельзя. И, кстати, добродетели у святых отцов – это тоже нетварная энергия, которая движется в нас. А мы только им содействуем на первых этапах созерцательной жизни, а в состоянии обожжения уже и не содействуем, потому что как бы всецело доверяемся Богу и отдаемся Ему. Уступаем Ему саму свою свободу. Но вот если по существу молитва – это сам Бог и добродетели всякие, это сам Бог, а мы-то вот сейчас, мы же все-таки не по существу, мы, так сказать, акцидентальны, мы случайны. Потому что у нас грех есть случайность, и кожаные ризы, которые Бог нас облег в результате грехопадения, они в этом смысле тоже случайны.

Вот нам-то что делать? То, что по существу в нас никак… Оно в нас есть, но сидит настолько глубоко… Наполню образ колодца Ава Дорофея. В колодец заглянули, а там какой-то мусор. Ну и где там вода, извините? Ну, нам там говорят, что она где-то там есть. Ага, до свидания.

А как ее пить? Никак. Значит, мы не по существу, значит, нам нужно что делать? Нам нужно копать. А вот чем копать? Отцы говорят, что своими силами ни до чего не докопаешься. А вот есть… Ну и своим вниманием тоже.

Если мы там напряжемся, сконцентрируем внимание и будем пытаться копать, ну ни до чего не докопаемся. Потому что в любом случае До нетварного Бога можно докопаться с помощью самого нетварного Бога. Это один из законов нашего абраамического паламизма. Что мы Богом живем, движемся, существуем на всех этапах. хотя, может быть, никаких проявлений Бога еще не знаем. Поэтому отцы говорят, что начало, ну вообще христианской жизни, начало богопознания и начало этого самого исихазма, оно начинается, ну если там пользоваться языком Дионисия Репагита и других близких ему стилистическое отсутствие, через символы. Через тварные символы. А в каком смысле они символы?

Слово символ предполагает некое соединение двух реальностей. Этимологически оно происходит, насколько я знаю, глаголы соединять, связывать. И вот христианские символы, они символы в том смысле, ну вот в современном языке слово символический, это значит в таком значении, что это что-то нереальное, отвлечённое, к делу отношения не имеющее. А вот в христианском понимании слово «символ» – это, наоборот, имеющее самое непосредственное отношение к реальности. Символ предполагает встречу двух реальностей. То есть можно его определить как некое тварное место или тварное средоточие нетварного присутствия. То есть, условно говоря, символ – это некая тварная священная вещь, в котором присутствует, раз она священная, значит, сам источник святости присутствует, то есть сам Бог. И она освящается Богом, ничем другим ничто не освящается.

И какие символы? Ну, в первую очередь, символ – это имя Божие. Иоанн Лесочник говорит, что нет лучшего оружия ни на небе, ни на земле, именем Иисусовым и копает и поражает вот этих самых супостатов бесов. И отцы говорят, что само очищение наших грехов происходит благодатью Божией, само соединение с Богом – благодатью Божией. То есть, все мы делаем Богом, посредством Бога, стремимся к Богу и достигаем его посредством него самого и познаем Бога Богом и нашими собственными силами и усилиями. Поэтому вот молитва, которая относится к новоначальным, самым-самым новоначальным, не новоначальным, о которых пишет Григорий Синаид и другие отцы, то есть новоначальным в безмолвии, в созерцательной жизни, То есть во втором умном делании. А в первом умном делании, то есть в нас. Молитва, она невозможна иначе, чем через обращение к нетварному Богу через тварные посредства, через тварные символы.

В данном случае речь, конечно, о словах молитвы. К тому первый вот такой совет, который на всем этапе практического делания праксиса, три этапа духовной жизни по отцам, праксис, делание потом созерцания или естественная философия, и затем феория или обожине, иногда богословие. Терминология разная, но вот три этапа. Во второй этап мы его пока отложим. Некоторые представления о нем нужно иметь, для того чтобы иметь ориентиры. По обожине мы вообще так особо ничего сказать не можем. На первых ступенях 100%, что не поймем, о чем они. Но все равно должны иметь в виду, отложить в запасниках памяти их определение.

А вот на первом этапе, и на всех его ступенях, мы должны следовать вот этому, можно сказать, всеобъемлющему правилу молитвы, которая сформулирована, опять-таки, Ана Лествичным. Ум в данном случае это внимание, то есть некая око нашей разумной силы. Вот той силы, которой мы заучиваем тексты, сосредоточенно всматриваемся, пытаясь запечатлеть в памяти образ чего-то, посредством которой мы напряженно о чем-то думаем и так далее. Можно назвать эту силу вниманием. Ум должен заключать слова молитв. Часто возникает вопрос, а что значит слова молитв? Какой-то их смысл. Или иногда я даже слышал такое, что нужно представлять, как имя звучит.

Господи Иисусе Христе, Сыне Божий. Или как оно видимо на бумаге. То есть люди, которые пытаются это делать, у них иногда возникают разного рода затыки, так скажем. Мне кажется, что тут не надо особо заморачиваться. Во-первых, смысл имен Божьих и смысл слов молитвы, включая, казалось бы, краткую и простую Иисусову молитву «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня грешного», он не является результатом нашей какой-то мысленной деятельности. То есть до смысла молитвы с помощью каких-то рассудочных рассуждений мы все равно не дойдем. Этот смысл является нам через веру. А если человек начинает зачем-то молиться, в большинстве случаев можно предположить, хотя оговорюсь, что не факт, что он человек верующий изначально.

Тут всякое может быть, но будем исходить, что человек верующий. Если он человек верующий, то значит в нем… А вера это, опять-таки, нетварный дар, это сам Бог. А Бог, он же не может быть результатом наших рассуждений. Он некий нетварный дар, который может быть нами ощущается и воспринимается как некий Вот едва уловимый целостный такой и немыслимый, и нечувственный, ну какой-то вот интуитивный целостный образ. Чего-то такого, к чему нам хотелось бы стремиться. И поэтому вот мне кажется, когда речь, я почему на этом останавливаюсь, потому что на предварительном этапе вопрос об этом был. Когда мы встречаем у отцов, Игнатий Брянчанинов это постоянно повторяет, что ум нужно заключать в слова молитвы.

Вот здесь, мне кажется, не нужно заморачиваться, а нужно просто все внимание, не рассеивая, не отсекая, а вот просто вкладывать в слова молитвы, как мы их произносим, не пытаясь рассуждать, не пытаясь анализировать, не пытаясь раскладывать имена Божьи на звуки и буквы, на мысли и так далее, а имея в виду некий целостный образ веры, которой эти слова являют. Мы же этими словами обращаемся к Господу Иисусу Христу, к которому мы верим. И мы должны иметь в виду, что он здесь и сейчас. Игнатий Брянчанинов говорит, что нужно совершать молитву в ощущении присутствия Божьего. Ну, с другой стороны, здесь опять-таки засада, потому что а как ощутить того, кого мы еще, может быть, и вполне не ощутили. Но никак. Опять-таки, если мы люди верующие, то, наверное, все-таки как-то ощущаем. Если человек начал вдруг заниматься эсихазмом, не будучи верующим, такое тоже бывает, но это другая история, они как-нибудь в другой раз.

Сейчас мы исходим из того, что я обращаюсь к людям верующим. Поэтому здесь больше того, что я уже сказал, наверное, не объяснишь. И вот нужно просто исполнять это правило, что не должно быть никаких посторонних мыслей, а они, конечно, будут. Отцы, которые давали эту рекомендацию, они же сами через это прошли, они понимали, о чем речь, они говорили. А ты, ум опять наш, он привык скитаться вовне, вот в этой прекрасной наружи. У него в памяти куча запечатлений. В конце концов у нас страсти, потому что, собственно, кружение нашего ума, причиной кружения ума является не природа ума, а наши страсти. Потому что наш ум, он обычно кружится в тех образах, картинках и помыслах, к чему имеет пристрастие.

То есть, это, кстати, один из способов распознания, какие у нас страсти на сборе. Те картинки, те помыслы, те позывы, которые нас всего больше одолевают, но они наши страсти обнаруживают. Вот мы должны ум заключать в слова молитвы, он тут же выскакивает, опять заключать и вот так до сколько? Сколько есть времени и сил. А тогда Бог, видя наше усердие, наше упорство, может быть, начнет нам что-то давать. Потому что и само настоящее внимание, оно дар Божий. Причем, как говорят отцы, это один из первых таких даров молитвы. И речь, конечно, в этом случае идет не просто о способности концентрировать внимание, научиться концентрировать внимание можно без всякой молитвы, без всякой веры, а с помощью научной деятельности или аутотренинга какого-нибудь.

Концентрация внимания это только результат наших каких-то усилий. Но тут тоже нужно не перестараться. То есть начинать нужно молитву по возможности спокойно. Допустим Григорий Синаид пишет, что нужно с напряжением. но он обращался к конкретному начинающему безмолвнику Лонгину, который вот с нашей точки зрения он был каким-то уже таким совершенным суперменом. А вот для новоначальных начинать нужно молитву спокойно, без какого-то особенного напряга, с усилием, конечно, но без перенапряжения, чтобы не надрываться. А дальше, как говорят отцы, молитва сама будет учить. То есть опыт сына ошибок трудных будет обучать.

Подробнее, мне кажется, нет смысла говорить, потому что есть тексты. Вообще, лучше всего отсылать и самих себя, и других, если спрашивают. С улицы пришел человек, спросил – ну иди книжки почитай. Какие книжки? Да очень просто. С чего начать? Есть там пятый том «Недобротолюбие» А. Брянчанинова.

«Приношение современному монашеству». Чем хорош этот том? Тем, что там инструкция в виде вот таких кратеньких глав. И вот там где-то двадцать какие-то главы, несколько глав подряд, там о молитве Иисусовой, о делании молитвы Иисусовой, еще там две-три главы буквально. Это, ну не знаю, три-четыре-пять страничек. И там вот тот минимум, с которого можно начать, он дан. Игнатий Брянчанинов говорит, что надо же с чего-то начать, а начинать нужно с минимума. И начать, в общем-то, дело не такое уж и сложное.

Сложное дело – продолжить. Потому что обычная история – это когда мы начинаем, а потом бросаем. Потом через какое-то время вспоминаем что-то, спохватываемся и опять начинаем бросать. А вот тут главная задача, начав, не бросить. Потому что Игнатий Брянчанинов даже предупреждает, что может быть лучше тогда и не начинать. чтобы бой. Особенно если так горячо человек начинает и даже чего-то достигает, может быть каких-то действительных первых даров, а потом бросит, тогда вот по евангельскому слову последняя горши первого. Потому что вот тот самый враждующий с нами персонаж, он, как известно, из Евангелия может быть изгнан из нашей внутреннего жилища.

А потом через какое-то время будет возвращаться, посматривать, что с нами происходит. Если увидит, что дом пуст, но не занят, то человек начал, а потом расслабился. то он идет и берет там еще семь себе помощников и они приходят, вселяются и там последнее горше первого. Вот в этом смысле лучше не начинать. Но обычно мы так вот все-таки не с первой попытки. Ну большинство людей, по крайней мере из того, что человек начнет, потом как-то оставит, опять начнет. Ну здесь я ничего не могу сказать про каждая конкретная история, это каждая конкретная история. Но вот если мы все-таки хотим что-то слышать о молитве и в выходной день собираемся и тратим какой-то час-два на то, чтобы об этом поговорить, послушать, это пообсуждать, ну, наверное, какой-то у нас все-таки интерес, какая-то мотивация есть, чтобы начать и не бросать.

Вот когда мы думаем, как бы нам начать, мы должны сразу еще раз повторю, помнить о важнейшем условии начала, это условие не бросать. Поэтому начать нужно с минимума. Вот А, о котором я говорил, вот А до Я, первая буква Исихазма в таком техническом преломлении по Игнатию Брянчанинову это полчаса занятия Иисусовой молитвой в день. Ну, Игнатий Брянчанинов писал в середине второй половины 19 века, уже позапрошлого. Тогда народ был как-то во всех смыслах покрепче. Ну, может быть, сейчас полчаса – это уже много. Пусть будет 15 минут. Пусть будет 10.

В любом случае нужно выбрать какой-то обязательный минимум, который, взявшись, уже не оставлять. Вот Игнатий Принчинин говорит о полчаса, получасе времени, и он говорит, что в течение этого получаса нужно ничем другим не заниматься, только вот этой самой Иисусовой молитвой. Я думаю, никаких проблем, какой бы у нас сверхзанятый образ жизни не был, для того, чтобы технически реализовать вот эту первую заповедь Исихазма, наверное, нет. Ну, полчаса каждый день. Понятно, что бывают всякие там из ряда вон ситуации, но они в общем-то бывают не часто. А так вот в обычной нашей жизни она так более-менее размерена, мы ее представляем, как она у нас движется. Выбрать полчаса или там, ну не знаю, 15-10 минут, ну пусть даже 5. Вот.

Всегда можно. Но эти полчаса условных у нас должны быть железно каждый день. Это может быть там, ну не знаю, если очень уж заняты, на полчаса раньше встать или на полчаса позже лечь. Ну, как правило, мы не настолько заняты, чтобы вот нам прям выкраивать нужно полчаса. Достаточно просто отказаться от какого-нибудь дела в течение дня, который в общем-то и не дело. Ну какого-нибудь там блуждания в интернете без какой-то конкретной определенной цели. Ну мы так иногда там зависаем. Пошли по делу, потом подзависли, а да, я еще туда загляну, сюда.

Ну вот можно взять так стоп и это обрезать. Можно обрезать продолжительность чаепития и вместо 12 раз в день попить чай хотя бы 7 раз в день. Понятно, что попить чайку – это не столько потребность организма, сколько психологическое утешение. Иногда может быть и полезно, или по крайней мере не вредно, но в основном вредно. От праздности, от уныния, как правило. Поэтому всегда есть что-то сократить. Есть даже реальные дела, но без которых мы можем обойтись. Их тоже можно как-то подсократить.

Найти время, я думаю, не проблема. И в эти полчаса Игнатий Брянчанин, лучше ориентироваться на него как близкого к нам по времени отца, который при этом отцов византийских, сирийских и прочих изучил досконально, проверил опытом и адаптировав к нашему времени их нам преподал с предельной ясностью. Там тоже уже нужны комментарии к Игнатию Брянчанину. Времени все прошло достаточно. Он говорит, что в эти полчаса нужно… Тут он предлагает на усмотрение молящихся варианты, связанные с положением тела. Оптимально стоять. Если человек здоров, можно встать.

Другой Вариант, тоже по-своему нормативный – это сидеть. Игнатий Принчинин, даже уж для совсем каких-то немощных, больных, если там занят, я думаю, что нас не касается, настолько мы уж больные и расслаблены, чтобы лежать. Он допускает такой вариант. В какой бы пользе ни молиться, лишь бы молиться. Ну, я думаю, что лучше, если учесть, что мы читаем какое-то молитвенное правило перед иконами молитвенника, еще что-то читаем, псалтири или что-то, то можно где-нибудь сесть так тихо, чтобы в эти полчаса условных нас ничто не отвлекало. перед тем как сесть нужно так четко подумать точно я сделал все потому что только сядешь сразу в сознании начнут всплывать 100 наиважнейших дел которые нужно сделать срочно ну вот эти дела нужно забанить если они действительно наиважнейшие их нужно срочно сделать нужно сделать а потом сесть а потом никаких срочных дел кроме вот самой молитвы не должно быть. И вот в течение этой молитвы нужно по Игнатию Брянчанинову молиться по возможности медленно, чтобы наше внимание не рассеивалось. Но тут, на мой взгляд, это совет не универсальный.

Есть люди со складом ума, которые если будут молиться так медленно, ну это люди такие вот, у которых оперативная память на самом высоком луне, который быстро соображает, может быть им удобнее как раз молиться быстрее. И сам Игнатий Бринчанинов оговаривается, что одно дело люди имеющие интеллектуальные способности и навык к интеллектуальной деятельности, а другое дело как-то люди таких способностей, такого навыка не имеют. То есть здесь опять-таки опыт. Но душа молитвы новоначальных – это внимание. Поэтому вот темп молитвы он должен быть подчинен вот этой цели, этой душе. То есть мы должны молиться со вниманием и поэтому скорость молитвы должны соразмерять. Но это опять-таки покажет опыт. Но вот такой среднестатистический опыт уже показал, Игнатий Гончарин писал, что все-таки нужно молиться неспешно.

Вот всё неспешное, оно лучше усваивается, лучше напечатлевается в нашей душе, в нашем сознании. При этом мы должны иметь в виду, что мы не просто наедине со своими способностями интеллектуальными, со своими навыками и со своим вниманием и умением его концентрировать. Мы вообще-то предстоим перед Богом. И призывая имя Божие в молитве, мы призываем самого Бога. То есть, мы должны иметь в виду, это вот такая догматическая, паламитская и имиславческая установка, что в имени Божием, как в тварном символе, как в словах, присутствует имя Божие с большой буквы. Как Он Сам, как Его нетварная энергия. И только поэтому имя Божие, как парный символ, оно и достопоклоняемо, оно и оружие, которым мы можем поражать и отражать атаки бесов, которые приражаются с помощью всякой мысленной ерунды, каких-нибудь навязчивых умыслов и так далее. И можем так постепенно очищать внутреннее скляннице, то есть свою внутреннюю клеть.

Далее. Еще одна важная вещь, о которой те, которые вы просили так молиться, они… Так, у меня низкий заряд батареи, поэтому сейчас я быстро подключаюсь. Вот еще такая вещь, о которой, как мне известно, спрашивают и которые интересуются те, которые вот так начали и не бросили, продолжают, возникает вопрос о телесной локализации внимания. Все, я думаю, знают или слышали, что вот те самые отцы Пятого Тома добротолюбия, говорят о русского добротолюбия, о том, что внимание должно быть в сердце. Кто-то, может быть, встречал, что есть еще какие-то промежуточные верхние части груди, гортани и так далее. Когда мы начинаем на эту тему, нам лучше, откровенно говоря, не париться вообще. А потом, опять-таки, опыт покажет, что Внимание, да, оно где-то стремится к тому, чтобы если его заключать в слова молитвы, все равно оно ищет какой-то телесно ориентированной что ли привязки.

Иоанн Лествичник, когда обращается не просто к новоначальным второго умного делания, то есть созерцательной части, а вот к новоначальным в первом смысле, то есть те, которые только-только христианских подвижничеств начинают, он говорит, что наше внимание, наш ум не должны покидать пределы тела. Но при этом тело у нас, у нас ноги есть, но не пятки же внимание держать. И вот Игнатий Брянчанинов, он тут оговаривается и дает такое уточнение, что поскольку мы ум заключаем в слова молитвы, а слова молитвы мы на начальном этапе, вот на первых ступенях, на уровне там А, Б, В, Г, Д, Е, мы произносим все-таки устно. Устно – это не значит вслух. Вообще-то правило гласит, что можно слегка вслух произносить слова молитвы, когда ты один, никто не мешает. Вот в эти полчаса. И тоже смотреть. Поначалу гласные гласная молитва, то есть молитва вслух, она способствует вниманию.

Когда ум его, как говорят отцы, окрепнет, внимание тоже появится какое-то начальное, то эффективнее молиться мысленно. Но вот поначалу, а потом, может быть, совмещать и то, и другое. И даже Григорий Сыновит, обращающийся вот к тому самому продвинутому Лонгину, он говорит, что иногда так, иногда эдак. То есть иногда и вслух молись, когда мысленно молитва не идет, допустим. То есть само звучание слов посредством голоса, оно будет способствовать вниманию, способствовать теплоте сердечной и так далее. Потому что слова звучащие, это же не просто какие-то слова, какие-то звуки. Это слова священные. И в них, в звучащих словах тоже присутствует тот самый бог Авраама, Исаака, Якова и отцов наших, включая Паломой Брянчанинова.

Поэтому, что… К чему я подвел? К тому, что на первом этапе мы заключаем ум слова молитвы, но при этом слова молитвы мы произносим не обязательно вслух, но все равно устно, то есть устами. То есть некая, пусть не эксплицированная что ли, артикуляция все равно у нас совершается. И поэтому Игнатий Брянчанинов и советует тогда, если вопрос вот этот встал, то есть специально им заморачиваться не нужно. А если он встал, то вот где-то на устах. А потом постепенно движение от внешнего человека к внутреннему, оно будет совершаться посредством внимания, его локализация, он будет постепенно опускаться сам. То есть, опять-таки, экспериментировать с этим без там руководство, ну как-то самочинно, а дай-ка я попробую, отцы запрещают.

Игнатий Брянчанинов, он вообще категорически настаивает, что все должно идти своим чередом Если человек начал сначала, дальше сама молитва, точнее сам Бог будет руководителем и будет вести, оно все будет естественным способом совершаться. Но вот чтобы иметь в виду, если у нас что-то такое начало совершаться, то ли у нас совершается, или может быть у нас совершается совсем не то, а что-то странное, мы должны иметь некоторое представление о том, что писали отцы. Вот в этом смысле есть такая замечательная книжка архиепископа Антония Голынского-Михайловского. Есть некоторые вопросы с его биографией. Кратко, это такой катакомбный ИПЦ-шный епископ. Он жил в послевоенные годы, сидел в вагирях во время войны и немножко после войны. И аж в 1976-м году скончался. Вот он оставил такую книжку, которую издают под названием «Трактат об умном делании» или «Просто умное делание».

Возможно, там авторского заголовка никакого и не было. Вроде как она действительно ему принадлежит. В таком случае это был, наверное, человек святой жизни, хотя там среди разной групп катакомбников о нем там разные слухи ходили, вплоть до того, что провокатор. Ну, тогда там параноика детектат и все друг друга подозревали, и оно понятно. Но дело не в этом. Вот книжка, она очень хорошая. Вот ее те, кто так вот попробовал и не оставил, и понимает, что ему надо как-то куда-то продвигаться, ее нужно читать. Я, может быть, в конце, если не забуду, а если забуду, напомните, кроме того, что я уже сказал, что пятый этап добротолюбия, еще, может быть, несколько текстов рекомендую для такой начальной подготовки.

Он, Антоний Голынский-Михайловский, говорит, что он поэтапно описывает вот этот начальный начальную ступень или начальный этап делания Иисусовой молитвы. И первые ступени расписывает подробно, а последнее говорит так, в общих чертах показывает некие плоды, ни про какое вхождение умом в сердце уже он ничего не рассказывает, оно и понятно. Что он обращается к конкретным, далеко не продвинутым людям, как мы с вами. Поэтому нужно знать свою меру. Знание своей меры – это тоже такой серьезный вопрос, его просто не решишь. И он говорит, что сначала на устах, потом на определенном этапе, он прямо настойчиво советует, что на уровне где-то гортани, вот здесь, внимание, потом оно спускается, а потом ум уже сам начинает искать вход в сердце. Игнатий Брянчанин тоже об этом говорит. Но я кратко скажу, не в качестве такого практического руководства для нас, а просто, чтобы иметь некоторое представление.

Еще раз повторюсь, что в сердце вводит сам Бог, как Игнатий Брянчанин говорит своим перстом. И этот ввод, он может быть таким постепенным. Когда наш ум вниманием своим постепенно спускается сначала, как отцы говорили, по-славянски это учат, в Персию, в область груди. Где локализуется так называемая сила словесности. То есть некие первые духовные ощущения наши. Они далеко не у каждого человека есть. Чтобы они как-то проявились, требуется христианская жизнь, подвиг очищения, борьба со страстями. Потом что-то такое начнет.

проклёвываться. И это первые такие явления того самого света, который являет себя вот такими тонкими ощущениями. Тоже нужно иметь в виду, что все плоды духовной жизни, даже само видение грехов, как пишут отцы, особенно в одном из гимнов у Симона Нового Богослова, ярко и красочно, как всегда, он говорит, само видение себя во тьме возможно только уже будучи в свете. То есть когда человек видит себя в греховной тьме, он может увидеть себя только будучи в свете. То есть само покаяние – это явление света Божия. Единая энергия неделима, делится в различных дарах и так далее. Вот. Вот ум спускается, а потом он, естественно, сам начинает искать вот этот сердечный вход, о котором, я думаю, все слышали, но не все понимают, о чем речь.

Вот. О чем речь? О том, что… Ну, можно это описать, как Игнатий Брянчанинов делает. что сердце находится в падшем состоянии в неком раздрае с умом. Ум хочет одного, он хочет молиться, а оно как-то противится, оно хочет как-то развлечься и нас к этому склоняет. Поэтому поначалу сердце всячески противится молитве, отсюда молитва сухая, трудная, через не хочу, но всё равно надо. Вот это «через не хочу» по аскетическим меркам ценится намного больше и дороже, чем молитва, когда она даётся легко.

Когда молитва идёт легко, Не имею в виду в данном случае, что это мы в каком-то прилечении или под каким-то левым, простите, кайфом. А действительно молимся легко. Легко, значит, Бог помогает. А цену больше имеет та молитва, которая дается с трудом. И поэтому, когда она с трудом, тогда ей нужно еще больше стараться и больше усердствовать. То есть сердце сначала сопротивляется, но, как говорит Игнатий Бринчлинов, рано или поздно оно начинает сочувствовать уму. То есть нравится, не нравится. Дальше знаете, да?

То есть оно начинает сочувствовать. И он, как предводитель, как кормчий, рулевой, как владыка, он подчиняет себе сердце и все сосредоточенные в нем силы и чувства. А Григорий Палама то же самое описывает более глубоко и в рамках другой терминологии. Игнатий Брянчанинов употреблял дух, который исходит из сердца. Григорий Полома употреблял слово «ум». Хотя у Игнатия Брянчанинова есть такая терминология. И он говорит о том, что «ум» Когда мы говорим, что ум входит в сердце, на самом деле мы подразумеваем, что он входит в самого себя. Потому что сердце – это вместилище ума, или чертог ума, престол ума и так далее.

То есть ум как сущность по поламе находится в глубине, в таинственной метафизической сокровенной глубине сердца. И он является порталом в иную нетварную жизнь. И ум, вот вспомним колодец Ава-Дорофея, частицу Бога, помещенную в скудельный сосуд. Ум, он в определенном смысле нетварен, а в определенном тварен, то есть тот образ зеркал у отцов. что вот некая тварная амальгамная подкладка, а в ней нетварное сияние Божественного Солнца. И вот ум, который через грехопадение был через силу разума вытолкнут наружу, он через умное делание возвращается в себя. А вернувшись в себя, он там соединяется с Богом. И поэтому движение ума в сердце – это по поламе соединение его с самим собой.

То есть мы, получается, я, как умное существо, таким образом обретаю себя подлинного. Нахожу не просто свой дополнительный источник существования от тленных родителей по образу животных. через страстное зачатие родился. А поскольку каждый из нас образ Божий, мы имеем начало жизни от Бога. То есть в нас два начала жизни. И наша жизнь, естественно, движется в соответствии с этим страстным животным началом. А мы должны переподчинить себя как животного своему подлинному началу, то есть найти это рождение, которая от Бога. И вот умное делание как раз к этому источнику приводит.

Царствие небесное, Царствие Божие внутрь вас есть. Это об этом, как толкуют отцы. Но И поэтому, с одной стороны, есть некое обличение туда, естественное обличение искать сердечное место, искать свой храм, свое вместилище. Но с другой стороны, этот храм поруган, запущен, загажен, и в нём какая-то банда разбойников. И первое, с чем встречается человек, который идёт правильным путём, если у него в бэкграунде не чистая какая-то жизнь, а всё-таки череда каких-то грехопадений, то он встречается с этими разбойниками, которые препятствуют ему вступить. в храм, который является его естественным обиталищем, естественным домом и святилищем. И вот отцы в этом смысле говорят, что когда ум входит в сердце, то он познает и злое, и доброе. Но сначала злое, а потом доброе.

Поэтому это тоже надо иметь в виду. Почему отцы, особенно Игнатий Бричнинов, так тщательно предостерегают нас, что без руководства не стоит соваться, куда не просят? Потому что там встретим не свет нетварный, а сначала всё-таки некую духовную тьму. Но эта духовная тьма имеет такую привычку, особенность рядиться в образ ангелов свет. То есть это профилактическое правило предостережения от того, что называется прелестью. Потому что если мы так самочинно куда-то ринемся, то они нас обманут. Они же поопытнее. Поэтому не надо делать резких движений, а надо иметь некоторое представление о перспективе на несколько шагов вперед, о конечной цели, но знать свою меру и все усилия, все все внимание и весь интерес, то есть праздного любопытства не должно быть, а интерес должен быть практический.

Вот что меня в моем нынешнем состоянии непосредственно касается, те вещи я должен и узнавать с помощью книг, а то, что относится к людям, которые их может быть сейчас и нет, или где-то есть, да мы не знаем, а может быть знаем, да и не разглядели, это как бы другого уровня пилотаж, то есть немой. Я еще пока к взлетной полосе только подбираюсь, а они уже где-то там летят. Поэтому, ну да, интересно. Некоторые представления об этом нужно иметь. Хотя, ну как мы это представим? Мы увидим слова, а в эти слова мы почитаем все равно какие-то свои левые смыслы. Но иногда отцы говорят, что можно что-то, то, что выше твоей меры, почитать в те минуты, когда уныние, чтобы как-то взбодриться. Посмотри, к чему ты призван.

Но так нужно читать тексты об эсихазме как инструкции, которыми я сам пользуюсь. Поэтому нужно начинать с первых ступеней. И ум заключаем в слова молитвы полчаса в день. Ну, то есть это вот такой вот начальный порог. Я не знаю, я говорю тут, не знаю даже кто тут собрался, может быть люди там, которые больше и лучше меня понимают, но мы говорим вот сегодня о самом начале. Если какие-то вопросы у кого-то есть, можно попробовать обсудить.