Опрос Павла Григоровича полицейским приставом ⧸⧸ Исповедники имени Божия

Протокол опроса П. Д. Григоровича о его участии в выступлении монахов на Афоне. 22 июля 1913 года. Город Одесса. Помощник пристава бульварного полицейского участка Радченко по распоряжению господина начальника Одесского жандармского управления расспрашивал прибывшего сего числа из-за границы на пароходе РОП ИТ «Чихачёв» отставного штабс-ротмистра Павла Дометовича Григоровича, который объяснил. По уходе в запас армии из 45-го Драгунского северского полка в 1908 году в октябре поселился на Кавказе возле Красной Поляны Черноморской губернии для занятия духовной жизнью. Выезжал я за все время своего пребывания оттуда только один раз, к воинскому начальнику в город Новороссийск.

Остальное же время жил там безвыездно. В 1912 году, по уходе в отставку, я уехал на Святую гору Афон для поклонения, куда прибыл 3 апреля и остановился в качестве паломника в Свято-Пантелеймоновом монастыре, где пробыл до конца августа. выходя оттуда несколько раз для обозрения Святой горы. Мои выходы продолжались по три дня, по неделе и даже по две недели, и раз даже четыре недели. Во время выходов я дважды обошел всю гору, около 80 верст длины и до 25 верст ширины, с целью ознакомления с обителями и старцами. За это время я особенно привык к скиту Фиваида где я пробыл около месяца. Однажды я отправился к старцу Иакову, проживающему на Керашах, в скобках урочище, с целью испросить его благословение вернуться в Россию. Но он убедил меня остаться на Афоне, и я принял его совет как волю Божию и, скрипя сердцем, остался там.

Отец Иаков предоставил мне выбрать любое место для И я обратился к другому старцу, отцу Вениамину, для извещения мне воли Божией относительно выбора обители. Отец Вениамин указал мне на Андреевский скид, и я отправился туда, где я впервые в июле встретился и познакомился с отцом Антонием Булатовичем. Игумен на мою просьбу принять меня в скид ответил уклончиво. потому что, как оказалось, я назвал себя уроженцем Киевской губернии, а в Андреевский скид малоросов, особенно в последнее время, не принимали. Во всяком случае, отец игумен сказал мне, чтобы я ходил к отцу Антонию в келью, чтобы учиться началам иноческой жизни. Я бывал у отца Антония, который оказался крайне неразговорчивым. Он дал мне работу, делать корректуру его Апологии, которую он представил в Святейший Синод. Из этой Апологии я ничего тогда не мог понять, так как всё моё внимание было сосредоточено на корректуре, тем более, что листы один после другого приходилось читать через час и более.

Таким образом, в памяти у меня почти ничего не осталось из Апологии, кроме двух изречений отца Иоанна Кронштадтского. Имя Божие есть Сам Бог, и подобного же изречения святого Феофилакта Болгарского. Через две недели по моему поступлению в скит отца Антония удалили из скита. Я же узнал, что мне, как малоросу, нельзя рассчитывать на принятие в скит, И я ушел оттуда по горе и окончил путешествие у старца Вениамина, который посоветовал мне поступить в Кирию Благовещения Пресвятой Богородицы, где я снова встретился с отцом Антонием. Отец Антони и здесь продолжал писать разные заметки об имени Божием и занимался их переводом на греческий язык с одним греком Инноком. Я же всецело был занят послушанием и правилами которые по привычке боялся пропустить. Тем более, что отец Антоний был весьма аккуратен в своем правиле, а в отношении своих писаний мало сообщителен, да и никому не доверял письменных работ. Мои внутренние отношения с отцом Антонием не были сердечными, благодаря складу наших характеров.

Но я его весьма уважал за благость иноческой жизни, воздержание, молчаливость и другие добродетели. Первого января 1913 года отец Антоний уехал было в Солунь, печатать на греческом языке свои сочинения, но благодаря непогоде пароходы не могли пристать к берегу. Почему отец Антоний не попал в город Солунь? Как раз в это время, 8 января, прибыл в Скид и Гуменскита, пробывший месяца полтора-два в отсутствии. Ввиду этого и отец Антоний по просьбе братьев вернулся в обитель, переночевал там, пошел с братьями в скит, где и пробыл до 15-17 февраля. Игумена удалили из скита 12 января, после чего закрыли порту и сообщение со скитом прекратилось. Кстати, когда отец Антоний вернулся с Дафной, Ристани, то он оставил у меня свои деньги, около 700 рублей. Эти деньги понадобились ему для возвращения в Россию, и он просил меня запиской принести ему деньги, что я и сделал, доставляя их в два раза.

В первый раз я видел отца Антония около 20 минут, так как тогда начался собор для выбора старцев, а во второй раз около часа. Отец Антоний, очевидно, был чем-то озабочен и весьма рассеян, и пригласил меня прийти к нему на другой день. Но когда я пришел к порте, то узнал, что отец Антони уже уехал ночью в Россию. Почему мне не удалось его больше видеть? Дней через десять, в конце февраля, ко мне пришли из Андреевского скита просить написать ответы на патриаршую грамоту по поводу происшедших в скиту беспорядков и всего остального, а также другие грамоты, которые требовались в Константинополь отцу Антонию и новому игумену. Мне сообщили содержание ответа, и я написал ответ Святейшему Патриарху от имени Скита и от имени Нового Игумена. Содержание бумаг было такое, что мы не богословствуем, но единственно повторяем за отцом Иоанном Кронштадтским, что имя Божие есть Бог. Что это значит, мы не объясняем, но желающих понять это предлагаем обратиться к отцу Антонию.

На вторую также ответил, что отец Давид заболел и при первой возможности отправится к Патриарху, что тот и сделал. По окончании этой работы я рассчитывал вернуться к старцу-отцу Парфению, но в это время стало известно о приезде в скит сенатора Мансурова В.Б., для которого скитяне просили приготовить полный доклад обо всем происшедшем в скиту, что я и сделал. Кроме того, ему были предоставлены копии ответов Святейшему Патриарху. Кроме доклада пришлось писать Мансурову прошение об оказании помощи и возвращении корреспонденции и о всем прочем, а также обширный доклад о том, чего желают русские иноки, в смысле ограничения влияния на дела русских иноков на Афоне со стороны греков и об устройстве русского самоуправления и прочее. Эти работы заняли у меня все время до Пасхи, когда прибыл Отец Арсений. Моя работа ограничилась в это время тем, что я делал исправления работ Отца Арсения, состоящих из писем к разным лицам – Думбадзе, Кривошейну, русским, болгарским, сербским и другим епископам. На собеседованиях Отца Арсения я был всего два раза, когда они говорили о падших ангелах и крамольниках Больше мне не пришлось их слышать, так как я тогда чувствовал себя весьма утомленным. После паралича, разбившего совершенно отца Арсения, я имел время изучать вопрос об имени Божьем.

Результат моей работы был такой, что профессор Троицкий заявил после собеседования, что мы точнее всех и лучше всех изучали этот вопрос, и если есть некоторые неясности, то при взаимном рассуждении он может совершенно исчезнуть. Все мои беды заключались в том, что у нас не имеется ученого-богослова, который бы надлежащим образом формулировал весь наш ответ. Когда же прибыла на Афон комиссия, то по прибытии в Андреевский скит секретарь посольства весьма благодарил скитальцев за то, что порядок во все время не был нарушен, и что скитальцы не последовали примеру других. Когда часть скитальцев уходили на пароходе, то я был дважды в комиссии, и там оба раза предложили мне секретарь Серафимов и еще какой-то офицер уехать коммерческим пароходом домой, как паломник. Я уехал оттуда в прошлую среду. Ныне я намереваюсь отсюда отправиться в Санкт-Петербург для совещания с братом о нашем общем недвижимом имуществе а оттуда вернуться на прежнее место своего скитальства Красная Поляна. И оттуда не рассчитываю совершенно никуда выезжать.