О смирении и видении ⧸⧸ Прп. Каллист Ангеликуд

Преподобный Каллист Ангеликут. Избранные главы. Глава 15. О СМИРЕНИИ И ВИДЕНИИ. Дивны дела Твои, Господи! И душа моя приходит в иступление, весьма преисполняясь знаниям. И причина возвышения ума становится и высочайшим поводом к смирению. Ибо то, что беспредельно возвышает душу, Это же ее и чрезвычайно смиряет.

Как же началом видения является смирение, а совершенством смирения – видение? Даже если какой-нибудь человек познает всю премудрость мира сего, без смирения ему будет не по силам стяжать высокотворное видение. Я говорю «высокотворное видение», чтобы отличать его от созерцания язычников, которое не было высокотворным. А без высокотворного видения человеку невозможно смириться и согнуть выю свою, как серп. О, неизреченная премудрость того, кто создал нас так премудро, кто в состоянии познать таковое, пока не узрит высочайшее вознесение горе, проистекающее от смирения, а затем преизбыток смирения от высочайших вещей. Быть может, кто-либо скажет, и о боговидном уме, что он, не сшед, одновременно вошел, и прибавит к этому, что тот, кто вошел, есть в то же время не сшедший. Ибо когда ум, старательно изучив все во смирении и посредством благодати, оказывается среди высочайшего, то, услождаясь и радуясь тому, что превыше слова, как собственному, становится тогда в смирении ниже всех. Поэтому Давид говорит «Господи, не вознеслось сердце мое, и не вознеслись очи мои, и я не ходил в великом и в чудном паче меня, если не смиренно мудрствовал».

И ум человеческий весьма справедливо мог бы сказать в ответ на это и прямо противоположное «Господи, не смирился бы я, не уничижил бы себя и не назвал бы землей и прахом, Если бы не возвысилось сердце мое, и не вознеслись очи мои, и не стал бы я совершать свой путь среди великого и чудного, которое превыше меня. О, дивный Создатель и Царь! Ты изливаешь мое иступление на сердце, когда я постигаю дело Твоей премудрости, ум, каков он был создан премудро Твоим промыслом. Глава шестнадцатая о том же. Первоначально ум, обратившийся к Богу с помощью благодати, бывает охвачен одним только состоянием самоосуждения. Поэтому человек, скорбя рыдает и болезненно плачет, используя для этого ум, сокрушая, как подобает своё собственное сердце, каждодневно очищая его в страстность и смиряясь, как и должно, конечно, никак не без печали. А получив через дар Христов подобающее очищение, проистекающее от безмолвия, он, мысленно устремляясь к мысленной устремленности и будучи возводим к Богу и к Его славе и пристально взирая, сталкивается со вторым осуждением, мысленным после первого, сильным и безвыходным, великим и протяженным и постоянным, и должным образом приобретает отсюда более надежное и явное смирение. Оно столь велико, что даже если бы все люди стали открыто называть такого человека блаженным, он все равно видел бы себя в чувстве души и истине хуже всего, чего бы то ни было.

А точнее сказать, и не только всего, чего бы то ни было, но и того, что никогда и никоим образом не существовало, поскольку все, что не существует, не может и согрешать, а он видит себя согрешающим непрестанно. И так, все воспринимая и, следовательно, смиряясь, он при этом весьма радуется и ликует. Но нисколько не о себе самом. Как может радоваться и ликовать о себе человек, который осуждает себя как грешащего и притом постоянно? Но радуется и ликует о многомилостивом Боге, приближающемся к Нему теснее чем собственное его дыхание, или, если сказать яснее, о Боге, дивно действующем, изводя изнутри, из сердца Его, потоки небесного света и вечные реки Духа Святого, и изливающем их, и озаряющем ум, и только что не говорящим «Не бойся, ибо Я с тобой». Потому такому человеку Бог, как своему другу, действительно открывает свои тайны и доставляет радость. И человек должен сказать ему напрямую словами Давида «Не по беззакониям нашим сотворил он нам, и не по грехам нашим воздал нам» и прочее. И согласно Павлу человек этот говорит «Ибо благодатью мы спасены».

И хотя воистину во всех божественных заповедях, насколько это возможно, я утвердился и всякий путь неправедный, насколько хватало мне сил я возненавидел, и насколько мог, ничем, что относится ко спасению, я не пренебрег. А тот, кто, согласно сказанному, не познал самого себя и видящим и переживающим благоощутимо, еще не прикоснулся к истиннейшему созерцанию, еще не плачет непрестанными слезами, еще не узрел единство веры и познание истины, еще не видел поистине божественной славы равно как и пределы человеческих вещей. И говоря кратко, он не получил ведения божественных и человеческих логосов в вещах.