Лекция 25

5 с небольшим лет, или около 5 лет, сколько он был патриархом, еще в 1842 году, мы об этом говорили, ему было предложено читать Силиконову читателю, но он сейчас не отказался, это было предложение, и он дальше читал. с огненным стволом. Он все равно был, никуда его особо не ссылали, он был в этом всем обществе. Вообще там было два таких человека во время иконоборческого, второго иконоборчества, особенно при Феофиле. Вот он был и Лев Математик. Лев Математик это был такой ученый, который совершенно спокойный, потому что ему все эти религиозные проблемы были, так сказать, не очень близки.

Он моментально им стал. А вот Иоанн Грамматик был другой. Почему я упомянул два математика? По двум причинам. Потому что у него учился консультант. Он такой университет возглавлял. О нем с его переводами вышла не так давно книга Кайси Есениной, которая любит всяких вот. Таких светских людей Византии. Лев Математик в этом смысле тоже такая важная фигура. Но теперь немножко о том, как затейливо поступали циклонопочитателями во времена Иоанна Грамматика. Я в прошлый раз вам не сказал про двух исповедников Феофана и Феодора Начертанных. Начертанных или Грабты. Грабтой пишется по-гречески. по-церковно-славянски и по-русски начертанные, потому что на них начертили. Только просьба Феофана Исповедника, который вот из этой пары, не путать с тем Феофаном Исповедником, о котором мы раньше говорили в прошлый раз, который умер в 818 году, и который историк знаменитый, вот Феофан историк, который там вот восьмой век, седьмой, такие очень важные всякие там вещи у него.

Это вот другой Феофан. Мы уже сейчас перенеслись в более позднее время после его смерти. У нас там осталось Федор и Феофан. А что там, собственно, начертанно? Им, помимо всяких там мучений, царь приказал, Феофил, приказал раскаленным железом на все лицо написать надписи, такие издевательские стихи. По некоторым данным эти стихи сочинил. Иоанн Громадзек. Может быть, это на него поклюх, или может это не он сочинил. Сточник и расходится. Я зачитаю. Длинный очень. Это все лицо было занято такой надписью. Если читать, так не очень длинное. Так как все любят посещать град, где при чистые ноги Бога Слова стояли для восстановления Вселенной, речь о его Иерусалиме, откуда они пришли в Константинополь, явились во всечестном месте и эти лукавые и нечистые сосуды, совершив там много постыдного, поневерия и злочистия.

Они пробнаны оттуда, как отступники, но и прибежав в царствующий град, и тут не оставили своего неистового буйства, посему заклиненные. как злодеи на лицах осуждаются и снова изгоняются. Согласно одной из легенд, когда Феодора в 843 году восстанавливала иконопочитание, видела там вот этих исповедников, ужаснулась, и они сказали, что мы будем за эти слова с твоим мужем судиться. И очень её таким образом испугали. Но в таком виде эта история не могла произойти, потому что один из братьев не дожил до восстановления иконы. Вот так тоже бывает, что мы всегда должны, если нам очень интересно, мы должны, конечно, заниматься, чтобы тем узнать, как оно было на самом деле. Но гораздо важнее понять, что об этом думали разные люди. Поэтому к этому у нас будет все время больше внимания. Я повторю, это постоянно повторяемая мысль.

И вот еще с их же исповедничеством сказан такой исторический совершенно ответ. Спустя четыре дня после того, как им вышли на лицах вот эту надпись, их привели к епарху, и епарх это имеется в виду начальник, губернатор примерно по-русски, если это слово можно назвать русским, который ласково сказал им, только раз причастите святых тайн вместе с нами, я отпущу вас идти куда захотите. Но блаженный Фёдор ответил им, это защита по житию Никиты Медякийского, в котором это про них рассказано. Твоё предложение, Парх, похоже на то, как если бы кто-нибудь сказал мне, об одном молю тебя, позволь только отсечь себе голову, а затем можешь идти куда хочешь. То есть вот видите, что значит. То есть их уже не убеждали ни в чём. Вы убеждённые иконопочитатели, ладно, оставайтесь. Вы хотите свой культ отправлять иконам, да тоже, пожалуйста.

Но вот только один раз. И даже от них не требовали, поскольку они там не были какими-то настоятелями монастырей, епископами, что поминать патриарха даже не требовали. Тогда от всех требовали, поминай патриарха и веруй во что хочешь, поклонись своим иконам, что хочешь. А от них даже этого потребовать было не только один раз причастись, а вот в разных историях, таких историй очень много с разными ересями и церковными разделениями, когда только один раз причастись, но это вот снять голову, ну зачем? Вот. И еще, конечно, я просто не удержусь. Сцену, как океану грамматику уже не заложенному и живущему довольно много лет, условно говоря, на покое, послали Константина Философа. Во-первых, было это на самом деле или нет. Ну вот тут очень трудно сказать, что он говорит ваше интуиция. Это эпизод рассказан по житии Константина. Мы в следующей лекции поговорим об этом тексте. А сейчас я просто скажу, что это такой волшебный фонарь. Такие были картинки. Или какой-то хладиофильм. То есть это совсем не то, что житие Мефодия.

Просто какие-то странные сюжеты.

Там рассказывается, что молодой Константин Философ пришел в океану грамматики. Рассказывается так, что сразу видно, что это уже немножко такая географическая именно легенда, которая не очень исторична. Поэтому прочитаю, поскольку полезно разобрать фактуру такого текста. У нас такой элемент семинарского занятия всегда бывает в лекциях. Патриарх Ани, Ани, а не Иоанн, потому что его обзывали Ани в честь Иоанни и Анври, этих колдунов, которые против Моисея были при фараоне. Поэтому иконопочитатели его имя Иоанн переделывали на Ани. А здесь уже как будто и нет такого имени, как будто такого патриарха и звали. Тогда же патриарх Ани ересь возвек, говоря, чтобы не воздавали почести святым иконам. И собрав собор, обличили его, что неправду говорит, и прогнали с престола. Ну, это 842-й, 43-й год. Псахур это 43-й год. А прогнали в 42-й. Ну, неважно.

Он же сказал, силую прогнали меня, а не победую в споре. Ибо не может никто противиться моим словам. То, что силую, кстати, правда. Царь с патриками, приготовив философа, вот этого Константина, послали к нему, сказав так. Если сможешь этого юношу победить в споре, то вновь получишь свой престол. Ну, это, конечно, абсолютно невозможная ситуация. То есть, чтобы могли пообещать вернуть престол, если победишь в споре этого юноши. Можно подумать, что от спора решалось выйти к наборчеству в Византии официальной религии или иконопочитанию. Но вот здесь так, здесь вот так решалось. Это вот о степени доверия к историчности жития Константина. Но там я немножко пропускаю, и дальше их диалог. Скажи мне, юноша, почему кресту, если он поврежден, не поклоняемся и не целуем его в первом лице множественного числа, потому что иконопочитание Борцы тоже почитали крест, напоминаю, византийский, армянский.

А вы, если изображение только по грудь, не стыдитесь честь ему, как иконе воздавать. Смотрите, у вас на иконах бывает только погрудное изображение, не целый человек. А вы все равно считаете, что такая икона пойдет, хотя у него же ноги там были, вообще туловище. Вы это не рисуете. С крестом у вас так. Что за непоследовательность? Философ же ответил. Крест имеет четыре части, и если одна из них пропадет, то он же своего образа не сохраняет. А икона только ликом и являет образы подобия того, кто на ней написан. Не львиный ведь образ, не рыси видят тот, кто на нее смотрит, а первообраз. То есть, действительно, икона может состоять из одного лица, но не может состоять из одной руки. Есть ресница Божия, такая на иконах бывает.

Но, в принципе, скажем, если только руку святого изобразить, или какой-нибудь кусок туловища непонятный, то так иконы не делаются. То есть, на самом деле, икона может быть метаниемичной, парс протота. То есть часть вместо целого. Но это должна быть узнаваемая часть, которая действительно будет работать вместо целого. То есть она будет все равно указывать на целое. Какая-нибудь там другая часть не будет указывать на это целое. Вот это один обмен репликами. И опять сказал старец, то есть Иоанн Краматин. Как вы поклоняетесь к кресту и без надписи, хотя были и другие кресты, иконе же, если она не имеет надписи, чей это образ, не творите почести. Ну вот мы помним, что стало это обязательным, надписывать иконы. после Седьмого Вселенского Собора, до, да и после во многих случаях это не было обязательно, потому что Конечно, подразумевает, что икона освящается именем того, кто на ней изображен.

Но описывать нельзя. Мы говорили, помните, из Антона Дамаскина цитировали, что даже святые места тоже являются иконой. Гора Синай является иконой. Единственное, надо писать, что Гора Синай. Но сейчас-то, понятно, написали бы там при входе Айлафтон, Гора Синай. Но тогда не было таких технологий туристических, чтобы это решать. В принципе, подразумеваться имя должно всегда, но писаться не всегда. Вот того, как это обсудили на 7-м Вселенском соборе, мы вот благодаря этому тексту 9-го века видим, что это уже всё. Это уже, ну, может быть, на самом деле это не отражает позицию там 840-х годов, когда якобы произошёл диалог, который на самом деле могло не быть вообще. Но позиция конца 9-го века означает, что всё, вот, железные иконы написываем именем. Вот. Значит, философ же отвечал. Всякий крест подобен Христу.

А иконы не имеют все одного облика. Ну, логично. То есть там надо написать, что мало ли какой человек. Старец же сказал, ну и последнее. Бог сказал Моисею, не сотвори всякого подобия. Как же вы, сотворяя, поклоняетесь им? Здесь вот такая вот некоторая, по-разному можно понимать это слово «всякий». Философ же отвечал, если бы ты сказал, не сотвори никакого подобия. то верно вел бы спор. Но ты сказал, не сотвори всякого, то есть какого попало, имеется в виду подобие. То есть и достойного. Но ты сказал, не сотвори всякого, то есть и достойного. На это ничего не смог ответить. Остается посрамленный убог. Вот конец цитаты. Ну, конечно, сильный аргумент на самом деле. У иконопочитателей Иоанна Дамаскина, я просто напоминаю, был другой, что Моисей сказал, не створи никакого подобия над ковчегом, кого он поставил, Херувимов.

Значит, это надо понимать так. Если все понимать до конца и буквально, это будет итальянская забастовка в экзегезе. То есть там получится, что Обязательно придем к абсурду. Причем это теоретически написал еще Ориген, но Оригена можно поставить под вопрос, сколько он авторитет. Но именно в этих принципах он авторитет абсолютный. Откуда это известно? От того, что я вам говорил, но сейчас еще напомню, что Василий Великий и Григорий Богослов сделали такую выдержку оригенного добротолюбия. Так называемые. Вот эти тексты из книги о началах, не вся книга о началах, где хватает всякого разного, в том числе и для осуждения Регина на пятом селе Санкт-Петербурге, вот именно эти мысли туда были включены. Так что я, можно сказать, цитирую Василия Великого и Григория Богослова, и они абсолютно нормативны. Так, вот теперь перейдем все-таки уже к богословию анаграмматика. Ну, мы говорили, что оно действительно сложно для для того, чтобы отразить иконопочитателя. Я даже сейчас делаю такой анонс по поводу этого богословия, что просто если взять то, что в течение VI века наработали и потом отстаивали в VII веке, византийские православные мысли против так называемых монофизитов и так называемых нестариан, Это как они называли друг друга, а я никого никак не называю. Потому что в научном дискуссии не бывает еретиков, а бывает только еретик с чьей-то точки зрения.

Какое человечество воплотился в Христос? Помните эти бесконечные споры, так сказать, были у Севира с Сергием Грамматиком, Калкидонитом было, что и монофизиты, и нестыряне говорят, что это человечество одного человека, конкретного какого-то. Хотя при этом нестыряне говорят, что да, Христос воплотился в конкретного человека, Иисус – это отдельный человек, нестыряне. Естественно, что монофизиты этого не говорят. Потому что там одна природа, богослово воплощенная, никого человека быть не может. Но человечество, все равно монофизический Христос единосущен нам по плоти, то есть все равно он в то же самое человечество, что и у нас, но в каком смысле то же самое, но индивидуально. Помните, мы говорили еще в VI веке, мы говорили с вами несколько раз про то, что такие вот частные природы, как и реальности. То есть мы можем представить себе, скажем, мальчика Петю.

И можем в уме, то есть в уме это не составит никакой проблемы, отбросить от него те черты, которые делают его мальчиком Пети среди прочих людей, которые отличают его как человека. Не только те, которые его отличают сейчас, какая у него прическа, а также и те, которые в принципе его отличают как Петю от всех остальных людей. То, что останется в качестве природы внутри этого мальчика, то это и будет частная природа. Но согласно общепринятому именно халкидонитскому, византийскому православию, такая природа является абстракцией. То есть реально она не существует. А существует только общая природа, человечество, общее для всех. И оно в каком-нибудь, скажем, пете присутствует. И если это не божественная природа, а отварная природа, любая, в том числе человеческая, то её можно представить как некий, скажем, пирог, который так вот на кусочки разрезали, каждый кусочек, один там Вася, другой Петя и так далее.

То есть она делима. А вот божественная природа, она из трёх ипостасей, но она не делима. Потому что там, если ты берёшь один кусок, в нём будет сразу всё. То есть в сыне отец и дух и так далее. Это я немножко напоминаю. А теперь это нам напоминает Иоанн Громасик. Нам это иконопочитательно 9 века. Мы сейчас вот за них. И говорит, чего собираетесь рисовать? Там же нет никакого индивидуальной природы-то. А единая природа человечества в целом, она неизобразима никак. С этим все соглашаются. Спорить-то здесь не о чем. Нельзя же лошадность человечества, в смысле человеческой природы, лошадность природы лошадей и всех. Это нельзя нарисовать. И чего-то нарисуете. Вот, собственно, главный аргумент против иконопосчитания, который ионограмматика. И вот с точки зрения такого стандартного книжного, школьного прочтения богословия, которое было в Византии в IX веке, или, скажем, в России в XIX, XX и XXI веке, он абсолютно прав, еще нечего дразнить абсолютно.

Но будем разбираться, как возражали, почему я говорю, такая важна сегодня христологическая тема у нас будет. Так вот, не торопясь. От самого ионограмматика, надо сказать, досталось. Вот некоторые его мысли пересказывают оппоненты, это Фёдор Студит и Никифор Расповедник, а от него дословные цитаты в количестве трёх абзацев дошли, причём не подряд идущих, это такая огромная удача, потому что есть некий анонимный трактат «В единственной испанской рукописи» кошмарнейшего почерка Минускова, то есть я точно такой же почерк не читаю, я не полиограф никакой, но она на половину теперь уже издана, половина издаётся, издаёт её, кстати. Саша Александра. Фамилия вылетела. В общем, в Москве такая вот у нас барышня, которая эпиграфикой всякой занимается. Она собирается вторую часть порвать, первую там давно уже дала. Но эти три кусочка были выловлены отдельно, изданы еще в 60-е годы.

Мы можем проконтролировать по этим кусочкам, насколько корректно оппоненты пересказывают. Очень нормально, корректно они пересказывают. Но некоторых, так сказать, больших деталей можно найти. А кто написал этот трактат, непонятно вообще, что за трактат. Пока ещё не изучался. Итак, сейчас я читаю Фёдора Студита, где он возражает Иоанну Грамматику. Если Христос преславно, преславно это слово означает выше нашего понимания, при это значит выше, славно это слово слава, слава это значит докса, докса это понимание по-гречески. Если Христос преславно восприял свою ипостась плоть, однако не имеющую характера, а характеристом, потому что она обозначала не некоего человека, тон тина. то есть некоего, а человека вообще, тонкофолу, антропон, то как же она могла оказаться осязаемой в силофоме и изображаться катографистой, различными красками? Вот это он пересказывает и анаграмматика, и дальше его реакция. Пустое это рассуждение и ложная мысль. Но вот ты, однако, попробуй опровергнуть. Он попробовал и опроверг. Я так забегаю вперёд, спойлерю. Это было очень трудно сделать всё равно. В общем, смысл такой, что если у нас там человек вообще действительно, а здесь спорить не приходится, Христос, а не какой-то там отдельный человек Иисус, которого быть не может, потому что иначе это будет мистерианство, то чего изображать-то тогда? Он не был неизобразимым, неосязаемым тогда.

сложность для богословия каннабурцев была объяснить, что такое человек вообще. Что такое, то есть если Иисус это именно человек вообще, но он же имеет какие-то индивидуальные черты, он же вроде так и нельзя сказать, что Бог воплотился во всех людей вообще. Вот так, кстати, согласно реконструкции Татьяны Касаткиной думал Достоевский. Я очень ценю Татьяну Касаткину как реконструктора. богословия Достоевского, то есть она как-то проникает в его мысли, так вот из романов. Он так себе примерно это представлял. Но в Византии эта мысль воспринималась просто как абсурд. То есть у тебя получается, что Бог воплотился во всех людей вообще. Все. Иначе у тебя неправильно. То есть аргументом ад абсурд. А как же тогда получается? Ну, конечно, надо было обратиться к учению о частных природах.

Сразу скажу, что в тех немногих изложениях И в том числе в этих трёх фрагментах и анаграмматика, и современного иконоборческого богословия не встречается выражение «частная природа», которое в VI веке у нас встречалось, но встречается синонимично. Итак, вот смотрим. Сейчас начнём с третьего фрагмента анаграмматика, вот из этой рукописи. Но там рассуждение такое. «Специфическое свойство человеческой природы познаётся только в питомстве. Животное, разумное, смертное, способное к пониманию и познанию». Это пример на Аристоте. Ну, даже непримерно. Животное разумное – это дословно Аристотель, но остальные, в общем, тоже так, в духе Аристотеля. Это такая мысль, которая никем не оспаривалась, ни коноборцами, ни иконопочитателями. Это определяет человеческую природу, как ты нарисуешь. Это же не нарисуешь. Адекватно это могут изображаться только умом и словом. Да, мы это можем объяснить словами, мы это делаем, но картинки рисовать – извините.

И этому рассуждению анаграмматика, которое у нас дошло к текстам самого анаграмматика, довольно близко соответствует одно место у Никифора Патриарха, где он пересказывает своего оппонента, которого не называет в этом случае никак, но это, видимо, был анаграмматик. Дальше цитата. Желая подчеркнуть свою приверженность к учению о единой ипостасе, подтверждая будто то, чем отличаются и чего состоят природы, существует только в чистом умозрении. Эпиния. Эпинуя. Это умозрение или примышление, переводили в XIX веке. Тем самым, пишет Никифор, конец цитаты, дальше пересказываю, его оппоненты повторяют своих древних учителей, то есть монофизитов, которые говорят, что природа только Помните, в монофизе такое было выражение, что вторая природа человеческая, как отдельная природа, остается только в умозрении. Вот такие были формулировки, которые, правда, были использованы Пятым Вселенским Собором, что различие природ только в умозрении. Это выражение Северо-Антиохийского, но оно же Пятого Вселенского Собора.

Нео-халкидонизм, так называемый. Помните, то есть я на всякий случай еще напомню, что мы говорили, что в середине и второй половине шестого века при Юстиниане Халкидонский собор был истолкован в духе Несикона Зенуа. То есть исторически он был как раз в духе такого крипто-нестарианства, хотя он фемастовал не история и крайние формы, то потом его перетолковали так, что он вот Сошелся с не крайним монофизистом. Вот это и стало византийской ортодоксией. Но об этом у нас были свои лекции в свое время. Сейчас я просто это напоминаю. Сейчас опять к этой теме пришли. То есть обвинение в нестарианстве. Иконоборцы говорили, что вы делаете Иисуса отдельным человеком, то есть вы нестариане, поэтому вы его изображаете своего нестарианского Иисуса. А тут возвратились штабы, зато монофизиты. Вот так примерно ответил патриарх Никифор. И теперь мы посмотрим второй фрагмент Иоанна Грамматика.

Он объясняется, почему Даже, вот он сначала сказал, что человеческая природа как целая, она не может быть изображена. Ну, это понятно. Но вот даже отдельный человек, вот этот частный, так сказать, тис, в смысле неопределенно личного, помните это греческое выражение, слово тис? Если без отворения, оно означает некто. Вот некто тоже не может быть изображен графически. Его обособляющая акциденция, это я так вот перевожу, та идиазонта, читается, ту. Тутиноз симвовикота. Симвовикот это акциденция. То есть случайные его признаки. Здесь он так называет все, что отличает этого человека, скажем, Петю от всех остальных людей. То, что делает его не просто человеком, а именно конкретным человеком. Его обособляющая акциденция, цитата, которыми он отделяется от единовидных, то есть принадлежащих тому же виду, той же природе, это, дальше пересказ, это прежде всего не внешний вид, а такие вещи, как происхождение, страна, поведение, похвальное или достойное порицание.

Все это может быть понято только через посредство речи. Конец цитаты. То есть если мы говорим о каком-то отдельном человеке, то все равно мы не можем просто изобразить его внешность. Мы говорили, что на самом деле понятие характера, вот именно этой внешности, которую мы изображаем на иконе при желании, это сегодня не такая внешность, завтра другая. Даже когда человек просто растет, меняется по возрастам, это касается всех, потому что кто пережил свое детство, как, например, Иисус. то те уже, значит, сильно меняли облик-то, получается. И если его изображать и младенцем, и взрослым человеком, там не узнаешь, что это один и тот же человек по виду. И поэтому вот тут некий элемент условности, который даёт возможность вот таких подражений. И получается для христологии анаграмматик примерно следующее. Просто сейчас сделаем такое по ней резюме.

Что Локас воплотился в человека вообще. Это общая византийская, понятого в том смысле, в каком Леонте византийские стихи Константинопольские в VI веке, о которых мы говорили, учили о частной природе. Поэтому он не имеет характера, то есть совокупности внешних черт специфических, которые можно было бы изобразить. А изображение акциденции, то есть случайных каких-то признаков, не имеет смысла, чем были согласны иконопочитатели. Конечно, когда мы изображаем на иконе любого человека, мы изображаем, например, какую-то прическу у него. Если там его побрить наголо после этого, это же не будет другой человек. Мы согласны, что это все равно тот же самый человек. Вот эта, скажем, прическа – это акцидентальный пристык. Или сейчас, скажем, у него нос с курносой, потом у носа взобьется, он станет с горбинкой после этого, положим. Почему я про форму носа сейчас сказал? Потому что Иоанн Дамаскин объясняет по форме носа, что это признак, который может отличать одного человека от другого внешне. Ну как вот? Одного человека может меняться. То есть это всё так получается, что не строго. И что ещё интересно для нас с такой христологией, которая настаивает, что есть некая реальность частной природы. Именно частный. И вот она, конечно, неизобразима, но с точки зрения такого византийского православия иконопочитания, она не только неизобразима, но и вообще нет. Я повторю, что это реальное существование частной природы, оно не признается.

откуда такое учение в Византии могло быть. Все богословские учения имеют свою традицию. Вот здесь я напоминаю, что традиция у нас была такая у Евтихия Константинопольского, у Леонтия Византийского, то есть были авторы 6 века. И эти авторы, они по всей видимости представляли традицию оригинизма. Только помните в 6 веке, когда там совсем раздолбали оригинизм, то каких-то протоктистов, то есть там были исохристы, которые, видимо, держались, излагается их учение в связи с тем, что их анафемастовали, что это учение Евагрия Понтийского. А были какие-то другие протоктисты, первосозданные какие-то, непонятно, в чём состояло их учение, но его не анафемастовали. То есть, в принципе, этот кризис какая-то форма оригинизма пережила. И вот очень может быть, что Мы так с Володей Барановым, по крайней мере, считаем, с моим савтором, что этот Поздний оригинизм, который ушел от анафем 6 века, он и дал о себе знать в богословии каннабурцев, особенно 2-го периода.

В какой-то степени, может быть, и 1-го. Там всякая каша, мы в свое время говорили на прошлой лекции. И вот это интересно про то, как Георгий Флоровский. Георгий Флоровский мало чего написал. По трологии важнее его статьи на английском, которые написаны после Второй мировой войны. Он мало знал по современным требованиям, даже для того времени ещё мало знал. У него эрудиция была на уровне хорошего преподавателя, то есть не совсем какой-то, но потом она стала больше. Но он обладал какой-то такой чуей, какой-то интуицией, вот просто совершенно бешеной. И у него в 1950 году вышла такая статья, где он решил, что, я вам это тоже рассказываю, я понимаю, я сознательно повторяюсь немножко. что иконоборчество было возрождением оригинизма. И после этого он там привел какие-то соображения.

И в 1972 примерно году появилась статья Степана Гера, следующего поколения, это уже человек, который сам знает все восточные языки, там все это читает, и он разбил абсолютно все аргументы Флоровского. И он сам понимал, что это не значит, что Флоровский неправ. в гипотезе. Просто значит, что аргументы, которыми он ее подкрепил, они не работают. И на этом у него точка у Стефана Гера. Он Гера, он в Германии, поэтому он как-то Гера. У Мляута две точки стоят в конце. Это венгерская фамилия, которая читалась Геро. А мы с Володей примерно схему изложили, доказали, как нам кажется. Что всё-таки Флоровский был прав, только надо было знать специальный оригинизм VI века. Это мы сейчас рассуждали о том, с каким вызовом столкнулось богословие иконопочитателей в 830-40-е годы. На самом деле, конечно, в 820-е-40-е годы.

Теперь, что сделали иконопочитатели? Оставшаяся часть нашей лекции, почти вся, будет посвящена этому. Ну, во-первых, скажем так, чего они не сделали. Потому что, если вы будете читать, в принципе, хору, что я говорил, мы рекомендовали книгу Шонберна «Икона Христова», которая на русский тоже переведена. Написано первое выездание, вот примерно 72-е на французском. Кардинал Кристофон Шонбер, пока он не был кардиналом, он занимался наукой. И неплохо, так сказать. Но при этом она была такая сильно ангажированная. Вот он доказывал, что действительно учение Иоанна Дамаскина, оно погрешило против учения Триденского собора, Святой католической церкви. Но вот уже Никифор и Феодор это исправили. И вот учение Иоанна Дамаскина, которое что прямо в иконах живет Бог некоторым образом, такая все-таки грубая вещь, оно было вот исправлено. То есть, согласно этой реконструкции у Шонберна, Бог в иконах не живет никак, а просто есть некое мысленное соответствие всего.

Честно, начну с того, что все-таки приведу пример. Они большие тексты очень оставили, их не все читали, тоже Шонберн, видимо, не все читал одинаково внимательно. Они, конечно, которые писали о том, что Бог в иконах живет. То есть никуда они не уходили от того, что было в 8 веке. Просто этого удола недостаточно, они это сильно дополнили. Но сказать, что они зачерпнули какие-то ошибки Анна Дамаскина, это нет. Просто в чем прав Шонберн, что учение Триденского собора, это 16 век, это реформация. Почему там иконы-то обсуждались? Потому что реформация – это значит иконоборчество, а иконы стали. для католической церкви вновь XVI века, отдельной проблемой. И там вот учение было об иконах, что они просто вот некоторые знаки, которые нашему уму дают, ну, примерно то, как иконоборцы признавали полезность картинок во Втором иконоборчестве, как Библия для неграмотных такая.

Вот это примерно в этом смысле, ну, как бы освященное там благодатью Божией это как-то все, но непосредственного присутствия того, кто изображен на иконе. Триденский собор не предполагает, соглашает выйти со вторым иконоговществом. Но не с Фёдором и с Никифором. Поэтому сейчас я в переводе маленького абзаца прочитаю Фёдора Студита из антиритики, перевод покойного Виктора Марковича Живого. Это был выдающийся лингвист и культуролог, вы знаете, наверное, о нём, да, Виктор Маркович Живо в Москве. Не знаете, нет? Мы очень советуем про то, что касается русской культуры и русского языка во всей его истории. Первая специально была история русского языка, вторая русская культура XVIII, особенно века, а третья специально была патрология, почему я с ним и дружил. Он очень хороший был патролог, но мало чего написал. Но не что написал, но вообще очень стоит читать.

У него про почитание икон как раз была его главная тема, и он ее так вот и не успел, умер. 60 лет от рака в 2013 году. Это один из самых замечательных учёных позднего советского и раннего постсоветского времени. Поэтому я обязан рекламировать таких людей. Сейчас его переводят. Если бы достаточно было только одно созерцание его в уме. Его – это Бога. Тогда в этом же смысле достаточно было бы ему прийти к нам. То есть тоже бы только в уме. Если достаточно в уме содержать, то зачем тогда ему приходить в теле? И в уме бы и пришёл. Но в таком случае видимость и обман были бы в том, что он совершил, пришедший не в теле, а равно и в его невинных, подобных нашим страданиям. То есть подобных нашим страданиям.

Но у нас, может, они и винные, а у него невинные. То есть если бы действительно можно было бы созерцать Бога только в уме этим ограничилось, то не надо было бы ему приходить. В общем, всякие там гностики, настоящие такеты были бы правы. Вот из подобных высказываний становится ясно, почему вот тут надо сделать примечание, как же с умной молитвой. Помните, что там же главное требование, внутренняя молитва, чтобы никаких образов себе не представлять. В этом смысле воображать себе икону и ей молиться, это абсолютный трэш. Так нельзя делать никогда. А как же вы это? Как раз из этого и можно понять с подобных высказываний, почему умная молитва не препятствует иконопочитанию. Потому что иконы нужны вовсе не для того, чтобы воображать их себе при молитве, а как доказательство реальности, то есть существования за пределами нашего ума и воображения самого факта воплощенного логоса.

Если недостаточно было бы лишь созерцать логос в своем уме, то после реального воплощения он тоже должен быть созерцан плоскими очами. То есть то, что по плоти, оно же созерцается плотскими очами, значит логос должен содержаться, или мы отрицаем его воплощение. Но это не что иное, как вариация уже хорошо знакомого по восьмому веку аргументов пользы иконопочитания. То есть соответствие иконы первообразу происходит вследствие присутствия первообраза в ней самой, а не в нашем уме. Хотя это присутствие, оно будущее реальным, оно тоже может быть разным, о чём мы сейчас ещё и говорим.

Что? Виктор Маркович Живов. Ударение такое. Живов. Он умер в 2013 году, родился в каком-то 46-м, может быть. Все родились в 46-м году, кто в 40-е годы, как известно. Но есть исключения.

Опять же, остается актуальным учение об освящении икон именем Божьим и святых. Патриарх Никифор из Антиритикиева. Подобно тому, как храмы принимают названия от святых, кстати, нигде же не пишут на них так вот обязательно. Сейчас тоже таблички стали вывешивать, и у нас даже по закону теперь это требует, вывешивать табличку на храме. Но в старых храмах вообще нигде не могло быть написано, что это за храм. Подобно тому, как храмы принимают названия от святых, так и изображения последних. То есть святых через подписание носят их названия и потому освящаются. То есть изображения святых уже надо подписывать. Вот это уже Никифор пишет. Никифор умер, напоминаю, в 829 году. А Фёдор студит в 826 ещё раньше. Дальше он ссылается на слова Христа «Именем моим бесы и жденут» и также другие слова.

Приемли пророка во имя пророча, мзду пророча приемлет, и приемли праведника во имя праведнича, и мзду праведнича приемлет. И дальше во имя этих праведников мы написываем иконы, и таким образом получаем присутствие того, кто изображен. Аналогично есть у Федора Студита. Но у него, у Федора Студита более детально формулируется понятие отношения, но отношение по-гречески здесь тоже «схесис». Так и пишется, как слышится. Все короткие схезис. Между иконой и первообразом. Формулируется учение о описуемости неописуемого божества. Божество остается неописуемым, даже когда описывается. Но описывается. Или так можно сказать, что оно неописуемое, но описуемое. Или описуемое, но неописуемое. То, что и так можно сказать. Цитата. Можно, однако, сказать, пишет Фёдор Студит, что божество Описуемо. Переграптон. Так пишется, как слышится. Поскольку оно присутствует и приемлет поклонение в иконе. Поскольку оно, то есть божество, пребывает под сенью плоти и соединено с нею.

То есть если есть сень плоти, то значит мы ее можем описать. И значит таким образом будет описано божество. Напоминаю, слово переграптон относится к писанию словами и красками изображения. Это все одно слово. И тут же в продолжении этих слов Фёдор уточняет, что божество присутствует хотя и повсюду, но, соответственно, большей или меньшей способности тварных природ божество принимать. Поэтому если кто скажет, что и в иконе пребывает божество, то он не погрешит от должного. А кто скажет, что не принадлежит, будет как Кристофон Шонберг, который не принадлежит божеству. Но это происходит не по природному соединению, а относительно. относительно схетики к причастию. Икона иноприродна по отношению к божеству. И поэтому в природе она ни в каком смысле не является Богом, и Бог там не присутствует в природе. Потому что она сама была бы Богом именно по своей материальной части.

Но в ней все равно присутствует реальное божество, хотя это через ее отношение. Относительное, в буквальном смысле, что это значит? То имеет какое-то отношение к чему-то. Вот икона имеет отношение к чему-то, она такое, что присутствует в божеству реале. Это вот цитаты, которые пропущены в книжке, которые я вам отчасти рекомендовал. И в какой-то степени это относится, интересно, что еще и к светским всяким изображениям. Например, в церкви там есть полно всяких орнаментов. Орнаменты сами по себе светские. Где-нибудь там решетки, какие-то стулья, которые в принципе светские вещи. То есть они как? В каком смысле они священные предметы, в каком не священные? Если они совершенно точно такие же, как употребляются в обычных домах. Но где-нибудь там гвозди, балки, из которых сделаны кирпичи сами по себе, из которых Если кирпич, пусть материал будет, ладно, но какие-нибудь конструкции, например, стропила, крыша в церковном здании, чем они отличаются от нецерковного здания?

Ведь ничем же. Ну, где-то могут быть, отличаются какие-то специальные формы, но, в принципе, ничем. А что тогда? И вот Никифор проводит развлечения между деталями церковного убранства, на которых могут быть и светские изображения, например, животные, кстати, тоже даже, иконы животных же мы не пишем, и иконами. В храме, да, и, конечно, вот, Мы помним, что в 892 году Трульский собор запретил забрать Христа в виде агнца, потому что иконы в виде символов животных относительно Христа, они были, и Трульский собор только их запретил, но их не уничтожили, а потом это не всюду следовало. В Равене, там можете увидеть, такой барашек симпатичный стоит в середине, это означает изображение Христа, потому что это, собственно, видение из апокалипсиса Ивана. Значит, это пересказ для скорости, так сказать.

В храме все свято, но иконы, в отличие от светских изображений, святы еще и своим отношением к архетипам, то есть первообразным. И потому, в отличие от изображений светских, достойны поклонения и вне храмов. А так вот, когда мы приходим в храм, то мы в храме, который весь является большой иконой, поклоняемся, не разбирая частей. Скажем, если вынести этот стул за пределами храма, он не будет сакральным. То есть, в принципе, его можно там в Дом культуры поставить. Единственное, что тут может быть вопрос канонический с отчуждением церковного имущества. Но может и не быть. Мало ли кому принадлежал этот стул. Но даже если этот вопрос возникает, то он никак не будет связан с догматикой. Это просто будет воровство, но не святотатство. Составы преступления разные. Когда просто украл что-то, это преступление светское, и оно может быть в отношении к церкви.

То есть украсть из церкви стол это не святотатство, а воровство. А украсть из церкви какую-нибудь литургическую чашу, это будет святотатство. Два раза сильнее наказание. По византийскому закону, так сказать, израил гусмос, что называется. Поэтому иконы сами по себе. где бы, хоть они в храме, хоть вне храма, храм сам по себе тоже икона, но разные штуки, которые могут оказаться в храме, они не иконы. Хотя Бог в них тоже присутствует, раз они в храме. В этом смысле, как в иконе, которая является храмом, он присутствует в этих стульях. Но если стуль вынести из храма, то уже отсутствует, не присутствует. Бог присутствует во всем, что существует, потому что никак не присутствует Бог, кто не может существовать. Приобщение к существованию – это Это Бог. Но вот это мы выносим за скобки. Это нулевой, так сказать, уровень обожжения.

И здесь же возникает вопрос опять об изобразимости ангелов. То есть мы очень много говорим о том, что если есть плоти, вот как у Христа, у святых, значит, они изображаются. А у ангелов же нет никакой плоти. Если они являются в том или ином образе кому-то, они являются просто для понимания, и это уже точно акцентентально. То есть когда там ангел является в виде человека или в виде каких-нибудь колес и языки, или типа там с крыльями, да, вообще они как попал могут являться в принципе. Но в любом случае это изображение этих видений, они относятся к акциденции. То есть поэтому Если мы изобразим то, что было увидено в видении, то мы, конечно, иллюстрацию к видению сделаем, но вот то богословие, что мы изображаем характер, оно неприложимо, потому что у них нет никакого характера.

А как же все-таки тогда Моисей? Он же сделает херувимов-то, осеняющих алтарь. Как быть? И вот Никифор написал такое сочинение, первое изданное в 2004 году было. только на греческом языке, называется «О Херувимах». Вот как раз Херувима имеется в виду, которую Моисей изобразил. Это старая, конечно, идея, еще и на Дамаскина там воспроизводится, но с более строгим объяснением иконопочитательского аргумента. Есть три рода священных символов, которые имеют сходство с прототипом по природе, а также по эфостасии энергии. Это Евхаристия. Евхаристия – это тело Христово. Две природы Христа, вот они в Евкаристии присутствуют. И кроме Евкаристии таких символов больше нет, которые по природе являются символами Бога. То есть можно называть Евкаристию символом, если подразумевать, что это символ природный. Если подразумевать, что символ, значит, что-то ненастоящее, то нельзя. А если подразумевать, что настоящее, то можно. Символ и разные другие там, например, как вот в литургии Василия Великого в Анафоре, там первообразный

Там про образы. Вместообразное. То есть образы вместо святых даров мы принесли. А еще о неосвященных дарах идет. Перед самым их освящением. Вот это первый вид. Значит, по природе. К нему относятся только евхаристия. Второй вид. О ипостасе. Ну, разумеется, по энергии, но не по природе. Это как раз иконы Христа и святых, где может быть характер. То есть там может быть выбрана одна ипостась, которая изображена как ипостась. И, наконец, по энергии только остальные. То есть энергия, просто освещающая благодать Божия, это все остальные иконы, каковы изображения бестелесных умных существ. Вот ангелы имеют ипостаси, но ипостаси не могут быть изображены на иконе, ипостаси ангелов. Но они могут быть указаны просто для нашего умения, что имеется в виду какой-то один конкретный ангел. Можно также добавить, что таковы могут быть изображения Бога Отца и Святого Духа.

Я напомню, что в 17 веке было в Москве, я вынужден тут скакать быстро, потому что вне нашего материала, что там 17 век в Москве, был такой спор. В общем, постановили, что Бога Отца там нельзя изображать, а наоборот можно. И в 16 веке очень было модное изображение. икона Отечества, где иллюстрируются филиоквы латинские. Мы в другой какой-нибудь лекции об этом еще успеем поговорить до конца нашего курса, что икона Отечества, она такая вот принципиально по своему устройству, когда вот сидит на колене у старичка такого, младенец Иисус, юный, и из него торчит Святой Дух в виде города. Вот это, конечно, Но она спарила в том числе и с того, что можно ли изображать отца и духа, если они не воплощались. Вот получается, поэтому можно. А в 20 веке тоже был такой спор, который поднял русский эмигрантский парижской школы иконописец Григорий Круг.

Может быть, его многие знают. Такой вот был популярный, довольный иконописец в конце 50-х, 60-е годы. Там они едва не поссорились между собой, но как-то сболтали этот спор. Но потом этот спор достиг греков-старосильников в 90-е годы, и там большие разделения между ними прошли. Между их не очень большими группами, но, конечно, они там еще разделились для того, что можно или нельзя изображать. Я к тому, что видится, как это все окулярство в разные периоды. Но теперь, говоря о Евхаристе, нужно еще немного сказать, что там у нас с хлебом и вином. Как насчет этого? Византийские авторы обычно ничего об этом не пишут, потому что что при Евкаристии остается с хлебом и вином, это в общем не важно, потому что это не вопрос догматики, и поэтому можно вообще ничего об этом не говорить.

Но был стандартный текст, это Григорий Низкий, большое огласительное слово, где, правда, сказано о том, что спасется дьявол. Там ещё вот это апокатасис, там вот так, с полной категоричностью, это его богословское завещание, большое огласительное слово, и там вот про апокатасис сказано, и там же сказано Евхаристии, что да, там тело Христово, конечно, настоящее, но хлеб и вино тоже остаются, вот это вот просто хлеб и вино. А вот уже в 15 веке Геннадий Схолари воспроизводит у себя латинское учение 11-12 веков, больше 12-го, о том, что хлеб и вино исчезают, их там нет. А есть только их свойства остались. Но они теперь у тела Христова. То есть внешний вид, вкус, осязательные какие-нибудь свойства хлеба и вина остались. Но сущности хлеба и вина нет. Все только заменило. Латински говорят, что не дело, Геннадий Схолари, сущность тела Христова.

Они еще такое придумали. А в православии византийском никакой сущности тела Христова быть не может. Потому что тело Христова это две сущности. Соединение двух сущностей. Божественное и человеческое. Да, а хлеба и вина нет. Но этот текст Геннадия Схолария, он такое многое латинского привнёс, но именно не отходя от православной основы, он тоже не является нормативным. Короче говоря, с точки зрения венетийского православия, о хлебе и вине в Евхаристии, именно о самом хлебе и вине, куда они делись, можно думать, что лукой. Резюме. Так, теперь. что образ Божий у нас как икона. Иоанна Дамаскина была такая цитата из Григория Низского об устроении человека, о человеке как одушевленной иконе Бога. Ну, икона – это же образ Божий, значит, человек – одушевленная икона. Для иконоборцев этот аргумент, конечно, так сказать, не работал особо.

Но для своих он работал, что вот если сам Бог сделал икону в виде человека, то и человек может тоже делать какие-то иконы. Ну, так себе логика, я понимаю. Но в общей массе и для своих это неплохо было. И иконоборцы, зная этот аргумент, развернули его в свою сторону. И этот аргумент и возражение его сохранился у Фёдора Абу-Куры. Вот вы знаете хорошо, да? Вот он умер неизвестно когда, но после 1829 года, и он застал второе иконоборство. И вот в его слове о святых иконах на Арабском, глава 21, там есть такой пассаж интересный. Иконоборец возражает так. Я вот тоже образ Божий, поэтому ты должен поклоняться и мне, раз ты иконом поклоняешься. Давай, вперёд. Ответ Фёдора Абукура. Без всякого сомнения, ты действуешь противоположно тому, чтобы быть подобием Божьим в своих личных особенностях.

Вспомним тут цитату из анаграмматики, которая относится к ипостасным особенностям похвальной или достойной порицания поведением. Твоей придерженности настолько противоположному, что ты подобен сатане или зверю, а вовсе не Богу. «Мы говорим тебе, что ты не по образу Божию, потому мы не поклоняемся тебе». «Поклоняемся, что ли?» Это же вопрос, не знаю, что он имел в виду. У меня просто возникает вопрос, с которым я не могу не поделиться. Но вот есть настоящие праведники, продолжает Абу Кура, которые сами пребывают как образы Божии, ибо они обновили в себе подобие своему Творцу. Видите, здесь образ и подобие – это строго синонимы. У святых отцов бывает, что Это что-то разное, то есть образ есть всегда, а подобие там надо как-то стяжать. А вот другой терминология, которая здесь, она тоже древняя, что это просто одно и то же.

И, ну, когда двумя словами одно и то же понятие, такой есть прием риторический. Мы поклоняемся даже их костям, заключает свой аргумент епископ Харанский. То есть вот на этом он строит аргумент о поклонении мощам святых. То есть не только иконам, но даже и мощам. Да, ну вот здесь немножко на грани фола. Но я думаю, что Достоевскому понравился. То есть, наоборот, понравился бы аргумент Коноборца, потому что он-то считал, что у всех, у всех людей всегда образ больше, ты совершенно не потеряешь. А вот если бы, хорошо, что там не Достоевский был, а Букурин на месте этого диалога. Но вот еще просто не могу не привести. Вообще эта тема возникала в истории, и в 1769 году по ведомству Сенота проходит такой рассказ о какой-то новой сексе, видимо, из староопеца-беспоповцев, некоего Лориона, то есть Лориона Поберохина.

Поберохин – это фамилия. Он заявлял, что в них, мыслеписанных на досках образах, нет божества и святости, а все то сделано человеческими руками, а почитают эти сектанты вместо онных человека. Почему поклоняются друг другу и лобызаются? То есть они друг другу поклоняются. Поклоняются как под людям. А что эти доски разрисованные? Поберухин заявил, что должен поклоняться человеку, потому что он по образу и подобию Божию создан. А потому все объявленные разного звания люди по приказанию Иоанна Поберухина. как начали ложиться в самую полночь спать, то каждый порознь подходили к означенному бюрохину. Мы знаем этого человека, двоекратно кланялись ему в ноги и целовали в уста. После того еще третий поклонялись в ноги и отходили прочь. То есть как вот иконы, которые целование и поклонение вставшие поутру чинили. А сверхконного еще все они по приказанию всегда называют его радостью.

Для чего он Семен, Семен это имя свидетеля, для чего он Семен. Не знает. Почему радости? А помните, Серафим Саровский «Радость моя»? Это, видимо, тоже было старообреческое какое-то влияние. Ну, судя по тому, что это вот точно старообреческая секта какая-то. 1769 года всех называют радостью. Может, не один такой был. Хотя вот свидетелю непонятно этого употребления слова «радость». Вот. Ну, дальше что? Теперь уж подходим к самому главному из этих частей. Что сделали наши? Никифор и Феодор. В общем, спойлер. Никифор сдался, можно сказать. То есть он просто был разбит. Редко такое бывает в полемике, что там никто ничего не признает. Ну, конечно, тоже не признавал. Ну, в общем, да. А Феодор во всей, так сказать, правоте. Знаете, так часто Не часто, но, в общем, и нередко бывает, что богословие не находит то или иное православное, неправославное с какой-то точки зрения, не находит в себе адекватного философского выражения.

Или находит, это же как поведет, просто одно и другого не следует. Потому что если у меня самая лучшая философия, если я выигрываю спорт, значит, я прав. Значит, я лучше умею спорить, больше ничего не значит. А помогло, если при этом у меня была правота, она могла мне помочь. Могла не помочь. А если я был неправ, то я, в общем, тоже и без правоты мог бы спорить. Это же такое дело там. Погословская полемика, она тоже спор. Вот самая такая криминальная цитата из Никифора. «Никто из обладающих разумом не признает или не признает, что Логос претерпел страдания». Опаньки. Это же полное нестарианство. Понимать, что Логос претерпел страдания, признать нельзя. То есть он вербально нестарианство просто полностью принял. И вот был такой в 80-е годы любитель Патриарха Никифора и нестарианство.

Знаете, в русском богословии есть такая мощная Это нестарианская линия, которая идет, по крайней мере, именно нестарианская. Цены нестарианства, для чего, скажем, в начале XIX века образования никому не хватало, она идет от Болотова. Его образование было на уровне, я говорил об этом, примерно 1950-х годов. Он умер в 1900-х. То есть это абсолютный гений. Но это в науке. Так он держался нестарианство. Почему он там? Участвовал в примирении нестарианцев православной церкви около Урмии. Ну, все такое. Был Андрей Юрченко, диакон в издательском отделе Московской Патриархии, который понял, что Никифор вот наш нестарианин. Вот благодаря всему этому. И он написал целую книжку о богословии Никифора, именно как нестарианском. Вот он все такие цитаты выбрал, и, в общем, там его всё не разобьёшь. Но немножко можно его подразбить так чуть-чуть.

Первый, конечно, аргумент от того, что богослужение Никифора звучало весь неохлопкетонизмом. Например, «Тропарь единородный сыне», «Распныся же Христе Боже». И он говорил «Христос истинный Бог наш». Он же не говорил «Христос истинный человек наш» в отпусте. То есть это плохой аргумент. Ну как, он не плохой, он просто слабый. Потому что просто, может быть, у него неконсистентность была такая, в плохом смысле слова. Просто что мозаичное такое сознание всегда можно сказать. Но в другом месте, в той же причем антиритике, прямо вот рядом, в том же параграфе. Он отождествляет напрямую Христа и Логоса. Он же не думал, что Христос не потерпел терпеть страдания и отождествляет. Вот такая цитата. В творении иконописца, дальше дословно, получается не только видимый человеческий образ Христа и оживляется воспоминание вследствие сходства с первообразом, но даже Логос, хотя он не описуем и не изобразим по природе своей, не видим и совершенно не постижем вследствие того, что он ипостасен и неделим.

вызывается в нашей памяти. Логос вызывается в нашей памяти. Короче говоря, ответ на главный аргумент Иоанна Грамматика у Никифора мы можем искать и вместо него находить. Когда он пытается ответить, он пишет самое плохое, что он написал. С точки зрения того, что он хотел доказать, что Логос не пострадал. Я одну такую нестоянскую стату привел, но там их гораздо больше. Что делает Фёдор Студит? Он делает совершенно другое. Во-первых, он утверждает, что на иконе присутствует ипостась, если это икона Христовой или святых. Это очень важно. Это послание 528. Не помню, кому оно адресовано было. У него еще собрание посланий очень интересное, Федоров студит. И оно интересно отчасти для понимания иконопочитания, но оно больше для других вопросов интересно. Итак, цитата. «Нет никакой ипостаси, кроме Христовой, на иконе его». То есть иконы нет никакой отдельной ипостаси.

Но сама ипостась Христа, то есть характер метанимической ипостаси Парспрутота, являющий видом его облик, имеется в виду внешний облик, присутствует в иконе и приемлет поклонение. То есть вот в иконах тех, где изображается характер, в данном случае речь об иконе Христа, это естественно сразу переносится на иконы святых, там вот они присутствуют живьем. Но не в материале, а в характере. Характер – это некий образ. Характер треугольника – это идея треугольника, а не треугольник, который мы нарисовали или что-то собрали. Это такой характер. Когда вы говорите название геометрической фигуры, вы называете её характер. И на иконе изображается некий характер, а сама икона не изображается. Хорошая заявка, но надо дальше обосновать. Вот он это делает. И сейчас будет самый главный момент в этой сегодняшней лекции, первый именно, который сейчас у нас. Поэтому прошу внимательно.

На иконе Христова изображается некий Иисус. Что такое Иисус? Чье это имя? Иисус – это имя собственное, а не нарицательное, как, например, имя человека. изображается не просто человек, а конкретный человек получается. А человек же не должно, когда изображается. Дальше читаем. То есть Христос получается не только как Сын отличается, это я пересказываю, как Сын отличается от Отца и Духа внутри Святой Троицы, это само собой, но и как Иисус, Он отличается от всех прочих людей, например, Петра и Павла. А вот это Иисус, а это Петр и Павел, это разное. И такими же признаками, какими люди отличаются один от другого, то есть ипостасными особенностями. Теперь главная цитата, два кратких таких абзаца, почти подряд, дословно. «Итак, не только нарицательным, но и собственным именем нарёкся Христос, отделяющим его ипостасными идиомами, особенностями, от прочих людей, и поэтому он описуемый».

То есть он описуемый, именно так принимается вызов. То есть, если вы признаете, что у него есть ипостасные идиомы, значит, вы должны признать ипостась. Он признает ипостасные идиомы, а ипостась не признает. А как это так? Давайте еще раз посчитаем. Следовательно, он один из нас. То есть, один есть. Это пишется. По нам. Один из таких же, как мы, так скажем, можно еще перевести. Хотя он и Бог, едино троица. Одно из троиц. Как там он отличается идиомой сыновства от отца и духа, так он и тут отделяется от всех людей ипостасными идиомами. И поэтому он описуемый. А вот ипостаси все-таки нет. Ну как это так? Ипостасные особенности есть. То есть то, что Петю отличает от любого другого человека, это есть, а Пети нет. Так бывает? Ну как бы нормальных людей нет.

Но как бы в православии, да. Потому что сейчас, чтобы это понять, надо вспомнить, о чем мы говорили тоже в VI веке, но в конце. Когда Евлогий Александрийский говорил о споре между Петром Калиникским, монофизическим патриархом Антиохея. И Дамианом Александрийским, тоже монофизическим. Они были северянскими патриархами. И они поссорились между собой на несколько столетий. Из-за того, что они не договорились о том, как правильно опровергать Иоанна Филакона. Иоанн Филакон был тритеитом. Тритеизм придумал не он. Чуть раньше его придумали в северянском монофизистве. Но он сказал, что у нас же по Аристотелю как? Он же такой толкователь. Аристотель был большой. Что если есть сущность, на неё ипостасные особенности, получаем ипостась. И вот значит, так же и в Троице. Как три человека, так и Троица. Каждая из них является неким отдельным Богом. Все в этом увидели, конечно, страшное разделение Троицы.

Вот все побежали куда-то в сторону от этого, там, закидали чем могли. Но, а как правильно-то? Сразу возникает вопрос, ну, хорошо, это неправильно. Как правильно? И вот эти вот монофизиты-северяне, они рассорились на чем? Ну, Демиан, сразу противоположная крайность. На самом деле, ипостаси как реальность не отличаются вообще. Реальность там одна, но такое новое савелянство было. А особенности не образуют. отдельных реальностей. Ипостаси различаются только, так сказать, в уме, а в реальности они образуют одну реальность. Но это настолько, так сказать, шабануло Савелия, мне потом там принюхались, и в Египте это была довольно долго популярная доктрина, потом она еще в Эфиопии жила, еще в 14-15 веках, и в Армении, похоже. Нет, в Армении, наверное, не было. Спорный момент. И, естественно, антиохийский такой очень традиционный и не любивший вот этих инноваций, ни Филопоновых, ни теперь Дамиана Петра Калининского, сказал, что это тоже всё неправда.

А как правильно? Вот он написал. Знаете, сейчас четыре толстых тома таких вот изданий, почему-то не полностью дошедший трактат о том, как правильно. Но там такой дикий объём из-за того, что он очень много цитат из святых. Некоторые только он и сохранил из того же Григория Низкого. Дошёл, кстати, трактат на сирийском переводе, только он писался по-гречески. Это VI век, но кто-нибудь Ахи будет писать по-сирийски. Но сохранилось только на сирийском. И вот некоторые цитаты из древних отцов, как Григория Низкого, они только там присутствуют. Очень всё интересно, если брать это как энциклопедию какую-то и такую христоматию. А мысль-то в чём? Нету там ни в чём мысли. Что вот так нельзя и так нельзя. А вот у нас строится едино, но при этом у нас всё-таки да вот.

И вот Евлогий реагирует на это. И, кстати, изложение его трактата нам известно на греческом языке, только пересказ у патриарха Фотия, который не зря обратил на него внимание. Патриарх Фоти в середине 9 века, поколение позже того, о чем мы говорим, или два поколения, как считать. Он говорит, что не надо с этими самыми грубыми, так сказать, аристотелевскими ногами входить в область богословия. Потому что тогда неизбежно божество внесется в сложность. Когда мы описываем божество с помощью понятия ипостаси, ипостасной особенности и сущность, мы самим языком описания вносим сложность. И мы не можем по-другому описать, не внося это в язык. Но мы должны помнить, что язык – это язык, а на самом деле в Боге сложности нет. Он сказал то, что я еще раньше сказал на сто лет.

Дионисия Ревупагидко около 1500 года, что когда мы что-то утверждаем, то это может быть правильно только в том случае, если мы одновременно это отрицаем. Ну и наоборот, отрицаем, когда утверждаем. Помните, мы говорили апофатика, катафатика. И вот такие журналисты, в плохом смысле слова, которые об этом рассуждают, что у нас будет здесь апофатика, а здесь будет катафатика. Здесь у него апофатика. Это, конечно, абсурд, потому что у Дионисия Леопардита невозможно апокватика в отрыве от катафатики и катафатика в отрыве от апокватики. То же самое здесь. Теперь, вспомнив филологию Александрийского, возвращаемся к проблеме, которую описывает Фёдор Студит. Итак, воплощённый Бог – это Бог. Тоже нельзя к Богу относить. эти понятия сложности. Да, когда мы говорим, что он принимает на себя особенности, скажем, Иисуса как будто бы человека, то мы говорим языком, который должен внести сложность, должен вычленить панистерианский Иисуса как отдельного человека, но мы должны одновременно это блокировать просто.

Это сейчас из логики такой термин, мы туда не идем, потому что мы Мы блокируем. То есть мы утверждаем, мы отрицаем это сразу. Короче говоря, представить себе можно очень наглядно. Вот идёт какая-то толпа людей, Петя, Маша, как там их зовут. И вот один из этих людей, он на самом деле не человек, а орок, например, какой-то. А ещё вот один, это Иисус, его зовут, он Логос. Вот так. Это именно полнота вочеловечения до единого человека конкретного и при этом так, что не отрывается от человеческой природы. Подобно этому учение об обожжении. над православными, так сказать, в византийском слове православными, в другом слове еретиками, над ними издеваются по поводу учения о покушивании, что если вам поверить, то в Троице появится очень много богов. Бог встал в сонных богов, посреди же боги рассудят.

Это значит, что Троица превращается в какой-то народ богов, как выразился по поводу этого абсурда Григорий Богослов. А вот какой ответ? Почему нет? Почему всё-таки не превращается? Потому что, став во всём тождественным Богу, кроме тождества по сущности, человек тем самым не оказывается ещё одним лицом Троицы. Он оказывается, каким был, так и остаётся одним из лиц человечества. И вот также воплощенный Логос, он остается одним из лиц Троица, но не становится еще одним лицом человечества. То есть не появляется нового человека в Иисусе по той же причине, почему не появляется новых лиц Троица. И мы напоминаем принцип обожжения. Помните, тосутон осом по-гречески. тантум-квантум по-латыни, хорошо так рифмуется, что насколько человек, Бог стал человеком, настолько ты станешь через него Богом. Это формулировка Григория Богослова в двух его словах.

В том числе одно обращено, слово на крещение обращено к человеку, который еще не принял крещение, только собирается. То есть это не для больших подвижников, почему я это говорю. Это просто такая именно базовая догматика, что если совершенство Совершенство человечества Христа нужно для совершенства обожения, то есть совершенства божества того, кто будет спасен. Потому что нет никакого спасения, кроме обожения спасаемых. И вот тогда полная симметрия. Не должно быть нового лица в Троице, не должно быть нового лица в человечестве. То есть можно сказать в каком-то смысле, как это говорит апостол Павел, человек Иисус Христос. Но если мы начинаем говорить. во всех вот этими конкретизациями, то нет, только Логос. Потому вот нельзя на самом деле сказать, что Христос истинный человек наш. Христос истинный Бог наш. Единородный Сын и Слово Божие. Расныся за Ны. Кто Расныся? Логос. Логос Божий. Единородный Сын и Слово Божие. Вот обращение к нему в этом тропаре. А можно спросить, а что тогда с человеческой сущностью Христа? Как мы её запрещаем? А с ней всё нормально. То же самое, что с божественной сущностью у обожженных. Потому что мы становимся, напоминаю выражение с первого послания Петрова, которое всегда цитируется, мы становимся причастники божественного естества.

Это как пишется просто. А вы, может быть, задаете вопрос, исходя из известного, что нельзя стать Богом по сущности. Из-за этого, может быть, у вас вопрос мог возникнуть. Но если не мог, то пусть возникнет. Так вопрос в том, что сущности соединяются только через энергию. Потому что во Христе соединение двух естественных тоже через энергию, а не как-то иначе в апостасе. И здесь поэтому соединение с сущностью по сущности, это значит просто быть той же сущностью. Вот как вот Евхаристия, она соединена с Христом по сущности, потому что она просто и есть Христос. Во всей полноте. Поэтому всё полная симметрия. Понимаете, почему я так наставил, что это важно? Здесь эта логика, конечно, неконсистентна. Потому что смотрите, что получается с Иисусом. Абсолютно все признаки того, что это человек есть, только самого человека нет. Так разве можно?

Так можно было. Но мы уже знаем в Византии, что так было можно, потому что у нас уже вот революция Александрийской в конце шестого века, а на самом деле еще Денис Еревопагид, а на самом деле еще и Григорий Богослов, там и Евагрий, там много чего было у нас. Но с точки зрения людей, которые считают, что логика должна быть непротиворечивой, так было нельзя, конечно. И вот в латинской схоластике во втором тысячелетии будет такое распространенное мнение, правда, другие будут его оспаривать, что да, Бог, конечно, может нарушить законы физики, это называется чудо, но не может нарушить законы логики. Потому что это уже будет какой-то хаос, который, правда, он же и установил. А у нас как бы вообще нет представления о единой логике. Ну, у византийца было представление о единой логике, византийский термин, надо сказать, что Бог может нарушить закон логики, пожалуйста.

А в современных логических представлениях, когда есть логический плюрализм, то есть логика – это любая сумма правил и система объектов, которые они применяются. Ну, я сейчас иначе могу сказать реляционная система и сами реляции. Вот если это задача, у тебя будет логика. Их может быть абсолютно бесконечное число, просто они не все одинаково полезны, эти логики. Но логика вообще может быть какая угодно, с любыми правилами. Поэтому невозможно мыслить нелогично, потому что любая ошибка с точки зрения одной логики может быть в какой-нибудь другой логике справедлива. Только смысл в этом никакого и нет, что она справедлива. Поэтому если мы по-современному, вот и моё такое убеждение, многие его разделяют, и даже некоторые независимые потом в Америка к нему тоже пришли, что византийское богословие и отчасти вообще христианское богословие, оно изложено в основных таких своих ключевых моментах в логике, которая допускает противоречия.

в неконсистентной логике, консистентной, в которой не допускают противоречия. А если хоть какие-то противоречия допускаются, они могут быть разными, то тогда это будет какая-то неконсистентная логика, какая именно, это зависит от того, какие противоречия мы допускаем, какие нет. Ну, потому что если вообще все всегда абсолютно, то тогда просто все будет тривиализироваться, то есть мы ни одного шага не сможем сделать, нельзя будет построить процедуру логического выбора. А так, но это не, повторю, это не, просто в этих лекциях уже говорил, надо повторять, это не означает, что есть какая-то логика, которую мы понимаем Богом. Она, никакая логика, даже самая удобная и хорошая, она не ведёт. Потому что ты вот прямо взял и в эту логику поймал Бога. Нет, даже пусть не за бороду, как-то иначе всё равно нет.

Потому что логика – это способ подготовить свой ум для того, чтобы он, если хочет, стал познавать Бога. Но, грубо говоря, вот Бога надо как-то нырнуть. И вот место, где можно нырять, его надо выбирать с чувством с толка, иначе можно так разбиться или вообще не дойти до места, где ныряют. И вот это да, вот это и логика, все эти объяснения богословские, они вот для этого и нужны. Ну, я что-то смотрю, какое-то молчание воцарилось, я тут ещё хотел один сюжет прогнать, но, может быть, не надо тогда. Но давайте вот с этим. Здесь все-таки надо сделать паузу, сейчас немножко тяжелое такое молчание становилось. Сейчас как раз надо закончить, но какие-то вопросы по этому, особенно по последнему тезису, что Логос ходит, как какой-нибудь робот похож на людей, и Логос похож на людей, и ходит в толпе. Вот вопрос. Получается, что вот эта мысль Фёдора Саддита про то, что в иконе присутствуют признаки только сущности. Нет, сущность присутствует вся. А в иконе не присутствует. Да, извините. То же самое, что мы думаем про Христа в отношении его человеческой сущности, что все признаки есть.

Иисус, да. Не человечество, а как будто бы одного человека. То есть индивидуальность человеческая, признаки индивидуальности человеческой есть, самой индивидуальности человеческой нет. Есть только общая сущность. Да, по такому же принципу, как с иконой у Фёдора Садиха. Да, мы в иконе изображаем это. То есть мы можем понимать, почему это относится всё к иконопочитанию. Просто сейчас я уже безотносительно к иконопочитанию стал говорить, к воплощению. Просто дальше, если мы этот характер, то есть эти признаки изображаем на иконе, то мы действительно ухватываем воплощение Бога. Человека нет, которого мы изображаем как человека, а Бог зато есть. Получается, что мы изображаем человека, которого нет, чтобы изобразился Бог, который есть. Вот так ещё можно сказать. Кстати, вот. Когда так объясняешь другим, ты сам лучше понимаешь, почему полезно читать лекции. Если не очень много, то хорошо. Давайте сейчас сделаем паузу.

Вы любите, чтобы был перерыв, по-моему, да? Ну, всё. Следующий будет. Владимир Владимирович, знаете, тут ещё один такой немножко полигонский сюжет. Я хотел про это ещё запустить. из XII века. Потому что еще было два кризиса таких законопочитаний уже в поздней Византии, средней. О них надо что-то сказать. Но, может быть, тогда мы их оставим до следующих лекций. У нас еще пять лекций останется, не считая сегодняшний, следующий. Тудамужского. Да, пожалуй, будет лучше повторить. Да, я сейчас понял, что не надо. Просто я собью уже то, что сейчас вы, может быть, запомнили, а так вы забудете. Может быть, больше позову, и все. На этом эта лекция закончилась. А следующий у нас начинается в 20 минут, кажется. Ну, кто никуда не идет, тот может мне что-нибудь задать, какой-то вопрос. Можно еще спросить? Да, еще очень быстро отвечу. Ну, я отвечу.

Можете пояснить, мысли было про ангелов, которые являются, что они являются своей акциденцией. Акциденция именно в обычном смысле слова, как случайные признаки. Так же, как и в пророческих видениях, являлся весь приотец в Ветхий День у пророка Даниила. И там тоже акциденталь.

Эти люди, эти ангелы, они не имеют никакой, и даже как отец и дух, они не имеют никакой внешности, которая была бы им свойственна. А вот люди имеют внешность. Кстати, дальше у вас может быть вопрос. А что же это за внешность? Скажем, на стадии эмбриона она была одна, потом ещё как-то менялась. Мы это обсуждали. Да, мы это обсуждали раньше. Это ответа нет. Это парадокс кучи здесь работает. Это вообще парадокс изменения, так называемый. Он является частным кучей парадокса кучи. Да, но при этом у нас же есть какое-то понимание про ангелов, например, что там есть Микаил, есть Гавриил. Но они индивидуализированы, у них есть ипостаси, они отдельные, поэтому они могут иметь имена. То есть у них есть ипостась, и они являются своей ипостасью. Да, но у отца тоже есть ипостась, а характера нет.

И вот у них ипостась есть, а характера нет. Поэтому нельзя, не может быть никакого их внешнего изображения, которое необходимым образом было бы связано с ними самими. А вот если Христос воплотился, или человек был человеком, то есть святой был человеком. при жизни. Значит, у него есть такие свойства. Спасибо. Теперь понятно. Я очень хотел бы, чтобы вы это поняли, потому что это ключ, не отмычка, а ключ, что интересно, ко всей догматике, кристологии. Чтобы вот так понимать именно. Ну и, конечно, вот эти слова Федоровских. Да, вот этот подход Федоровской студии, это в интересе. И несколько подробнее, потому что у меня несколько более размазано в мысли, что я всё-таки здесь вынужден устареться в лекциях, в книжечке моей про византийское богословие, византийскую философию. Я просто сказал, что это я придумал, что это есть византийская философия. А античная философия Византии, она не византийская, а просто античная Византия. И после этого был такой шквал всяких негодующих. Тут и была провокация. Вообще, лучшая реклама – это когда ругают, потому что когда тебя хвалят, ты очень слабо воспринимаешься и недоверен. Конечно, для того, чтобы ты должен сконфигурировать, когда тебе нужна реклама, за что тебя будут ругать и кого ты спровоцируешь на правильную руку.