Лекция 28

Здрасте. Здравствуй, Николай, здрасте. Ну, у нас такой пока небольшой круг, да? Ну, сейчас еще подключится. Ну, ладно. Мы начинаем обычно на пять минут позже и заканчиваем на пять минут позже. Я все равно и не против. В следующий раз у нас Вознесение, мне кажется, будет в четверг. Я вообще-то не знаю. Ну, я тоже не знаю. Вот я сейчас просто вчера подумал, что Такое может быть. У нас расписание, наверное, одинаковое, что к часу дня, наверное, можно освободиться. Если неудобно, то я могу в 14.40. Как вам лучше? Я думаю, что к часу вполне себе хватит. Давайте в час оставим, потому что это не Великий Четверг, и здесь нет особых проблем. Да, будем в следующий раз смотреть картинки в основном. Так что это как раз хорошо дистанционно провести. Ну, что-то у нас уже прямо толпа собралась. Всех приветствую. Может, не будем ждать еще или еще таки ждать? Вот, здравствуйте, да, Полина. Сейчас, прошу. Мы тут думали 5 минут подождать, но вот за 2 минуты уже собралась большая компания.

Ладно, если в течение двух минут что-то и подключится, то он в основном все услышит, что надо. Поехали. Сегодняшняя наша тема – это от греко-латинского раскола, скажем так, от примерно начала XI века до Четвертого крестового похода, до завоевания Константинополя, но без самого этого завоевания. И мы будем говорить об этой эпохе. исходя из церковных интересов прежде всего. Хотя там, конечно, история Византии тоже имела место, но мы о ней скажем минимально, скажем чуть-чуть. И мы постараемся посмотреть на те вещи, которые тогда казались наиболее важными. Потому что обычно в историографии смотрят на другие вещи, которые потом показались особенно важными. Это дискуссия с латининами. Православно-католические разногласия, и особенно филиоквы. Вы знаете уже, что такое филиоквы. Формально это просто добавление к символу веры, а реально это какие-то, возможно, имеющиеся или не имеющиеся вероучительные разногласия.

А мы посмотрим на другое. Другого было очень много. В основном это будет христология, сразу скажу. И сам раскол 1054 года, который из будущего видится иначе. Он происходил на почве христологии. Это было вполне эксплицитно тогда. Вот мы об этом и поговорим. О христологии, о разных таких вот вещах, которые очень касаются всякой такой литургической церковной современности, которые тоже тогда обсуждались. Поэтому мы о них будем говорить, и не потому, что нам интересно. Хотя нам это должно быть интересно. А, собственно, латини были на периферии внимания. То есть в Византии, в Константинополе, вот я имею в виду Византию, та, которая была в границах государства под управлением императора византийского, о них очень плохо помнили. И настолько плохо, что даже не запомнили, когда с ними потерялись отношения. Это отличало Константинополь от того, что было в других патриархатах, в антиохийском и в иерусалимском.

Там, наоборот, латиниями постоянно было общение. Ну, паломники в Иерусалиме, на Синае, это тоже иерусалимский патриархат. И в антиохии те же самые паломники. А тем более во время крестовых походов, которые уже начались в этот период, первые три похода, там были договоренности. с Аладдином, чтобы пропускали паломников, были всякие там замки, и мусульманские власти должны были охранять паломников, ну, в общем, все такое. То есть там было довольно тесное общение с латининами. Паломники были, естественно, как греческого вероисповедания, так и латинского. Поэтому там-то как раз вот здесь получилось, что Константинополь и остальные патриархаты оказались в некотором таком различии. Итак, что же происходило в Константинополе? Ну, как-то вот потерялось общение между патриархатами. Причем загадка, как это именно произошло. Можно точно сказать, что в X веке оно еще было, и достоверный случай, доказывающий общение между Константинополем и Римом, относится к 1009 году.

В общем, вот 1009 год включительно, это совершенно достоверно, что общение было. Потом оно куда-то девается. Между 1009 годом и, скажем, каким-нибудь 1043, когда стал патриархом Михаил Кирулари, при котором произошел официальный раскол. Вот уже как-то все разошлись, потому что Михаил Кирулари не поминал Папу Римского, став патриархом в 1043 году. Но он это делал не потому, что он так сам решил, а потому что это уже была традиция. Откуда она взялась, как она появилась, непонятно. Вот, в принципе, было три эпизода между в 2009 и 1043 годами, которые некоторые ученые и в России, и вообще не в России, а в мире знаний действующих, это прежде всего Алексей Бармин, считают, что они свидетельствуют тоже, а по крайней мере до 20-х годов, даже позже, что было все-таки общение.

У нас некоторая полемика, я считаю, что они ничего не доказывают, они об этом не свидетельствуют. Ну, кому интересно, читайте книжку Алексея Бармина. Про асхизму византийскую, такая толстенькая книжка. Она, можно сказать, хотя вышла в 2006 году примерно, она последнее слово науки по этим ранним периодам. И моя длиннющая рецензия на нее в византийском временнике, которая называется «На греко-латинском фронте». И там мы обмениваемся такими вот, в общем, мы с ним дружим, конечно. В некоторых случаях у нас такая небольшая полемика, действительно небольшая, потому что, конечно, ничего существенного за этими разногласиями нет. Как бы то ни было, получилось, что в 1043 году стал патриархом Михаил Кирулари. Пишется то через одну «л», то через две, то и то правильно. Это происходило в какой-то вот Санта-Барбарис. связанные с престолонаследием. Заканчивалась в каких-то конвульсиях Македонская династия.

Помните, мы говорили про Василия Македонянина, который там ее начал, потом Константин Погринародный, и так все это было довольно солидно. Но в первой половине XI века при жизни уже дочерей вот этого псевдоимператора Константина VIII, который умер, В 1928 году у него были старшая дочь Зоя и младшая Феодора. Они там царствовали то с какими-то мужчинами, то без. Один раз они какое-то короткое время царствовали вдвоем, потом Зоя умерла. В общем, под конец умерла Феодора, это уже был 1056 год. Да, она там тоже была. Зою отправили в монастырь в свое время, чтобы она не стала императрицей, не дай бог. Но при очередном перевороте ее сделали императрицей прямо из монастыря, монахиню поставили в императрицу, и патриарх Алексей Студит ее венчал. Алексей Студит – это он из студийских монахов. Такой, в принципе, был очень правильный патриарх.

При нем был студийский устав, который сохранился полностью только в переводе на славянский язык. Пентковский издал, но на греческом он не сохранился. Это как раз такой стандарт богослужения XI века, который перешел в Москву и сохранился. Это синтез традиций иерусалимских, точнее говоря. палестинских лавры Святого Саввы с Константинополем, который развивался с IX века, в студийском монастыре стал развивать до XI. Это Алексей Студит. Он в частности Феодору венчал. Но в конце концов Алексей Студит умер в 1943 году. После него как раз оказался Михаил Кириллари. Тоже был очень интересный человек сам по себе. О нем какие-то противоречивые сведения. Но, во всяком случае, он был таким придворным политиком, И в 1040 году он оказался замешанным, не знаю, насколько сильно, но точно что замешанным в заговоре против тогдашнего императора Михаила IV Пафлагона, который царствовал с 1334 по 1441.

И он скрылся от наказания. Кто-то там самоубился, чтобы скрыться от наказания, а он в монастырь пошел, стал монахом. И прошло некоторое время, и он стал патриархом. Вот такая карьера. Потом, а в то время, которое нас интересует, вот нас интересует, вы поняли, к чему я клоню, 1054 год, раскол между Римом и Константинополем, императором уже стал Константин IX Мономах. Он, кстати, в это время турбулентности, когда никто долго не правил, он правил довольно долго, Константин IX, с 42 по 55. Но, чтобы немножко дорассказать судьбу Михаила Кириллари, В общем, через некоторое время после Константина Мономаха, через пару лет, в 1057 году, стал императором Исаак Комнин. Тоже там были перевороты, в которых опять патриарх поучаствовал, уже в качестве патриарха привел его к власти. Человек был из рода Исаак Комнин, из рода Комнинов, но он не стал основателем династии Комнинов, которая потом больше столет продержалась.

Потому что Потому что в 1059 году, через два года, он думал, что заболел смертельно, постригся в монахе, чтобы умереть монахом, и выздоровел. И потом захотел вернуться на престол. А ему сказали, нет, дорогой, давай-ка ты пошел в монахи, вот там и сиди. В общем, его обратно не пустили, и в 1661 году он уже умер в качестве монаха. То есть династия Комнинов. вот с этого Исаака образовать не удалось. Но при этом в самое последнее время своего правления, вот незадолго до того, как заболеть, Исаак Камнин поссорился с Михаилом Кируларием, которому в какой-то степени был обязан престолом. Сам Михаил считал, что большой. И готовил уже собор против патриарха. Бывший друг патриарха, о котором мы скажем, Михаил Псел, составил длиннющую обвинительную речь, и там чуть не в колдовстве обвинял.

Ну, как вот так, по полной, чтобы вот все, что весь трэш, который так можно было выложить по тогдашним меркам против патриарха, все было вот. И так как патриарх отказался уйти просто по добру, по здорову, то вот собирался собор, и Исаак Комнин, в общем, уже призвал на собор. его доставили куда-то специально подальше от столицы, чтобы толпа не вмешалась. И патриарх умер вот так внезапно. И тогда Исаак Комнин снял с него все обвинения, похоронил с почестями как патриарха. И все показалось, что он вообще был прекрасный патриарх. Просто живые не такие хорошие патриархи бывают, как мертвые, что было лишний раз доказано. Вот такая была судьба у Михаила Кириллари, важнейшего деятеля нашей истории. Теперь, что же происходило в 54-м году?

Ну, несмотря на то, что вот церковного общения между Константинополем и латининами фактически не было, повторю, что мы хоть и не знаем, когда оно прекратилось, но фактически его не было, а политическое зато очень даже было. И были всякие общие дела с папским государством против норманов в Сицилии, в Италии. И там воевали, но, в общем, выскочило как-то так, что надо все-таки обсудить, что-то у нас нет общения. И в результате в Константинополь прибыла папская делегация во главе с кардиналом Гумбертом, который, вообще говоря, отличался как минимум двумя чертами. Он был одним из главных латинских богословов своей эпохи. Вот не то, что он только в этом конфликте проявился, нет. В самом римском патриархате шел конфликт относительно Евхаристии. Тема очень близка той, которая будет обсуждаться в Константинополе.

И именно там появился некий Беренгарий Равенский, который выступил с таким учением о Евхаристии, что более поздние историки его считают фактически протестантским. Ну, что это вот некоторые символы и так далее. Нужно было защищать реальное присутствие. И вот как-то на свой лад, мы немножко коснемся ниже, на какой именно лад, это вот Гомберт, в частности, стал как раз защищать, будучи его главным оппонентом. не закончилось на Гумберте, там всякие соборы были, появилось учение латинское о корпус мистикум, мистическое тело Христова, которое отличается от физического тела Христова, описанного в Евангелиях, и отличается от того, которое сидит у десной отца, которое вознеслось. Вот в Византии этого нет, замечаем, вот здесь важное отличие. И вот они стали, прислали В главе с Гомбертом делегацию, чтобы спорить, спорить, естественно, должен был не патриарх, а богослов. Главным богословом с византийской стороны был Никита Стефат.

Он уже пришел в возраст, мы о нем говорили, как об ученике Симеона Нового богослова. Но когда Симеон Новый богослов умер в 1022 году, Никите Стефату было 15 лет, а сейчас он уже постарше, и он уже был таким вот крупнейшим богословом. Византии. И в основном, чем он занимался, как всякий византийский богослов в это время? Он спорил с армянами. Потому что вот армяне — это бесконечная тема. И он написал серию трактатов против армян, которая вот недавно только была издана на греческом и на грузинском языках. Начиная с X века, также, значит, и в XI и XII, все наши тексты, когда мы их ищем, даже которые были написаны на греческом языке, они может быть, на греческом не так хорошо сохранились, надо смотреть всегда еще на трех языках. Вот это просто автоматом надо делать.

На грузинском, арабском, славянском. Вот это три главных языка, кроме после греческого, который самый главный, он вне конкуренции. А вот дальше идут три языка, на которых что-то сохраняется. Славянский, арабский с X века все, и славянский с X, фактически, века, может, конечно, с IX, но помню. Если верить мне, так может и с восьмого, но по сути с десятого. И арабский тоже с десятого, для мелькитов мы говорим. И грузинский тоже вот так массово с десятого. И там не всегда шло, там уже пошли переводы на грузинский не с арабского, а с греческого прямо массой пошли. Раньше они тоже были, но не так массово.

И вот были трактаты против армян Никиты Стефата. Один из этих трактатов против квасного хлеба, беспластного наоборот хлеба, пресновков армянских. который традиционно понимался, мы помним это еще с конца 6 века полемику, что армяне осмыслили свою старую традицию служить на опресноках в связи с юлианизмом, с авторитетизмом, с нетленностью, что вот нет этого тления, которое закваской обозначается. И именно с ними постоянно была полемика. А то, что в Риме были точно такие же опресноки, никакой полемики не было. То есть им можно, этим нельзя. Потому что мы помним, что литургия Литургия – это просто тоже некоторый язык, который выражает разные истины. Что можно словами сказать. Вот помните, например, мы говорили, что три ипостаси в Троице – это арианство или нет? С точки зрения Афанасии это было арианство, но потом в IV веке.

Но потом решили, что ладно, может быть и никейское православие тоже три ипостаси в Троице. А так-то, конечно, ипостась должна быть одна. Три лица, но одна ипостась. Нет. И к тому, что мало произносить слова, надо понимать, что они значат. Но такими же словами являются и литургические обычаи, в частности, бесквасный хлеб. И вот теперь, в ходе или в итоге, может быть, этой полемики, трактат, написанный против армян, вот именно про пресноке 1 из 4, был вытащен и сделан антилатинским, потому что против них тоже было это обращено. То есть вот теперь латинские пресноки, о которых, правда, еще Патриарх Фотий писал, что это плохо, что они неправильно понимают Христа. Но там это все замялось, как мы помним, а теперь это все наоборот, обострилось. И то, что об пресноках писал Фотий, вспомнили, то, что о Филиокве писал Фотий, тоже вспомнили.

Итак, такие же темы были затронуты в споре между Гумбертом и Никитой Стефатом в дискуссиях. Кстати, они, откуда мы знаем, какие были трактаты, остались. И с той, и с другой стороны. На греческом и на латинском языках все, ну, может, не все остались, но достаточно издано, и все вполне репрезентативно. Ну, вот, во-первых, о пресноке. Я даже скажу, что, во-первых, о пресноке, потому что, скорее, тогда это была тема важнее. Ну, может быть, все-таки надо сказать, что вторая тема филиоков, или, наоборот, первая тема филиоков. Это трудно сказать, как было именно тогда, потому что более очевидные расхождения были именно при обсуждении христологической темы. А преснок, я повторю, эта тема была не литургическая, а христологическая, потому что никто же не спорил, что раньше можно было служить на пресноках. И еще такая штука чин теплоты.

Что такое чин теплоты, вы, наверное, знаете, но вдруг кто-то не знает, скажу все-таки, что это второе разбавление евхаристической крови. Вот первое разбавление, это когда еще проскомедия, служится там какая-то небольшая примесь холодной воды, чтобы была кровь и вода. И это в таком малом объеме, что она не чувствуется, что она есть или нет в чаше, эта вода. Но она присутствует. Это во время проскомедии. Но потом, это в том числе и у латинин было. Это всегда. Это холодное все остается. И вода холодная, и вино холодное. А потом перед самым причастием вливают. Чашу горячей воды. Это византийские обычаи, которые могло не быть у латинина. Не было в XI веке. А зачем еще вода? Для того, чтобы служить на неразбавленном, кровь и вода это не нужно. Это уже было.

Вообще исторически это просто потому, что на Ближнем Востоке вино пили разбавленным и разбавляли его старей горячей водой, чем холодной, чтобы получался напиток теплый. Не очень горячие. А разбавляют, значит, чтобы было тёплое, надо разбавить очень горячее, а будет тёплое в среднем. И это же перешло на причасть. Этот авт исследовал, то есть здесь никакого тоже особого подоплёки не было, просто вот вино так вот в чистом виде употреблять, ну, как-то стрёмно. Потому что это же было и греческое вино, а не грузинское, которое, наоборот, разбавляет стрёмно. А греческие, они такие тягучие вина, и они не предназначены для того, чтобы их пить в чистом виде. Это некоторого рода винный сироп. И вот в чем различие оказалось здесь христологическое в чинах, в которых спорили о хлебах за квасном или о пресноках и о теплоте.

скажется того, что легче понять, все-таки из-за теплоты. Никита Стефат его толкует, как потом в некоторых толкованиях литургии, что это знаменует присутствие Святого Духа в мертвом теле Христа. Потому что, когда жертву приносится, его же убивают жертву, и получается, что причащаются за кланного агнца, а не которые бегают и прыгают. И получается, что по ходу литургии мы приобщаемся мертвого тела. Но если бы оно на самом деле было мертвым, как же оно может быть животворящим и давать жизнь? А вот, потому что Дух Святой его не оставляет. В этом смысле оно и нетленно. И вот это особенно подчеркивается чином теплоты. И вот здесь такой резкий ответ Гомберта, что это неправильно, что тело оставлено. Тело Христового в огробе оставлено Божеством. Помните, мы говорили, что в V веке уже у латинян были такие взгляды.

Скажем, великий папа римский Лев Великий в V веке прямо специально учил иначе, но он потому и учил иначе, что были те, кто уже учил так. И это в V веке. А вот теперь это проявилось и в споре. И потом кульминационный момент спора об опресноках между Гумбертом и Стефатом, вот именно тот этап спора, что И Стефат говорит, что опресноки, они особенный хлеб, а не обычный. А обычный хлеб это квасной. А почему нужен обычный хлеб? Потому что он знаменует плоть Христову, а она обычная плоть, такая же, как у нас. То есть Христос единосущен нам, и поэтому у нас используется для Евхаристии обычный хлеб, а не какой-то специальный. Значит, Гумберт отвечает. Ну, понятно, что здесь можно было бы договориться о символизме, это бы точно никто бы не спорил.

Но Гумберт отвечает, что хлеба Евхаристия единосущны сами себе, и не должно быть единосущее тело Евхаристии нам. Это вот очень странно звучит. То есть это звучит, во всяком случае, как отказ от какого-то важного православного догмата, так это поняли в Византии. Но если мы посмотрим в латинском контексте, то мы поймем, что там имелось в виду. Что тело Христово в Евхаристии – это некоторая вообще особая субстанция. И потом появится, тогда еще не было, слово «пресуществление». Вы его слышали, наверное, такое слово, да? Пресуществление святых даров. Это церковно-славянская калька с греческого «метусиосис». «Метусиосис» – это тоже ненормальное греческое слово, а калька. с латинского термина «transsubstantiation». И это значит, что одна сущность перешла в другую сущность. Но сущность хлеба и вина Согласно этой редакции, мы помним, что в Византии не считалось, что сущность хлеба и вина должна исчезать при Евхаристии.

Но это, в конце концов, неважно. Не нравится вам, пусть считайте, что она исчезает. Она перешла в сущность тела Христова. Вот Кескиусе сразу вопрос. Вот с точки зрения византийцев. Что это у тела Христова есть особая сущность? Да, интересно. И какая же? То есть это значит, получается, мы знаем, что есть, как бы вот из догматики византийской, что есть во Христе две сущности, а не одна. Начнем с этого. Одной сущности Христа у монофизитов есть, а вот у клопидонитов все-таки две сущности, а не одна. И две сущности обычные человеческие, которые единосущны нам, вот, собственно, что Никита Стефатов объясняет Гомберту, и другая сущность троица, божественная сущность, сущность троица. Вот и все, должно быть две сущности, а не одна. А сущности тела Христова, которые отдельные, которые не единосущны нам.

и в то же время не единосущность Святой Троицы, это уже ересь какая-то. Ну вот это и сказал Никита Стефан Гумберту. Привет. Ну и потом еще добавилось с чином теплоты, потому что они начали вот с этих соприсноков, а потом продолжили прочин теплоты. Оказалось, что латиняне не верят, что в теле Христовом по смерти был Святой Дух, что это неразвоплощенное тело. Ну, нехорошо вышло-то ведь. И теперь добавим, как смотрели на Филиопову в то время. О Филиопове вообще мы сегодня будем стараться ничего не говорить. Сейчас скажу немного, дальше мы будем старательно делать вид, что об этом не спорили в тот период, который нас сегодня интересует. На самом деле спорили. И мы будем подробно это рассматривать просто в следующий раз. Но это настолько важная и большая тема, что дабы не профанировать, я просто ее сейчас обозначу.

Но все-таки Вот что было со стороны, еще со времен Фотия тянулось, Никита Стефат это просто повторил, что тут тоже получается, что два Христа, потому что если мы видим, что Христос получает Святой Дух, Дух от Отца исходя и в Сыне почивая, и вот Богоявление, имеется в виду крещение на Иордане, это вот показывает внешним образом. и это не отрицают латинине, то как же он еще и подает? Значит, получается, что один подает, а другой получает два Христа, два сына. Это вот логика Фотия, которая здесь. Причем это, понимаете, так-то это может какая-то эквилибристика, но когда у вас на самом деле какое-то тело Христово появляется отдельное, ну, это что называется опаньки. И вот Сделал ли такой вывод, сформулировал ли его Никита Стефан, неизвестно, но его точно сформулировал Михаил Кирулари, который принимал уже окончательное решение по итогам переговоров, потому что богословы – это эксперты между собой, что-то такое, но не правительство.

А правительство – это уже Михаил Кирулари. Ну, Гомберт тоже не правительство, он дипломат, но Рим потом это подтвердил. Ну, Гомберт положил анафему на престол Святой Софии. С виду сказать, что было, конечно, не очень с его стороны любезно, что еще приперся, храм положил. Он считал, что это его храм результирован. Да. А Михаил Кириллари тоже ответил анафемой. И в чем суть этой анафемы была? Как он это объяснял? Он написал сразу же письмо патриарху антиохийскому Петру. И ответ Петра тоже сохранился. И там он пишет, что Вот основное, там вот разные там стоят неправда, но вот основное, что они возобновили схизму Папы Вигилия, который фактически такое крипто-нестрианство протащил, он объясняет, на шестом Вселенском соборе. Ему Петр отвечает, Вигилия был на пятом соборе, а не на шестом. Что за шестой собор?

Да ему, конечно, все эти различия, даже о пресноке с латининами, это все. Конечно, может, там и плохо, что у них такое вот все есть, но это все можно терпеть, вот только филиок вытерпеть нельзя, да, вот это вот ужасно. Но здесь вот давайте еще поговорим, что, может, они откажутся от этого, как в свое время отказались. Такой пример, очень миролюбивое письмо, но в то же время все-таки все, включая даже этого Петра Антиохийского, но Александрийского де-факто не было, патриарха де-юре был. И иерусалимский патриарх все присоединились к Михаилу Кириллари, к этой анафеме. Вот так вот произошел этот раскол. Дальше он тоже казался обратимым. Знаете, пока все далеко не разъехалось, это все еще казалось обратимым. Но, тем не менее, вот он произошел. То есть трещина пошла.

Теоретически можно себе представить, что патриархи, другие сказали, что не, мы так не будем, это мы не поддержим, мы на стороне Рима, например, Рим прав. Нет, они сказали, что Господинополь прав. Просто вот много оговорок выставил Петр Антиохийский. оговорки оговорками, а результат результатом. Теперь еще такой вот пикантный момент относится тоже к нашему немножко спору с Лешей Борбиным. Есть многие историографы позднейшие, воспроизвели тот рассказ о событиях, который потом рассказали уже там у себя эти Гумберты, вот их делегация, что он Там, что они потом задружились с Никитой Стефатом, он очень пожалел, что он писал всякую ерунду против латинин, и он сжег свои сочинения. И вот этим рассказом просто верит Алексей Боробин как исторический, но не один такой, который им верит. Я сейчас посмотрел православную энциклопедию статьи Кузенкова, и там тоже эта версия.

Но это вот просто люди, которые никогда не вели переговоров, особенно по церковным делам. Вот они просто кабинетный такой взгляд. делегация рассказывает свою версию событий, в которой они всегда всех победили. Там просто не бывает других рассказов. И, конечно, на самом деле, то, что ничего такого быть не могло, на мой взгляд, совершенно убедительно доказывается тем, что Никита Стефат был жив и активен какое-то время после 1954 года. и даже весьма авторитетен под своими трудами о Семене Новом богослове, как аскетический писатель. Он вообще замечательный такой богослов был сам по себе. Очень советую его читать. И даже сейчас скажу, какую особенную книжку советую прочитать. Но он никогда от этого не отказывался. Это все распространялось под его патронажем, так сказать. Поэтому, конечно, Они немножко сделали, так сказать, хорошую позу при плохой игре.

Почему 6-й Вселенский собор вы поняли или нет? Потому что когда-то давно у нас была лекция, с которой я об этом говорил. На самом деле нам понятно удивление Петра Антиохийского тем, что Михаил Кириллари не знает церковной истории, перепутал собор. На самом деле он ничего не перепутал. Потому что он исходил из византийского счета, где шестым вселенским собором был как раз тот, который пятым для Петра, а пятым был собор 536 года против севера антиохийского. И более того, в 1112 году, в следующий раз серьезное такое, но очень большое представительное собеседование Латинин с С византийцами произошло только в 1112 году. Видите, больше 50 лет прошло, но меньше 60. Тоже в Константинополе. И там было 12 ведущих богословов примерно. Примерно, я говорю, потому что кого там кем считать, здесь тонкости какие-то есть.

Примерно вот так, с византийской стороны. И, может быть, самый яркий богослов Никита Сеид в 1112 году написал ту же самую версию. То есть это значит, у них было совершенно вот с 54 по 1112 год это держалось, что латини не виноваты в том, что они обновили вот эту схизму Папы Вигилия, то есть криптонистерианство. Помним же, что там Папа Вигилий-то не хотел признать. Односубъектность Христа, что только в феории различаются два естества, термин монофизический, но правильный с точки зрения Пятого Вселенского Собора, но не с точки зрения Папы Вигилия. который, когда ему выкрутили руки, все признал. Но потом у него был в Италии домашний раскол до 698 года. С 554. Так неплохо. Это вот там аквилея была всякая. Мы об этом рассказывали в свое время. Немножко так напоминаю. То есть там это, конечно, держалось.

Что вот односубъектность. Что именно Бог пострадал во плоти. Да, чем? Божество не пострадало. Но Бог-то пострадал. во плоти. То есть мы, говорили византийцы, отличаемся от монофизитов, что мы не приписываем божественные сущности страдания, но Богу, Сыну Божию, ипостаси Троице, мы, как и монофизиты, страдания приписываем. А вот эти не хотели. Но пришлось. Но вот соскочили. И, собственно, то, что они с этого соскакивают, это было еще при Фотии. И в Мистагогии об этом как раз достаточно. Помните, там про помазание Христа, вот это все подробности. И это сейчас все оживилось. И помимо традиционного уже с времен Фотия вот этой триадологической полемики, которая имела христологический смысл, это перешло непосредственно в христологию, потому что при Фотии, когда спорили об опресноках, там так вот эксплицированно подробно не было, а теплоте вообще вроде бы не спорили.

Вот такая возникла ситуация. Но чтобы завершить рассказ про Никиту Стефата, Все-таки надо завершить про него рассказ. Сейчас перевел Дианисий Шленов, кажется, всего Никита Стефата на русский язык. Ну и, говорит он, на французский хорошо переведен, на греческий. Особенно важен его трактат о иерархии. Он важен не в связи с теми богословскими дискуссиями, о которых мы упоминали сегодня и в прошлый раз, а в связи с теми, С вообще представлением о том, как устроена церковь, о том, что есть истинное священство. Я немножко об этом трактате упоминал, наверное, в лекции про Максима Исповедника. Про то, что настоящее новозаветное священство – это святость. Это не то, которое рукополагает. Это как раз ветхозаветное. Почему, например, женское священство невозможно? Потому что ветхий завет. Потому что то священство, в которое рукополагают священников, епископов и так далее – это святость.

Это ветхозаветный институт, который нужен. А новое заветное священство как таковое – это личная святость. И там, пожалуйста, ты можешь быть кем хочешь, хоть ребенком, не говоря о том, что женщиной. Никаких проблем. Только вот одна проблема. Вот это, я думаю, и у Никиты Стефата это настолько развернуто, как ни у кого другого. То есть он, видимо, понимал, Ну, еще, конечно, в связи с Семеном Новым Богословом, который все время тоже на этом настаивал, защищая вот его учения, все равно оставаясь в меньшинстве, хотя память Семена Нового Богослова как-то так базово защитить удалось, но она представляла некоторое меньшинство такое в церкви. И вот Никита так вот спорил. То есть очень советую Никиту Стефата как важного богослова, даже не в связи с дискуссиями, хотя они тоже очень важны. Ну, ладно, теперь.

Вот видите, получается, что теперь уже не спор, вот что подытожим, не с франками какими-то, а уже с Римом. Потому что Рим к этому времени уже полностью подчинен франкам. И нет никакой разницы между тем францским богословием и римским. Кстати, когда спорили, даже в 54 году непонятно, что там имели в виду филиоку от двух источников или от одного. В 1112-м вот эта франкская формула, что отец и сын – это два разных источника для Святого Духа, которая потом была у латинин запрещена, как неправильно. Она еще, видимо, была актуальна, потому что византийцы с ней спорят. Что дальше происходило в жизни в такой византийской? Произошло одно из самых вообще неприятных событий мировой истории. в 1071 году. Ну, с точки зрения, так сказать, христианских, самые неприятные. Битва при Монцекерте. Ну, с востока надвигались тюрки-сельджуки.

Это вот не османы, которые потом взяли Константинополь, а сельджуки. Османы потом сами с сельджуками воевали. То есть это другой тюркский народ. Ну, и, конечно, все равно называли турки. Турки-тюрки в средневековых языках, это никак не различить эти слова. С ними так понемножку воевали с переменным успехом разные византийские императоры 11 века. И, наконец, Роман Диоген, который был императором 68 года, это все 11 век, 1068 года, он решил дать большое сражение. Причем там даже скорее его армия преобладала, количество она точно преобладала. Но вот как-то все сложилось очень неудачно. Даже не столько это внешние обстоятельства были, сколько, может быть, там и разлад между военачальниками. Там один из его главных военачальников был его главным конкурентом за императорский престол. В общем, кончилось все. Битва при Монсекерте, это был ужасный разгром византийской армии. И территориальные потери очень большие.

Монсекерт, чтобы вы знали, так сказать, это Примерно центр Византийской Армении. Это южнее Карина, вот Феодосиополя, и севернее озера Ван, и севернее Майферката. Вот Майферката-то как Армения или Сирия? Ну, и так, и так можно сказать. Но с точки зрения административного деления, это скорее Армения, это Византийская. В общем, там такой городок, битый при Монсекерте, 1071 год. Ну, в общем, это кошмар. Разбили армию, и император Роман Диоген попал в плен. То есть это вообще, конечно, кошмар совсем. То есть лучше бы его убили, чем он в плен попал. Причем в Стантинополь действительно дошли слухи, что его убили. И там быстро сделали императором его пасынка Михаила VII Дуку, который был таким еще несколько малолетним, толком он не занимался. Он не малолетний был, он такой юноша, не занимался делами управления.

Вот в 71-м году он стал императором, в 78-м его скинут путем переворота. Там все время перевороты, но перевороты все-таки гуманные. Его раз и в монастырь, а из монастыря он потом станет митрополитом Эфесовым. То есть такая вот карьера странная. Бывший император, ныне митрополит. А Роман Диоген всего неделю пробыл в плену. Там его, конечно, унизили. Вы помните, со времен Шапурова Первого такого не было, чтобы попал римский император. То есть при христианских императорах этого не было. Попал в плен каким-то там неверным. Договорились об очень большом выкупе, причем торговались. В результате там скинул сумму этот эмир и согласился на рассрочку. В общем, его отдали. Но когда он вернулся в столицу, он как бы уже был не очень к месту. Тем более, зачем такого императора брать? И, в общем, кончилось.

Ему тут, наверное, надо было проситься в монастырь, он как-то не догадался. В результате его ослепили, и он умер от раны вскоре. То есть он в том же 1971 году и умер, вот именно как-то он не вылечился. Видимо, его ослепили еще таким дедовским методом, то есть действительно уничтожили сами глаза, и там такие раны, которые уже в это время ослепляли другими методами, я говорил, которые более гуманным, если можно так сказать. Но это вот, что у нас происходило в большой истории. Уходим теперь в нашу малую историю церковную. Там происходили глубочайшие изменения, которые мы сейчас потихоньку начинаем узнавать через издание текстов. И я бы не сказал, что мы еще начали хорошо оценивать. Именно в XI веке то, что мы сейчас говорили про латини, это периферия. Ей никто особо не интересовался.

Понимаете, когда тут эти турки лезут, действительно, сельджуки. Но вот это проблема. А когда какие-то там латини, которые в Италии что-то потеряем теперь. Ну, потеряли действительно после этих неудач с Римом. Но вообще тут не до Италии. Тут тоже Эфес потеряли сельджуками тогда. Кстати, город Эфес. Сейчас это просто археологический памятник. Там нет города, а есть только огромный музей под открытым небом. Но рядом город есть. Знаете, как он называется? Сельджук. Новый турецкий город. Если хочется надолго приехать в Эфес, то надо остановиться в гостинице в этом городе Сельджук. Обычно туристы возят в Эфес на несколько часов, но если хочется так всерьез, то вот Сельджук. Вот такие дела. А что там делали на самом деле? На самом деле там происходили глубочайшие изменения.

То, что они могли начаться, это можно было почувствовать еще в районе тысячного года, когда там вот с одной стороны был Симеон Новый Богослов, который в дикой конфронтации с мейнстримом, который представлял, скажем, Симеон Метафраст, Никифор Уран. А вот если мы переходим теперь уже в середину 11 века, то там вот такой очень своеобразный человек, является интеллектуальным лидером, самым большим для своей эпохи, Михаил Псел. Я его уже упомянул немножко. В частности, он был то другом Михаила Кириллари, то потом написал на него такое прямо обвинительное заключение, которое не понадобилось, а взорот уже ушло. Но потом он и какой-то еще похвалу ему написал. Он такой был в этом смысле флюгер. Он тоже там в 50-е годы В кружке всякой знати неудачные были интриги, но он при этом лучше всех сохранился. Там, собственно, ценой того, что стал монахом.

Но монахом он стал очень условным, вернулся в столицу, стал опять во всем вращаться, будучи уже монахом. У него был кружок учеников, где учили как бы непонятно чему, а потом стало понятно чему. Вот мы как раз об этом должны будем поговорить. И, в общем, на человека он такой, по-моему, чрезвычайно малоприятный. Вот интересно, что в изучении его личности лидировала русская школа византинистики. Сначала до революции безобразов, а в советское время Любарский, покойный византинист, он хороший очень византинист, его книжка Михаил Псел, которая была вышла в 78-м году и потом в 2001-м была переизнана вместе с Нигой Безобразовым под одной обложкой, это действительно вот лучшая биография. Но она такая биография, которая интеллектуальной истории не касается, вот Любарский ее не знал, тем более Безобразов. Ну и вообще ее мало кто знал.

Ну что-то там, конечно, касается, вот именно касается, но полноценной такой интеллектуальной истории Михаила Пселла еще нет. Христологического его взгляда писал я в статье 2008 года опубликованной. Последняя статья, которую написал на французском. И зря. Надо было на английском его тоже писать. В общем, будете писать статьи, не пишите на французском. И на немецком тоже не пишите. Пишите только на английском. Ну, на русском это, если вы хотите, просто чтобы никто не прочитал специальные такие статьи, тогда пишите на русском. Да. Вот. Ну, просто. При мне прямо вот менялась эта среда, на каком языке можно написать статью, чтобы ее прочитали. Но при вас она уже изменилась, не повторяйте ошибок прошлого поколения. Хотя, конечно, по-французски ты пишешь как культурный человек, по-английски ты пишешь как жил, потому что языка английских лордов ты сам не понимаешь даже пассивно, так вот настоящее, а пишешь так бум-бум-бум.

В общем, да, извините, это было отступление. Что было? Кто из учеников? Из учеников этого пселла особенно прославился Иоанн Итал. Итал – это его происхождение из Италии. Потому что он вел себя менее осторожно, и в отличие от пселла, который ушел от всех осуждений, его никто ни за что не осудил, в смысле церковным. принимал к этому меры, конечно. А вот Иоанн Натал, да, таки прогремел. В 76-м и 77-м году было два подряд собора против него, но там продекаялся, чтобы его лично не осуждали. И окончательно собор 1082 года. Причем, по крайней мере, до первых соборов Михаил Пселл дожил. Вот его рождение Михаила Пселла известен в 1018-й. А когда он умер, непонятно, но вот не раньше 78-го года, может быть, тогда вот и умер. А некоторые любарские считали, что он в 90-х дожил.

Может и дожил. Дальше еще был ученик Италии. Некоторый монах Нил, тоже из Италии, он приехал. Нил Калаврийский, который тоже был осужден собором. И тут еще интересный источник у нас появляется. Это синодик в неделю православия. Помните, мы говорили, что его придумали после торжества православия в 843 году. Всякие были вечные памяти и анафематизм, и всякие тексты о восстановлении святых икон. Анафематизм и иконоборство. Вот это вот до середины 11-го года так все и достояло. И в грузинском редакции так и осталось. А в редакции Константинопольского патриархата на греческом, славянском, я думаю, что арабском никто не изучал в языках, это и менялось. И там стали добавлять новые анафематизмы. Про латин не добавили, потому что это как-то не затрагивало именно свои внутренние. Как раз вот против Иоанна и Тала там начались. Вот синодик в неделю православия стал расти.

Вот у него, но в грузинской версии не стал. Грузинская у нас она с 847 года примерно остается. А вот в этих греческой и славянской стал. Там появились, вы знаете такой синодик в неделю православия? То, что в синод православия читается раз в году, в неделю. Ну, при Екатерине отменили в России. Там вместо этого была история, вы, может быть, знаете, какая. Может быть, кого-то осуждали, кого не хотелось Екатерине осуждать по политическим причинам? Я никого самого осудил. Арсений Ростовский в 1764 году, как раз после опубликования указа Екатерины о приватизации, о том, что государство отнимает земли, от монастырей, от церквей. Он ее не упомянул по имени, но тех, кто посягает на землю, так вставил. После этого Арсений Мацеевич, интерполит Ростовский, был лишен всего. Он стал лично врагом Екатерины. Андрей Враль в Ревель заключили в бастионе в какой-то крепости.

И там вот он и умер. Ну, вот Екатерина была права, но он как бы тоже был по-своему прав. Он же не мог понять. Надо было как-то мягче. Ну, может, не зложить его надо было, но вот считать его государственным преступником, так вот лично на него взъесться. Она вообще-то умная женщина была. Она многих своих вот таких личных недругов прощала. И точно она считала, что надо прощать. Но как-то здесь не простила, вопреки себе. Не знаю. Но после этого был запрещен еще за одной синодик неделю православия. Вместо него такую финтифлюшку с политическими анафемами вставили, там, про Пугачева, про Мазепу. И это отменил уже собор 17-18-го года, что политические анафемы недействительны. Ну, естественно, что хоть бы он и не отменил, они все равно были бы недействительны.

Я не говорю, что Пугачев получил спасение души, я про это ничего не знаю, но то, что анафему ему выносить было нельзя, это точно. Тем более Мазепе, который такой был благочестивый, много еще хорошего церковного сделал. А потом в советское время было запрещено произносить любые анафемы в московской патриархии. Сейчас то во что гораздо. У нас считается полностью синодик византийский, практически занимает это час. такое чтение, только одного синодика. Да, и вот это становится нашим важным источником, поэтому мы сейчас о нем будем говорить. Но какая подкладка всего этого была? Да, еще я сказал, что учеником Иоанна Итала был Евстратий Никейский, который мы упоминали в связи с тем, что он спорил и тоже неправое учение, вдвигался Львов Халкидонским об иконах. Помните, был такой спор об иконах? вот уже в 1086-90-е годы.

Лев Калкидонский, который считал, что сакральным является сам уже металл, чаш, скажем, и вообще материалы иконы. И против него был Дистратий Никейский, который тоже потом спалился, вот мы об этой части немножко скажем, то он был учеником Иоанна Итала. И Иоанна Итала был свой круг учеников. И вот в чем здесь была главная причина? В том, что По крайней мере, Псел, то ли он сам, то ли он, может, кому-то следовал, это тоже науке неизвестно сейчас. Они решили, что Прокл, тот самый неоплатоник, с которым столько сходства у Дионисия Реопагита. Сейчас мы знаем, что Дионисий Реопагит специально использовал Прокл, этот автор, который писал под именем Дионисия Реопагит, чтобы повернуть в другую сторону. А вот они наоборот, что Прокл молодец. И вот была такая мода на прокло, она причем потом усиливалась, и в середине уже XII века некий юноша даже прыгнул со скалы, чтобы принести себя в жертву Посейдон.

То есть уже такое совсем язычество было, это уже совсем был скандал. Но, в общем, начиналось это еще в середине XI века. И у них появилась такая ересь Писетеситов, которую, на самом деле, я вот доказываю, что она была полностью представлена у Михаила Псела. Но Михаил Псел не спалился, это все было в эзотерическом каком-то узком кругу, а спалился с ней Иоанн Итал и потом этот монах Нил Калаврийский. Вот я чувствую, что надо объяснять очень коротко и понятно, в чем это было, и поэтому я не буду, кто хочет вникнуть, читать это мою статью на французском, а суть такая. Вот помните, что главное понятие в византийской христологии, которая была сформулирована Максимом Исповедником в 7 веке, что есть ипостасное единство. Что вот в ипостасе, что чем отличается обожжение людей, спасающихся, от того, что во Христе.

С тем, что это разные ипостаси. Там одинаково два естества соединяются, две природы, божественно-человеческая, которые только через свои энергии могут соединиться, потому что иначе это просто получится, что одна и та же. Что-то либо только человечество, либо только божество. Либо монофизическая единая природа, что тоже не активно. Вот они остаются две, но они соединяются либо в апостасе сына, это христология, либо в апостасе Пети или Маши, это учение о спасении, о обожении. Обожение и спасение – это одно и то же. Спасение, которое не обожение, не бывает. По Дионисию Реупагитовичу, ну и по всем остальным отцам, включая Максима Исповедника. Вот здесь нет понятия ипостасного единства. Вместо этого только такая ложная альтернатива. Либо фиси, фюсей пишется, естеством, природой. Это творительный падеж, дательный падеж к греческому. Либо феси, положением. Положением это значит по благодати.

Но, понимаете, по природе и по благодати это, конечно, традиционное развлечение, но оно не дает нам понимания того, что такое воплощение Божие. Потому что надо сказать, что там Бог по природе в ипостаси. Вот здесь ипостась исключается из этого рассмотрения. Понимаете? И псыл прямо Так вот и писал, что вот он толкует слова Григория Богослова, чтобы я стал Богом, как он стал человеком. Вот помните этот Антон Клантон, то есть насколько настолько, то сутан осан. Помните, говорили про обожжение, что там что согласно выражению Григория Богослова, которое надо понимать буквально, и Максим Исповедник очень настаивал и подробно объяснял, что это значит понимать буквально, что насколько Бог стал человеком во Христе, настолько я стану, ну, то есть кто спасается христианской жизнью, станет Богом. То есть совершенно-совершенно. Насколько-настолько.

Вот Псел толкует эти же слова, что стать в этой фразе не относятся к индивидуальному человеку, потому что невозможно одному конкретному человеку, какому-то антропостенос, быть способным стать Богом в таком степени, в какой Бог стал человеком. То есть он прямо отрицает буквальный смысл напрямую. Потому что Бог стал человеком и по естеству, и по сущности. Ну, сущностиство – это синоним в данном случае. Но чувствуете, что здесь уже не так. Потому что он не стал по сущности человеком. Сущность-то осталась. А он говорит, что стал. Но человек, даже если он достигает высшей степени добродетеля, будет называться Богом только в переносном смысле. Вот почему я удивляюсь. что Максим Философ, сейчас он всё время называют Максим Философ, никогда не благослов, это Максим Исповедник, когда его спросили об этой самой фразе, вот этого вамбикла, ответил небрежно тому, кто задал вопрос, говоря, будто это именно то самое, что мы сейчас опровергаем.

Ну что он опровергает, что буквальный смысл. А Максим ответил, то есть, видите, это спор уже о наследии Максима. И мы знаем, причем благодаря тому, что в Италии сохранилась рукопись 11 века Максима Исповедника на греческом языке, там схолия, против Иоанна Итала, смотри, Иоанна Итал, против Евстратия Никейского, против Нила, смотри, Нили. Потому что вот у них, смотрите, получается, что отрицается буквальный смысл обожжения. И причем это делается сознательно с отрицанием Максима Исповедника, Максима Философа. Я его несколько раз сошел в сочинениях, но эти сочинения были изданы впервые в 1989 году. До этого никто не читал. Когда их издали, их тоже никто не читал, но филологию не в счет. Первых я прочитал, я уже не верю. Вот так, понимаете. Ну, я, конечно, пытался читать раньше, потому что мне трудно было поверить долгое время, что он прямо вот настолько, что.

Максим Исповедник не был таким официальным богословом, его же Шестой Вселенский Собор, вы знаете, не одобрил и ничего не назвал. Культ Максима был, конечно, в Палестине большой, а в Константинополе его не было, можно было побороться. И вот, в принципе, за отрицание Максима Исповедника, Максима Философа, как он его называет, ничего особенно ожидать было нельзя. А вот, значит, что он здесь делает еще раз? не рассматривает вообще значение ипостаси, а говорит, что вот тот по природе стал человеком, оставаясь по природе Богом, как это вообще, что это, почему это. Ну, тут разные подробности, которые мы вообще не будем входить в нашем курсе, но в моей статье они есть. А, соответственно, буквальный смысл мы отрицаем. Вы понимаете, это не шутки, это очень много и значимо. Это писалось, неизвестно, когда это писалось, но это записки, которые остались от этих занятий Кружка.

Они только в своем кругу распространялись, не широко. Но потом это вышло на споры с Иоанном Италом. Ну и отчасти с Львом Халкидонским. С Иоанном Италом и Нилом особенно, да. Про Нила там тоже есть свои источники, поэтому кому будет вдруг интересно, можете посмотреть это статье мое. А теперь, как подошел особенно итоговый собор 1882 года, перед которым Иоанн Итал лично покаялся, поэтому его лично никто не осуждал, не анафематствовал, не отлучал. Но это учение Иоанна Итала, как он его сформулировал? Только самое главное, потому что это имеет значение гораздо шире, чем Иоанн Итал. Это вообще отношение византийского православия с эллинской философией. Нельзя сказать, что собор 1882 года, внеся свои анафемасты не в синодик в неделю православия, я буду синодик цитировать, но это собор 1882 года внес, что он что-то такое выдумал новое, но он это сделал такими церковными законами, что вот никто не мог отвертеться, что этого не слышал, не знаю.

И я буду в нашем современном литургическом переводе на церковнославянский цитировать, что так как-то все-таки лучше, да. Ну, прежде всего это осуждение разных эллинских учений, на фоне которого все это стало возможным. Начинается причем с переселения душ. Как бы так нормально, так вот переселение душ, они там, ребята, веровали. предизбирающим безумную внешних философов благолемую премудрость, то есть те, кто выбирает, предпочитают безумную премудрость оксимарон, внешних философов, внешних это значит не христианских, и наставником их последующим, и переодушевление душ человеческих. Или, якоподобно бессловесным животным, сие погибают и не во что же вменяются приемлющим. То есть то, что души человеческие могут из одного тела в другое переходить, от одного человека в другом, или что они могут как бессловесные животные просто исчезать. То есть те, кто приемлют эти учения. И сего ради вся извещающая.

Вся извещающая воскресение и суд, и конечное воздаяние отметающим. То есть все, что говорится о воскресении, о суде и о конечном воздаянии, которое требует именно, чтобы у одного была одна душа, и чтобы она была бессмертной, отметающим. Ну что ему? Дальше слово, естественно, анафема. И три удара архиерейским посохом в округ. Скажет, да, анафема? И там кор поет анафема, анафема, анафема. Вот так, да? Это вот первый тезис против Анны и Тау. То есть кто не верует, То есть кто верит в метампсихоз, переселение душ, или же кто считает, что души просто могут исчезать бесследно. Второе – нетварность материи и платоновские идеи. Вот важнейшее отличие языческих учений всевозможных от христианских заключается в том, что Бог творец только форм, а некая первоматерия была вечна. И какие-то вот еще идеи придумываются. Итак, дальше.

Вещество безначально, и идеи, со безначальной быти, со деятелю всех и Богу учащим, и, як бы небо и земля и прочее от созданий, пресносущно суть, и безначально, и пребывают непременно, то есть не изменяясь, и сего ради протива законополагают рекшему, небо и земля приедет, словеса же мои не приедут, и от земли щегласующим и божественную клятву То есть, говорящим пустую, че голосующим земная от земли. И божественную клятву, то есть проклятие, на своей главе навлекающим. Анафема. И специально про платоновские идеи. Платоновские идеи, напоминаю, что это такое, это некие универсалии, пребывающие до того, как вещи появились еще. Вот это учение, оно под анафемой. Под какой? претворяющим по своим и иным басненным, то есть мифологическим, вымыслом наше создание и платонические идеи, яко истинное приемлющее, то есть те, кто верит, что учение Платона об идеях истинное, и глаголящим, яко самосущное вещество от идей изображается, то есть что вещество само по себе, вот есть некая первоматерия, которая самосущная сама по себе, и идеями она принимает форму от идей.

То есть, ну, платоновские представления. И явно отмечущим самовластие Содителя, то есть, вот, свободу Содителя, Творца создавать то, что Он хочет, от несущего в бытие, приведшего вся, яко творит всем начало и конец, положившего властительский и владыческий, то есть, который все сотворил из ничего, и начало и конец всем созданием, как имеющий власть и владыка, положил. Тем самым, кто принимает платонские идеи, те этого отмечутся. Анафема. И еще вот в этой же серии еще два анафема. Я не совсем все ассоциирую, но это важно. Ты понимаешь, где проходит демаркационная линия между азиатским православием и всякой языческой философией. А то, скажем, читаешь русских религиозных философов, можно подумать, что Платон чуть ли не православный. Ну вот извините, думать можно все что угодно, но вот есть и анафема, да. Вот превозношение языческих мудрецов над христианами осуждается. Это уже в XI веке было важно, представляете, как стало в начале XX века. Глаголищем, як эллинские мудрецы и первые от ересеначальников, от святых седьмых вселенских соборов и от всех православия просиявших отец.

То есть те православные люди, которые там в чём-то и прегрешили, не святые, а такие вот неидеальные. с точки зрения православной, не идеальны. Но что вот лучше их тех, кто были вот этими мудрецами, которые совсем были не православными, кто вот так предпочитает, вот само это предпочтение означает, что ты себя от церкви отлучаешь. Анафема – это значит, что церковь констатирует, что такой-то человек, который обладает сформулированными в анафематизме признаками, себя от церкви отлучает. Ну и еще отрицается анафематство тех, кто принципиально не верит в чудеса вообще. То есть в конкретное чудо любое можно не верить, это понятно. Это всякие там жулики бывают или ошибки, или что-то вот нам показалось, что оно не имеет естественных причин, на самом деле их имеет. Это вообще тут не рассматривается за скобками, а вот в принципе могут быть чудеса или нет. Еще один анафематизм. «Верую чистую и простую, и вседушным сердцем спаса нашего и Бога, и причистое владычица нашей Богородицы, и прочих святых придивная чудеса неприемлющим, верую чистую и простую, но покушающимся доказательства и словесы софистическими, яку невозможное отвергнуть, или по своему мнению притолковать, то есть как не чудесное, и по своему уму составлять». А еще вот что. Еще, конечно, тема, которая связаны с, помните, мы очень много говорили в связи с разными сортами оригинизма, о темах апокатастесиса и тому подобных.

И вот с этим, оказывается, это в XI веке актуально. Связано это напрямую с регенизмом или нет? А вот никто не знает. Может быть и связано. Потому что тут вот просто так не отслеживается. Но давайте посмотрим, что там говорится. Глаголющим, яков конечным и общем воскресенье, со иными телесы человечество восстанут и осудятся, а не с ними же в настоящей жизни скончашется. То есть у кого будет, что будет перемена тел после воскресенья? От есем истлевшим и погибшим. И глаголит тщетно и суетно на самого Христа и Бога нашего, и учеников его, и учителей же наших, так он научивших. Так он научивших, как научивших. Яко с ними же селесы пожиши человечество, с ними же и осудятся. То есть, яко же и великий апостол Павел, явя в слове о воскресении пространным показаниями истинно научив, и инако мудрствующих, яко безумных обличив.

Таковым обопротиву законополагающим догматами и учениями анахима. То есть, вот. Перемена тела. Помните анфилопон? Перемена тела была. Учение в оригинизме анфилопона, что тело меняется. Вот оно анафемасово, но сейчас это подтверждено. То есть критерий тождества тела, которое меняет очень много своих признаков, он все равно не определяется. Его нельзя определить. Мы это в шестом веке еще разбирали. И здесь тоже никто не пытается этого сделать. Но кто говорит принципиально, что вместо одного тела появляется другое, этого Это нельзя. И пришлось повторить про апокатастасис. Это все связано с Иоанном Италом, с кругом Михаила Псела. Можно только догадываться, что они там вообще изучали. «Приемлющим и подающим суетные эллинские глаголы, яко предбытие есть душ, и яко не от несущего вся быша и приведушася». То есть предсуществование душ, то есть они до того, как в тело вселилась душа, она уже где-то была.

Нет, не из ничего вся бышая при видосе, и я по конец есть мучению. Или выставление паки. Выставление паки – это и есть апокатастесис тварей и вещей человеческих. И таковыми словесы Царство Небесное совершенно разрушенно и приходяще водящим. То есть представляющее дело так, что Царство Небесное-то вообще разрушается, если туда все автоматически попадают. Его же вечно и непостижимо сам Христос и Бог наш научи и предаде. И всем ветхим и новым писаниям мы приехум. Яку и мука бесконечна, если Царство пресносущно. Кто этого отрицает? Сицевыми же словесы себе погубляющим и иным вечного осуждения виновным бывающим анафема. Ну и в заключение один анафематизм, который, сколько много об этом, но что делать надо. Самый часто цитируемый, я его тоже процитирую, потому что действительно правильно его цитируют, что нет запрета изучать Платона. и всяких вот языческих философов.

Это отнюдь. Есть запрет в это веровать, что они. То есть для изучения, для эрудиции, для тренировки ума или каких-нибудь любых научных или учебных целей, пожалуйста. А вот принимать это как истину, вот это тогда надо выбирать. Либо это, либо христианство. И вот формулируется это так. Эллинское учение приемлющим и не ради обучения токма тем научающимся, но и мнением их тщетным последующим. и яко истинным верующим, и тако истинны, то есть он и быть и рекущим, то есть говорящим, что вообще они правильно учили, и иных человеков овак да оба тайна, овак да же яви, приводящим к сим и научающим несумненно анафему. То есть видите, специально говорено, что это может быть не только явно, но и тайна. Потому что Михаил Псел и Иоанн Итал, собственно говоря, это именно тайны все и делали.

Вот у нас сейчас встречаются многие такие люди, которые считают себя не просто крестьянами, но православными крестьянами, говорят, что мы верим в платоновские идеи, например. Ну, нормально так вот. Ну, как бы это, вот, пожалуйста, ваше анафема тогда, поспешите, что называется. То здесь надо выбирать. Верить можно, конечно, во что угодно, все люди свободные, но это будет по-разному называться. Про эстраде Никейского я кратко сейчас скажу, потому что у нас еще тут некоторые важные дела. Он более-менее успешно, хотя и не православно, защищал иконопочитание против Льва Халкидонского. неправильно понимал. Потом в 1112 году он тоже там проявился и тоже не очень православный, но как-то это ему сошло с рук. А потом у него были переговоры с армянами, в которых он высказался так, что армяне несколько удивились и спросили, что вы серьезно, что ли, так верите, как вот он нас там учил? Они говорят, как вы нам расскажете? Ой. И, в общем, тут его анафематствовали в 1117 году. А что он учил? Что

что человечество Христа рабски служит его божеству. Понимаете, двусубъектность получается. Прямо вот такие формулировки придумал для понятности. Ну, конечно, это подразумевало, что человечество Христа – это некая частная природа, что это человечество одного человека и так далее. Но армяне, в общем, справедливо не поверили, что это вот, заподозрили, что это он все-таки от ветра главы своей я. И, в общем, несмотря на огромные связи, огромный авторитет, как философа, который, напомню, что такой был толкователь Аристотеля, который на латынь перевозили. И вообще, в общем, тут уже ничего не помогло. И император ему не мог защитить, и собор его не изложил. Где-то после 1117 года он сходит с эстрады, так сказать, и где-то там и помирает. Теперь мы резко так перепрыгиваем прямо в середину. 12 века.

Вот у нас сейчас был 1117 год, а сейчас у нас где-то 40-е, 50-е годы 12 века. И там у нас величайший богослов этого времени появляется Николай, епископ Мифонский. Он стал епископом, уже не будучи молодым человеком, года жизни неизвестно, конечно, около 1150 года, тоже вот неточная дата. А умер Где-то вот между 60-м и 66-м годами. Так вот можно понять, а точнее не понять. В это время был императором Мануэл. Вот то, что мы сейчас говорили, там был Алексей Комнин, основатель династии. С 1081 года он был и умер императором в 1118 году. Продолжались его действия. И вот потом настал император Мануил Камнин. Камнин надо ударение ставить. В 1143 году он стал императором. Оставался до своей смерти в 1180 году. Он тоже был такой богослов. Все вот это вот интересовался.

Но еще больше он интересовался поединками, битвами. И, надо сказать, в этом преуспел. Даже крестоносцы были настолько впечатлены. силой и подвигами, что всякие там сказки про него рассказывали. Он стал героем эпоса немножко у них. Ну, не эпоса, но, в общем, всяких разговоров. Но при этом вот он был таким любителем богословия. Он считал, что всех со всеми можно объединить, и с латининами, и с армянами. И он считал, что вообще вот сейчас еще немного, и мы объединимся. И он очень много положил сил на то, чтобы византийцев объединить и с армянами, и с католиками, и с латининами. Но не получилось. Причем в это время по-прежнему очень актуально опровержение Прокла. Помните, я говорил уже сейчас, что некий человек принял к себе юношу Посейдону жертву. То есть он сознательно себя с христианством развел.

А Николай Мифонский написал важнейший свой трактат, который хорошо был издан только в 1984 году, до этого был плохо издан, про сопровержение Прокла. То, что называется по-латыни «элементы теологии», «стихия феологии», такой краткий и важнейший трактат Прокла. Он был просто по главам опровергнут Николаем Мефонским. Вот это вот такое важное произведение. Мы сейчас о нем говорить не будем, так вот упомянул и все. А чем занимался Николай Мефонский еще? Какие вот споры были при нем? Вот очень важный был спор о сути священства. Он, конечно, возник в связи с какой-то просто ситуацией такой подходящей. А именно, в общем, хороший богослов византийский Николай по фамилии Музалон. Он был архиепископом Кипра, в этом качестве участвовал, и как богослов вот этих собеседований 1112 года. Но потом он по какой-то причине, которую считали уважительной, оставил епископство, удалился в монастырь.

Потому что если бы считали неуважительным, его бы тогда не изложили. Этого не было. То есть как-то вот не очень понятно, что там было, но с точки зрения византийцев первой половины XII века, он как-то очень легитимно оставил престол и был монахом. А в 1147 году надо было низложить патриарха Косму II. Его низложили за то, что он покровительствовал некому монаху Нифонту, который в 1144 году был, видимо, справедливо осужден за богумильство. Но богумильство – это дуалистическая ересь балканская. Патриарх Косма, согласно некоторым его обвинителям, сам ее разделял в тайне. Согласно более, так сказать, нейтральным людям, он и сам, может, не разделял, но проявил жуткую антисанитарию, что приветствовал этого незложенного уже монаха Нифонта. Ну, как бы то ни было, ко сьму не сложили, и с этим тоже никаких проблем не было.

И вот дальше хорошего богослова, хорошего человека позвали на престол, и он стал патриархом Константинопольским. давно бывший архиепископом, больше 30 лет назад, архиепископом Кипра Николая, уже такой старец, в 1147 году. Но потом императору что-то не понравилось. Император так вот конфликтовал, я имею в виду Мануэла Кумнина, и он захотел низложить патриарха Николая. А тот сказал, собственно, что такое, давайте собор, что здесь обвиняется, низлагается тогда. И тут вот нашелся такой замечательный человек, который вскоре станет, ну не вскоре, а около 1185 года, то есть совсем не вскоре, станет номинальным, другого не было, патриархом антиохийским, Федор Вальсамон. Но он был такой придворный богослов, и при этом очень эрудированный. И вот он стал доказывать, что Николай на самом деле не является патриархом. Его не надо даже не слагать, просто надо признать, что он никогда патриархом и не был.

Потому что, когда он перестал быть епископом, он утратил санепископа, согласно Вальсамону. Ну и все, и привет. Больше он уже не может никуда быть. потому что он же даже не переведен был, что плохо, но допустимо апостольскими правилами с капитра на капитр. Он же был на покой. Значит, он перестал быть епископом. А дальше его просто взяли, как уже готовые епископы, и сделали патриархом, а епископом он уже не был. Значит, надо признать, что это не был патриархом. Это в 1051 году действительно с подачи Вальсамона так вот и не изложили Николая Музалова. А вот его друг и И почитатель Николай Мифонский на это очень возмутился, и он написал богословский трактат, который стал как бы лидером этой партии. Да, Николай Музал он все равно не смог вернуться, он был старенький, в 1052 году он уже умер.

Но важно, что византийское право и богословие признало правоту Николая Мифонского. Кстати, его как святого почитали и так далее, но в отличие от Пальсамона, которого никто святым не считает. Он аргументировал в этом трактате так, что епископ может оставить кафедру в какой-то ситуации. Там понятно, что добровольно не может, но в какой-то ситуации может. И если он оказался без престола, то он все равно остается епископом. То есть сан – это не то, что исполнение должности. в какой-то причине перестал исполнять свою должность, он все равно остался епископом. Поэтому правильно сделали в соответствии с практикой устоявшейся, хотя это все были редкие случаи, когда Николая Музалова просто дали ему новый титул, новое место, но епископский сан за ним признавали, который был еще с кипрских времен. Это отличается от католического учения, но некоторые шаг в его сторону.

католическое священство, что это неизгладимая печать. У нас такое учение в Гизантии о монашестве. Неизгладимая печать, то есть там может быть убийца, какой-нибудь гомосексуалист, педофил, кто угодно, все равно будет священником. Другое дело, что ему будет запрещено священно действовать в силу того, что не в силу того, что его таинство будет недействительным, а в силу того, что там-то антисанитария разводится, что это вредно, может быть, для души его вредно, пастырские соображения всякие. Ну, принципиально, по латинскому учению, которое формируется где-то тоже во втором тысячелетии, это вот можно. Такого, конечно, нет. Никто не отрицал, что в случае совершения каких-то таких тяжелых грехов человек лишается сана. И вот процедура лишения сана, если она церковным судом принимается, она именно и констатирует это. что не то, что церковный суд забирает сан у кого-то, а он констатирует, что человек уже сам его лишился.

А здесь же, если этого нет, если он лишился просто должности по каким-то причинам, то то нет, он остается своим саном, да. То есть вот есть сан священный и есть исполнение обязанностей, которые с этим саном сопряжены, с саном епископа, священника, дьякона. И вот если обязанности по какой-то причине не исполняются, то сан все-таки еще остается. Тут надо кратко сделать еще примечание о том, кто такие толкователи канонов, которые все жили в XII веке. Ну, толкователей канонов много, кто был толкователем канонов, потому что много разных канонов, которые кто-то толковал. Но вот в XII веке появляются почти тотальные, ну, разной степени полноты, и абсолютной полноты никто, естественно, не достигал, толкования на все каноны, которые действуют церковные. Ну, там еще ведь и гражданские законы какие-то, принимавшиеся императорами.

православными или даже лишь одобрявшиеся православными, а принимавшиеся еще и языческими императорами, это тоже все церковное право. Это огромный корпус получается. Я напоминаю, кажется, говорил уже это, что Фотик в пятисловикном каноне пишет, что есть городские законы, церковные законы, они оба являются частями священного предания. Но вот на церковные правила три таких больших свода толкований. Вальсамон самый эрудированный. Он огромное количество всяких прецедентов практики, в самом смысле интересный. Но если он не имеет специального интереса, то его, собственно, вердикт будет такой более-менее объективный из практики. Но если он имеет специальный интерес, то все. То есть он все повернет как угодно. Слочность Николая Музала очень характерная. Он четко обслуживает клиента. Клиент всегда государственная власть для него, император. Вот поэтому Вальсамон, он насколько самый эрудированный, настолько и самый лживый. Именно вот он понимал, что он передергивает, это совершенно очевидно.

Православный такой подробный Иоанн Зонара, который также еще историк, богослов, он жил раньше. Годы жизни всех троих этих неизвестны. Вот про Вальсамона можно сказать, что он был патриархом антиохийским, живя в Константинополе в годы с 85 по 95, годы жизни Иоанна Зонары. Год рождения около 1070-го и год смерти около 1140-го. То есть вот раньше был. И еще был Алексей Арестин, который тоже так довольно корректно, но довольно малоинформативно. За норы такие вот бывают протуберанцы в сторону православного богословия, что он был богослов. более сухой, но, по крайней мере, без всякой ерунды, вот такой, как Вальсамон, то есть без чего изволить, такой объективный. Ну, у него есть флоруид, то есть когда был его расцвет, это около 1166 года. Вот когда уж у него были годы жизни, неизвестно. Вот Арестин, Зонара и Вальсамон.

Фёдор Вальсамон, Иоанн Зонара и Алексей Арестин. Вот, теперь После этого небольшого отступления возвращаемся к Николаю Мифонскому, к его главному, такому для нас главному, может быть, богословскому спору против Сотериха Пантельгена. Соответствующие решения были приняты на двух Константинопольских соборах 1156 и 1157 годов. Это два разных собора подряд по одному примерно вопросу. И в итоге в соборы 1157 года появились анафематизмы в синодике в неделю православия, которые вот мы сейчас несколько обсудим. Это сатирик, как-то он действовал довольно, был дьяконом, и он там тоже в епископы должен был рукополагаться, но все это в результате отменилось, там была целая такая партия. Они считали, что, собственно, никакого конфликта в их учении, в сатирике компании, что они не конфликтное какое-то учение, они эксплицируют то, что в общем и так все как бы подразумевают. Оказалось, что не так.

И спор был прежде всего о том, кому приносится евхаристическая жертва. Ну, потому что естественно, что может быть многие помнят, что почти все в Византии, не почти, а просто все молитвы Евхаристия, вот именно самое главное, которое так называемое анафора, подъятие по-церковно-славянски, переводится это в литургических текстах современных. Анафора это то, что элитический канон называется в русской дореволюционной терминологии. Там эти молитвы тайные, которые не должны быть тайными. задуманы не как тайные, потому что как тайные более-менее задуманы те молитвы, о которых священники молятся о самих себе, чтобы им послужить тайным. Таких вот много. А это как раз совершенно другие. Это именно самая главная молитва всего общего дела, так сказать, литургии. И вот они все обращены к отцу. Вот к чему я говорю. И возникает, естественно, что кому приносится жертва? Ну, к отцу приносится сына.

И это анафематство у нас сейчас было. Почему? Потому что Собственно говоря, в текстах литургии уже тоже есть некоторое такое уточнение, потому что в молитве, которую читает священник, есть даже какая-то традиция, приписывающая к Кириллу Александрийскому, но неизвестно, кто ее написал, но она старая, которая является молитвой Великого Входа. Там, ближе к концу, такая довольно длинная молитва, они тоже достойно называются. Начинает со словами. И вот там в конце «яко тыеси», она крестово превращена, «тыеси приносяй и приносимый, и приемлий и раздаваемый кресте Божий наш». То есть то, что ты приносимый, это очевидно, но ты также и приносящий, и приемлий. ты принимаешь. То есть, конечно, православный тезис, который Николай Мефонский, православность из антической точки зрения, у нас нет объективного православия, если мы на научную почву ставим, а есть вот с точки зрения, заключается в том, что приносит один, приносит одного, это все в том и другом случае, но приемлет Святая Троица.

Отец просто первый, кто называется, но имеется в виду, даже если больше никто не называется, вся святая Троица. Ну вот, соответственно, это защищается. Трактаты были Николая Мифонского на основе их анафематизма, который мы сейчас будем рассматривать. Первый из них. Глаголищем. Яков мироспасительный, спасительный мир космоса. страсти Господа и Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, принесенные о спасение нашим от Него жертву, честного Его тела же и крови, якоже от архиерея по человеческому естеству нас ради бывша, за ниже сам и Бог, и жрец, и жертва, по славному богословию Григорию, то есть Григория Богословщица, цитирую здесь, принесе оба сам Богу и Отцу, но неприятые Те, кто говорят, что он сам принес Бога и Отцу, но не прият я со Отцем, яко Бог сам же единородный Сын со Духом Святым, яко таку отчуждает Бога Слово и единосущного, и единославного всему утешителя Духа от боголепного неначестия и жеи достоинства анафема.

То есть те, кто говорят, что он сам не принимает эту жертву, которую сам же приносит самого себя, и не только сам он, но еще и Дух, вот они Все не являются теми, кто принимают, а те люди тем самым отчуждают логос и дух от Бога Отца, и поэтому и монахи. Вот теперь еще один важный момент, который связан прежде всего, конечно, с тем, что Византия была нечто подобно Беренгарию Родинскому. То есть понимание воспоминания, вот я творите мои воспоминания, значит, творите это воспоминание, воспоминание значит, что у нас в голове просто какой-то символ, а не то, что на самом деле. Вот это анафематствуется тоже, но не просто утверждается реальное присутствие тела и крови Христом, что это не протестантские поминки какие-то, как Хомяков говорил, что если Если по-протестантски считать, что воспоминания, то просто поминки.

Собрали, выпили, но не чай с сухарями, а вино с хлебом, потому что средиземноморские кухни у нас. В общем, получается, что такие поминки. Сейчас будет анафематствоваться это мнение, но непросто. Тут еще возникает отдельный вопрос. А что же у нас происходит в Евхаристии тогда? Мы же не оказываемся физически на Голгофе, мы не видим этого. А вот оказываемся. Физически не оказываемся, а в реальности оказываемся. Потому что реальность за пределами физической реальности тоже есть. Вот послушаем сейчас анафематство несоответствующее. «Слышащим оба Спасителя, о преданием и книго священнодействия и божественных тайн глаголища, сие творите в мои воспоминания». Ложни же толкующим воспоминания, слово воспоминания, и дерзающим глаголоте, яко на кижду день приносимое священно действующими божественное таинство, я же спаситель нашей владыка всех предаде, обновляет мечтательнее и образно. То есть мечтательнее это просто в нашем уме, и образно это значит символически некоторому.

образом, принесенную на честном кресте спасителям нашим жертвам своего тела и крови вообще человеческого естества избавления и очищения, и всего ради ину быти сию, кроме принесенных спасителям изначала вводящим, яко коони мечтательней и образно возводимую, и тем показующим яко тщетно страшное и божественное священодействие таинства, Если это всеобразно и символически, значит, оно просто тщетно. Им же будущее жизни, обручение, приемлемость и жертва, як уже изъясняет божественный отец Иоанн Златовичивый во многих локованиях речения великого Павла, едино и туешь ли быть оглаголем анафема. То есть, что важно, что здесь не просто говорится, как это и у латинин, то же есть о реальном присутствии. Ну, тем более, латинин, правда, там реальное присутствие этого корпус мистикум, которое там тоже еще, как его понимать и так далее. Явно как-то не так, как в Византии православно понимали.

Но здесь утверждается нечто большее, что то, что совершается в Евхаристии, это ровно то, что совершено на Голгофе. Что это вот жертвопринесенная апокс, единственный раз, как говорится, апокс в послании к евреям. Вот это оно и есть. То есть мы видим действие. В Евхаристии то, что мы видим, что там совершается с священником, с молитвами народа, с хлебом и вином. Но на самом деле мы оказываемся в ситуации Голгофа. Именно она сама и есть. То есть нельзя верить, что там было одно, а сейчас у нас какое-то другое действие, которое имеет какое-то отношение к тому. Нет, если говорить об отношении, это отношение тождества. Это вот оно и есть. А не то, что мы поставили в соответствие эти наши символические священнодействия с тем, что происходило на Голгофе. Нет.

Ну, или если угодно, да, но это символ в том смысле, в котором Господь сам стал своим символом. То есть это идентичный символ. То есть нечто само становится своим символом. То есть здесь идентичность священнодействия. Евхаристия с тем, что происходило на Голгофе. То есть не просто идентичность хлеба и вина телу и крови Христовым, что само собой, а именно идентичность самого всего этого процесса. Вот воспоминание, оно является воспоминанием в том смысле, не в том смысле, что это вот просто что-то такое умозрительное, кто так думает, тот под анафемой вот этой. А именно, что оно является тем самым. Такой способ воспоминания, когда мы переносимся, участниками становимся тех событий. Вот тут есть некая специфика. Вот, собственно, это самое главное. Немножко не все. Цитирую, чтобы вас не нагружать анафематизмом по итогу дела Сатириха.

Но самое главное такое, я еще отдельно отмечу, что как раз в это время пришлось рукоположение нового митрополита Киевского. Митрополиты Киевские, за определенными исключениями, как правило, должны были ехать в Константинополь, чтобы там их рукополагали. Точнее говоря, наоборот, там рукополагали числа греков и отправляли в Киев, который они впервые видели уже рукоположенными. И как раз там митрополит Константин был рукоположен для Киева, и он специально задержался до конца собора 1957 года для того, чтобы уже точно знать, как в Киеве нужно будет учить об этом. И вот он поехал уже с этими анафематствами в кармане, так сказать. Вот прежде чем можно было задать какие-то вопросы про Евхаристию, я еще расскажу об еще одном споре вот этого нашего периода, как ни странно, они вот как-то шустро очень успели, который тоже по-своему очень важен.

Ерес Михаила Глики. Михаил Глика – это был такой вот ученый энциклопедист конца XII века. И вот споры о его ересе, они пришлись примерно на 1196 год и закончились, вроде как он покаялся, в 1200 году. Годы жизни Михаила Глики нам неизвестны. Осудил его, собственно, вот богословская такую программу правильную, которую которые его осудили и сформулировали правильное учение. Высказал неофит по церковно-славянскому ударению, только такой, по-русски тоже. Всегда можно отличить интеллигентного человека от привыкшего к обычному в русском языке ударению. Именно неофит, а не иное ударение должно быть в этом имени, так же, как и Феодор, и Климент, и Нафанайл. Неофит Затворник – это такой очень популярный святой Кипр, самый-самый известный. От него дошло очень много последние десятилетия изданных сочинений, всяких экзогетических проповедей, там очень-очень много всего написал.

И на Кипре он очень почитается, он всегда святой Неофит. И вот он был вовлечен в этот спор. И именно на его богословском трактате, небольшом совсем, было построено соборное определение 1200 года против Михаила Гляки. Так, теперь что такое, в чем состояло тут учение Михаила Гляки? В том, что, по его мнению, раз мы причащаемся тело, которое заклано, то оно, значит, еще тленно. А вот когда мы уже причащаемся, тогда оно, будучи проглощено нами, воскресает и становится нетленно. И вот тогда мы и освящаемся. А когда мы закланного Агнца поглощаем, ну, конечно, закланного Агнца поглощаем, какого же еще? Вот он еще, значит, все-таки тленный. Я напоминаю, что здесь у нас антиохийская традиция должна вспомниться, которая у Федора Мапсуристийского еще была, но она же и у Севира Антиохийского. Здесь вот, так сказать, она поверх христологии, что воскресение после причащения. Помните, что освещение святых даров у них происходит не в момент заклания, а после. Вот здесь немножко другое.

прилагается истление в нетление. Но почему это ересь получается? Потому что, чтобы это было так, нужно, чтобы менялось обожжение тела Христова. Мы говорим все время, и сегодня уже это вспоминали, что обожжение тела Христова в византийском православии не меняется. И хоть оно и не имеет соединения с душой, хотя, когда мы причащаемся, то это все равно там уже и души, то все равно Вот оно обожженное. И вот поэтому тело Христово не становится нетленным внутри нас, а оно является нетленным и всегда. И между воскресшим телом и невоскресшим не может быть различия по обожжению. Потому что иначе мы уходим во все эти христологические ереси всевозможные. Поэтому здесь речь шла у Михаила Глики про нетление, но нетление, может быть, его смущало, наверное, что святые дары в виде хлеба, они тленные, они же могут заплесневеть, например, это вот тление.

Но это хлеб может заплесневеть, а тело Христово заплесневеть не может, оно нетленное. Поэтому заплесневевшие тело святые дары, они все равно подлежат какому-то потреблению, но они не становятся. они не десакрализируются, так сказать. Они все равно остаются святыми дарами. И поэтому всякие проблемы, как их потреблять тогда, есть. Ну, там, в крайнем случае, можно сжечь, но, в общем, просто выбросить нельзя. А еще про Михаила Гляку интересно, что он тоже принимал участие в каком-то заговоре, ну, как водится у интеллектуальных средворцев, видимо, в 1150-е годы какие-то. Ну, может, и не принимал, по крайней мере, его в этом обвинили. Его как-то ослепили, но, видимо, частично, и он продолжал литературные труды после этого. Несколько лет провел в тюрьме. Вот такая у него сложная биография. Надо сказать, что это интересный человек, который все-таки недостаточно изучен.

Такие сборники всяких вот историй оставил большие, где, в частности, вот его эта ересь про осужденное была изложена, а не изданная. Вот, ну это, вот, вот. Такой прямо вот экскурс максимальных христологических споров относительно поздней Византии. На этом я заканчиваю. Флеоквы мы проскочили без рассмотрения пока, что до следующего раза оставили. Какие вопросы по этим темам? Самое главное – это учение Евхаристии у нас получается сегодня. Даже вот споры Никиты Стефата в той мере, в какой мы их коснулись, это тоже учение Евхаристии. Есть какие-нибудь вопросы? Никаких нет, да?

Андрей Филасов тоже что-то пишет похожее. Я же плохо успеваю читать.

Была богословская дискуссия, в ходе которой было не только устное выступление, но были написаны трактаты, Николая Мифонским в частности. По итогам этой дискуссии собор, в котором, опять же, участвовал Николай Мифонский, может быть, он и был главным автором, но это, знаете, коллективное творчество, никто не напишет. Только случайно можно узнать. Вот вынесены эти нафемасты. Я вместо того, чтобы цитировать эти трактаты, я процитировал уже итог, потому что надо выбирать что-то короткое. Так, а в чем вопрос Андрея Филатова все-таки был? Не вижу, где он у меня, а вот чат. А что причащающееся присутствует на Тайной Вечере? Это ересь? Нет, почему-то, конечно. Так а Тайная Вечеря-то, она тоже к Голгофию относилась, потому что там же жертва. Тайная Вечеря-то то же самое. Нет, это не ересь, просто немножечко вопрос, что такое Тайная Вечеря.

А Тайная Вечеря, это как раз еще до того, как Голгофа произошла в истории. она уже со стороны божественной, да какая разница, с какой стороны подходить, если из вечности. Потому что если бы разница была, то не было бы настоящих святых в Ветхом Завете, которые ничем не меньше по святости, чем новозаветные святые. Они все должны были бы ждать в каком-то предбаннике даже непонятно каких-то плюшек. Ну так вот многие и думают. Но в Византии все-таки не так учили. То есть Доступ к воплощению Христовым был и у всех, кто жил до Христа. Только он был затруднен. А вот пишет, понятно, спасибо. Поэтому все правильно, что Тайная Вечеря – это Тайная Вечеря. Но она потому и тайна, что там происходит нечто неощевидное. Происходит жертвоприношение. Жертвоприношение в своем историческом виде произошло только один раз.

На Голгофе. И если еще оно где-то происходит, это не потому, что на второй или третий раз повторяется, или на миллионный раз, а потому что получается доступ к тому событию. Ну, кажется, все понятно, да? Да, если кому что надо, пишите. А так у нас в следующий раз, даже как сейчас, будет много картинок. И несмотря на то, что это будет вознесение, мы можем в час дня собраться, да? А можешь сказать еще один вопрос тогда? Да, пожалуйста. А с чем тогда связан обычай не совершать педагогию в Великой Пятницей? Я не понимаю, честно говоря, потому что это очень поздняя обычай, в Великой Двенадцатой, наверное, появился. В Иерусалиме шестого века там три раза совершалась евхаристия, судя по армянскому лекционарию. в течение Великой Пятницы, во все дни не больше двух раз получалось, а там даже три.

Причем два раза это может разделить, что это один раз было за один день сутки, другой за другие, а когда три раза, то так не разделить. То есть там как-то вот крайности. Непонятно. То есть, понимаете, это вот образовалось в том самом периоде, в котором Мы сейчас рассматриваем, которым мало что известно. Сейчас вот это неизвестно. Почему, зачем убрали Евхаристию в Великую Пятницу? Понятия не имею. В XI веке она чаще скорее была, чем не была. Да вы же видите, что богослужение вечернее Великой Пятницы, оно все под Евхаристией идет. То есть там все начинается, такая вечерняя, дальше должно переходить в литургию. Аннет. Это вот аннет, оно позднее. Непонятно спасибо. Так и мне непонятно. Не все, что понятно в жизни. Ну все теперь, да? До следующего раза. Спасибо большое. Сейчас с Богом. До свидания.