Почему именно Троица？ Амфилохии, 181 ⧸⧸ Византийская полемика против Filioque

Византийская полемика против Филиокве. Цветитель Фотий Константинопольский. Амфилохии. Вопрос 181. Почему божество доходит до троицы и ни ограничивается меньшим, ни простирается далее? Слово, касающееся потаённого и превосходящее знания, доступное в намёках и отражениях, наверное, пребывает в иных пределах более богозрительного и небесного тайноводства. То же, что можно увидеть из закоулка и воспринять перстным слухом, вот это, представив, пусть оно и вторично, не умея улавлять искомое через первичное, мы не понесем ответственности промолчавших. Об одном из этого можно сказать и более священным образом, что таинственная и немолчная песня Херувимов троической святостью, сводимая в единое господство, описывает троическое совершенство Богоначалия.

И простота имен, последовательно произносимые и ничего не вводящие посредине, а равна и неотличимость речения, не меньше отображают простоту сверхсущественной сущности, подобно же учат и о неотделимости ипостаси друг от друга. об их соприродности и неотличимости по сущности. К тому же, поскольку совершенному подобает начало, середина и завершение, а из всех других чисел первым это выпало на долю числа три, несказанное и непомыслимое божество, естественно заботясь о том, чтобы воссветить нам некие символы и следы познания его от знакомого нам, не сочло недостойным проявляться через троическое богословие. Ещё же и потому, что все, усматриваемые нами у божества боголепные свойства, мы находим изначально по природе сводимыми к трём отдельно взятым и не сводимыми ни к меньшему, ни к большему числу. К каким же это трём? к сущности, силе и действию, ибо неблагочестиво отбирать у Божества силу, но, конечно, и действие, и еще гораздо больше – сущность. И никоим образом нельзя свести их в тождество и одну ипостась и дать одно и то же определение силе и сущности, или силе и действию, или действию и сущности, ну и тем более их совокупности. Посему, так как есть три, которым возводятся остальные боголепные имена и свойства, Божество понятным образом не ограничивается числом, меньшим троицы, и не простирается дальше нее.

А как и что возводится к каждому из трех богословских понятий, и обнаружить легко, и обнаружив приобщить и других к пользе. Присущественность, благо, бесформенность, единство, бесколичественность и подобные сразу окажутся обозначающими сущность, пусть одни и непосредственно, а другие с усмотрением некого посредства. Самовластность же, самовладычество, господство, созидательность, всесильность и близкое к тому охватываются умозрением силы. Творение же и промысел, и спасение, и уделение, и раздаяние даров благодати Исходное с этим различными и таинственными речениями священнословят «действие». Если же есть какие-либо из боголепных имен и понятий, подходящие не к одному лишь из трех, но ко всей Троице, то это не только нисколько не противоречит слову истины и умозрению троического богословия, но скорее еще больше подтверждает их прочность и безупречность. а также дает повод и к вторичным умозаключениям, посредством которых Божество обоснованно показывается распространенным в троичном протяжении. Таким образом, если кто-нибудь покажет, что боголепные имена и понятия ограничиваются троичным соисчислением с помощью иного подхода, из-за этого он ни в коем случае не окажется виновным в привнесении ни шестерицы, ни числа единицы или какого-то другого множества, но, напротив, представит непреложность троицы, подтверждаемой различными доводами, еще лучше докажет постоянство и неизменность богословия. Ибо то, что неподверженность при естественной троице сокращению и распространению постигается не одним только умозрением, но недвижимость и устойчивость ее открывается со многих сторон, разве не есть неопровержимое подтверждение изначально приведенной причины?

Ведь если бы троечное соисчисление доказывалось различными умозрениями применительно к одному и другому подлежащему, а не к одному и тому же единому божеству, ничто не мешало бы и неумножаемости Божества умножаться вместе с множеством умозаключений. Если же сколько раз нам даровано рассмотреть, столько раз мы обнаруживаем это священное и превосходящее исчисление число, применительно к той же Благой Троице, без уменьшения и увеличения, то разве множество обоснований не учит нас, скорее что неумножаемость и неотъемлемость троического богословия не приложена и всей истины. Итак, есть и другое, посредством чего выявляется троица по подобию разобранного рассуждения, как, например, следующее – ум, мыслимое, мышление, затем слово и дух и то, из чего они происходят, но также и сверхначальное первое и природное начало и те, для которых оно стало началом на основании соприродности, отчего происходит и присутствующее во всех сущих начало по владычеству и господству. Далее – родитель, порождение, дух. Но не бесплоден источник и причина всех рождающихся, и не без духа то, что доставляет всем дыхание, и не беднее своих но еще и животворит первым и впервые, сверхъестественно, но согласно его природной и превышающей разум особенности. Ибо надлежит, чтобы происшедшим и животворимым по образу создание и владычество предшествовала предначальная природа и жизнь сверхприродных и единосущных, чьим отблеском и подражанием является вся остальная природа и жизнь Потому что и в земных делах прежде искусство утверждена и водружена природа, которая, опять же, по необходимости, не будучи ни самовлавствующей, ни безначальной, образуется и составляется по образцу другой – создательницы всех природ, отделенной от них неизреченными превосходствами бытия. Много, пожалуй, есть и другого. что можно привести в пример согласно этому же умозрению.

Я знаю, что некоторые высказали и некое иное символическое умозрение. Божество, по их словам, непреклонно и взвешивает промысл обо всем на весах праведности. Итак, поскольку и у того, что люди придумали как средство развлечения равных и неравных, а это в собственном смысле называют весами Вот у них два конца с обеих сторон прикреплены к средней душке. И троечная особенность является различием по ипостасям. Но суждение и действие у них одно. И это изображает собой тройное и единое умозрение, поскольку судья и взвешиватель всего Бог не подвергнут оскорблению от того, что непостижимое его богопознание обнажается и раскрывается через привычные нам выражения. Ты же мог бы заметить, что ни у какого из других чисел, кроме троицы, нельзя видеть пределы, соединяющимися с серединой, тождественным и единым равенством. Посему именно через это число, которое рисует равенство, тождество и неотделимость внеслитности и отображает некое священное представление нашего богословия, скорее, чем через какое-то другое тайноводственное церковное употребление справедливо рассудило учить о распространенной природе троического единоначалия.

Но для понимания неумножаемости и неподверженности новшествам троицы следует руководствоваться и вот чем. И чем же это? Если всё, приведённое из несущего в бытие, состоит из материи и формы, или, во всяком случае, из соответствующей материи и формы, основополагающей двоицы, то необходимо, чтобы невещественная и присущественная природа, создавшая весь этот мир, превосходила двойственное соисчисление творений, как приземлённая и приверженная материи. А если так, то стало быть Божество никоим образом не терпит завершаться на исчислении вдвоицы, но, основываясь на троическом богословии, оставив внизу материю и принадлежащее ей, не приемлет дальнейшего исчисления, чтобы не впасть в обыденность и неустойчивость, изойдя из первоначальной области и рассеиваясь по всякому человеческому измышлению. Бог же есть троица, а не двоица, чтобы не носить в себе начало и причину рассечения и рассеяния, и не оскорбить единую и неделимую природу, источник всякого единства. Тем более Он не четверица, ибо она есть двойное рассечение – одно предварившее возникновение, а другое – рассекающее и разрешающее сложившееся из того. и пятерицу нельзя было бы усматривать, и последующие, одни, то есть нечетные, как вторичные по отношению к троице и уступающие ее идее неделимости, а другие, то есть четные, потому что они тем в большей степени причастны рассеянию, рассечению и материальности, чем далее продвигаются в сложности. Итак, богословие справедливо восприемлет троицу для проявления заключенной в природе сокровенности.

Единицу же, поскольку превосходящая ум-сокровенность Божества, ничем другим так не богословствуется и не показывается, как единицей, и потому что Божество воспевается как источник всякого соприродного единства. К тому же двоица первая больше всего несет в себе следы несущего, ибо она, прежде прочего, есть источник распада, разделения и рассеяния. И для всех есть причина того, что они несут в себе начатки тления. Троица же первая изображает неделимое и нерасточимое, и если что другое причастно нераздельной и нерасточимой природе, признается получившим это от нее. Поэтому Божество, естественно, отбросило причину текучести, распада и тления, удостоило же, чтобы неподверженность течению, рассеянию и распаду познавалось из отображающей это Троицы. Ибо презреть причину рассечения и текучести и прочих равнозначных страдательных состояний – это присуще Божеству, а не попустить, чтобы человеческий блуждав в беспредельности, презрев Троицу, первым делом отображающую все противоположное названным состояниям. Это есть явственнейшее свидетельство подобающего Богу человеколюбие и промыслы о нас.