Михаил Новоселов (2021.01.24)

Поздравляю со всеми сегодняшними праздниками, они особенно многочисленными. Конечно, как всегда, самый главный воскресный день, кроме того, праздник Богоявления, причем внутри праздника Богоявления восьмидневного единственный воскресный день, то есть сегодня является особо торжественным, и некоторые элементы службы, прежде всего, Евангелия и Апостола были приурочены именно к этому дню, поэтому это тоже особый праздник, поздравляю. И также на сегодня мы перенесли праздник Михаила Новоселого, память которого, как стало известно, чуть ли не около 2000 года, если не позже, 20 января. Несколько раньше, в начале 90-х, уже стало известно постановление о его расстреле, датированное 17 января, но было неизвестно, когда точно его расстреляли, а потом нашелся и акт о совершении этого расстрела, и стало известно, что 20 января. Но 20 января не так удобно отпраздновать, как воскресный день, поэтому мы так перенесли, потому что это один из самых главных святых 20 века, не только русских, а вообще, и, конечно, нужно с максимальной торжественностью совершать его память. И на следующей неделе тоже есть некоторые примечательные даты, и начиная с понедельника, день Святой Мужчины с Татьяной. Это праздник, потому что много именинниц, или даже не именинниц, не только именинниц, но семей, где есть именинники, именинницы, конечно, в данном случае, потому что мужское имя Татьяна у нас сейчас не очень распространено, я даже таких никогда не встречал. И, конечно, если есть на примете совсем близко какая-нибудь Татьяна, то желательно завтра тоже послужить домашним образом и причаститься таким людям.

Но если нет, то такой общезначимый день у нас среда еще, когда память Святой Нины, это отдание Богоявления, последний день Богоявления, но мы традиционно совмещаем со службой Святой Нины, что тоже важный день, там и именинницы находятся в большом количестве обычно, и, кроме того, это еще такой грузинский праздник в нашей Российской Церкви, наряду с памятью мучеников Давида Горяджийских. Ну и особенно также важно для нашего города, что это день снятия блокады, и традиционно это день поминовения усопших, особенно тех, кто умер в блокаде. Я думаю, что почти у всех наших жителей Петербурга потомственных какая-то часть семьи умерла в блокаду, потому что блокадник это дело такое, кто-то пережил, а кто-то и нет. И, в общем, даже если и нет таких родственников, то все равно, конечно, надо помянуть. То есть это день еще такой поминовения усопших, особенно именно во время блокады. Вот это главное, что будет на той неделе, кажется, кончила объявление, да? Во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Сегодня мы совершаем память о Михаилу Новоселову, такого святого XX века, о значении которого мало кто догадывался и совсем мало кто знал, потому что конкретное знание здесь связано с секретной в то время историей катакомбной церкви, но было все-таки много общеизвестного среди православных людей.

Этого тоже было немало для того, чтобы понимать, что этот человек был исключительный. Но он был еще исключительный среди исключительных, оказывается. И можно еще так про него сказать, что он был в отношении катакомбной церкви архитектор. Было много ее строителей, и не могло быть мало строителей, потому что надо было действовать в разных регионах, в разных условиях, и если бы было мало строителей, то просто ее бы и не было. Но нужен был некоторый общий архитектурный проект, и мало кто мог это сделать. Собственно говоря, дореволюционная российская церковь предрасполагала к тому, чтобы все были не готовы. И за прошедшие лет 10 при советской власти, конечно, многие успели многому научиться, потому что это были такие 10 лет, которые стоили столетия. Даже за эти 10 лет очень много для церкви всего менялось.

Но все-таки недостаточно. И в каком-то смысле не было ни одного или почти ни одного человека, я даже на Василовку не входил в число, которые вот так прямо ко всем сразу сориентировались во всех искушениях того времени. Но все-таки надо… Что он сделал? Почему особенно он так запомнился? В ситуации, когда все растерялись, когда старые архиереи, я имею в виду те, которые были такими мастительными, серьезными архиереями же к моменту революции, они все просто разбежались то куда. В значительной части они просто сдались врагу и стали врагами церкви, сами стали этими лжеосвященниками. Ну, или просто убежали куда-то по домам, или сидели не знали, что делать.

А те, кто был поставлен уже после революции, они, может быть, были личными. То есть не может быть, среди них точно такие были, мы это знаем. Были лично смелые, которые были готовы к любым действиям, какие нужны, но они просто не знали, что надо делать, у них не было опыта и понимания. Вот тут-то и нужен был Новоселов, чтобы это все сказать, скоординировать. При том, что ситуация для него была сложная, потому что он с 1923 года находился на нелегальном положении. Другое дело, что с 1923 по 1929 было еще не так трудно находиться в нелегальном положении, потому что тотальной слежки в стране еще не было. Но потом в 1929 году она началась. Но теми средствами, конечно, которые тогда были, компьютерных, к счастью, не было всех.

Но все равно вот тут он и попался. И после этого он уже был все время в заточении. До 1938 года, там ему, конечно, продлевали сроки. И в 1938 году тех, кого просто не выпускали, даже нельзя сказать, что там все они были к чему-то еще осуждены, но просто их нельзя было выпускать. Предполагалось еще незадолго до 1938 года, что просто их так и будут дальше держать в тюрьме. Но концепция изменилась и их всех расстреляли. Это было время массовых расстрелок. На Соловках тоже почти всех расстреляли.

Вот так же и вот. То есть, решили уже больше не таскать за собой, не держать в тюрьмах и в лагерях всяких старых преступников, как их считала тогдашняя власть. Нам, конечно, сейчас нужно больше смотреть на… Я не буду пересказать его биографию, которую можно прочитать там и сям, а скажу кратко лишь о том, что особенно важно нам сейчас из того, что в своей жизни явил нам он. Конечно, надо, самое главное, оставаться в церкви, от нее не отпадать. Ну и в ней уже как-то развиваться. Но это вопросы, которые кажутся разными, но на самом деле это один и тот же вопрос. Потому что или ты в церкви находишься и как-то в ней развиваешься в сторону того, чтобы меньше грешить и быть поближе с Богом, или ты просто из церкви отваливаешься, выпадаешь.

И часто это происходит внешне заметным образом с какого-то момента. Но даже если это внешне не будет заметно, это еще и хуже для себя. Потому что когда внешне заметно, то легче потом покаяться и вернуться. А когда так вот незаметно, это еще и опаснее. Но вот поскольку это все одно и то же, то остановимся на том, что так вот отличало не то чтобы совсем от всех, не совсем, конечно, от всех, но от большинства современников, в том числе хороших и православных, отличало Михаила Новоселуга. Это две вещи он очень хорошо понимал. Что нужно держаться православного вероучения, то есть, скажем, коротко, догматов, и учения церкви о себе самой, о том, как она устроена, и, скажем, коротко, канона. Что догматы и канона — это главное, что не надо с ними шутить.

То есть не то, что «боже упаси, не надо сознательно нарушать». Это еще тоже многие понимали, но не понимали, как не нарушать. А вот не надо вообще к ним относиться, каким бы то ни было ревкомыслием. Сейчас мы понимаем, что чтобы держаться в православной догматике, нужно держаться в стороне от ереси экуменизма, от ереси сиргианства. Не буду подробно говорить о том, что это такое, но скажу, что хоть у нас с этим что называется хорошо, на самом деле хорошо, но не очень. Даже те люди, которые более-менее сознательно, бывает, ориентируются, как на православных, на таких людей, которые, да, заявляли о своем, скажем, антиэкуменизме, но как они это делали? Вот, например, традиция зарубежной церкви, которая сейчас для нас так памятна, для кого-то может быть даже авторитетной, но, конечно, она не должна быть авторитетной, потому что там было разное. Там, например, все время переиздавался антиправославный антикатолический катехизис Зноско-Боровского, который впоследствии стал епископом зарубежной церкви.

Там, конечно, написано, что католичество это очень плохо и не соответствует, и несовместимо с православием. Но, а чем оно, собственно, плохо? Там тоже это написано, тем, что католики это обычно поляки, что поляки католики, а поляки антирусские, поэтому католичество это антирусское. И чем быть таким антиэкуменистом православным, так, по-моему, лучше быть католиком, потому что, конечно, это грубейшее язычество или фелитизм, я не знаю что, но это, конечно, под видом православия, антиэкуменизма проповедуется какая-то дикость. Вот поэтому даже с этими, казалось бы, ясными для нас вещами не так уже все ясно, если так покопаться. Я имею в виду экуменизм и сергианство. Что с сергианством не ясно, я думаю, что сейчас кто-нибудь, многие могут сами просто вспомнить примеры, поэтому я тоже пройду мимо. Но есть и новые, относительно новые вопросы, которые уже были во весь рост стояли как раз при Михаиле Новоселовом.

Это вопрос имя-славя. Имя-славя это просто формулировка вопроса, который довольно случайно возник в определенных условиях начала 20 века и сохраняет свою актуальность для нас сейчас. Но вообще-то это вопрос об энергиях божьих, о том, как Бог причаствует со тварью, об обожении, о том, что такое церковь, что такое воплощение Христова. Это совершенно центральный догмат. И вот поскольку обучением духовных академий традиционно шло куда-то мимо православия, хорошо, если они против, они редко и против, но, по крайней мере, ничего не давало для понимания именно православной догматики, а скорее только давало в минус, то могло произойти то, что и произошло в начале 20 века, могло даже и раньше произойти. То есть действительно конфликт между православием начальства, которое вышло из духовных академий, если фантазировало само в догматической области, то как-то тоже совершенно не православную сторону, и настоящим православием, которых хранили, конечно, монахи и делатели Иисусовой молитвы, которые пусть даже в основном были к тому времени в то время людьми малограмотными и часто вообще неумевшими считать, но, тем не менее, православие они знали, они не могли его объяснить словами, но они могли понять, что вот это вот не то, а это то. И появились люди, которые могли это объяснить, и в их числе далеко не последний Михаил Новоселов. И, в частности, он вынес приговор российскому поместному собору, с которым у нас даже до сих пор многие относятся как к чем-то важному.

Помимо того, что там, конечно, позорнейшим образом обсуждали вместо действительно настоящих церковных вопросов какие-то виноградники для получения церковного вина и зарплату учителей закона Божия, что, конечно, говорит о том, что какие бы проблемы считали более насущными, но относительно вопроса по имя-славе, там просто все заболтали, и так вот не торопясь начали разбирать, так что, конечно, и близко даже не подошли к тому, чтобы разобрать. Но Михаил Новоселов по этому поводу сказал, что какой позор, зачем они там собрались. И вот, собственно, он не говорил, что эти люди, которые там собрались, что они не православные. Он продолжал бы с ними в егеретическом общении, но он просто сказал, что они совершенно недостойные пастыри церкви, что они, на самом деле, занимаются не тем, чем должны заниматься пастыри. И он, конечно, был прав, это он сказал еще в восемнадцатом году, но события последующих годов это подтвердили. Также он не впадал не только в целом в какое-то излишнее доверие эпископату, но и относительно даже каких-то достойных вполне личностей, несмотря на то, что личное благонамерение было вне сомнений для него. Вот прежде всего это касается Патриарха Тихона, потому что в 1924 году Патриарх Тихон уже согласился и заявил об этом официально, сделать такой поступок, который поставил бы его вне общения с истиной церкви, а именно он собирался принять состав церковного управления, уже все объявил, что это делать, конечно, под давлением властей, но это же не важно, под давлением или нет. Важно, что это сделано или нет, или не сделано.

Это не было сделано, но было объявлено уже, что будет сделано. Принял обновленца Красницкого, который был еще к тому же и палащом, главным свидетелем обвинения против митрополита Вениамина за два года до того, на процессе, и что он с ним войдет в общение. Тут, конечно, Новоселов готовил отход Патриарха Тихона, но поскольку там случился митрополит Кирилл Казанский, который встретился случайно, будучи проездом именно в это время в Москве из ссылки, встретился с Патриархом Тихоном, сказал ему знаменитую фразу, что нельзя этого делать, когда Патриарх ему сказал, что ГПУ обещало в этом случае посадить всех архиереев, ему вот тогда как раз Кирилл Казанский сказал знаменитую фразу, что в наше время мы, архиереи, только для того и угодны, чтобы сидеть в тюрьме, что не надо нас жалеть. И тогда, кстати, не посадили всех архиереев, угроза ГПУ не была исполнена. Но вот могло же быть как-то иначе, но при Патриархе Тихоне, слава Богу, иначе не стало, но потом стало, и пришлось эти навыки через три года все-таки применить. Вот это первое, что догматику нужно держать, что нельзя уступать никакому начальству никогда, когда он говорит что-то против догматики, что святые отцы никогда не слушались никаких архиереев, которые уклонялись в догматическом отношении, никогда не было такого, что раз я церковный начальник, или даже пусть целый собор, то я прав просто в силу этого, в догматической области. Нет, в догматической области прав только тот, кто прав, тот, кто говорит правду. Все остальные неправы, и неправым может быть и любой архиерей, и собор, а любой православный человек любого пола и даже возраста, не говоря там о наличии или отсутствии саны или монашества, он может быть прав.

Вот это первое. И второе – это каноны. Каноны – это в православной церкви описание церкви, описание как ее анатомии и физиологии, какая она вообще бывает всегда, так и каких-то конкретных ее проявлений, как она вот в этой среде себя ведет. Конечно, такая среда для православной церкви, как православная империя, уже не существует, а многие каноны рассказывают о том, как церковь должна себя вести в православной империи. Это напрямую для нашего времени неприменимо, но все равно из этого можно сделать какие-то выводы о природе церкви и дальше что-то понять. Но вот относительно канонов нужно было очень все себе четко представлять, чтобы не быть в общении с еретиками. И вот он на этом очень настаивал. В то же время, чтобы не будучи с ними в общении, наша собственная церковь, чтобы она, несмотря на гонение, несмотря на возможность создать такую естественную для мирного времени структуру, создала все-таки такую церковную организацию, которая позволяла бы ей выжить.

Вот это тоже труды Новоселовой, и, конечно, для нашего времени тоже актуально, хотя, слава богу, конечно, такого гонения, как тогда, не было. Тогда, как тогда, сейчас нет. Вот поэтому будем стараться учиться у Михаила Новоселова и навыкам жизни, и навыкам применения к жизни богословия и догматики канонов, и, прежде всего, как ему учиться, как у него чему-то учиться, как у всякого святого. Прежде всего, этому святому надо молиться, чтобы он разумил. А потом, если он оставил писание, в данном случае есть писание, если о нем есть свидетельства, в данном случае они тоже есть, то, конечно, надо стараться их узнавать и запоминать. Даже то, что сейчас прямо не применяешь в своей жизни, то потом уже вспомнится и пригодится. Аминь. Покажу еще, какая у нас икона в нашем храме обычно лежит святого мученика Михаила Новоселова.

Она написана специально для нашего храма, обычно она в другом месте лежит, а сейчас на середине. Получается, что у нас целый иконостас на середине. В центре главная икона – Воскресение, справа, то есть от зрителя слева, а от самой иконы, она говорит, справа. Вторая по важности икона – это у нас продолжается праздник Богоявления, и слева треся по важности иконы – вот та самая Михаила Новоселова. Это отец Антоний, священник-иконописец, нам написал. Тут написано его имя Михаил Новоселов. Мы знаем, что он был монахом, это сейчас можно точно сказать, что в XIX году было подчеркнуто монашество. Предположительно, но уже не так точно, мы догадываемся, что это было с именем Марка.

А вот что касается его епископства, то это остаётся неподтвержденным. Единственное, что мы знаем, что многие люди ещё при его жизни, в году так 30-му, считали, что он епископ. А вот ошибались они в этом или нет, мы так и не узнали пока.