Помощник главного архитектора (2020.05.23)

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Аминь. Христос воскресе! Христос воскресе! Христос воскресе! Думаю, все ответили воистину воскресе. Вопреки обыкновению, из неторжественной обстановки, все равно обращаюсь с проповедью. Потому что сегодня мы совершаем память нашего исповедника Федора Андреева.

И понимаю, что сегодня это для каждого день разный, но поскольку день его памяти по новому стилю 23 мая, то выложим эту проповедь 23 мая, кто бы когда ни послужил. И почему мы особенно почитаем Федора Андреева? Почему это такой важный праздник? Конечно, что греха таить, есть у нас и свои местные, городские причины для этого. Но все же они не главные. Поэтому я кратко скажу о неглавных сначала, а потом о главных. Неглавная причина заключается в том, что это один из немногих исповедников и новомущников, могила которого известна. И она посчитается на Никольском кладбище.

Там же известно место его квартиры, в которой не просто он жил, а там собирались отцы катакомбной церкви. Тогда еще она не уходила в катакомбы, туда все приезжали, кто присоединялся к Иосифлянам. Это очень памятное место. Места его служения в основном уничтожены или осквернены. Это была церковь Дмитрия Гдовского, двухэтажная, где один этаж был Иосифлянский, другой Сергианский. На Садовой улице в Коломне она совершенно уничтожена. Там только на ее месте сейчас стоит памятник, что она когда-то рядом была. Потом, кажется, он еще служил в Сергеевом подворье, где сейчас библиотека имени Маяковского, где церковь переделана.

И самое главное, он служил в Спасине Крови, который никогда не был Сергианским. Это был кафедральный собор Тихоновцев с тех пор, как обновленцы их изгнали из Исаакерского собора. То есть в 1922 году. И после раскола Сергия этот храм остался за Иосифлянами, и таким образом был кафедральным собором, пока его не закрыли. Там служил Федор Андреев. Это там он простудился еще до того, как его арестовали, в начале Великого поста, когда в холоде долго исповедовал. И потом уже под арестом эта болезнь разыгралась, и его отпустили домой умирать. Это было в 1929 году.

Но это вот такие наши местные причины. Потому что действительно столько мест связанных, доступных мест связанных с памятью новомученика. Но главная, конечно, причина его почитать, в его роли в создании катакомбной церкви. Он был ближайшим помощником и доверенным лицом, несмотря на молодость Михаила Новоселова. Михаил Новоселов был человеком, который ее создал как архитектурный проект. И дальше, по возможности, воплощал. Но он в это время уже находился на нелегальном положении. И, конечно, надо было, чтобы были помощники, которые были на легальном положении.

Первым из них стал Федор Андреев, а вторым Дмитрий Епископ Гдовский. В чем была трудность? В том, что все архиереи дореволюционного поставления, по крайней мере, те, кто, в отличие от митрополита Иосифа, были не просто поставлены к Епископу до революции, а сделали какую-то карьеру, они все абсолютно приняли сергианство. Некоторая надежда была на агофангела, который, к тому же, был старейшим архиереем. Но, честно говоря, эта надежда была больше связана с тем, что он сам себя считал первым по отношению к сергию. У него с начала 20-х годов была обида, когда он взял главенство Натро-российской церкви а Сергий его скинул, хотя вроде бы права были на стороне агофангела. На этом удалось сыграть, но, как оказалось, ничего более серьезного за этим не было. И Сергий совершенно справедливо понимал, что агофангел, скорее, это его человек, и он по недоразумению попал к этим иосифлянам, и поработал с ним, и перетащил на свою сторону.

После чего агофангел бесславно умер и был похоронен сергианами. Это, конечно, было большое предательство и был удар по катакомбной церкви, по истинной православной церкви. Она еще была не катакомбной, подчеркну. Но что надо было сделать? Надо было людям, которые могли найти столько не архиереев, надо было им собраться, чтобы паства не разбегалось без пастырей, взять все управление на себя. И это было сделано благодаря Михаилу Новоселову, который за несколько лет до этого, еще при жизни патриарха Тихона, предполагал, что сергианский переворот, скорее всего, произойдет. Причем в 1924 году наиболее вероятно было, что сам патриарх Тихона будет этим самым сергием. Слава богу, так не случилось, но это была только отсрочка.

И поэтому он делал ставку на всех епископов, которые, независимо от их возраста, были рукоположены уже после революции. Это совершенно другого типа были люди. Или вот на митрополита Иосифа. Таким оказался Дмитрий Гудовский, Сергий Нарвский. Под революционным критерием они все негодились для архиерейства. Им это совершенно никогда не светило. А тут как раз они-то и помогли. Да и собственный митрополит Петр, который, правда, уже все равно был под арестом и прямого участия ни в чем принимать не мог, он тоже был из этих же.

И тоже из людей, которые до революции никогда бы не рукоположили в архиереи. И вот они смогли преодолеть такой важный психологический барьер. В чем он заключается? В том, что когда сгущаются всякие точки, то хочется сказать, что нет, это все-таки пройдет. Но это естественное желание. Но за ним стоит у большинства людей другое желание, уже более порочное. Что на самом деле им, конечно, не нравится то, что дальше будет, но когда их заставят, они уже заранее готовы это принять. То есть, конечно, сергианство не нравилось никому, но подавляющее большинство, по крайней мере, профессиональных церковников, то есть священства и особенно архиереев, они заранее были готовы, плюясь, нехотя, но в той или иной степени это принять.

В крайнем случае, уйти на покой, получив на это разрешение самого Сергия. Но не готовы были к каким-то решительным действиям. Поэтому за их нерешительность на самом деле была решительность. Решительность, которую они в той или иной степени давали сами себе отчет, но она заключалась в том, чтобы просто потом поплыть по течению и все принять, как это и произошло. Но те люди искренние, которые действительно не хотели бы этого принимать, вот это самое меньшинство, они тоже не знали бы, что делать. Если бы это просто так вот грянуло, и никто был бы не готов, то было бы очень много хаоса. Его и так было очень много. Просто его было бы, скажем, на порядок больше.

И это бы привело к тому, что катакомбная церковь развалилась бы еще раньше. Так она как-то достояла до 90-х годов, между прочим. Мы еще ее помним, собственными глазами видели. Вот за это мы и почитаем Михаила Новоселова, а вместе с ним и Федора Андреева. Они, конечно, неотделимы друг от друга. И хоть сегодня у нас была служба Федора Андреева, но в ней поминался и Михаил Новоселов. Так что его тоже мы сегодня почитаем. И в наше время, я думаю, для того, чтобы у нас была, с одной стороны, решимость, с другой стороны, какое-то разумно-духовное рассуждение в том, что нам сейчас нужно будет делать, надо особенно молиться Михаилу Новоселову и Федору Андрееву.

Аминь.