Лекция 21

Андрей, приветствуем. Здравствуйте. Да, ну что, у нас опять кворум есть, чтобы начать. Что должно быть не меньше одного студента, как известно из логики. Потому что тогда это значит, что некоторые. Когда меньше одного, то это уже считается, что никого.

Будем ждать или нет? Уже одна минута прошла. Ну, кто-то подключается сейчас я знаю. Что? Я знаю, что кто-то подключается сейчас. Сидит и подключается. Ага, ну подождем этого человека, который так вот подключается.

Полину приветствуем. Если уже даже Полина пришла, точно можно начинать. Вот, Ампалина, здрасте. Здравствуйте. Всё, тогда уж точно давайте начинаем. Как мы обещали, у нас сегодня восточно-сирийский сихазм. В принципе, это, конечно, особенно для сирийского отделения, которым вы являетесь. Это тема целого отдельного курса. По крайней мере, несколько лекций надо. А у нас будет только одна, посвящена специально этой теме. Какой в ней смысл? Может быть, тогда лучше и не одной. В ней, можно сказать, два смысла я нахожу, целых два, хотя лекция одна. Первое – это дать такое вот общее представление об этой восточно-сирийской традиции. Общее – это не погружаться в филологию, потому что для филологии у вас есть прекрасные источники доступные и преподаватели, самые главные источники. Максим Калинин является одним из ведущих в мире филологов в области сирийского эсихазма, поэтому получите из него максимум знаний.

Даже если вам больше интересно что-нибудь другое по христианскому востоку, но поскольку вам дает Максима Калинина, надо, значит, получить то, что в нем есть. Ну, как от любого человека, который может чему-то научиться, надо брать то, что есть. Но вот именно такое концептуальное ядро этой традиции, вот это тема нашей лекции. Я думаю, что несмотря на то, что у нас уже на похожие темы лекции были по другим случаям, но надо лучше немножко сказать, что такое эскетическая литература, о чем там вообще пишется, для чего она нужна и как она может действовать. Потому что очень часто о ней подробно-подробно пишут филологи, но это подробное описание каждого дерева, даже просто под отдельным номером или именем, но без описания леса. Понимаете, вот нам сейчас нужно как раз заняться лесом.

Тем более, что монастырь такой важнейший во всей нашей истории назывался Бет-Абе, то есть лесной. Вот, ну и так. Главный, конечно, вопрос, который на всю лекцию будет висеть, так сказать, потихоньку отвечаться на него, это что это было. Потому что, в принципе, нестарианская традиция существовала до 7 века. Она не была особо изолированной, контактов было много, несмотря на то, что она больше в Иране была, а не в Византии. И особого интереса к ней не было, она как-то не выделялась. И то, что осталось после восьмого, особенно после начала девятого века, это тоже уже никого не интересовало. Хотя монашество там еще много веков сохранялось, но мы знаем, что последние века в нестарианстве монашества не стало. И, в общем, всякие католикосы XX века – это вообще, так сказать, повод для всяких скандалов. Но это мы не боим. Ну, в общем, был какой-то вот особый период в монашеской традиции нестарианства. Причем не всего вообще нестарианской традиции. Я называю нестарианской, хотя Брок бы возмутился, Себастьян Брок, но Алексей, ой,

Коля Селезнев, он сам считал так. И они, кроме того, тоже все как-то почитали Нестория и считали его несправедливо осужденным, и считали себя истинными последователями Нестория. То есть поэтому можно их назвать нестарианами. Я напомню, что сама нестарианская церковь сформировалась в конце V века. Вот мы про Барсавму этого, или Варсавму по-византийски, Несевинского говорили в свое время когда-то, в конце V века. Она уже сформировалась, да, к 7-му она, естественно, сформировалась, но она была стабилизирована. Она не была стабилизирована, о чём говорят споры внутри нестарианской церкви, восточно-сирийской, назовём её так, конца 5-го века, при том же Варсагме. Также в 6-м веке, мы об этом не останавливались, на этом подробно, тоже было много разных колебаний таких. В частности, были переговоры с Византией, значит, почему-то на них шло руководство, так сказать, этой церкви.

Потом было, это значит было очень нужно, в 612 году собор Бабая Великого, и выбирается там католикос после периода, когда не было католикоса, и вот происходит такая стабилизация учения как общецерковного о двух ипостасях. Мы об этом говорили раньше, сейчас просто напоминаю. Но если это все такое вот свежее, даже к 612 году, начало 7 века, то значит было много и другого. И вот в этом и другом как раз развивалось то явление, которым мы сегодня занимаемся. И внешне еще оно вот как заметно. Несколько самых главных авторов этой традиции, но главных для нас вот сейчас, для читателей, а не для самих, для них там, может быть, это все иначе было. Они были, несколько этих авторов приняты мелкитами и монофизитами. Мелкитами это значит вот диофизитами византийской веры, но за пределами византийской империи они назывались мелкитами.

то есть те, у кого с Кесарем одна вера, и разными монофизитами. И при этом были отвергнуты в нестарианстве, в разной форме отвергнуты. Мы поговорим о таких формах. Я сейчас назову несколько имен. Прежде всего, это Исаак Неневийский, Дадиша Катрая, из Катара, значит, Дадиша. И Иоанн Дальятский, или Иоанн Старец, Сава, по-сирийски Сава. Вот они просто распространялись, их произведения, среди и монофизитов, и мелькитов, а проблемы были с мистерианами, а также Иосиф Хазая, и также вот и Сагдона. Кроме того, возможно, список самых авторитетных авторов для этой традиции 7-8 веков не полон. Например, Максим Калинин как раз занимается изданием такого Афнимарана «Леса Господня». Этот Афнимаран в 7 веке был известен по упоминаниям, что он был действительно в этой традиции авторитетен. А вот он нашел там и издает сейчас. И это довольно большое имя, видимо, в масштабах 7 века.

А сейчас нам неизвестно. Сейчас он нам плохо известен, но нам зато хорошо известны те, кто его читал. Тот же Иосиф Хазая и Иоанн Дальятский, которые жили в 8 веке. Теперь это было краткое предисловие. Теперь у нас будет история, догматика и самая главная часть аскетика. Ну, пока что история у нас немного будет. Была такая гора Изла, которая для церкви Востока стала чем-то вроде Палестины времен Савва Священного. В VI веке там огромный монашеский центр, потом там уже много монастырей было. В общем, до нашего времени они как-то дожили в разном состоянии. В VI веке Авраам Кашкарский, это такой вот великий подвижник, основал там так называемый Большой монастырь. Авраам Кашкарский это такой местный монастырь. Савва Освященный для вот этой церкви Востока. И он же основал около 595 года монастырь Бет-Абе, вот лесной, о котором я уже упоминал.

И, видимо, там формировалась какая-то оппозиция к Бабаю Великому, хотя он сам тоже имел какое-то довольно близкое отношение к монастырю Бет-Абе. То есть, как это часто бывает, когда развиваются какие-то новые движения в религиозной то главные антагонисты в прошлом были очень близки друг к другу. Может быть, друзьями были или вместе учились и так далее. Вот Юлиан Отступник с Василием и Григорием вместе учились у Лебания. И потом в XIV веке мы тоже самое будем. Да и что говорить, в XX веке мы тоже все вместе учимся, как-то были. Так что, да, это обычное дело. Значит, вот первый эпизод. Непонятно, как связан с остальным, но поскольку он связан некоторым по внутренней форме, то поэтому начнем с него. Это такой автор, который по-сирийски называется Сардона.

Сардона, то есть маленький мученик, или как это сказать, или я бы сказал, что мученич. принадлежащим ученикам, так сказать. В таком смысле бы я это понял. Потому что еще по-гречески его обычно переводили Мартирий, его имя. Это такой выдающийся был богослов. И первый конфликт. Он старше всех, о ком у нас пойдет речь. Он родился, ну, как всегда, неизвестно когда, но примерно около 600-го года. Вот эти все даты, которые будут, то, когда родился и умер, сегодня у нас будут, ну, крайне приблизительно. Это такие Они все, так сказать, высосаны более-менее из пальца. Ну, там ученого, так сказать, пальца, но не надо преувеличивать точность. Около 615, а может и 620 года, вот все здесь так, он поступил в монастырь Бетаба молодым человеком. И уже тоже достаточно молодым человеком, но не младенцем.

Около 635 года или 40-го, опять же, вот такие разбросы. Он епископ одного городка Махозы-Дер-Эван, Махозы, Махоза, в митрополии Бет-Гармая. Это все в Несторианской церкви. И там же, уже в 642 или 643 году, он уже не изложен, а изгнан с кафедры за какую-то ересь. Вероятно, за ту же, за которую пойдет речь дальше. Сейчас скажу, когда. В изгнании он живет у Кириака, митрополита Несивинского. все той же церкви Востока, который был известен своей провизантийской позицией. Да, тут у нас халифат, конечно, уже, но в то же время вот сближение с Византией, которое было в итоге разгрома Хасрова II в 628-629 годах, оно всем памятно, и такое мощное провизантийское движение существует в церкви Востока, потому что вообще при Ираклии был план все объединить, мы это помним.

Вот потом он смог вернуться на кафедру, непонятно как, но смог. И потом опять оттуда был изнан окончательно в 647 году. Его обвинили за ересь, за то, что там он исповедует одну кному, одну лицевую Христа. То есть он отказывается исповедовать две ипостаси, как можно нестарианам, особенно с недавними решениями Бабая Великого 613 года. Ну, 30-летней давности на тот момент, чуть больше. А он прямо вот исповедует мелькистскую веру. а некоторые нестарианские источники пишут якобы монофизическую, в одну ипостась. После этого он уже действительно переходит в мелкистскую церковь и становится епископом Эдессы, мелкистским. Дальше начинается какой-то трэш, о котором мы ничего не знаем, знаем только результат, что он опять там не изложен. За что-то, за какое-то тоже неправомыслие. Но мы знаем, что это было около 650-го года. И это могло быть связано с монофилистом.

То есть это точно было связано с монофилистом, но просто мог не вписаться. Или наоборот, там, может быть, была позиция монофилистов сильная. В общем, это никто не знает. Может быть, это можно изучить, просто этого никто не сделал. Кстати, Сагдона издал и главный специалист, по-моему, в 60-е годы Андре де Алё. На мой взгляд, это самый был Большой патролог XX века. Он был католиком, францисканцем. Вот. Ну, он просто вот такое вот знание и чувство предмета у него было огромное. При этом он был католиком, то есть, так сказать, с византийской точки зрения, крипто-нестарианин. Но человек был очень хороший. Я с ним даже успел немножко обменяться письмами. Он такое наставление мне прислал замечательное как-то. Но он умер в 1994 году. Вот он занимался Сардоной, в частности.

От него осталась так называемая книга совершенства в двух частях, причем она была им написана в 28 лет, еще до всякого епископства. Мы не знаем, читали ее последующие мистики, о которых у нас будет речь, или может они ее и не читали. Но если даже и не читали, они шли в русле той же традиции, а очень вероятно, что читали. Она сохранилась, как ни странно, по-сирийски. И по-сирийски она сохранилась в нестарианской традиции, в нестарианских сирийских рукописях, но начальные главы там вырваны, они вообще до нас не дошли за его ересь. То есть получается, вот что важно сейчас отметить, что то, за что он был осужден, это было у него и когда ему было 28 лет. Мы не знаем, в каком это было году, но в общем раньше епископства.

То есть и эта книга распространялась в монашеской среде, была авторитетна. И потом, несмотря на все осуждения, она не сразу исчезла, так сказать, все-таки как-то вот ее дошла до нашего времени в небольшом количестве экземпляров. И это значит, что он не одиночкой был какой-то, которого, как вот согласно одной из историографических традиций нестариан, совратили во время диспута монофизиты, а это был представитель еще до епископства, до всяких диспутов, которых, может, вообще в жизни не было, скорее всего. Был вот человек, который сделал определенные догматические выводы. И потом уже узнал, что они совпадают с Византийской церковью. Когда он писал книгу «Совершенство», он об этом не знал. Еще один интересный такой факт, отмеченный, конечно, Андре де Алё по достоинству, что сохранилась в нескольких фрагментах рукопись грузинского перевода.

С какого языка, кстати, интересный вопрос, потому что таких доказанных переводов на грузинский сирийского у нас как бы нет, кроме «Жития Галиндухи», считается. Вот, возможно, это тоже было прямо с сирийского, но мы не знаем, какого времени этот перевод, потому что он мог быть все-таки уже и с арабского. Но там, в этом фрагменте дошедшем сохранилось название, и там характерно «Иже во святых отца нашего Мартирия Сахдоны». То есть он воспринимался как святой отец в Палестине, где перевозили на грузинский. Только то, что точно было православным с точки зрения переводчиков. Немаловажным. Короче говоря, в предыстории той истории, о которой мы сейчас будем говорить, имелся вот этот скандал в 40-е годы, где прямо представитель явно этой же самой традиции просто перешел из нестарианской церкви в византийскую, ну а то, что у него потом там немножко что-то пошло не так, по правилам 60-го года, но мы знаем, что в самой византийской церкви очень многое шло в это время не так.

Поэтому как раз скорее пользуя его, так сказать, православие с антимонофилистской точки зрения, говорит косвенно, а прямо непонятно. После 650-го года он еще прожил какое-то неизвестное нам время. Видимо, он был отшельником, это тоже предположение. В общем, на этом следы его теряются. Сегодня больше о нем говорить не будем тогда. Теперь переходим к самому известному автору, Исааку Ниневийскому, который в народе называется Исаак Сирин, Исаак Сириец. Сирин – это по-славянски Сириец, значит, ничего больше. Он один из трех отцов, которых стали считать за пределы министерианства, вместе с Дадишей Катрае и Иоанном Дальятским, о которых речь позже. И о степени распространения его за пределами нестарианской церкви. Но он сохранился в нестарианских рукописях, а также и в монофизических рукописях на оригинальном сирийском языке. Но интересно, что он сохранился также в двух сирийских мелькистских рукописях. Причем они самые старые, 9-10 век. Это вот Синай, там всякое старьё сохраняется. Большое спасибо. Хотя вроде такое место географически не очень-то безопасное. И исторически оказалось, что там-то все лучше всего и сохранилось на Синае.

Фантастическая судьба вот этих книг, я просто не могу об этом не упомянуть, хотя это выходит за пределы нашего курса, но это нам все равно полезно иметь в виду в Эфиопской церкви. Там есть вот канон Ветхого Завета, такой самый лучший канон Ветхого Завета, потому что в него входит больше всего всяких интересных книг. Все, что входит, почти все, что входит в других, там есть, плюс там еще «Первые ног», книга «Юбилеев», ну, такой настоящий Ветхий Завет большой. Есть Новый Завет, в него тоже там кое-что входит, и раньше входило, так сказать. И есть книги монашеские, так называемые, которые тоже, ну, это не то, чтобы прямо Новый Завет, но где-то наравне. Их три, три книги монашеские. Но это то ли можно считать это тоже Новым Заветом в понимании эфиопов, то ли, ну сейчас, конечно, они против этого восстанут, скажут, что нет, но прямое продолжение Нового Завета это и сейчас согласятся.

Там три книги. Первая называется «Феликсеюс». И это случайно получилось при переводе с арабского вместо «н». Это «Фелаксенус», «Фелаксен Мабукский». Но вы знаете, что в средневековых арабских рукописях точки, которые различают согласные буквы, ставятся как, так сказать, повезет этой букве. Каким-то буквам, конечно, и на самом деле везет, а очень многим нет. Или вообще не могут не ставиться. Поэтому, когда переводит переводчик, не имея того, кто ему это прочитает по-арабски, у него получается с именами вместо «н» получается «и». Филоксейус получился. И вот в Эфиопии нет филоксина, а есть филоксей. Ну, какая разница? Все равно этот филоксин состоит из сочинения Дадиша Катрая. Вот что я хотел сказать. Никакого филоксина. Филоксин в этих книгах есть, но не там, где он называется филоксином. Называется это Дадиша Катрая. А дальше Мар-Исак, который в большой степени действительно Мар-Исак.

В другой степени примет филоксина Иоанна Дальятского. И, наконец, сам. Иоанн Старец, Иоанн Дальятский под своим именем. Но обычно его не называют Иоанн Дальятский. Еще сирийская была традиция называть его Духовный Старец. Она в арабских переводах была и в переводах с арабского на эфиопском. Поэтому там Арагави Манфасави. Арагави Манфасави. Это очень такой авторитетный. Старец Духовный. Арагави Старец, Манфасави Духовный. Это вот именование Иоанна Дальятского. Эти переводы были сделаны на эфиопский с арабского, но это арабский был с сирийского, и носители арабского языка, которые переводили, тоже были сирийцами, и, скорее всего, это происходило в Египте. Египет в XIV веке, уже даже в XIII, он опять стал под властью сирийцев, до этого был под властью армян. Ну, я имею в виду духовной властью. Кто там монофизической церкви заправлял делами? Копты никогда не заправляли.

Сначала были сирийцы, ну, до 10 века были копты, потом сирийцы, потом армяне, потом вот, когда Саладин выгнал армян, то опять сирийцы. И вот в это время, в 14 веке, митрополитом Эфиопии, ну, это фактически патриархом, но он назывался митрополитом, там все время был один епископ, который оставился в Александрии, был такой Аббасалама, который интенсифицировал, значит, то еще до него, программу переводов на эфиопский с арабского. При нем очень много было. После него тоже продолжали перевести. Особенно много при нем. И, видимо, тогда же перевели и вот эти три монашеские книги. И тогда они вот обрели такой авторитет. Теперь относительно самого Исаака. Что о нем известно? Ну, как всегда, годы жизни очень-очень приблизительные. Год рождения, ну, скажем так, 640-й, год смерти 700-й. Все это Плюс-минус там не 5 лет, а 10, и как бы и не 20, понимаете?

То есть это, так сказать, не очень. Сам он происходил из Катара. Был рукоположен в епископе католикосом Марги Варгесом I, который был католикосом между 658 и 80 годами, то есть от до. И где-то он, ну, считается, что в первые годы этого католикосата был рукоположен, ну, условно сказать, в 660 году. И через пять месяцев он оставил кафедру. Это вот факт, что он оставил кафедру. Как это объясняется? В нестарианской традиции есть два об этом рассказа. В одном вообще никакого объяснения просто нет. В другом это объясняется анекдотом. Его прихожане поспорили между собой. Он пытался их урезонить словами Евангелия. А на это ему сказали, вы отстаньте со своим еще Евангелием. И тогда он воскликнул, ну, если они даже Евангелие не слушают, то мне тут нечего делать, и убежал с кафедры. Вот такой он капризный был, согласно этому рассказу.

Но это абсолютно неправдоподобно, и из этого только следует, что причина его ухода с кафедры была для нестриан неприятной. Поэтому другие ученые справедливо, на мой взгляд, делают вывод, что проблемы были догматические. После этого он, значит, уже не мог управлять кафедрой, но жил где-то там в Тиши. И сначала, собственно, жил отшельником долго. Потом он в некоем монастыре Рабана Шабура уже на старости лес жил, окруженный учениками, и там надиктовал свои сочинения. Этот монастырь Рабана Шабура, видимо, тоже был, так сказать, подчинен этой традиции и явной в оппозиции католикосам. То есть продолжалось такое. То есть в VII веке, мы сейчас в середине VII века вместе с Исааком Сириным, нестарианская церковь имеет некоторый мейнстрим. И некоторую сильную все еще оппозицию, которой принадлежит Мар-Исак, которая понимает по-другому, и мы бы сказали точно так же, как и по-византийски, нестарианское учение.

То есть они, да, они в традиции нестарианские, не истории хорошие, так сказать, все такое, но вот понимают они по-своему. Мы потом еще немножко об этом поговорим, надо пробежаться по хотя бы главным именам. Что касается изданий. его текстов. На сирийском языке говорят, что он написал то ли пять, то ли семь разные источники по-разному томов, так сказать, в сочинении. И вот то, что у нас переводится на все языки, это первый том, причем не полностью. Вот недавно был найден второй, это была целая история, но вот остальные там, то ли они найдутся когда-нибудь, то ли нет, Аллах знает лучше. История со вторым томом такая, он у Адая Шера вот был такой католический епископ в Сирии, Адай Шер, который был одновременно ученым очень много всего. Ну, вы знаете, может, про него нет?

Адай, ну, по имени апостола Адай. Шер фамилия. И он много всего издавал такого по сирийской литературе, по сирийскому Востоку, но и он упомянул, что у него есть рукопись второго тома Исаака Сирина на сирийском, что он собирается ее издать. И некоторые сведения о ней опубликовал. в преддверии, так сказать, будущего издания. Но потом началась Первая мировая война, и в 1915 году в ходе этой войны произошел геноцид сирийцев. И он оказался жертвой этого геноцида. Там не рассматривали, кто какой конфессия из христиан, а геноцид относился ко всем христианским конфессиям безразлично. И рукопись пропала, и все. Считалось, что мы никогда ее не увидим. Но потом Себастьян Брук Нашел в Бодлианской библиотеке. Он симптоматически изучал рукописи сирийские вообще где-либо в мире. То есть он всех изучал абсолютно, без исключения.

И вот занимаясь нигде-нибудь у себя под боком, он в Босфорде живет и жил. И в Бодлианской библиотеке он нашел второй том. То есть это другая рукопись, нежели от Дайешера, но ясно, что это оно само и было. И вот это издается, он сам издал основную часть этого тома. Иларион Алфеев переводил. На него очень много было нападок в конце 90-х годов, что там, мол, это фальсифицировано и так далее. Но это абсолютно были неграмотные нападки. И я, так сказать, с крайне правого фланга вступал тоже в его защиту от всяких, так сказать, мракобесов. Ну, я сам мракобес, но просто вот именно уже какие-то безграмотные просто аргументы. Ну, вот Исаак Сирин, он такой. Там во втором томе он оказался. Немножко подгулявшим, так сказать, с точки зрения тех, кто ожидал от него чего-то другого.

Неполный перевод того, что мы по-сирийски называем первым томом, был сделан, как считается, в IX веке, на самом деле, может быть, и в VIII, в конце VIII, в лавре святого Саввы, освященного некоими монахами Авраамием и Патрикием. Имена мы их знаем, кто они такие дальше, мы не знаем. Ну, вот монахи этой лавры. Они перевели с сирийского на греческий. Это вот греческий корпус Исаака Сирина, который издал печатно Никифор Феотоки, замечательный такой был деятель греческого просвещения. Но просвещение не в смысле тому, что он любил Вольтера, а вот именно в хорошем. Который потом закончил свою жизнь епископом Астраханским. Екатерина его пригласила в Россию и получила он там на юге России. Естественно, на юге, где много греков. получил кафедру. А издание было в Лейпциге, где тогда многое издавалось у протестантов православной литературы на греческом, в 1770 году.

Но недавно, в 2012 году, замечательный Марсель Пирар, француз, который и на Афоне жил, он какой-то полиглот ужасный, все языки знает, включая русский, он издал критический текст греческого корпуса. То есть теперь надо брать издание Марселя Пирара. На русский тоже есть разные переводы этого греческого. Для меня таким родным и понятным из детства знакомым является текст греческого корпуса, а не сирийского. Сирийская традиция мелькицкая, о ней упомяну. Дальше был арабский перевод сирийского и эфиопский с арабского при Аве Саламе. Вот. Теперь второй. Еще три имени. Очень кратко. Дадишу Катрая упоминавшись. Это Катрая, значит, из Катара, значит, земля Кисаака. Тоже потом он долго жил в монастыре Рабана Шабура. А вообще о его жизни ничего не известно. И даже там говорить о каких-то годах его жизни затруднительно. Ну, понятно только, что это 7 век, скажем так.

Важнейший текст, который он написал, это комментарий к Аскетикону Ава-Исаи. Об этой книге чуть позже скажу, и вот на него еще комментарий, потому что она была очень читаемая в сирийском монашестве, очень важная, и поэтому имело смысл писать комментарий. И также он написал комментарий к Апавтекмута Патру. Помните, мы говорили, что такие вот сборники сочинений. Вот в сирийской традиции Энан-Ишо написал составил такой сборник по-сирийски этих апофтегм, это то же самое примерно апофтегмы, что на других языках, который он назвал «Рай отцов». И вот к этому сборнику Тадиш Укатрая тоже написал комментарий. И интересно, что толкование на аву и саю взошло в фрагмент на сагдийском.

Следующее имя Иоанн Дальятский. Или Иоанн Старец, Иоанн Сава. Годы жизни примерно, можно сказать, тоже с очень большой степенью приблизительно 690-780. Это уже следующее поколение, восьмой век. Он родился в конце седьмого, но, в общем, деятельность всего это восьмой век. другое поколение. И именно оно вызвало на себя огонь, когда вот эти нестариане совершенно забанили, то есть занофематствовали ту традицию, о которой мы говорим. Это как раз было в лице еще при жизни Иоанна Дальятского и Иосифа Хазаи, о котором мы тоже позже скажем. В юности он регулярно посещал монастырь Мар-Афнимаран. Вот это может быть тот самый Афнимаран, которым занимается Максим Калинин. То есть вот такая традиция. Монашеское воспитание и так далее. Такой монастырь был Бет-Карду в 8 веке. Он стал центром этой традиции. Это далеко, где-то в Хузистане.

И вот в 786 или в 887 году некоторые связывают еще, может быть, в 790 был этот собор, или это, может, было два разных собора. Не буду в это входить, потому что очень сложно. В любом случае, при католикосе Тимофея I, который долго был во главе нестарианской этой церкви, И Иоанн Дальяский, и Иосиф Хазая были лично, поименно, как еще живые, осуждены за то, что мы будем говорить, за то, что они отклонились от нестарианства. Пошла вот унификация, которая продолжится собором еще в 820 году у нестариан, и где-то после 820-х годов, ну, скажем так, середины 9 века и в конце, уже этой традиции будет совершенно не видно у нестарианцев. Унистериан. И все. Хотя монашество формально там будет сохраняться еще веками, разумеется. Вот о нем сказал. Теперь еще следующее. Иосиф Хаззали.

Кстати, как переводить на русский Хаззали? Это буквально тот, кто прилагательное образованное от слова видение. Или видение. Как сказать по-русски? Дело в том, что очень часто наши Ученые люди не знают русского языка в той области, которая применяется ко всему этому. По-русски будет прозорливый. То есть тот, кто видит. Просто такой урок русского языка здесь не мешает переводить. Потому что смысл понятия, как сказать по-русски, начинает выдумываться. Или переводить не точно. А ничего не надо выдумывать, все уже выдумано. Иосиф прозорливый. Вот родился он примерно понятно когда, около 710 или 713 года, с нашей степенью точности это совершенно одно и то же, а умер в старости мастите, так сказать. Ну, в общем, жил долго, пережил этот собор, который его осудил, скорее всего, и когда-то потом умер. Непонятно когда.

Ну, в общем, он был современником Иоанна Дальятского, и скорее всего он был. младшим его современником. То есть был, может быть, под влиянием даже каким-то тому, что и не был под влиянием. Вот это все. Он оставил послания и трактаты богословские, которые сейчас изданы. Да, интересно, что я забыл сказать про Иоанна Дальятского, что на сирийском его сочинения дошли, но только в традиции монофизитов. А у нестариан нет. Видимо, они уничтожили его рукописи, потому что вообще они были у нестариан еще в 13 веке, но до нашего времени не дошло, потому что, видимо, Традиция была, так сказать, подорвана. Теперь скажем немножко об источниках. Смотрите, я пропустил некоторые важные имена. Советую почитать про имена недавние публикации, которые вам посоветует Максим Калинин, начиная с его собственных. А то, что было известно по состоянию 1986 год с некоторыми добавлениями, это книга Бёле, издателя Иоанна Дальятского.

Ну, вот он написал еще такую краткую книжечку, которая называется по-французски «Lumière sans forme». Как перевести без формы, бесформенный, как перевести правильно на русский язык. «Безвидный свет». Это вот название этой книги в русском переводе. «Безвидный свет». «По» — это «эйдос», это «вид». «Форма» — это латинское, это эквивалент «эйдос» греческого, «идос» по-нашему, по-византийскому. И это значит «вид». Значит, вот «безвидный свет». В 19-м или 20-м году вышел русский перевод, который, может быть, немножко обновлен. У меня просто нет его под рукой. Книга 1986 года, она все-таки устарела по библиографии довольно сильно. Но там вот есть еще некоторые имена, которых я сознательно не называю сейчас. И, между прочим, не всегда понятно, насколько они нестариане, по-настоящему сказать, насколько они соответствуют традиции. Я думаю, что вам известно из этих имен имя Иоанна Барпенкая, который автор хроники большой.

Юлием занимала. Как фамилия Юлия? Фурман. Фурман, точно, да. Вот она им занимается и давно уже. С подачи, кстати, ее доктора Фатера Николая Селезнева. Вот он тоже автор трактатов, сотниц, которые тоже, в общем, относится к сирийской мистике. То есть, если мы говорим о византийском, о нестарианском эсихазме, то мы должны о нем упомянуть. Но в то же время он вот такой последовательный нестарианин. Понимаете, вот это уже другая традиция получается. Хотя текстуально она та же самая. Это как бы ветвь той же традиции, но другая. И поэтому он как бы за пределами за пределами анистерианской среды, как аскетический писатель, он особо неинтересен. Как историк он суперинтересен, да, и как автор апокалипсиса в его хронике, это все так. Вот, теперь мы обращаемся к источникам. К источникам. Ну, среди источников надо назвать даже и самого Нестория, и еще больше они любят цитировать, в том числе, Исаак Тувана.

Мепашкана. Блаженный толкователь. Обычно переводят на русский блаженный толкователь. Или переводчик, объяснитель. Это имя, под которым Фёдор Мапсуэстейский. фигурирует. И он цитируется этими авторами. Он для них очень значимый. Они, конечно, действительно принадлежат к нестарианской традиции с точки зрения культуры. Здесь вообще никакого разговора нет. Даже сам не история у них, у всех. Но вот нестариане их за что-то анафемаслили, потому что как они ее понимали. Мы к этому сейчас потихонечку подойдем. Но пока все-таки источники. Вот есть, помимо вот этих чисто нестарианских источников, это пункт первый, чисто нестарианские источники, про него сказали. Есть как бы такие общемонашеские. Их три прежде всего. Евагрия, Макария и Авва Исаия. Но Евагрия и Макария – это то же самое, что и Византия мы видим. Евагрия – это обобщение египетского опыта, но в рамках оригинизма.

Причем в нестарианской традиции такой идиосинкразии к оригинизму не было. Гностические главы дошли в двух редакциях, и из них одна – это, видимо, оригинальная, со всем оригинизмом, со всеми этими ужасами. Но все же вторая, которая была Бабае Великим, видимо, отредактирована, там это убрано, самое такое вот оригинистское. Но вот даже гностические главы, то есть вот Евагрий в большой полноте был им воспринят, больше полноте, чем в византийской традиции. Макарий Египетский, ну Макарий Великий, мы говорили, что это, собственно, сирийский автор, если говорить именно о сборнике. всяких таких проповедей и посланий, о котором мы в свое время рассказывали, то это автор сирийский. И вот он в Сирии, ну неудивительно, что в сирийской традиции он очень прижился. А вот о Вейсае это немножко особый разговор, потому что, в принципе, он и Византии принят.

Он вообще-то был монофизитом, если так строго смотреть, особенно с нестарианской точки зрения. Он умер около 492 года, конец V века. Друг, видимо, старший еще друг Петра и Вира. И, безусловно, это антихалкидонистская среда. Но времена насекона Зенона. Поэтому в византийской традиции он тоже святой. И тоже на греческом языке оригинальном сохранились его произведения. И более того, в сборнике добротолюбия XVIII века, который вот и на русском языке есть, он в большие его тексты приводятся. Но, понимаете, вот византийская традиция Абы Исаи – это очень хороший автор, замечательный, но один из. А вот в этой нашей традиции, которая сейчас наша, это значит, вот нестарианская аскетика 7-8 веков, в ней он имеет исключительное значение. На него пишут комментарии, то есть это вот, я бы сказал, что его значение там соответствует примерно значению Лествицы византийской традиции.

Лествица Иоанна Синайского написана в первой половине. седьмого века, то есть как раз вот нашего, и она, пожалуй, не дала, ну, это моя такая догадка от Хок, не дала достигнуть такой популярности аскетикона А.В. Исаи, потому что она была еще, так сказать, более техничной в своем жанре. Сейчас чуть позже скажу, в каком. Также особое значение имели произведения Филоксина Мабокского, я бы сказал, не во множественном числе, а в единственном. У него есть такое послание к Патрике, это целая книга. Полное издание текста на сирийском в 1963 год. Его еще готовил отец Иринеи ОСР, но не подготовил, а передал молодому человеку, который это издал, патрологию Ориенталис. Почему оно очень здорово легло на эту традицию? Там вообще подробно говорится о том, как нужно отрекаться от мира и для чего.

А это прям вот пререквизит, как сказали бы мы по-английски, просто обязательное условие для восприятие всей этой аскетики. И поэтому оно не просто там пересказывает свои мысли у разных авторов, но оно просто с какими-то сокращениями вошло. Причем интересно, что в греческом корпусе Исаака Сирина одно из слов Это вот он, сокращенное послание к Патрике. Но сокращенное все равно длинное слово. Это слово, кажется, 54-е. Не помню, какое по греческому тексту. Но это, в общем, послание Симеону Чудотворцу. Якобы Исаака Сирина к Симеону Столпнику. В основном, конечно, никакого Симеона Столпника, никакого Исаака Сирина. А это Филоксин Мабовский, послание к Патрике. Кто бы ни был этот Патрике. Это просто то, что нужно было дать сейчас для справки. Но тут еще надо отметить одну вещь. Вот если вы будете читать Бюлле, там будет все время отмечаться влияние Дионисия Ареопагита.

Почему влияние? Потому что Дионисий Ареопагит жил раньше. А я бы сказал, что абсолютно оно не доказано. И в восточно-сирийской традиции никакого Дионисия Ареопагита нет. Его там никто, по крайней мере, не видел. Если он есть, то его там надо найти. Это пока никто не сделал. И действительно, в конце шестого века появился Западно-сирийский перевод Дионисия Реопагита, Сергия Ришаенского, это такой был замечательный у монофизитов, был такой ученый и переводчик, ну и богослов в такой части, да. И вот он перевел Дионисия Реопагита. Эти сочинения распространялись, я не знаю, распространялись ли они у мелькитов, может быть. Но точно, что у монофизитов. Я думаю, что у мелькитов тоже должны были распространяться. Тем более, потом настала монофилистская иония. Но мы ничего не знаем о их распространении у нестариан. И всякие сходства в области ангельской иерархии, учения о познании, познаваемости и непознаваемости Бога.

Это все может быть типологическим сходством, а не генетическим. Генетическое сходство надо доказывать. Билле этого не делает. Поэтому Я бы сказал, что если только не будет доказано обратного, но сейчас надо считать, что Дионисия Реупагита нет. А то, что они повторяют Дионисия Реупагита очень во многом, это как раз говорит о том, что они писали не от ветра главы Свария, ни Дионисия Реупагита, ни эти авторы. А они действительно видели некую реальность и ее описывали, дословно не совпадая, но реальность узнаваема та же самая. И не надо все объяснять литературными влияниями. Так, теперь у нас еще до того, как мы перейдем к главному, у нас Еще есть два пункта. Главный, кстати, у нас вопрос, я напоминаю, это в чем причина вот такого успеха, что это было.

Потому что пока вот все, что мы говорим, что еще сейчас будем говорить еще в двух пунктах, это явно недостаточно для объяснения этого успеха. Ну, все-таки надо сказать о христологии. Цитировать каких-то авторов конкретно я сейчас не буду для экономии времени, но примерно у всех этих авторов можно найти такую мысль. Они исходят из нестрианской модели христологической. Посмотрите, как нестарианское можно сделать православным с точки зрения Византии. Значит, нестарианская модель. Иисус – это человек, отдельный лично, перед Богом. Значит, он такой же, как мы. Плюс-минус, так сказать. Ну, в общем, одинаковый с нами по человечеству своему. Это нестарианство. Но что он такой же по человечеству, это не только нестарианство, это общее. Это просто отказ от Евтихия. Но, оказывается, Иисус может видеть Бога так, как Бог видит себя.

Вообще вот эта идея, что тварь может видеть Бога, она стала восприниматься нестарианами в 7 веке, по крайней мере, если не раньше, как абсолютно эритическая. А вот Иисус может. Но это автоматически значит в рамках нестарианства, что можем и мы. Вот у монофизитов нельзя сделать такого вывода. А в нестарианстве он автоматически следует. Они, конечно, это имеют в виду, что значит и мы можем видеть Бога, потому что мы должны быть как Иисус. И это получается, что Иисус, он особенный, но он так особенный, что мы все должны быть таким же, как он. То есть такое же обожжение. А это уже ничем не отличается от православного учения, в византийском смысле слова православного. То есть это просто другая формулировка с другого бока. То есть это вот получается, что из двух природ получается то, что называется Одна природа по Кириллу.

Помните, одна природа по Кириллу, в отличие от одной природы по монофизитам, это единство всех спасенных, всей церкви в теле Христовом. Воплощение Христово распространяется на всех. И вот так же и здесь. Когда мы рассуждаем о христологии, если мы просто рассуждаем о христологии без учения о спасении, то мы не поймем. Есть там различия или нет? Что имеется в виду? Подайте, пожалуйста, все меню. То есть нужна полная картина. То есть как христология, сотериология, сотериология. Я через «и», конечно, пишу, потому что сотериология, это будет по-европейскому, по-западному. Сотериология. Как сотериология? Если получается, что воплощение Христова дает тантум-квантум, то есть насколько он человек, настолько и спасаемое становится Богом, тогда да, тогда это будет совпадение с византийским православием. А если нет, то нет. Поэтому дело не в том, сколько мы насчитаем апостасий.

Одно, две, может даже три, считая душу и тело, скажем, разными апостасиями в другой терминологии. Можно же еще и так. А дело в том, что будет ли у нас выход на этот самый принцип, что насколько он стал человеком, настолько ты в нем станешь Богом. если будешь жить по-христиански. Вот здесь этот выход есть. И вот именно за это их и анафематствовали. Вот в анафематствовании Тимофея, о котором мы говорили, 786 или 7 года, но это не его личное, это соборное анафематствование Иосифа Хазая и Иоанна Дальятского. Там оно дошло в переводе на арабский язык. Конечно, оригинал был на сирийском, только не дошел. И там такая фраза, будто тварь может видеть своего творца. Вот за что они анафематствуются. что тварь может видеть своего творца. Конечно же, не может.

По нестарианству такому, кондовому, которое сейчас устанавливает себя в качестве единого возможного учения, необсуждаемого. А те, кто не согласен, даже если они расписываются в своей большой любви к Несторию и к этому блаженному толкователю, они анафематствуются. Вот, собственно, после этого и закончилась эта традиция, о которой мы говорим. Это вот христология. Еще раз, понятно, в каком месте христология щелкает. Что она становится не нестарианской. С того, что обожжение человечества Христа уравнивается с обожжением человечества людей. Потому что для Христа важно, что он человек, но он не так обожживается, как все остальные. А когда как все остальные, главное, что он сам обожживается так, что он полностью становится Богом, оставаясь человеком. Вот это видение Христа. Вот оно видение Творца тварью. Вот оно недопустимое для анистерианства. И вдруг оказывается, что оно есть, распространяется на всех.

Это другая цель аскетической жизни, другой стимул, другая заинтересованность во всем этом монашестве, в христианской даже просто жизни. И дальше, конечно, это выходит на то, что кто-то кого-то анафематствует. Вот. Я даже спрашиваю, понятно всем или нет, или надо как-то еще пояснить. Это важнейший момент. Часто говорят, что на самом деле просто им христология была не важна. Можно так и так. Как же не важна? Это вам, ребята, не важно, может быть. А вот им-то была важна. Вы бы им сказали, вы же не скажете, если их встретите где-нибудь на том свете, например, что вам христология была не важна. Потому что вы понимаете, что так говорить нельзя. Они так не думали. Вот и не надо так говорить и сейчас. Потому что, конечно, важна. И вот Тимофей доказал католикос, что всем была важна христология.

Просто медленно шли. Не было интернета. Даже газет еще не было. Трудно в это поверить, что было время, когда не было газет. И поэтому все это медленно очень распространялось. Газеты, кстати, очень быстро ускорили все церковные процессы. Это произошло в 18-19 веках. Еще момент такой, тоже драматический. Учение об апокатастесите. Помните, мы говорили, что учение о том, что спасутся все, включая дьявола, оно было в IV веке у некоторых, ну, оно, в общем, было у многих христиан, из святых оно было точно у Григория Низкого, и Григорий Богослов об этом писал, который сам не разделял это учение, видимо, ну, можно и так считать, ну, в общем, не стоит об этом сильно спорить. Но в VI веке, когда нафематствовали оригинизм в нескольких пунктах, то особым пунктом о том, что вечные мучения будут иметь конец, была анафема.

Но это было где? Это было в Византии. В Иране, в церкви Востока ничего такого не было. И там это учение продолжало развиваться. Ну, то есть развиваться оно не продолжало, а оно просто сохранялось. И вот из-за чего вышел скандал с Ларионом Малфеевым, которым я его упоминал, с его переводом. Из-за того, что во втором томе Исаака целое слово такое, достаточно пространное рассуждение об этом апокатастасисе. И вот на этом основании, поскольку апокатастасис – ересь, с точки зрения византийской, так сказать, а это святой отец, у которого ереси быть не может, поэтому, значит, это не подлинный текст. Это вот, собственно, вся логика оппонентов. Ну, конечно, нет, текст, конечно, вполне себе подлинный, но вот да, вот Исаак Сирин так думал. Более того, в томе первом, который на греческом языке, там есть достаточно Четкий намек.

Я даже сейчас прочитаю. И ведь я стараюсь без цитат. Все-таки у меня цитаты будут. Из тома первого, с греческого языка. И что такое сердце милующее? Вопрос, ответ. И сказал. Возгорение сердца у человека о всем творении. О человеках, о птицах, о животных, о демонах и о всякой твари. При воспоминании о них и при воззрении на них, даже значит на демонов, очи человека источают слезы. Это не скандинавы пишут, средиземноморцы. Очи человека источают слезы от великой и сильной жалости, объемлющей сердце. И от великого терпения умаляется сердце его, и не может оно вынести или слышать, или видеть какого-либо вреда или малой печали претерпеваемых тварью. Из тварей не исключается демоны, напоминаю. А посему и о бессловесных, и о врагах истины. и о делающих ему вред, и же частно со слезами приносит молитву, чтобы сохранились и очистились.

Но враги, конечно, могут быть разные, не только демоны. А также и об естестве пресмыкающихся, вот в чем мне нравится, что и пресмыкающийся тоже надельно, молится с великой жалостью, какая без меры возбуждается в сердце по уподоблению всем Богу. Вот, ну, такая вот. молитва о бесах, которая допускает в этой формулировке мысли, что они могут и спастись, но враги истинно, понятно, могут спастись, но вот относительно бесов. Она, конечно, наводит на мысль, что человек, наверное, верует в апокатастасис. И это точно так. Том Второй доказывает уже однозначно, что он не просто верует, но это является частью его учения, он об этом пишет. Но Григорий низкий веровал, ему тоже было можно. Вот нельзя веровать в апокатастасис в смысле переселения душ какой-то и пресуществования душ. И то, что потом в каком-нибудь еще другом существе, в каком-нибудь другом еще человеке будет та же душа.

А вот как в Кавбале это стало, например, переселение душ. Это совсем нельзя. А вот здесь, конечно, с точки зрения если так поглубже задуматься, византийского ощущения о спасении, которое, может быть, Исаакий разделял, скорее всего. Это, мягко говоря, сомнительно и как-то сильно все упрощает. Но каждая сложная проблема имеет простое и неправильное решение. Но что вот есть, то есть. Такое мое дело сказать, как оно было. Мы исчерпали сейчас повестку догматического и скандального, но как исчерпали в пределах лекции, вообще-то не исчерпали. Там еще были разные пункты, просто не хочу их утомлять. Мы все-таки перейдем к главному вопросу. В чем причина такого феноменального успеха для аскетической литературы в этой традиции, которая выплеснулась за пределы своего нестарианства? Потому что догматика здесь не такая уж и привлекательная.

Ну, понятно, что для такая она Может быть, для антинистерианской аудитории она более привлекательная, но тут много другого. На мой взгляд, причина – воздействие на организм. Вот здесь мы немножко перейдем, для чего нужна аскетическая литература, как она воздействует на организм. Но сначала цитаты самого Исаака Сирина из первого тома, но из того слова, которое не было переведено на греческий язык, которое только на сирийском. Я же знаю некоего человека, но Судя по тому, что это фраза из апостола Павла, когда Павел говорит про себя, то Венсинг, издатель этого текста, предположил, что в 23-м году, что Исаак Сирин тут тоже говорит про себя. Я же знаю некого человека, который, даже будучи спящим, объят был изумлением, ну, экстасис, тахра, по Богу, в некоем созерцании из-за обилия вечернего чтения, когда душа его была в оцепенении, там, Миха, и в размышлении о том созерцании.

Он будто бы чувствовал, что долгое время у него было такое состояние, такое состояние, что он размышлял о движениях своего сна и наблюдал за изумлением от онного видения. Короче говоря, это такое чтение, которое как бы переносит в другой мир, грубо говоря. То есть оно дает что-то почувствовать в самом процессе чтения. Вот для чего я, собственно, привел эту цитату. Главное, что оно должно почувствовать? Главная тема – это то, что по-византийски называлось уже тогда исихия, по-церковно-славянски безмолвие. Безмолвие – это не значит, что молчание. Ну, молчание, кстати, тоже могло бы называться, но все равно не значит, что надо молчать во время молчания. А по-ферийски называется шалья. Шалья – это по-русски будет исихия. А по более старому русскому, современному русскому языке шалья переводится и сихия, когда это термин в этой аскетической литературе.

А в несколько архаичном русском языке это переводится безмолвие. Вот так. И не надо там тишина, покой. Вот все эти значения, это этимология слова данного термина. А мы говорим о термине. Вот для того, чтобы понять, как это действовало, надо понять немножко, как вообще может действовать аскетическая литература. Грубо говоря, выделяется традиционно три типа аскетической литературы. Это имплицитно присутствует в глубокой древности, а эксплицитно тоже присутствует в разных местах. Например, в XIX веке в Оптиной пустыне был такой куррикулум чтения, что надо читать. Аскетическая литература разделялась на три категории, которые надо было читать последовательно. Сначала одну освоить, потом другую, потом третью. В первой была Водорофий, во второй Лествица, а в третьей Исаак Сирин как раз. Почему я, собственно, сейчас вспомнил об этом. Первое – это примеры просто. Самая, конечно, популярная во всем мире, самый главный образец подобной литературы – это Пафтегмато Патрум.

Подавляющее их большинство, 90% содержания – это разные ситуации. И вот я хотел бы сравнить, это мое личное сравнение, не принимайте за что-то более серьезное, но сравнить с изучением языка. Вот как вот маленький ребёнок изучает язык, любой, в том числе свой родной, в младших классах школы, например, как его изучает. Там разные примеры. А вот здесь надо так, а вот здесь так. И так у него постепенно вот формируется. Но когда вот особенно, как это, language acquisition, так сказать, то есть когда вот не выучивается, а когда усваивается родной язык, acquisition, там что, это всё на примерах. И вот вовсе таким примером считалась книга Авдорофея. Аводорофия – это тоже газа, это самое начало VI века. Это такая подробная книга с разными рассказами из жизни, и она вся в таком жанре, как апофтегма.

Но апофтегма все-таки круче. Аводорофия – это первый опыт многих людей, конечно, вроде как христиан, но по-мирски настроенных она очень отталкивает. Они говорят, а какой ужас, какой ужас там. Никакой теории нет вообще, никаких высоких состояний, которые может привести, нет вообще, а просто как в повседневности нужно обращаться с братьями. Ну, скажем, если там, например, вот ты живешь в монастыре, а братья регулярно всяких насекомых подбрасывают на твой одр, и, как там еще сказано, льют свою воду на твою постель, как к ним надо относиться, как это терпеть? Это, кстати, в одном из лучших монастырей такие отношения между монахами были, правда, в большом. где много всего было. А вот надо все равно брать ее любить. Вот может быть и такое. Не то, что это нормально. Это не нормально, не оправдывается.

Но полезно для души вот такое терпеть бывает. Хотя очень трудно не озлобиться, но вот надо. Это, конечно, к тримальной немножко вещи привел. Первый тип – это литература примеров. С нее начинается все. Без нее вообще никуда деться нельзя. Русского XIX века классикой жанра была водорофия, хотя водорофия была в начале VI. Но, в принципе, самая большая всемирная классика – это апофтегмато патри. Второй тип литературы – это как бы грамматика. То есть кто постарше, тем можно уже объяснять грамматику данного языка. Для византийской традиции таким стандартом является лестница Иоанна Синайского, которая, естественно, грамматику объяснить без примеров тоже нельзя. Естественно, там тоже будут примеры. Но главное содержание такого рода книг аскетических, это объяснить теорию вопроса, что и зачем, из чего следует, как вот нужно, почему вот именно так в этом примере нужно было вести.

То есть эти примеры приводятся не просто для запоминания, а для того, чтобы пояснить правила, которые там тоже эксплицируются. Но вот для сирийской традиции такой лестницей стала, я повторю, Ава-Исайя аскетикон. Он тоже похож, просто лестница еще более формальная, это еще более удобно для того, чтобы учить грамматику. Ну и третий уровень, я бы сказал, аналог художественной литературы. Мы же со светской культурой сравниваем. Это такие тексты на данном языке, которые мы учили с использованием уже теперь грамматики, которые передают состояние. То есть они, в общем, психотропные средства такие совсем. То есть они тебя не обучают через примеры, не обучают через теорию какую-то. Обучают психотропно. Конечно, при этом там много раз повторяются правила грамматики, много приводится примеров, но не так много, как в Афтегматопаде. Грамматика и примеры входят тоже в эту литературу.

В этой литературе мы всё это найдём. Но входят в небольшом количестве, а больше всего именно передаёт состояние. И состояние такое сверхвозвышенное тоже мелькает в этой литературе, но довольно редко, потому что приличный человек о таком писать не будет. Поэтому там как-то слегка, да, иногда что-то просачиваются, утечки такие, но писать об этом подробно, как, кстати, сделал Евагрий в гностических главах, это, в общем-то, нет, не принято. И судьба гностических глав Евагрия, она как раз об этом говорит. Там, правда, признан этот опыт ложным, но у кого был опыт, который не признан ложным, те и не писали так подробно. Вот такой вот интересный аспект. И просто вот ты это должен читать, когда ты можешь, ну вот да, чтобы состояние передавалось, нужно, чтобы ты сам пришел в такое состояние, когда ты можешь воспринять, чтобы оно передавалось.

Потому что, ну, сами понимаете, что когда ты хочешь, когда кто-то читает художественную литературу, автор, предположим, хотел передать какое-то состояние. А воспримет человек, который настроен подходяще. Который настроен неподходяще, он не воспримет. Скажет, нет, это не моя книжка, мне это неинтересно. Или скажет, да, я очень его уважаю, но нет, я это читать не могу. Поэтому это действует, когда ты себя подготовишь так, чтобы мог. Конечно, подготовкой является литература примеров. И когда ты стараешься вести себя на этих примерах, у тебя это уже как-то более-менее выработано. И ты примерно знаешь грамматику. Тогда тебе легче следовать примерам, когда ты знаешь грамматику. И поэтому на третьем этапе, где был Исаак Сирин, согласно правилам оптиной пустыни, сразу читать не надо. То ты поймешь не так. Или просто ничего не поймешь. Но если ничего не поймешь, то вреда не получишь.

В принципе, так можно всей филологией заниматься, потому что это совершенно не требует понимания. Ну, то есть можно очень много хорошего в филологии сделать, что вот аскетических текстов, что догматических текстов, не понимая содержания. Потому что для филолога очень много других вещей, которые там можно понять, и которые он поймет лучше, чем даже тот, кто понимает содержание. Но все-таки тексты пишутся для того, чтобы содержание их понимали. И мы сейчас будем говорить именно об этом. И вот состояние, которое приводит к тому, чтобы начать что-то понимать, это вот эсихия или, по-нашему, теперь шалья. Мы в сирийском, так сказать, мире находимся. И чем это состояние отличается? Ну, естественно, речь не идет о том, что оно физически человеком где-то живет. скажем, в отшельничество, а не в другом месте. Прежде всего, это внутреннее состояние.

Если нужно для него пойти в какое-нибудь там отшельничество, то именно для того, чтобы достигнуть определенного внутреннего состояния. То есть здесь исихия и шалья – это, в общем-таки, отрицательные термины. Они содержат идею того, что что-то замолчало, что-то успокоило, чтобы чего-то не стало, того, что обычно есть, а не чтобы что-то приобрелось. Естественно, цель не та, чтобы была, как в Евангелии от Луки, помните, там выметенная горница, когда изгнали беса из горницы, она постояла чистой, но пустой. И он увидел это и признался в Исихее 7 горших себя. То есть, поэтому Исихея делал такое. И это, на самом деле, реальная опасность, потому что можно преуспеть в Исихее так, что там будет и 7, и 7, 7 бесов вместо того, что было. Поэтому, действительно, люди, которые идут этим путем и заходят не туда, они рискуют гораздо большим.

Об этом тоже полно, полно, полно во всей монашеской литературе, в том числе и в этом написано. Но вот все-таки что отрешает от мира? Отрешают искушение или, по-нашему, более просто. Искушение – это термин, который там они используют. Об этом вся эта монашеская литература и филоксины они очень использовали, потому что этот текст филоксин очень об этом хороший. Ну, скорби, короче говоря. Когда мы говорим, что не введи на свои искушения, мы не имеем в виду, объясняет Исаксирин на вопрос. как же так вот говорится, чтобы не было телесных скорбей. Нет, без них мы не можем спастись вообще, потому что вот эти невольные скорби, в которые мы попадаем по телу, они помогают нам увидеть, что мы можем жить как-то вопреки жизни тела.

А для разумного человека к невольным этим скорбям прибавляются и вольные, то есть аскезы, когда мы себя уже добровольно в чем-то ограничиваем. И еще раз скажем так, я опять другое место перескажу из Исаака Сирина, то человек, который живет в своей суете, он в принципе может быть согласен со всеми правильными догматами. То есть поэтому можно сказать, что он правильный христианин, он там верующий, траляля. Но он этой верой не живет все равно. То есть поэтому она для него не спасительна, хотя она правильная. Но я уже от себя добавлю, что, видимо, Исаак Сирин тоже это имел в виду, просто не эксплицировал, что, конечно, Послание апостола Иакова «И беси веруют и трепещут». Ты веруешь, ну что с того, что ты веруешь? «И беси веруют и трепещут». Они всяко не хуже тебя знают, говорит апостол Иаков, относительно предмета веры.

Но это само по себе не является нашей целью веровать как бесы. А для того, чтобы веровать как-то иначе, нужно сделать что-то иное. И это, собственно говоря, борьба веры настоящей. о которой мы сейчас будем говорить, не такой, как у бесов, с тем знанием, которое человек имеет в себе. Каждый из нас, даже если он очень глупый и маленький, но если он только не совсем младенец, у него есть какое-то природное ведение, представление о том, что можно, что нельзя. Оно у младенца вырабатывается, а потом развивается у человека всю жизнь. И вот, в принципе, это природное ведение, если его предоставить самому себе, оно направлено на то, чтобы сохранять тело. и что сохранять интересы тела. Оно не будет само по себе связано с интересами веры. И оно будет входить в клинч, так сказать, с тем, к чему ведет вера.

И вот невозможно стать верующим по-настоящему, не в том смысле, в каком верующими являются бесы, если не переламывать это ведение. То есть должно быть обязательно в твоем личном жизненном опыте никогда нельзя это передоверить кому бы то ни было, ни книжке, ни личному знакомому, это обязательно должно быть личным опытом. Что возникает ситуация, когда по всему соображению разума тут тебе гибель какая-то или что-то очень плохое, но ты поступаешь вопреки разуму по вере, не потому что ты просто такой сумасшедший, тебе хочется прыгнуть с крыла храма Иерусалимского. Помните, на что я намекаю, да? Потому что сказано на руках возмутия, да? Вот я просто не хочу в это углубляться, потому что я надеюсь, что вы знаете. А ты должен разумно это принимать и обязательно должен сделать.

Когда ты понимаешь, что можно выживать вопреки разуму, твоему собственному разуму, который для тебя самый лучший, вот тогда у тебя появляется вера. Ты понимаешь, что есть еще что-то. Ты это понимаешь именно не умом. Когда ты вроде понимаешь, а вроде и нет. А именно ты начинаешь этим жить, в этом смысле понимание. Начинаешь жить верой. И тогда вот это природное ведение, оно начинает как-то трансформироваться. Прежде чем сказать как, я немножко зачитаю вообще, почему нужно тогда отречение от мира. Из Исаака Сирина тоже. Поэтому пока человек не удаляется от того, от чего сердце его приходит в смятение, врагу всегда есть удобство напасть на него. То есть вот если ты к чему-то там притянут, Если немного задремлет, то враг легко погубит его. То есть пока ты не удалился, но такой бдительный, то ты можешь отбиться от врага.

Но ты не можешь быть все время бдительным. А если немного задремлет, то враг на тебя нападает. Ибо когда душа охвачена вредными встречами с миром, самые встречи с ней делаются для нее острыми рожнами. И она как бы естественно побеждается, когда встретит их. И поэтому древние отцы наши, проходившие семи стезями, зная, что умность не во всякое время, возможно, в состоянии будет неуклонно стоять на одном месте и блюсти стражбу свою, в иное же время не может и усмотреть того, что вредит ему, премудро рассуждали и как в оружии облекались нестяжательность. Нестяжательность значит просто, что вот в мире у меня нет ничего моего, из-за чего я должен волноваться, из-за чего, на что меня можно зацепить. Нестяжательность, которая, как написано, свободна от всяких борений. чтобы таким образом своей скудностью, когда у него ничего нет, человек мог избавиться от многих грехопадений.

И ушли в пустыню, где нет житейских занятий, служащих причиной страстей, чтобы когда случится им изнемощь, когда внимание рассеется, но если все равно пустыня, не встречать причин к падениям. Разумеется, раздражение, пожелание чего-нибудь, злопамятность, славу, но чтобы все это и прочее соделало легким пустыням. Пустыня в этом смысле облегчает жизнь. Конечно, в других она и утяжеляет. Либо ею укрепляли и ограждали они себя, как необоримым столпом. И когда каждый из них мог совершить подвиг свой безмолвие, вот шарья, где чувства при встрече с чем-либо вредным не находили себе помощи для содействия нашему противоборнику. Лучше нам умереть в подвиге, нежели жить в падении. Вот этот принцип, конечно, такой. Когда ты понимаешь, что подвиг может чему-то привести, что вера существует, тогда даже если ты знаешь, что в каком-то случае, может быть, ты не останешься жив, подпоступив.

Тем более, что мы видим примеры мучеников, пример Христа и примеры многих преподобных, которые умерли, то все равно это тебя не останавливает, потому что, в принципе, лучше нам умереть в подвиге, нежели жить в падении. Теперь немножко более технично скажу про три типа ведения. Это, в общем-то, учение некоего Иоанна Апамейского, Иоанна Отшельника, может быть. Скорее всего, это одно и то же. Один и тот же Иоанн, который жил вроде бы в V веке. Очень популярный и развитый у сирийских аскетов. В принципе, это можно и по Исааку, и по Иоанну Дальяльскому. Но я без цитат, поэтому просто с цитатами, конечно, но почти без цитат. Итак, ведение, как мы уже говорили, такое вот естественное, противоречит вере. Очень боятся, не позволяют делать каких-то резких шагов, что как же так я вот это сделаю.

со мной что-то будет плохое. Но это не потому, что оно плохое само по себе, а потому, что оно предоставлено самому себе, что оно не управляется никак. Оно должно управляться душой. И тогда получается, что это телесное так называемое видение о мирских вещах, оно должно быть направлено к высшим целям. То есть не для того, чтобы противоречить вере, а для того, чтобы ей помогать. И тогда у нас еще будет второе видение, душевное. И потом третье духовное. Душевное – это когда мы тоже человеческим рассуждением начинаем рассуждать о том, как нам спастись, как нам меньше поддаваться соблазнам, как вот установить эту эсихию, шарги в себе. И это тоже человеческое рассуждение. Но оно же на пользу, оно смешивается с телесным, но в хорошей смеси. И оно нам помогает. Так вот мы живем. Первым и вторым.

Но первое облагорожено, и второе изначально у нас направлено на что-то хорошее. И вот тогда, не в силу того, что мы сможем какой-то себе тумблер включить, а вот он сам включается, духовное ведение от Бога. И как вот пишет об этом Исаак Селин, позвольте цитату, тогда внутреннее чувство возбуждается к духовному деланию, сообразно состоянию, бывающему воной жизни бессмертия и нетления, то есть той жизни. Потому что еще в здешнем, как бы в тайне, оно прияло мысленное воскресение, выстенное свидетельство о всеобщем обновлении. В общем, важно, что в какой-то степени, может быть, в очень большой, может быть, в малой, может быть, в ничтожной, но здесь ничтожная, она бесконечно больше нуля всё равно. Она абсолютно меняет жизнь. То есть, если ты имеешь вот некоторое представление о том, что вот, короче говоря, если человек так вот живёт, то как-то Бог посещает.

Причём, если он не живёт, то, может быть, тоже посещает. А может быть, и нет. Это вот какие-то промыслы уже призвания Божия. Так, кстати, рано или поздно будет. Это просто что-то внутри такое включается, что потом, может быть, и выключается. Но уже память того, как это включилось, она остается. И вот совершенно другой мир. И вот отцы объясняют, в данном случае Исаака прочитал, но это все объясняют, в общем, можно сказать, кто об этом говорит. И византийские тоже отцы. Они объясняют, что это некая Некий залог, но некоторые уже брызги того, что является полнотой ведения Бога, которое откроется на том свете для спасенных. Но, в принципе, оно может во всей полноте открыться и сейчас. Правда, Исаак пишет, что не может. Другие отцы, тот же Максим, например, пишет, что может.

То есть очень важно, что вот это духовное ведение доступно. Тому, кто едва им затронут. Но если ты им слегка затронешься, то жизнь уже не будет прежней. И для себя именно это станет главным. То есть это можно, конечно, сравнить с как делают романтические люди с влюблённостью, так сказать, и как делают менее романтические люди с наркоманией. То есть ты очень на это посаживаешься. Это действительно перебивает все остальные вещи. Причём это может быть потом как-то раз и забылось. Но потом, когда вспоминается, то это опять. Если вспоминается, это не так, что сразу именно воспоминание умственное об этом, оно опять возбуждает вот само это состояние. Нет. Но ты понимаешь, чего ты лишился, и ты вот читаешь эти книги для того, чтобы понять, где там свернул не туда, и вразумите меня святые отцы. И они вразумляют.

И вот ты опять входишь в это. Вот еще цитата из Исаака. Любви к брату своему не заменяй, любовью к какой-либо вещи. Потому что брат твой тайно приобрел внутрь себя того, кто всего драгоценен. То есть Бога. Не важно, знает брат или не знает. Здесь не уточняется, потому что не важно. Оставь малое, чтобы обрести великое. Хорошая сделка такая. Призри излишнее и малоценное, чтобы обрести многоценное. Будь мертв в жизни своей, чтобы жить по смерти. Придай себя на то, чтобы умирать в подвигах, а не жить в неразении. Это вот вариация на тему, которую мы уже видели, что лучше умереть в подвигах, чем жить в падении. Ибо не те только мученики, которые прияли смерть за веру во Христа, но и те, которые умирают за соблюдение заповедей Христовых.

Ну, конечно, если ты только этим и живешь, то вполне готов за это умереть, потому что хочу тебе жить за жизнь. В этом твоя жизнь состоит. Не будь несмыслен в прошениях своих. И вот тут еще дальше. Почему еще тоже не всем рекомендовали в Опсиной пустыне справедливо читать Исаака Сирина. В частности, вот за то, что я сейчас прочитаю. Продолжение цитаты, прямое. «Не будь несмыслен в прошениях своих, чтобы не оскорбить себе Бога неразумию. Будь мудрым в своих молитвах, чтобы сподобиться тебе славы. Проси досточестного, удающего беззависти». Беззависть – это античный термин. Независимо – значит просто обильно. «Чтобы за мудрое свое хотение принять от него и почесть». То есть надо хотеть что-то премудрого. «При мудрости просил себе Соломон». И поскольку у великого царя просил премудрого, тот премудростью приял и царство земное.

То есть он просил у царя премудрости, получил премудрость и заодно и царство. Царь мог дать царство, великий царь. Елисей просил в сугубой мере той благодати духа, сугубой значит двойной. Когда мы говорим сугубой в смысле очень, это значит мы говорим на советском языке. По-русски сугубо это двойной, тригубый, тройной. Елисей просил в сугубой мере той благодати духа, какой имел учитель, то есть Илья. И прошение его не осталось неисполненным. Ибо кто у царя домогается маловажного, Тут уничижает его честь. Эти молодцы, вот хорошие примеры, а вот плохо. А эти сейчас будут плохие. Израиль просил маловажного и постиг его гнев Божий. Оставил он то, чтобы в делах Божьих девиться страшным чудесам Божьим и домогался удовлетворить похотением чрева своего. Но еще брашну сущего из тех их и гнев Божий взыдя на ня.

Помните, это из Псалма, где говорится о том, что после Крастили, этих самых перепелок, которые нападали, там дальше все было плохо. Хотя наесться-то они наелись. Это были хорошие примеры, теперь плохой пример и теперь вывод. Приноси Богу прошение своей сообразной с его славой, чтобы возвеличилось пред ним достоинство твое и возрадовался он о тебе. Если кто попросит у царя немного навоза, а можно перевести покруче, что немного дерьма или даже еще какое-то синоним подобрать, то не только сам себя обесчестит маловажностью своей просьбы, как показавший всем великое неразумие, но и царю своей просьбой нанесет оскорбление. Так поступает и тот, кто в молитвах своих у Бога просит земных благ. Ну, сделаем так, так, так, так, так. А что там из такси? Особенно, когда был епископ, он не молился о изобилии плодов земных и так далее.

Потому что в нестарианской литургии все то же самое есть. Хоть византийская, хоть нестарианская, хоть монофизическая ничем не отличаются абсолютно. И отличаться не могут. Смотрите, а он пишет вот так. Читаем дальше. Так поступает, значит, и тот, просит немножко навоза, да, просит молиться у Бога земных благ. Ибо вот ангелы и архангелы, сей вельможи царя, во время молитв твоей взирают на себя, с таким прошением обратишься к владыке, и изумляются, и радуются, когда видят, что ты земной оставил плоть свою и просишь небесного. И напротив того огорчаются, смотря на того, кто оставил себе небесное и просит своего гноя. Ну, гноя-то тоже можно перевести как дерьмо, но в данном случае отлично. То есть еще. И ангел тоже подключился, так сказать, к подельнике. То есть здесь явное противоречие какому-то здравому смыслу. Это у Исаака и Сирена не один раз.

Просто мы в данном лекции, у нас один пример. А он говорит, что читать надо со смыслом. Кто мог подумать, сюрприз, что читать надо со смыслом. Вообще говоря, без противоречий никакая серьезная истина не может быть изложена. И вот здесь, да, здесь противоречие. Потому что на самом деле просто пока ты Пока ты, так сказать, юный, собственно говоря, младенец, ты просишь у Бога то, что положено младенцу. Для младенца ничего страшного, попросить немного навоза. Там у кого угодно. И никто за это не скажет, что младенец неправ. Может быть, ему надо что-то другое, но то, что вообще такая просьба неправомерная от младенца, никто же так не скажет. И вот общественное богослужение, которое обслуживает интересы духовных мирян, чтобы они переставали быть мирянами в плохом смысле слова, а стали именно гражданами Царства Небесного. Оно должно с этого начинаться.

Нельзя перепрыгиваться. Поэтому все нормально. Там все на своем месте. Но когда он обращается к исихастам, в данном случае, вот тут уже все. Тут уже вот эти темы. Нет, может быть, тебе полезнее голод и язва, и меч, и там что-нибудь типа ковида, например. Но не то, что об этом надо молиться. Но кто-то из сирийских мистиков, по-моему, даже Исаак повторяет. известное изречение одного египетского отца, который говорил, что хотел бы поменяться с прокаженным своим телом. Это же не то, о чем надо в общественном богослужении упросить, правильно? А вот так вот все меняется в процессе развития. Да, уж оно может противоречить другому, но здесь все равно нет эзотеризма, потому что все объясняется заранее, потому что все эти книги, они доступны, их можно прочитать. Никто не говорит, что есть какое-то тайное учение, которое открывается только на каких-то степенях посвящения.

Но открыто говорится, что ближайшие жизненные цели будут меняться, если пойти по христианскому пути. Да, сначала ты будешь получать здоровье и что-нибудь еще. Но для того, чтобы любить Бога научился. А потом ты, наоборот, будешь терять здоровье. И так же, как, собственно говоря, ребенка воспитывают. Сначала его балуют. он приучается любить родителей, а потом там и всякие принуждения, всякие неприятности в воспитании. Потому что невозможно воспитать ребенка, чтобы он учился для своей пользы, для того, что ему интересно учить, чтобы совсем его никто не принуждал никогда никак. То есть вот начинается не с принуждения, начинается с того, что его тяжелое состояние облегчается тем, что ему дают поесть, убирают за ним. В общем, поэтому Конечно, у нас много таких вот вещей получается здесь, в этом эсихазме, которые сразу людям, если подбрасывают, не так поймут, что называется.

И увидят, что это совершенно какая-то секта, которая противоречит церковному учению. И так это можно понять. Но опасаясь этого, или даже увидишь, что да, в церкви что-то неправильно учат, а на самом деле так. Да нет, вот церковь вот всему этому и очна, тому и этому. Вот. Ну, на этом мой спич заканчивается. Спасибо за терпение, за внимание. Какие вопросы? Можно еще раз по этому принципиальному христологическому моменту, как вы сказали, да, то есть расхождение между такой монастыренной нестерянской церковью, которую выражал католикос Тимотеус и вот стратегическим было в том, что вот это видение Бога было доступно только Христу, по мнению. Только Логосу, но не Иисусу. У них же два Христа, вспоминаем. Мы же сейчас к нестерианской парадигме говорим. Иисусу недоступно, то есть человечеству недоступно, а Логосу, конечно, доступно, но это же разное.

Они говорят, что доступно то же самое, что Логосу. Ну, все, если это сказать, то это уже Две ипостаси, учение о двух ипостаси включит в себя смысл того, который был в учении об одной ипостаси. И даже об одной природе. Но они же говорят еще дальше, что то, что доступно Иисусу, доступно каждому из нас. А это уже не в одной природе, а только двух природах тогда. Тут получается, что нет, это и не монофизитство. Конечно, нестариане все время обвиняют этих авторов, когда они на них катит бочку в монофизистстве. Но нет, это не монофизисты, потому что в монофизистстве нельзя сказать, что Иисус то же, что и нам. Но, конечно, популярность этих авторов монофизитов говорит о том, что монофизитов тоже не было вот такой однозначности всегда в учениях.

То есть как вот возможность сирийского исихазма в VII веке следовало из того, что в VII веке не произошло такое еще. стабилизация нестарианства, о которой мечтал, который пытался создать Бабай Великий. То есть она частично произошла, но полностью нет. А полностью надо было, чтобы проявилась эта оппозиция, о которой мы сегодня говорили, и чтобы ее анафематствовали. Причем это пришлось делать несколько раз. Вот на том соборе 786 или 7-го года, о котором мы говорили, и о соборе 820-го года, о котором мы упоминали. Вот только после этого постепенно как-то все загладилось. И детали этой истории мы толком не знаем, потому что там уже источники у нас начинают после середины 9 века, она не очень хорошо представлена в источниках. Иисусу приписывается то же, что и Логосу. Уже заранее в нестарианстве Иисусу должно быть примерно то же, что и у нас.

А в монофизистве нет, потому что в монофизистве уже и так приписано то же, что и Логосу, но путем отделения от нас. А здесь отделения от нас нет, как в нестарианстве его не было. А теперь соединили с Логосом. И все, приехали к византийскому православию. А если бы соединили с Логосом, но отделили от нас, то был бы Филоксин Мабокский аутентичный. Очень всё просто. Всё можно объяснить несколькими словами. Потому что самые важные вещи не обязательно в несколько слов укладываются. Но в то же время это могут быть разные концепции, разные понятия ипостаси. Определи мне как-нибудь ипостаси природы, как хочешь. Я тебе в этих определениях изложу учение. Одно, другое, третье. Нестарианское, монофизическое и византийское. Да. Так. Ещё какие-нибудь вопросы? Если можно, маленький, а в чем тогда по-вашему христологическое несовпадение Исаака Невийского с византийским православием?

С чем? С несовпадением? Нет, с византийским православием. Христологическое несовпадение Исаака Невийского с византийским православием? Ну да. Я думаю, что их нет, я думаю, что там просто православие было, то же самое абсолютно. Хорошо, спасибо. Я думаю, что вот эта мейнстримная теория, заметьте, не Иоанн Барпенкая, например, я специально известного вам автора назвал, а вот именно вот эти авторы, о которых мы сегодня говорили, вот они, да, кого забанили, те в христологии просто совпадали с православием, в византийском смысле этого слова. А кого не забанили, те, может, и не совпадали, а может, и совпадали, просто не забанили, руки не дошли. Главное, что вся эта традиция была все-таки отвергнута нестарианцам, потому что их перестали переписывать постепенно, с веками. Конечно, еще в XIII веке переписывали. И подражатели, то есть монашество соответствующее у них исчезло. Но это мог быть и длинный процесс, кстати, вот так толком он еще не изучен даже. Может быть, ваше поколение как раз здесь какой-то прорыв сделает.

А можно, может быть, глупый вопрос? Ой, сейчас, извините, я только, можно, да, но я сейчас скажу. Заметьте, что православие не противоречит почитанию Несториева святых. Понимаете? Это вот в духе того, что об экономии писали в VI веке. Да, мы там можем знать, например, что Несторий – ересик. Но эти почитают его во святых, потому что они про него неправильно думают. Они ему приписывают то православное учение, которое они сами исповедуют, а он нет. Но поэтому исторически только вопрос, что там исповедовала Нестория. Он не является предметом церковных разделений. Ну пусть они почитают Несторию во святых, мы, конечно, не будем. Лишь бы они от нас этого не требовали. А мы от них не будем требовать, чтобы они не почитали. И почитали, скажем, Кирилла во святых, которого они считают еретиком. Но главное, что у нас одинаковая христология, что у нас одинаковая вера.

Все, какой вопрос, Паш? Как технически могло происходить распространение сочинений, скажем, Исаака Невийского? Сказали, что его ближайшая группа учеников что-то записала. А дальше как? Ну, это же было в конце VII века. Еще была мощнейшая система монашества, но там она куда-то сдвигалась в провинцию из центров. Но монашество было очень сильным. Это вот самая Нестерианская церковь, оно там очень широко распространилось. Значит, оно выплеснулось. Главный международный центр общения всех христиан – это Палестина. То есть оно попало в лавру Святого Саввы. В VII веке в лавре Святого Саввы сирийский язык – это язык православных, один из языков православных, на котором там частично богослужение происходит, на всех остальных языках. Потом именно вот эти носители сирийского, они стали носителями арабского. в других поколениях. Тут еще в 7 веке у нас носители сирийского для сирийских.

Им очень нравится, они переписывают, но они и переводят. Прежде всего, конечно, переводят на греческий язык. Потом, то ли с греческого, то ли не с греческого, переводят на все остальные языки, которые там у них есть. Это арабский, конечно, но арабский главный. Там и грузинский, по-моему, есть. Не хочу сейчас врать, что там было с этими переводами. Вот, поэтому я вот сейчас не смотрел специально перед лекцией, поэтому я лучше промолчу. Вот так вот они распространялись. Ведь, понимаете, дальше все распространяется из Палестины. Что попало в Палестину, и что там именно не просто попало, но что там решили распространить, это все, это дойдет до нас. Да. Да, просто вы говорите, выплеснулось. А что это? Очень сложно представить, как это может быть без газет, без интернета. Там просто рукописи, монахи путешествовали, ломники.

И да, еще кроме того, как это выплеснулось к монофизитам, еще отдельный вопрос, потому что для этого Палестина была не нужна. Монофизиты были в самом Иране. Скорее всего, там, собственно, они и познакомились. За пределами Ирана, в Византии и в Халифате. Иран, собственно, тоже был халифат, и Палестина была халифатом. Ну вот там во всем этом халифате все прекрасно обращалось. Но все-таки прежде всего именно Палестина. По крайней мере, я не буду говорить про распространение среди монофизитов, но если говорить о распространении нестарианского о мелькитах, то значение Палестина. И Лавра Святого Савы, конечно. Там многие языки, то есть все основные крестьянские языки там есть. Основные, а может быть и не основные, потому что где переводили еще сирийского на сукдийский. По крайней мере, дадишок от рая фрагментный с акзийскими есть.

Мы предполагаем, что монах отправляется в паломничество или путешествует и берет с собой рукопись. Да, это так и есть, это так и было. И очень много свидетельств этого. В том числе и рукописи, где-то там они переписаны, а потом оказываются где-то в другом месте. Это вообще такая область занятий, как путешествие рукописи по христианскому востоку. Этим сейчас очень любят многие заниматься. И даже вот такая новая филология, так называемая, которая основана на особом внимании к материальным носителям текстов. Как вот они перемещались, как их производили, копировали и так далее. Понятно, спасибо. И там вообще надо сказать, что это что касается распространения текстов в монашеской традиции. Понимаете, это же еще были люди, которые этому всем учили. Понимаете, это вот больше всего ценилось это. И на этом уже шло пандан распространения текстов.

А вот всякие новости распространялись, ну вообще там бегали только так всякие. В основном монахи, которых посылали туда и сюда. И вообще этот телефон работал. Просто он работал медленнее намного, чем сейчас. Но так довольно хорошо. Про людей, которые учили, вы имеете в виду, что были? Движники, да. И к ним собираются ученики, понимаете? Это же такой вот духовный голос. Он всегда есть. Когда вот есть какой-то человек, который вроде как-то так что-то там где-то знает, к нему сразу тянутся какие-то люди, которые, ну, научились хотя бы вот этому. И это так всегда в духовной жизни бывает. Причем это не христианская особенность. То же самое у каких-нибудь буддистов, индуистов. Я просто не знаю, кого очень простить. У меня связан вопрос. Мы говорили, что по рукописи проводились занятия.

Просто я видел какую-то рукопись, по-моему, 11-го, что ли, века, такого Исаака Антиохийского. пометки на полях с схемами философскими. Философские схемы – это не признак занятия. Это просто разновидность текста, который Занятия, конечно, могли проводиться, но аскетические рукописи для этого вряд ли годятся, чтобы проводить какой-то аскетический тренинг. А вот какие-то учебники философии и логики, конечно, могли использоваться, да. Но просто мы сейчас поговорим про аскетическую литературу, я это представить себе не могу. Другое дело, что, конечно, в них обобщается в этих произведениях какой-то такой опыт. А что касается схем, которые бывают, кстати, в аскетических сочинениях, иногда вот у А.В. Дорофея эта знаменитая схема есть, как радиусы к центру круга идут, и вот это Так вот, люди по мере приближения к Богу приближаются друг к другу, как радиусы сближаются по мере приближения к Богу.

Да, я про такие схемы, да. Да, но это ничего не говорит о занятиях. Это просто есть текст и есть еще схемы, другой способ, не аналитические, а диаграмматические, так сказать, диаграммами такие схемы называются. Вот, и они использовались, да. Я, скорее всего, просто рукописаю, который решил пояснить. Да нет, мог я автор прямо в свой текст такой вставить. Чаще всего это именно автор вставлял. Но вообще история диаграммы – это тоже большая область. Я об этом недавно стратегию написал, такую подробную. Можете найти в Лурье диаграмму, она у вас при этом в доступе висит, в Румынии опубликована. И там еще библиография некоторая. Ясно, спасибо большое. Значит, ну все, да, или есть еще какие-то вопросы? Да, конечно, можно что-то там написать, если кому чего надо. Какие-то книжечки там или еще что-то.

Максима я прислал Полине, только там я не стал высылать греческих, потому что как-то об этом речи не было. Но если надо, я пришлю. И прислал русское и английское. И там такая ссылка, которая завтра, кажется, в последний день работает. Не очень удобная. Если надо, я еще раз пришлю. У меня был просто некоторый сбой. Тогда все, до следующего раза. Я еще в следующий раз тоже позумаю. Спасибо, пацаны. До свидания.