Под тонкой мглою лукавства. Ответ непоминающему епископу ⧸⧸ Дело митрополита Сергия

Дело митрополита Сергия. Сборник документов и церковные события 1927-1928 годов. Составители – святые новомученики Михаил Новоселов и его ученик-протеерей Федор Андреев. Ответ епископу Григорию Шлиссельбургскому на письмо, подписанное православный клирик. Ваше Преосвященство! Много нам теперь пришлось читать писем, посланий, увещаний и так далее. Между ними и ваше пространное письмо. И разные получаются впечатления от этих писаний.

Вот какое мне на ум приходит сравнение. Иногда светит яркое солнце, небо глубоко и синее, и на нем отчетливо вырисовываются все предметы, все листья на деревьях и силуэты домов и церквей, и на горизонте нет застилающей даль дымки. Такое впечатление получается от писаний епископа Виктора. Все ясно, просто, названо своими именами, без утайки и фальши. Все освещено светом евангельской истины и святоотеческой святости и премудрости. Но вот синее небо покрылось отдельными облаками. Стало холодно в тени и тепло на солнце. и не знаешь, чем кончится день.

Это письма иерархов-исповедников, не отошедших, однако, от митрополита Сергия, но душой правдивых и честных. Тучки неведения и неправильные осведомленности скрывают синее небо. Но чувствуется, что когда-нибудь эти люди станут с правдой лицом к лицу, и тогда уйдут эти тучки неведения и засветит яркое солнце Христовой Но вот, бывает, утром встанет весело солнце, осветит всю землю и не успеет согреть ее, как с запада по небу потянется белая дымка и затянет все небо. И с грустью смотришь, как солнце тоже затягивается этой дымкой и превращается в мутный светлый круг. День томительно тянется, какой-то бескрасочный, все очертания неясны и не знаешь, хорошая ли погода или дурная. и все ждешь, не подует ли ветер, и если к вечеру действительно поднимается легкий ветерок, то совьется дымка и легкое облако, и солнце засверкает своими прощальными лучами. А если нет, то утро на другой день будет хмурое и дождливое. Таково, Владыка, впечатление от Вашего письма.

Точно какая-то дымка или туман, из-за которой глядит блеклое солнце. и не знаешь, уйдет ли этот туман или превратится в холод и гниль сергианских деклараций. Если попадет Ваше письмо в руки митрополита Сергия, он возьмет и скажет «О, какое длинное! Ишь, как расписался! Видно, ему в Лавре нечего делать». Потом, проглядев его своими умными, проницательными глазами, бросит на стол и, хитро улыбнувшись, обратится к епископу-секретарю. Хитёр, хитёр, и Осифлян не похвалил, и нам сделал грозное, но почтительное внушение, и себя обелил. И цел останется, и народ его не осудит.

Лаврские барыни с умилённой и значительной улыбкой будут передавать друг другу тетрадочку, а на другой день будут обмениваться впечатлениями. Ну как, вам понравилось? Чудесно, чудесно. Ведь он это писал только для своих близких. Да это и чувствуется. Он так хорошо понял, что мы чувствуем, что мы переживаем. Бедный, он и сам так страдает, так страдает. Помните, какое у него было лицо, когда он служил на Пасху с митрополитом Серафимом?

И поминали митрополита Сергия. Он был бледен, как полотно. Он даже нас не заметил, когда благословлял. Он так страдал, так страдал. Бедный наш владыка. И все это он терпит ради нас. И никого, никого не осуждает. Если Ваше послание получат простые сердцем монахини или миряне, они долго будут разбирать иностранные и умные слова, потом грустно вздохнут и скажут, ведь вот, он тоже хороший, все про Бога, про молитву пишет.

Только не разберешь его, за Сергией ли он, или за епископа Димитрия. Скорее, что за Сергией. А если кто-нибудь из Ваших прихожан вздумает послать это письмо какому-нибудь исповеднику Он с жадностью набросится на длинное письмо, ища в нем новых фактов о митрополите Сергии или новых канонических обоснований той или иной позиции. Потом закроет тетрадку и деликатно с грустью скажет или старушке Иннокене, или матери, или пастырю, разделяющим его изгнание. Ну, это больше для дам написано. Видно, это какой-нибудь епископ из Светских писал. Язык уж очень не церковный. А некоторые, прочтя Ваше письмо, с болью в сердце скажут «Тот ли это епископ Григорий?

Сколько здесь лукавства и недоговоренности». Так, простите, владыко, смею, думайте я. Да, владыко, тонкой мглой лукавства окружили Вы себя со дня формального отхода епископа Димитрия от митрополита Сергия. И с той поры от каждого Вашего слова, обращенного к вопрошающему веет двойственностью. На это жаловались горько многие пастыри, прежде близкие вам, а теперь с недоумением глядящие на происшедшую в вас перемену. Сколько раз ваши неясные речи вызывали слезы преданных вам игуменей и монахинь? Сколько раз от сергиянствующих и даже от ваших близких вам, пастыри, приходилось слышать такие суждения? Ведь надо иметь прямо талант чтобы суметь так ничего не сказать, как епископ Григорий в своей речи в духовской церкви.

Или, конечно, епископ Григорий весьма уважаемый епископ, но уж очень двойственен. Таков дух и вашего пространного письма. Вы, Владыка, чтобы сгладить остроту положения, намеренно подменили главное побочным. Об обмерщении церкви говорите вы в своем письме, и о борьбе с ним вашей аскетически настроенной группы духовенства, и как символ этой борьбы указываете непоминовение митрополита Сергия. Ну а отошедшие от митрополита Сергия епископы и пресвитеры, во имя чего они борются с митрополитом Сергием? За что получают они от вас названия фанатиков и прямолинейных экзальтированных людей? Что же, они являются проповедниками Какого-нибудь крайнего аскетизма? И может ли быть в православной церкви, опирающейся на отцов-подвижников, крайний аскетизм?

И каков же тогда ваш путь, если белое духовенство оказалось в этом отношении прямолинейнее не вас? Получается что-то непонятное. Какая-то неувязка, выражаясь вашими словами. Что-то не договорено вами. А вот что? Да, конечно, обмерщение тяжело для Церкви. Но, с одной стороны, оно неизбежно вследствие нашей немощи, и началось не век, а ровно девятнадцать веков тому назад, когда Анания и Сапфира хотели угодить и Богу, и Мамоне. И с тех пор, с каждым годом, и миряне, и духовенство, и святители становятся все менее похожими на настоящих христиан.

Вспомните, Владыка, что пишут об этом так уважаемые Вами епископ Игнатий Брянчанинов и епископ Феофан? И что об этом писали в свое время святые подвижники? С другой стороны, конечно, обновленцы, а сейчас митрополит Сергий, хотят усугубить это обмерщение. И всякие, соприкасающиеся с обновленцами и с сергиянами, способствуют сугубому обмерщению Церкви. Но никакие попытки обмерщения Церкви, исходящие от отдельных ее членов не влекли за собой теперешних ее страданий. Ни короткие волосы, ни протестантские проповеди, ни новшества в богослужении, ни братства Введенского не поставили Церковь на страдальческий путь. И только тогда, когда Введенский продал совесть свою, как Иуда, и, подобно Иуде, в Гефсиманском саду предал своего архипастора, тогда Церковь Русская стала на страдальческий И это не путь аскетизма, а путь исповедничества, а для некоторых и мученичества. Что касается тех монашествующих пастырей, на которых вы, владыка, опираетесь, то их пастырская деятельность является не столько утверждением истинного православного аскетизма, сколько его обмерщением.

Ведь наиболее яркие представители местного обновленчества незадолго до своего явного уклонения на этот путь имели общение с Вашими пастырями, сходясь с теми во взглядах на церковно-приходскую деятельность. И не аскетический путь отстаивали они потом в ссылке и тюрьмах, гонимые своими недавними единомышленниками-обновленцами, а свою перед Богом чистую и свободную церковную совесть. С другой стороны, ни митрополит Сергий, ни митрополит Серафим не выбрасывают никаких реформаторских обмерщающих церковь лозунгов. Смотрите, Владыка, на стороне митрополита Сергия епископ Мануил, аскет, исповедник, борец против обмерщавших церковь обновленцев. Однако ваших монашествующих друзей и ему близких не было около него, когда он был у нас недавно в городе. А вы, Владыка, уклонились от того, чтобы разрешить ему служить в Лавре. Сергеянствуют и засимовские старцы Иннокентий и Мелхиседег, близкие вам по Москве. Они остались насадителями монашеского духа.

И сколько вами же окормляемых монахинь от них отшатнулось? Где же указанное вами деление на обмерщение и аскетический уклон? Вы ошиблись, владыка. Не столько обмерщение было страшно в обновленчестве, сколько иудин грех его главарей. Этот грех повторили григорияне. Этот грех совершил и митрополит Сергий, передав власть церковную в распоряжение гонителей церкви. И жертвы нового предательства уже пошли по крестному пути. Так вот отчего бегут и осифляне, в кавычках фанатики, следуя своему архипастыру митрополиту Петру, который не решился совершить сей грех предательства и не решается на это и поныне.

и о котором вы, видимо, забыли, потому что не упомянули в своем письме ни разу его скорбного имени. И ваше непоминовение митрополита Сергия не есть борьба за аскетический путь, а желание показать православным людям, что вы не с предателями церкви. Вы сами сознаетесь в боязни праведного суда народа, который чувствует, что митрополит Сергий не просто протестантствующий а лукавый предатель Церкви Христовой. Но, владыка, вы напрасно думаете, что, не поминая митрополита Сергия с его собственного разрешения и служа с сиргианскими епископами только в Пасху или в своей епархии, а не в Лавре, отвергая внешние приказы митрополита Сергия, как, например, публичное осуждение отошедших, а исполняя их, вы оградите себя от суда Божия и суда православных Между вами и сергиянами давно не делается никакого различия. Если не против предателей, то, значит, молчаливо, но с ними. Вы спрашиваете, почему митрополит Сергий не принимает против вас крутых мер, и объясняете это боязнью митрополита Сергия перед силой вашей группы. Не думаю, чтобы митрополит Сергий вас боялся. Ведь после каждой угрозы вы делаете шаг влево.

едва заметный для окружающих, но достаточный для того, чтобы митрополит Сергий признал вас своим. За страдания новых исповедников, митрополита Иосифа, епископа Иерофея, епископа Виктора, отца Валентина Свинцитского, отца Измаила Рождественского и других, и за слезы их близких ответ дадут не обновленцы, а митрополит Сергий и вы, владыка, и другие архипастери, которые, подобно вам, своим, молчаливо-несогласным соглашением с митрополитом Сергием, вынуждают пастыри и мирян идти первыми по пути исповедничества, от которого вы сами уклоняетесь. Всколыхните же, владыка, эту мглу, которая вас окружает, и все более и более превращается в сергианские тучи, и пусть над вами засияет ясное небо православного исповедания. Простите Господа ради, если что-нибудь в моем письме оскорбит вас. Ни одной строки не писалось с желанием обидеть или уязвить вас, а только хотелось, может быть, в последний раз, пока на это есть силы, обратиться к вам и показать вам беспрекрас, каким вы сейчас себя являете перед лицом тех православных людей, ради мнимого спасения которых вы стали на свой путь, столь смущающий многих. Еще раз прошу, простите меня.