Марк Эфесский .. проповедник церковного единства (2020.02.11)

Праздновали память Марка Ефескова, который вообще-то вчера умер, он по всей видимости в 1445 году, но это не точно, может быть и в 44-м, где-то так, но день зато известен точно, потому что служебное его почитание началось сразу же, чуть ли не в День Смерти. В Бизантии это было все дело быстрое, его родной брат Иоанн Евгеник, его фамилия была Евгеник, сам он был Марк Евгеник, Мануэл в Крещение до Острига, его брат сразу же написал службу, Иоанн Евгеник, собственно которой мы сейчас и служили, и стали писаться иконы, даже его никто, как выражаются католики, не канонизировал. Но потом, правда, в XVIII веке из-за этого стали возникать какие-то споры, и поэтому там было провозглашение Патриархом Константинопольскому о его святости, и появилась эта фреска знаменитая в Атапецком монастыре, где он подбирает Папу Римского на той волне. Но это вот именно споры католика XVIII века, но так его просто все время почитали, потому что его служебным текстом стала служба, написанная его родным братом. Как, собственно, Иоанн сам после своего наставника Ефимия, Патриарха, сразу же написал службу, как Симеон Новый Богослов написал своему отцу духовному службу, как тот умер. Это совершенно нормальная практика. Наоборот, когда прославляли Григория Паламу, это была спорная личность, потому что были антипаламиты. В 1368 году он умер, в 1557 году, за 11 лет до этого, то там, как доказательство его святости, приводили в то, что есть его почитание, что уже написаны иконы, даже построены храмы в его честь.

Поэтому надо его прославить соборно. Вот это вот византийский православный подход. И то же самое здесь. Кроме того, сегодня же мы совершили память, перенеся ее завтра, Святого Максима Исповедника. Насколько я понимаю, это перенесение мощей. Не очень понятно, когда и зачем оно произошло в Константинополь, с того места, где он умер, тоже немножко непонятно, что это именно за место, но на Кавказе. В каком году известно было? Да, то есть вообще перенесение какое-то было, и, видимо, не с потолка взята эта дата календарная, потому что потом мощи лежали в Константинополе и почитались, но кто бы это мог делать и когда, не очень понятно, потому что там с памяти Максима Исповедника было довольно долго все плохо.

Шестой Вселенский Собор, хоть и то учение, которое провозгласил как православное, взял у Максима Исповедника, но это не было какое-то полное и детальное изложение того, что Максим Исповедник учил, но его самого там ни разу добрым словом не помянули, причем дважды помянули злым словом. Когда монофелиты там говорили против него плохое, и вот когда им отвечали, то именно по личности Максима Исповедника совершенно ничего не отвечали, пропускали мимо ушей. Вот, поэтому могли перенести через некоторое время, когда вымерли эти адцы Шестого Вселенского Собора, но там тоже вышло неудачно. Там в 711 году монофилиста было восстановлено, и еще на пару лет, так что, скорее всего, это что-то в VIII веке происходило. Вот такое загадочное событие мы совершаем, но как бы то ни было, это один из двух годов дней памяти Максима Исповедника. А Максим Исповедник, я напоминаю, это наш самый главный богослов. В каком смысле самый главный? В том смысле, что он больше всего изложил, в чем состоит православная вера и учение.

Вот, может быть, были другие, кто его вдохновлял, как особенно Григорий Богослов и Дионисий Ареопагид, но они написали меньше и менее подробно, и меньше участвовали, хотя бы тоже, конечно, участвовали в богословстве. Но самый наш такой подробный и главный богослов – это Максим Исповедник. И как раз сейчас в нашем приходе появилась, прежде всего, «Кришинными трудами», большая книга, самый главный, комментированный перевод с большими всякими предисловиями его главного богословского произведения «Амбигуэлт». Но, конечно, кто не привык читать богословскую литературу, там такой русский язык, что это, в общем, всё равно, что по-гречески читать, почти не отличается. Но для тех, кому эти нюансы важны, которым всё-таки по-гречески читать труднее, для тех это имеет смысл. Ну, или для тех, кто, может, и по-гречески, но хочет проверить, быть в диалоге с пониманием. То есть вот так просто человек, который с улицы приходит и не читает это всю жизнь, он поймёт. Но что-то может всё равно поймёт.

Потом когда-то же надо начинать тоже, если чтение богословия. Вот такие дела. Ещё из объявлений надо сказать что-то. У нас на следующей неделе, у нас много получается всяких служб в ближайшие две недели, но скажем об одной. 6-го числа Ксения Петербуржская и Ксения Римленко, 7-го числа Григорий Богослов. И вот литургия у нас 7-го, 6-го утренняя в часовне, и то и другое около 8 утра, то есть литургия всё-таки без 10-ти в 8, а утренняя в 8. Ну и накануне всех этих дней, вечерняя в 7 часов вечера, и следующую субботу уже начинается триод постный. То есть уже такая совершенно официальная подготовка.

Сейчас просто звук трубы, что вот будет скоро великий пост. Вот так мы можем воспринимать это чтение Азакхеи. А богослужение было сегодня никак специально к посту не привязано, но уже в следующее воскресенье оно начнёт быть привязано. И там уже будет сплошная седница и так далее. Там ещё будут всякие праздники, особенно в Сретине, но не только. Вот так всё сложно. Во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Сегодня мы совершаем память святителя Марка Митрополита Ефескова, которого особенно почитают истинно православные, хотя он был далеко не в 20-м веке, он был в 15-м веке, в последние годы Византийской империи, но он всё-таки немного не дожил до её крушения, а мог бы и дожить, просто там всё-таки болезнь какая-то типа рака желудка его убила.

Он был в достаточно молодом возрасте, не старом, но он успел сделать, конечно, много. И особенно он был замечательным богословом, мужчинник очень хорошего богослова Иосифа Вриения. И если бы жизнь тогда была мирной, хотя бы в плане церковном, то, скорее всего, он бы написал много богословских сочинений глубокомысленных по разным поводам, и, наверное, было бы очень приятно и хорошо их читать. Даже если бы эта жизнь при всём том была бы такой же военной в гражданском смысле, какая она была. Там всё время турки теснили огрызок Византийской империи, который ещё оставался, и который вот непонятно сколько ещё должен был провисеть. Ну, на век Марка Эфесского хватило. Хотя Эфес, где по соглашению с турками назначался из Константинополя митрополит, уже был под властью турок, и, собственно говоря, турки его туда и не пустили. Но они не пустили не потому, что они против него что-то личное имели, им вообще-то было всё равно, а были договорённости, что они пускают назначенного в Константинополь митрополита.

Но как раз Константинополь им император и сказал, что вот этого не пускается, что мы вам хорошего потом подшлём другого. То есть, он был некоторое время единственным православным епископом в Константинополе, в Византийской этой части. Но было, конечно, немножко больше православных епископов в мире за счёт того, что грузинский митрополит не подписал унию и даже вышел из заседания, обругав всех там присутствовавших в лагере. Он имел в виду, что вы не на святых отцов ссылаетесь, а на Аристотеля. Какая разница, чему учил Аристотель? Мы обсуждаем богословие. С этими словами он просто ушёл из заседания. Там были два митрополита, которые не подписали унию.

Ну и патриарх тоже не подписал, но не потому, что он такой принципиальный, а потому, что он успел умереть раньше, вот прямо там во Флоренции, где он и похоронен в результате. Но в плане церковного, как уже мы говорили, жизнь у него была очень турбулентна. Собственно говоря, руку положили его митрополиты эфесские так по-быстрому для того, чтобы отправиться на Флорентийский собор. Нужно было, чтобы он имел приличный высокий санс, чтобы мог там выступать, потому что предполагалось, что он будет главным защитником православия. Другой защитник православия тоже там был, но как раз уже был в сане митрополит Виссарион Никейский. И он был немножко из другой партии, было не очень понятно, будет он защищать православие или нет. Вроде сначала начал, а потом был одним из главных уже защитников Унии. И стал потом кардиналом.

Вот в такой он оказался ситуации. Поэтому больше всего мы знаем его в связи с тем, как он боролся с Унии. Конечно, мы совершенно справедливо вспоминаем его стойкость, как он не побоялся остаться в меньшинстве, не побоялся уехать оттуда. И, в общем-то, скорее его побоялись сильно репрессировать. И что оставалось? Вот был один епископ, и весь епископат отпал, включая, кстати, представителей Московии. Но не Московия, тут было Тверское княжество, прежде всего именно Тверской князь сам участвовал в создании Флорентийского собора, очень хотел Унии, отправлял туда своего даже светского представителя, единственного из русских князей. Но, в общем, Унию приняли, как можно думать, совершенно единогласно все русские княжества.

Но потом там возникла всякая борьба за власть. Но под актом Унии выделяется на церковно-славянском языке подпись «Ас Аврамий смиренный подписую». Подпись митрополита славянского, представителя княжества. Не говоря о том, что митрополит Киевский Исидор был одним из главных сторонников Унии. Но вот он приехал, и за него были монахи. Он поехал на Афон, там сразу все объяснил. Были монахи, не было епископата никакого. И, тем не менее, они были уверены в правоотец своего дела и держались.

При этом они, конечно, обращались там, туда, где надеялись найти какую-то поддержку. В частности, они обратились в Москву. В 1941-1942 годах в Москве находится делегация антиуниатов, монахов. Ее принимают вежливо и отпускают ни с чем. Тоже вежливо. Говорят, ребята, идите вы куда подальше. Потому что, в целом, позиция Василия II не радикально отличалась от позиции его конкурента Тверского князя. Тверской князь просто был убежденнейшим сторонником Унии и старался ее провести.

А князь Московский думал, как ему выгоднее. Поэтому он немножко заигрывал с этим, но решил, что все-таки тоже выгоднее держаться Унии. И написал письмо новоизбранному патриарху, который, естественно, был униатом. Написал о том, что разрешите нам за то, что мы вас признаем фактически, теперь разрешите нам признать совершенное у нас рукоположение нашего митрополита. Это только один раз, больше мы так не будем его рукоположать. Примерно такого содержания письмо было. Короче говоря, тут такое вот и предательство было со стороны тех, кто должен был быть вроде православным. Тем не менее, он не унывал, и благодаря монашеству народ перешел в огромном количестве на сторону антиуниатов.

И недаром папа Евгений, по преданию, узнав, что митрополит Марк не подписал Унию, сказал своим посланцам, что вы не сделали ничего. Несмотря на то, что все остальные им подписали. И вот в этом он точно был прав, что на самом деле это говорил, потому что дальше все униаты почти опять сказали, что мы как-то не знали, извините. И опять они стали православными епископами, за небольшим исключением. И таким образом постановилась иерархия. А дальше уже турки вообще стали большими поборниками православия, потому что им было ни к чему, чтобы была эта Уния, которая заключалась, чтобы бороться с турками, собственно говоря. И вот это то, что мы особенно помним о Марке Ефесском, но вспомним еще и другое, что он, тем не менее, искренне хотел объединения. Он ехал в Ферраро и потом в Флоренцию не для того, чтобы расстроить это благопротивное сборище, как оказалось по факту, но он надеялся, что это будет действительно обсуждение.

И он соглашался, что все эти неважные вопросы обсуждать не надо, потому что, конечно, нам не нравятся многие литургические обычаи латинин, и они чем-то плохи, но мы этого ничего обсуждать не будем, потому что мы готовы с ними объединиться, даже вот вопреки тому, что нам не нравится. Но лишь бы только нам убедиться в единстве веры. Причем он подозревал, что, может быть, на самом деле есть это единство веры. Кстати, оно, может быть, на самом деле и было. Но латинский мир, как он был представлен на этом соборе, был представлен определенными церковными партиями, и с ними действительно, как выяснилось, единства веры не было. Но, может быть, были бы какие-то другие партии латинские представленные, и с ними бы, может быть, и договорились. Если бы там были какие-нибудь немецкие доминиканцы, типа мейстера Эккарта, вот так вот и думают, что, может быть, там бы с ними бы и удалось Марку Эфесскому найти общий язык. Но с этими общими языками никакого не было, они ничего не хотели знать, кроме Августина, и в лучшем случае еще, и всяких своих придумок, и поэтому не пришлось.

Вот так же и мы сейчас. Мы, конечно, хотим быть со всеми в единстве, мы хотим, чтобы все церковные разделения преодолевались, но, во-первых, мы понимаем, что это нельзя делать ценой уступок, собственно, в догматике, во-вторых, мы понимаем, что когда за переговорами стоят светские власти, которые их продавливают в каких-то своих видах, здесь никогда не будет настоящего религиозного разговора. Но в то же время мы теперь еще знаем нечто третье, что когда все сколько-нибудь верующие хоть во что-нибудь люди оказываются как-то не от мира сего и оказываются опять в конфликте с низьями человеческими, так сказать, то они друг друга начинают понимать лучше, и тут у них, может быть, действительно возникнет какое-то взаимопонимание, и как Владимир Соловьев об этом мечтал под конец своей жизни. Может быть, и будет перед лицом антихриста уже изменение оставшихся христиан. Но это, если да, то Марка Ефескова бы это обрадовала. Но как бы то ни было, мы не должны радоваться никаким разделениям и в то же время не должны допускать никакого единства с еретиками, никаких с ними молитв и так далее. И вот во всем этом укрепляет нас Марк Ефеский, поэтому, конечно, не только в XVIII веке особенно вспомнили его посчитания, но и в XX. И мы продолжаем в XXI.

Аминь.