Люди тонкой душевной организации в монашестве

Для современного монашества есть еще один актуальный вопрос, его задают нередко. Как быть людям с так ироническим отношением к этой тонкой душевной организации? Потому что, действительно, проблема в том, что монашество, хорошая, которая как-то нам сохранилась в более-менее осязаемой традиции, она создана крестьянами. И в 19 веке хорошие монахи были из крестьян или из каких-нибудь купцов, что примерно то же самое, что крестьяне. А людей, учёных, в монастыре как-то особо не было. Или даже они были какие-то предания, которые всё равно не создавали традиции, потому что этих учеников, таких уже учёных не было. Я разумею сейчас, скажем, Боисия Величковского или даже Игнатия Брянчанинова. И вот такой традиции ученого или просто более интеллектуального монашества у нас нет, хотя все мы помним, что в Византии она была.

И более того, самое основание даже монашества было таким. Но оно имело много разных истоков. Это были не только египетские крестьяне, но и Григорий Богослов и Василий Великий. Их монашеские уставы и представления о монашестве и до сих пор служат чем-то основополагающим. И вот получается, что сейчас людям, которые склонны к интеллектуальному труду, А это означает, что они, собственно, без него начинают так же сходить с ума, как какие-нибудь крестьяне без физического труда. Они, оказывается, предоставленные сами себе или, неизвестно, что хуже, попадают в такие условия, где начальство не понимает их нужд. Даже, может быть, и хочет понять, но им с этим трудно. Ну вот здесь, прежде всего, надо, так сказать, принять себя, как ты есть и не стесняться, потому что То, что есть разные душевные устроения, и каждому свой вариант понашества, это нормы, которые святые отцы во все века говорили, и это вовсе не означает, что всем надо вот так окрестьяниваться и заниматься сельским трудом каким-нибудь физическим.

Совершенно ничего подобного. Тут, конечно, в какой-то степени он всем полезен, такой труд, особенно в молодые годы, но одно дело, когда он составляет какую-то часть твоей жизни, другое дело, когда основную часть. Вот здесь надо спокойно себе разрешать быть тем, кем ты есть, кем ты являешься. И вот вспоминаю именно Григория Богослова, который с любыми учёными или учёными занятиями совмещал своё монашество. Я уж не буду говорить про Максима Исповедника. Профотия, который, как про него говорят, Иисусову молитву освоил, внутреннюю молитву, ещё будучи царедворцем. Но как бы то ни было, это всё возможно. Но вот когда ты уже знаешь, что это возможно, тогда легче за это взяться, искать как.

Хоть ты не знаешь как, но когда знаешь, что задача имеет решение, причём ты это точно знаешь заранее, то решение легче найти. Ну, конечно, хорошо, когда… Как найти уже конкретное решение для себя, когда ты уже знаешь, что оно есть? Ну, конечно, хорошо бы спросить кого-нибудь, кто нашел доброго совета. Это понятно. Ну, а если нет возможности спросить доброго совета? Но надо самому для себя что-то пытаться, по книгам делать, и главное, чтобы не быть в праздности. Когда ты оказываешься вообще в праздности, по предлогам того, что физический труд – это не очень для себя, то тогда это всё плохо.

А когда ты не в праздности, то есть там есть тоже какие-то свои нагрузки, ты тоже делаешь что-то, что неприятно в данный момент, но что нужно для успеха дела. Наконец, есть очень хороший критерий, отличающий интеллектуальный труд от интеллектуального безделья. Это дедлайны, так сказать. Потому что когда ты занимаешься трудом, то обычно там, хотя бы частично, он связан с необходимостью выдавать какой-то результат к какому-то сроку. И это тоже очень дисциплинирует и помогает. Надо сказать, что улучшает качество труда, в конце концов, просто интенсифицирует. И вот получается, что ты так же загоняешься, особенно если неразумно к этому подойдешь, как человек, который занимается физическим трудом, ты не меньше устаешь, но естественно, что ты работаешь теми органами, которые у тебя более развиты, и меньше работаешь теми, которые менее развиты. Это вполне гармонично.

Я только напоминаю, что гармонию надо оценивать исходя вот из чего. Что никакой труд для монаха не является целью. Труд, который может иметь свои какие-то цели сам по себе, но для монаха он всегда средство. И средство для того, чтобы держать ум в порядке. Потому что в полном порядке это средство недостаточно, чтобы удержать ум. То есть, чтобы меньше помыслов всякие, куда не надо увлекали. Увлекать они причем будут все равно, но просто меньше. Вот в этом смысл труда.

Не надо в нем искать никакого другого смысла. Мы работаем не для того, чтобы был какой-то полезный результат от нашей работы иной, кроме как для нашей души. Но, если мы хотим полезный результат работы для нашей души, мы должны выбирать какие-то разумные цели нашего труда, которые были бы разумны и с точки зрения какой-то общественной пользы, и, прежде всего, опять же, геистической точки зрения наших собственных способностей и потребностей.