Лекция 20

Здравствуйте.

Здравствуйте. Приветствую вас, Григорий. Раз вы пришли, то начнем. У нас еще, как видите, я тут не совсем приехал. На следующей неделе тоже не приеду, но в марте, надеюсь, все-таки появится. Еще у нас, приветствую, Николай, у нас еще один технический вопрос у меня к вам. В принципе, у нас в программе есть лекция по сирийскому исихазму. И мы в то же время мы несколько опаздываем с программой. Я думаю, что может ее отменить или все-таки ее оставить с учетом того, что у вас, Максим Калинин, занятие тоже по сирийскому исихазму. Но у меня просто было бы не про то, как там все красиво и хорошо, а про то, какая там догматика. Вот стоит такое делать или нет? Ну, в принципе, у вас же там есть про сирийскую мистику у Максима Калинина, то ли, да?

Ну, мне кажется, стоит, потому что у нас, как я понимаю, в следующем году может не быть уже курса сирийской литературы с Максимом Глебовичем, а в этом году мы пока что еще на Чарксинь-Мабубском. Ну, к тому же на парах мы обычно действительно смотрим. Просто источники читаем с точки зрения мотивов, скажем так, вместо источников драматики. Ясно. Значит, драматики такой у вас нет. Значит, нельзя ее отменять. Но что-нибудь придумаем. Значит, она будет. Как у нас по плану. Хотя у меня несколько начинает нервничать, что мы не укладываемся. Но еще впереди много времени. Ладно, поехали тогда. Сегодня у нас лекция посвящена главному автору для всего нашего курса, Максиму Исповеднику. Но вы уже можете не пугаться, потому что у нас уже было много случаев так о нем понемножку упоминать.

И еще дальше будет тоже случаев, может быть, еще больше, чтобы упоминать еще менее понемножку, то есть еще побольше. Так что не то, что вот сейчас прямо весь Максим Исповедник. Начнем с того, что у нас уже был немножко так мелькал. И потом мы тоже без него не останемся, я надеюсь. Но вот какое-то такое базовое связанное представление, пусть интуитивное, вот у вас должно остаться от этой лекции. В этом ее цель. Очень скромная. Не то, чтобы там понять Максима Исповеди. Такой цели просто нет. А вот так вот примерно, зачем это откуда-то. Ну и чтобы вы, главное, запомнили, что вся византийская традиция, в отличие от всяких других традиций, которыми мы тоже занимаемся, восточных. но и западной тоже, которой мы не занимаемся, это вот Максим Испаренко. Теперь, почему это так произошло?

Это такое небольшое предисловие в лекции. Это уже тоже ее часть, но предисловие. Потому что у него необыкновенная широта Мы все время, ну то есть в моем лице мы ныли, что вот у нас в Византии там плохо с богословием, как монофизитов, так у них там гениальный анфилопон, а у нас там в шестом веке вот ничего нет. Да, в шестом веке не было, были попытки неудачные, но вот в седьмом случилось. Это случился Максим Исповедник. Это была Византийская империя, которая была при его жизни еще очень большая, а вскоре после его смерти стала уже не очень большая. И широта этого синтеза, такого богословского, как некоторые выражают, только не спрашивайте меня, что такое богословский синтез, я не знаю. Есть такое просто выражение художественное. Это бывает именно не от хорошей жизни.

Я все время вспоминаю стихотворение нашего замечательного поэта Николая Глазкова, который придумал термин «сам себя издат», который потом превратился в термин «сам издат». У него есть такая строфа, написанная в 1940-е, кажется, годы, а может и позже. Кажется, в 1947 году. «Я на мир взираю из-под столика. Век двадцатый, век необычайный. Чем столетие интереснее для историка, тем для современника печальнее». Для историка богословия это точно так. Он говорит вообще про любого историка, я бы сказал. Это относится и к историку богословия. Все было довольно печально, но поэтому он и развернулся. А так зачем? Все люди стремятся жить своей жизнью, а вовсе не заниматься всеми этими богословиями. Тем более никому не охота, чтобы мы вырезали язык и отрубили руку. Ну, по крайней мере, из психически здоровых людей. И так-то, конечно, есть кому охота, даже их немало.

Но Максим Исповедник был не из них. И годы его жизни, просто что вам скажу, мы точно знаем год его смерти, 662-й. в январе. Год его рождения, ну, там он был за 80, ну, так считается, что 580, может, это и правильная дата. Если неправильная, то она близка. То есть ему было вот где-то за 80, когда он умер уже. Ну, мы говорили о том, когда были главные его процессы, точнее, о первом процессе, который такой ключевой был, 554 года, когда его там арестовали. вместе с папой Мартином привезли, стали судить. Ну, там несколько отдельно его судили, но, в принципе, по тому же делу, из-за сепаратизма итальянского, так сказать, не вменяя ничего такого духовного, отправили ссылку о Фраке. Если вы будете читать Википедию, начинайте читать всякие ерунды. Аккуратно. С Википедиями.

Там еще очень много всякого мусора написано. Просто по факту неправильно написано. Я сейчас просто глянул там и ужаснулся. Причем не только на русском. Вот. И он был на немецком, кстати, лучше. Википедия бывает по фактам. Он там был в этой визии в Афраке. Там к нему ездили разные люди. Он стал очень влиятельный. В общем, ну, властей тоже до него руки не доходили до поры до времени. Константин II там что-то воевал. В 662 году Константин II вернулся и стал им заниматься. То есть ему было предложено подписать типос еще в 648 году, который он все не подписывал. Но сейчас это тоже было сделано в форме такого именно откровенно религиозного преследования, потому что, я повторю, первый процесс он был косвенно религиозным преследованием, а формально и, в общем-то, по вдохновению своему был политическим преследованием.

А здесь уже прямо, что ты это подписываешь. Или будет очень плохо. Ну, естественно, не подписал. И тут ему отрубили руку правую и вырезали язык. Это вот специально всяким таким проповедникам, чего не надо, такое наказание было. И отправили в ссылку уже не в Афракию, которая была отдаленной областью, но цивилизованной, а куда-то в Лазик. Это вот уже все. Это возврата нет. Он доехал до куда-то туда и там сразу же и умер. И вот потом Один предприимчивый грузинский митрополит обрёл его мощь и нашёл место его погребения. Но это как бы всё шутки такие, то есть это несерьёзно. На самом деле место его погребения потеряно. Да, потом ещё интересно, я всё-таки тоже сейчас скажу, что 13 августа празднуется перенесение мощей. В русском календаре перепутано, там почему-то.

якобы это день его кончения, а 13 августа перенесение мощей из Лазики в Константинополь. То есть то, что было такое перенесение мощей, и потом оно стало праздноваться не позднее 10 века, да, это факт. А кто переносил, зачем переносил, когда переносил, мы очень толком не знаем. Это, кстати, для такого историка о географии, это вообще тема, чтобы заняться. Но, может быть, просто не очень даже и получится заняться. Это реально очень всё сложно. Заметьте, что я вам не рассказываю пока про его раннюю биографию, потому что не так просто и с ранней биографией. Чуть позже о ней скажу. Теперь еще о его сочинениях. Есть корпус на греческом, есть корпус на латыни, есть корпус на грузинском. Корпус на греческом имеет ту особенность, что он сложился в конце XI века. Только в XI веке Константинополя стали считать Максима Исповедника вот таким великим богословом.

Там были свои споры, мы об этом, Бог даст, поговорим. И составили собрание сочинений, в которые включили все, что нашли. А уже многое было потеряно, потому что XI век, он был намного позднее, чем VII. И вот это вот наш греческий корпус, латинский корпус. Он IX века, это перевод Иоанна Скотта Эрилгена, великого такого. но еще не схоласт, это слишком раннее время, мы схоластик его не называем, но такого вот очень своеобразного богослова, о котором, кстати, хорошую монографию написал, сейчас ее, не стыдно считать, Альбриллиантов, Санкт-Петербургской Духовной Академии, был вот такой замечательный профессор, ученик Болотова, влияние Максима Исповедника на Носкута и Реугена. Кстати, одна из первых хороших монографий по Максиму Исповеднику заодно. Это конец XIX века. И вот он перевел из Максима Исповедника, из основного его сборника произведений Амбигве, «Полкование темных мест» Григория Богослова.

Но в его латинском корпусе, который сейчас уже хорошо издан, есть только то, что сохранилось и на греческом. Но он вообще маленький. А вот грузинский корпус – это вообще интересно. Дело в том, что грузинский корпус, как значительный начальник грузинской литературы, создавался в Палестине. Грузия – это такая страна, где почти все ее культурные действия работали либо в Палестине, либо на Афоне, не в Грузии. Но потом это шло и в Грузии. Главные культурные центры на грузинском языке были за пределами Грузии. Но это не важно, что все равно Грузия кормилась от них. Это не значит, что что-то плохо. Но так просто интересно. В Палестине был довольно рано сделан перевод Максима Исповедника, ну не знаю в каком веке, может быть не в седьмом, а может в восьмом, может в девятом, с греческого языка.

И там сохранилось, в основном он совпадает с греческим, но там много сохранилось такого, чего нет на греческом. И хотя еще в начале девяностых создали в Тбилиси группу по изданию Максима Исповедника на грузинском, они завершили свои труды только вот уже несколько лет назад. И то, чего нет на греческом, они тоже все издали, но это не переведено ни на какой европейский язык, не изучено, и это надо. Причем Максим Исповедник, я к этому еще перейду, он писал свои труды примерно как Хлебников в своей стихии. Хлебников в своей стихии складывал наволочку, из которой что-то там высыпалось, друзья подбирали, что могли, и потом пытались эту наволочку тоже как-то оприходовать. Вот примерно так же с трудами Максима Исповедника. Еще счастье, что он часть их посылал в виде посланий своих знакомых, которые они хранили и собирали.

Но далеко не все, и не все эти знакомые, так сказать, передали куда-то свои послания. Если там что-то было у Максима, это вот было все так. Это вот просто какая-то вот куча. Два самых больших сборника его творений называются так. Один называется, ну, это издательское название на латыни. Амбигвы, ну, всякие сборники толкований темных мест, Дионисий Ореопагит и Григория Богослова. Больше там Григория Богослова. Там часть их явно потеряна. И вопросы ответа к фалазию. Там примерно треть потеряна, если сравнивать с грузинским корпусом. На самом деле, в грузинском тоже что-то было потеряно, скорее всего. Там 65 на греческом осталось, а на грузинском еще где-то, может быть, пару-тройку десятков дополнительно. Вот. И вопрос ответа к Фаласию, это значит, вот такой была бы Фаласий Ливийский, замечательный такой был подвижник.

Вот они переписывались, объяснения на разные места писания, но именно такие вот толкования не филологические, а догматические. Это очень важное произведение. Ну и разные вот другие у него послания были всякие там. Да, и вот поэтому Грузинский корпус очень важен. И вообще наличие грузинского корпуса – это одно из прекрасных следствий того, что в Палестине, которая была вскоре после смерти Максима Исповедника, еще точнее при его жизни, при жизни, конечно, отрезана халифатом, там византийское богословие распространялось более свободно, чем в Константинополе. И, во-первых, там не было монофилиства. То есть оно там было, но оно там было как просто одна из религий, допустимых при халифате. Адиофилисты были в другой религии тоже, допустим. Они были в равных условиях. Поэтому там не было этих гонений на сочинение Максима Исповедника. Самого Максима Исповедника в халифате никогда не было.

А во-вторых, когда потом всякие иконоборцы были, в халифате все было спокойно. И вот в халифате был такой богослов Иоанн Дамаскин, знакомое вам имя. Годы его жизни, которые вы найдете в старой литературе, скорее всего, не верны, но верных неизвестно. Он прожил очень долгую жизнь, умер где-то в середине восьмого века, но уже в конце седьмого он был каким-то автором. И вот на его богословие Максим Исповедник сильно повлиял. В большой степени труды Иоанна Дамаскина это либо продолжение, либо популяризация, систематизация далеко не лишняя трудов Максима Исповедника. Сам Иоанн Дамаскин стал известен в Византии, в Константинополе, только уже в период победы над иконоборчеством в конце восьмого века, спустя лет 50 после его смерти, может, 40. А Максим Исповедник, значит, еще дальше, еще позже. Вот так все непросто шло.

То есть, когда вы прочитаете, что на Шестом Вселенском Соборе провозгласили правоту Максиму Исповеднику, он в прошлый раз говорил, что это вообще не так, что абсолютно там никто доброго слова не помянул, только злыми словами дважды помянули. без возражения от остальных отцов собора. И вообще там в Византии были все на него обижены. Ну, потому что, ну, когда человек прав, а все не правы, то, конечно, он виноват. Все обижены. Вот с епископами. Что у Советского собора было так. Вот теперь еще я просто скажу между делом, что к этому грузинскому корпусу Максима Исповедника примыкает совершенно неизданный грузинский корпус каких-то проповедей, написанных Сафронием Иерусалимским, вот патриархом Иерусалимским с 634 до смерти в 638 году, как раз при нем было арабское завоевание Иерусалима, и который был наставником и другом Максима Исповедника. Это может быть связано.

На самом деле верить этой атрибуции, не верить этой атрибуции, никаких сейчас просто высказываний таких обоснованных. Не просто нет, но не может быть, потому что не опубликовано даже на грузинском это все. Но кто из вас может кто-то будет этим и заниматься, кто знает, соприкоснется. Теперь переходим к биографии. Но тут же как переходим, так и переходим дальше. Сейчас еще очень быстро проскочу, потому что те греческие жития, которые до нас дошли, они составлялись в конце 11 века, когда создавался этот культ Максима Исповедника, собрание сочинений и житие. А уже ничего про него не знали. Особенно про его ранний период. И там, в общем, так немножко нафантазировали. Причем, как один из бизнесионистов замечательный, Лакнер, покойный, заметил, что там не без заимствования Федора Студита. Ну, они же преподобные. Делиться не надо же. жадничать в своей биографии.

Кому не хватило биографии, тому дополним. То есть они в этой молодой части, так сказать, греческие жития Максима Исповедника, они, может быть, что-то и содержат исторически важное, но непонятно что. Но, с другой стороны, есть маронитское его антижитие. Антижитие – это такой жанр риторический, античный, который прекрасно продолжался в Византии – псогус. Вот есть панигирик. Это тоже часто бывает форма географии такая, когда Панигирик – это речь ритерская такая. В честь святого она может быть. Это, пожалуйста, будет житие святого в этой форме. Может быть, менее подробно, больше всяких оценочных суждений. Потом там только хорошее в Панигирике говорится. Если что-то плохое можно было сказать и в житие, это иногда может и проникнуть в иных географических жанрах. Но в Панигирик никогда. А есть панигирик наоборот, когда все плохое.

То есть если про этого плохого человека можно сказать что-то хорошее, то мы все-таки не будем. Мы будем только плохое говорить. Это соглас. И вот марониты написали такой соглас про своего главного врага Максима. Понятно, что для монофилитов Максим был главным богословом их противников, поэтому они даже своих противников стали называть максимитами. Вот термин «максимиты», «максимиане» — это в монофилистских кругах обычное название. диофилитов. Ну, естественно, Максим это совсем такая персона нон-грата. И вот на сирийском языке, вероятно, даже и написано, но было на сирийском языке, дошло замечательное такое вот анти-ЖТЕ Максима Исповедника, где он всячески поносится. Но там совершенно точно, его Себастьян Брок издал в 1972 году, это была такая сенсация большая. Ну и совершенно справедливо, действительно была сенсация. И там говорится о том, что его Что он был палестинским монахом, был в кругах Максима Исповедника.

Вот эта палестинская связь, она, видимо, очень важна. Вообще в Палестине были монахи и монофилистские, и антимонофилистские. Круг Сафрония, будущего патриарха тогда еще. И вот в этом кругу был Максим. Еще можно понять, что у него было какое-то аристократическое происхождение. Он получил хорошее образование. Это видно по его трудам, что хорошее образование. Но он сам пишет. в предисловии к Амбигвам и Иоанна, что без риторики. Когда сам человек говорит, что он не изучал риторику, к этому надо подойти критически, потому что, может, на самом деле изучал, просто вот так прибедняется. В случае Максима Исповедника это совершенно точно, что он не изучал риторику. Потому что стиль писания его, не только хранить их, условно говоря, в наволочке Хлебникова, но вообще, как он пишет, греческий язык такой простой, но Боже мой, какие там предложения, как эта мысль развивается.

То, что человек не изучал риторику, не вызывает сомнений никакого. Вот такой гениальный философ, но требует некоторого усилия. Вот поэтому псогус, тем не менее, этот маронитский, он тоже интересен. Кстати, сегодня в византийском календаре память Мармарона, вот этого самого, от которого марониты идут. Ну, вот не значит, что мы про него что-то знаем, даже не можем быть уверены в его реальном существовании. Ну, по крайней мере, придумали его не сами мураники. Вот. Дальше еще можно предположить, что достоверное сведение, что он начал свою карьеру светскую при дворе Ираклия, и там какой-то карьер у него развивался хорошо, потом по неизвестным причинам он пошел в палестинские монахи. Потом, когда палестине стали угрожать персы, еще персы, не арабы, он переместился в Карфаген. И вот в Карфагене, это Византийская Африка, я напоминаю, что Карфаген был потерян только в 698 году, то есть это за пределами нашего сегодняшнего хронологического горизонта.

Так Карфаген наш пока что в пределах сегодняшней лекции. И там Максим Исповедник вот и был, и там, собственно, он и начал все эти дела. с Италией, с Мартином, уже к тому, когда время подошло. На этом, пожалуй, мы и закончим его биографию. Я подчеркиваю, что все это такие примерные сведения, они не складываются в последовательный биографический рассказ. Только, может, они могут дать материал для художественного произведения по мотивам его биографии. А теперь переходим все-таки к богословию. Начал он, как, в общем-то, все. Чем-то-то все занимались. Ну, с монофизитами спорили. Я имею в виду, когда еще не было монофилистской унии, а уже какие-то споры там были. Но это постоянная была тема. Он, конечно, очень жестко реагировал на Иоанна Филопова. Иоанна Филопова там уже лет 50 не было в живых, а может и 60.

Но он реагировал, потому что все было актуально. И, в частности, вот на эту идею, что особенно последовательно, не придуманный, но особенно последовательно защищавшийся Иоанном Филопоном, что единая ипостась халкидонитов это то же самое, что единая природа монофизитов. Это можно развернуть в любую сторону. Собственно, халкидонский собор то же самое говорил. Но вот здесь это имеется в виду в сторону того, что монофизиты правы. И вот Максим говорит, что это в одном из своих писем, таких своим почитателям, изданных под именем Это издательское название «Опускало теологикой от полемика». То есть «Опускало» — это малое произведение. «Теологикой от полемика». Он называет хитростью хамелеона, меняющего свой свежий. Это все равно монофизитство. Но это оценочное осуждение. По сути, он выступает против идеи частных природ. Я напоминаю, что это такое, что если мы верим, что универсалия, то есть, скажем, лошадность, а не только конкретные лошади, существуют реально.

Но где они существуют, как? Ну, они могут существовать, например, в виде платоновских идей. То есть вообще лошадей даже нам никаких не надо, только одна лошадность у нас будет существовать. Но это запрещено. Это вот все наши авторы в это не верили. А в 11 веке, ну, Не наши авторы в Византии были такие, которые в это верили. В XI веке пришлось всегда нафемастывать это мнение. Но вот в наших на прошлой лекции, на этой беседах в VI-VII веке, в прошлых лекциях, таких вот не было. Какие другие варианты? Есть ли все-таки и не номинализм, что вообще никак не существует, что лошадность только в уме? Ну, она in rebus, то есть в вещах. То есть лошадность существует, но в лошадях. Где нет лошадей, там нет лошадности. Но здесь тоже развилка. Как она в них существует?

Есть вот некоторая общая лошадность, которая в каждой отдельной лошади. Или есть непонятно, что там с общей лошадностью. Ну, с точки зрения Филопона, например, ее просто нет. Но есть в каждой лошади ее собственная лошадность. То есть, если лошадь, скажем, ну или не лошадь, скажем, человека Петю, лишить тех признаков, которые его делают Петей, Не Петя там сегодня утром, сегодня вечером или прическа. Вот именно какие-то признаки, трудно объяснить, в чем они состоят, но которые отличают Петю от Васи. Вот если мы рассматриваем Петю вне этих признаков, то что у нас остается? У нас остается, согласно Филопону, природа как специфическая для Пети. А согласно вот такому общему представлению, которое опять стал защищать Максим Исповедник. Нет, остается человеческая природа как таковая просто. А такой природы, которая должна принять признаки Пети, именно такой не существует, такой не бывает, частной природы.

Природа бывает только общей, а не частная. И он, развивая терминологию Григория Богослова, говорит, что вот различает логос тисфисиос, логос природы, по которому данная ипостась относится к этой природе, от тропос ипарксиосу. Способ существования. Ипарксис, ударение такое, пишется гюпарксис, через кси. Гюпарксис. Обычно мы переводим существование. В отличие от ины, эйной, бытие. Тропос существования в Троице. В Троице у нас три ипостаси и три тропоса существования. Тропос существования это не сама ипостась, а то, как в ней существует сущность. Божественная сущность, она одна, но существует тремя способами. Отец, Сын и Дух. И вот так же и во Христе. В качестве сына, поскольку он сын, то в нем существует некоторым пропасом божественная сущность, но вся она существует в нем. И также в нем существует, поскольку он Иисус, некоторым образом человеческая природа.

Вот мы начинаем подходить, но только начинаем, к теме того, как с природной волей связана наша индивидуальная воля. Вообще мы же понимаем, что что-то хотеть, это не наше индивидуальное свойство, это свойство на человеку. А мне он свойственен, поскольку я принадлежу к человеческой природе. А вот хотеть вот именно этого, а не другого, это свойственно мне. Вот. И здесь вот есть что-то такое, где надо что-то как-то обсудить. Обсудим, но не сразу. Сейчас еще немножко запутаем, тогда потом уже обсудим. Как на все это возражают монофилиты? Вот хорошо, опять же, Себастьян Брок в свое время издал два набора таких монофилитов. монофилистских силогизмов на сирийском языке, которые дают именно подлинный голос монофилитов. Хотя, конечно, мы монофилистскую аргументацию знаем в том числе из корректного изложения тех, кто с ней спорил, того же Максима Исповедника, но хорошо, когда можно проверить по подлиннику.

Там, кроме того, бывает что-то так и полнее, и больше, и видно некоторое разнообразие позиций монофилистов, о чем мы все-таки не будем говорить, хотя так упоминали раньше. Вот вопрос монофилистский такой, вопрос на засыпку, естественно. Природа или ипостась возжелала воплотиться и воплотилась? Если ответ будет ипостась, но при этом воля исповедуется природной, то есть чтобы воля была двенадцать, чтобы она была природной, то получится, что оппонент исповедует три воли. То есть повышается три воли в троице. Разделение троицы на три природы. Если ответ будет природа, то получится, что либо воплотилась вся троица по учению Савелия, либо в троице окажутся три природы по учению Ария. Понятно, что ответ воплотилась природа, а не воплотилась ипостась. Он, конечно, невозможен. И для диафилитов он невозможен. Поэтому монофилиты пытаются загнать. Зная, что такой ответ невозможно, воплотилась природа, надо отвечать, воплотилась ипостась.

Но тогда почему у нее две воли, если она одна? Тогда у нас, получается, в Троице должно быть три воли, что ли? Как это? Они настаивают на том, что воля должна быть ипостасна. Но ответ на это, Максим, будет в том смысле, что одна природа может иметь разные тропосы, и каждому И при этом одна ее энергия будет по-разному проявляться. То есть это вот одна моя энергия, когда я что-то хочу и когда я не хочу. Энергия-то одна и та же. А что отличается? Отличается сам выбор, сделанный с помощью энергии. Выбор этот будет по-гречески гноме. Пишется через омегу и в конце там ито, то есть это, гноме. И давайте еще раз. Еще один вопрос такой от монофилитов. Что обозначает имя Иисус Христос? Природу или ипостась?

И если природа, то почему вы не исповедуете единую природу, как яковиты? Ну, это понятно, что недопустимый ответ для максимитов и для монофилитов. А если ипостась, то именно она, а не природа, волит и действует. Потому что Христос же волит и действует. А это ипостась, сами же признали. Если не хотите сказать, что это природа, тогда вам к яковитам. Но если вы как и мы, но я с точки зрения монофилита сейчас говорю, признаете, что это ипостась, то тогда давайте единую природу. И это я напомню, что стандартный язык шестого века. Но это все так серьезно звучало. И еще тоже один такой, из того же источника. К чему относится энергия? К природе или к ипостаси? И если к природе, то это вот и есть тезис Максима. К природе.

Если к природе, то им надо сказать, а как относительно всех людей, являются ли они все злыми или добрыми, коль скоро они все суть единой природы. Все же люди одной природы, воля природы, значит, все должны быть либо злыми, либо добрыми. И опять, если кипостасия, то ты утверждаешь две ипостасии, коль скоро есть две энергии. Ну, понятно, максимиты не будут принимать две ипостасии, потому что две ипостасии – это нестарианство. Если ты хочешь отнести две воли к двум ипостасиям, Должны быть две ипостаси и две энергии. Конечно, Максимиты этого и не будут делать. Но тогда как быть с тем, что люди бывают злыми или добрыми, а воля у них одна природная, человеческая. Вот это то, где начинается эта проблематика антимонофилистского богословия Максима Исповедника и вот это сложное учение о свободе воли. Вот сейчас мы как раз к нему и перейдем.

Вот это первый заплыв к семье исповедника. Просто не будет. Ну, на самом деле, или будет, но вот понятие свободы, свободы воли. Вы, наверное, привыкли к тому, что к западной традиции, что это свобода выбора. Вот, например, Адам был свободен. В чем это выражалось? Что он мог грешить, мог не грешить. Но тут есть нюанс. Потому что если бы он выбрал не грешите, стать Богом, что он должен был бы выбрать в этом хорошем смысле слова, выбрал в плохом смысле слова стать Богом, получилось то, что получилось, то что было бы дальше со свободой выбора? Он дальше бы мог грешить? Конечно нет, потому что это необратимо имеется в виду. И еще можно, еще проще спросить, а Бог, он может грешить? Нет, по определению. Ну что, он тогда менее свободен?

Может, тогда что-то с понятием свободы у вас не так, ребята, если Бог, получается, менее свободен, чем Адам, который мог грешить. А Бог не может, но он менее свободен. Просто, значит, то ваше понятие, в котором он действительно менее свободен, раз у него нет свободы выбора. Если вы считаете, что свобода – это свобода выбора, тогда Бог, конечно, менее свободен, чем человек, который может грешить. Только, наверное, с этим понятием свободы, которое сводится к свободе выбора, что-то не так. А, конечно, вот в этих дискуссиях, которые были на Западе, которые были во время Августина с Пелагием, где у Иоанна Кассиана была своя позиция, другая, которая есть византийская, и которую тоже августиняне осудили как полупелагианство, она предполагала какой-то другой подход. Но у Иоанна Кассиана он не был так эксплицирован, как он сейчас будет эксплицирован у Максима Исповедника.

Но Максим Исповедник тоже не от хорошей жизни его эксплицировал, потому что пока шел этот пинг-понг, так сказать, с монофилитами, можно было Там он что-нибудь такое ответит, что вот там у нас тропус один, а что такое тропус, там, поди разбери. Но оказалось, что, в общем-то, и его единомышленники, которые тоже диафилиты, они, в общем, тоже этого не понимают. Причем, когда ты все так вот слышишь, и особенно если у тебя память хорошая, ты можешь повторить. Это не значит, что ты что-то понял. Вот это относится особенно к авторам богословских учебников, что если их так начать спрашивать, они чаще всего ничего не понимают. Очень легко сбить, если начинать задавать им реальные вопросы из тех, которые звучали в истории вот тогда, которых отвечали те отцы, которых они пересказывают.

И здесь вот именно возникает Это учение о обожине, где тоже, получается, пропадает воля. Максим Исповедник уже не в связи с полемикой с монофилитами, а в связи именно с такими базовыми своими. Вот в Амбигва, Амбигва номер 7, такая вот есть про обожине, где он пишет. И там он написал, что в обожине будет единая воля Бога и святых. Ну, конечно, если бы это было на фоне монофилистских споров, он бы так не написал или бы как-то пояснил. но монофилистских споров не было, и он в простоте, вот так сказать, да еще зная этот бэкграунд шестого века, вот мог так выразиться. А что же это такое? А куда же девается свобода воли? Что пропадает? И вот в рамках этого сочинения, про которое я сейчас процитировал, там это не объясняется, но вопрос возникает, и ему его задали.

Его задал такой вот постоянный корреспондент, диакон Марин, который Вот адресат очень многих опускула теологика и полемика. И вот самый первый как раз в этом сборнике ответ на вопрос, который в связи с этим задан. Что же происходит? Что же получается, воля свободная пропадает? Это же не может быть. Ну а как тогда? Вот это вопрос. И Максим отвечает уже теперь подробно, понимая, что там вот слишком он, так сказать, невразумительно выразился, а вот сейчас это все размазывает. И он дает определение свободы воли, которое состоит не из двух частей, а из трех. Что такое определение свободы воли из двух частей? Это стандарт, который ввел Аристотель еще. Он в Византии никем не забывался, и он существует до сих пор. Это стандарт, который вот в западной мысли, что такое свобода воли. Ну, грубо говоря, свобода от и свобода для.

Как выразился Бердяев, тоже такой большой специалист по свободе воли. Кстати, не без иронии это говорю. Он любил про свободу что-то написать. Ну, просто этот православие. Далековато, но в европейской традиции это примерно так. То есть свобода – это когда ты делаешь то, что ты хочешь именно сам, а не только другой кто-то за тебя захотел. Первое. То есть свобода для чего-то хочется. Второе. Когда у тебя нет препятствий, чтобы осуществить свое желание. Свобода от. Свобода от препятствий. Осуществление – это желание. Вот это вот свобода от, свобода для просто хорошо сформулировал. сформулировал Бердяев. А потом Исаия Берлин в 1958 году такой у него есть. Исаия Берлин это такой один из современных таких вот знаете, как вот, можно сказать, философ или есть такое выражение интеллектуал, которое непонятно, что значит. Он такой интеллектуал, скорее, чем философ.

Но хороший был по-своему человек такой. Вот он про свободу у него целая такая книжечка есть, там вот он говорит, что есть отрицательная и положительная свобода. Отрицательная, когда тебе ничего не мешает, когда нужна вот эта отрицательная и положительная. И, в общем, с этим не поспоришь. Это все входит в определение свободы. Но только как-то из этого общеизвестного и в VII веке тоже, тому же Диакону Марину, представление о свободе непонятно, как быть с обожением. Вот Максим Исповедник должен выйти за пределы этого. И он отвечает. Но также Не сначала, конечно, цитирую, и перевожу с листа немножко так. На русский есть, кстати, хороший, ну, что-то у меня не очень, ну, не хороший перевод, но я очень советую, кстати, взять русский перевод недавний Беневича, подредакция Беневича «Опускала теологика и полемика» Максима Исповедника, и там лучшая, по-моему, страница на 200, такое предисловие небольшое Григория Беневича.

которая одна из лучших синтетических монографий про Максима Исповедника. Но я все-таки сам. Но свобода, власть, эксусия, не является также и способностью к выбору. Про эйрисис пишется, про аэросис. Да, эксусия – свобода, и электория – свобода. Точнее, свобода даже по-гречески называется автоэксусия, самовластие по-церковно-славянски. И по-грузински тоже. По-грузински можно сказать только этим древним словом, древнегрузинским и древневизантийским «свобода». Есть только слово одно – «тавису плэба», «автэкзуси», «самовластья». Вот замечательно. Вот эта свобода и власть, именно власть, которая в тебе самом, вот это утеряли. Они продолжают эту линию элифтерии, так сказать, греческой. Так вот, свобода, не есть свобода сделать выбор. Как мы много раз говорили, я продолжаю переводить. проэрисис, то есть возможность сделать выбор, а сам выбор это будет гномия, напоминаю, есть некое устремление воли к тому, что мы делаем.

Вот я вот просто устремил свою волю к этому, и это вот есть моя способность к выбору. И потом я вот на основании этого устремления делаю выбор. А эксусия, то есть вот собственно свобода есть, и дальше три что это есть. Не два, а три. Я заранее сказал, что вам легче было следить, что второй и третий это то, что мы обсуждали. Два классических. Самый первый, то есть главный. Другой. Вот такое странное выражение. Кириотис энномос тон эфемин проктон. Кириотис это власть, способность. Кириос господин. Владение. Энномос это то, что мне То, что мне по закону, в русском уголовном языке есть такое выражение «положняк». Это то, что удается в тюрьме всем. Вот действительно мое такое. Энномус. Очень похоже на это. Похоже, можно перевести. То, что я делаю. Какое-то глубинное господство. Непонятно, что значит.

Давайте просто запомним пока. Понимать пока еще не рано. Что вот что-то такое есть. Кириотис энномус. вот такое вот положенное мне или врожденное, вот не обязательно врожденное, а вот именно как-то вот вложенное в меня способность, которая касается того, что я делаю. Второе, это опять кириотис, околитус, то есть не беспрепятственно употреблять то, что я имею, свои способности, ну вот отсутствие препятствий, это вот отрицательная свобода. И третье, Третье – это иорексис, опять же, стремление к тому, что мне хочется, а одулитус, нерабское, то есть неподчиненное. В общем, второе и третье понятно. Второе – это когда нет препятствий, которые мешают реализации моей свободы. Третье – что я могу что-то хотеть именно свое, а не чужое. А первое что такое? Зачем оно вообще нужно? Вот дальше читаем и думаем. кажется, что оно как бы избыточное условие.

Потому что если я и так могу хотеть то, что я хочу сам, то зачем мне какая-то еще способность к этому это хотеть? Кажется, что это просто тавтология. А может быть, что это не тавтология? Представьте себе какой-нибудь мысленный эксперимент, в котором действительно из одного не следует другое. То есть у меня не будет желания не будет собственной возможности выбора сделать, какой я хочу, но при этом у меня будет какая-то способность к чему-то. Это как раз относится, это ситуация обожжения, как раз она и есть. А что там дальше объясняет Максим Исповедник. Вот к обожжению нету никакой способности человека. То есть вот он не может так направить свое желание, чтобы обожиться. То есть он, конечно, не должен препятствовать обожжению, не должен создавать препятствия в виде своего желания. Но вот не обожжешься все равно.

Здесь просто, насколько это касается желания человека, надо как-то просто перестать мешать действовать Богу. А в то же время и должно быть какое-то и участие человека. Вот это вот участие, оно как раз и определяется вот в этом. первом условии, кириотис эннумус, то есть вот принять обожение, я вот могу, при том, что мое стремление к обожению к нему не приведет. То есть вот у меня нет свободы просто взять и выбрать обожение, если я хочу, потому что это вне моих сил. И вот только Бог может мне как бы навязать. Ну как бы же навязать, если Если навязать, то уже нельзя. А вот так, что есть еще что-то другое, что позволяет выбрать. Глубже выбора. Теперь еще. Вот это некоторая интуиция вам должно передать. Сейчас еще другой способ интуиции. Такой современный же я придумал.

Сейчас пересказал то, что Максим Исповедник. Сейчас я скажу то, что я придумал. Согласно всем представлениям современной деонтической логики, деон – это долженствование. И вот все, что касается выбора, желания и выбора между необходимостью и тем, что можно выбрать или нет, это все область деонтической логики. Вот современная деонтическая логика, она обычно восходит к тому, что, собственно, Аристотель еще нарисовал, что есть выбор, это когда не меньше двух возможностей. Ну, может быть, больше, но не меньше. А когда у тебя нет выбора между двух возможностей, значит, у тебя просто нет выбора. До свидания. Здесь кое-что контринтуитивно, потому что, получается, нам предлагается поверить, что 1 и 0 это одно и то же. Да нет же. То есть выбор из одной возможности, он, конечно, в непротиворечивой, консистентной логике действительно невозможен. Это не значит, что он вообще невозможен.

Может, еще какая-то другая есть логика, в которой он возможен. Здесь мы именно с этим и имеем дело, что если мы хотим говорить о свободе в терминах выбора, чего Максим Исповедник не делает, заметим, но мы хотим прийти к нему, из европейской теории мысли, тогда мы это будем делать. Пожалуйста. Но у нас будет немножечко такой вот нестандартный результат. Вот представим себе, что я иду к вазе с рухтами, чтобы взять яблоко себе, одно выбрать. Я вижу там несколько яблок, выбираю. Вот это вот по Аристотелю выбор. Или я прихожу, вижу, что ваза пустая, ничего не выбираю. Тоже по Аристотелю отсутствие выбора. А я вижу одно яблоко, и в принципе мне оно нравится, я его выбираю. Это же не выбор. Или выбор все-таки. Но я вот чувствую, если оно мне действительно нравится, так у меня все в порядке.

Я хотел выбрать только одно яблоко, не два. Меня оно устраивает. Я вообще считаю, что я удовлетворил свое желание выбрать. Но Аристотель говорит, нет, нет, я не должен так считать. Вообще я должен верить Аристотелю, а не своему внутреннему чувству. Да, неплохо, выбор из одного. Вот это как раз то, что касается обожжения. И вот то, чем я выбрал, это как раз и Есть что-то такое глубинное, что мне позволяет выбрать. Что глубже, чем вот эта свобода выбора. В таком аристотелевском смысле слова. То есть в консистентном смысле слова. То есть за нашей возможностью выбора есть еще что-то более глубокое, что является основой и для нее. Потому что, конечно, свобода в европейском этом смысле, свобода выбора, она основана на той свободе. Но обратное неверно. То есть это не значит, что если у человека нет свободы выбора, то у него нет свободы.

Внутренняя свобода, она осуществляется и без выбора, или точнее говоря, с выбором из одного. В аристотельских терминах, которые современные диантические логики принимают, это отсутствие выбора. Получается, конечно, куча социальных последствий. Как представление о социальной несправедливости, что с ней делать. Но это еще в Новом Завете. Вот, например, даже апостол Павел говорит что-то такое не очень понятное, что раб леси, так не ищи освобождения. То есть это не должна быть твоей целью освобождения от рабства. И мы потом видим, как в египетской пустыне там был один из отцов знаменитых, мы об этом говорили, который был рабом, и он приносил оброк регулярно и очень умолял этих своих хозяев, чтобы они его не отпускали на свободу. Они его слушались, поэтому не отпускали на свободу. В общем, тут вот такое преодоление изнутри, да, возможно.

А вот просто рабство, чтобы скинуть рабство, нет, зачем такая цель? Но в результате всё равно как-то христианство приходило, ну, прошло там полторы тысячи лет как-нибудь, ну, и как-то рабство стало меньше. Но исчезло ли оно? Нет, конечно. Разные формы порабощения. Они всегда будут по злоупотреблению. Но все-таки, конечно, в итоге как-то нравы смягчились по отношению к рабству. Но именно потому, что специально этим не занимались. Занимались бы специально, все бы, наверное, уже стащилось. И это касается больших социальных последствий. А кроме больших социальных последствий, у нас ведь есть и малые всякие последствия. Ну вот, например, Вот лично мне в моей жизни, вот что мне надо? Мне надо, конечно, ну я могу сказать, что мне нужна свобода, да. Но я могу и задуматься, о чем она состоит.

И вот если я задумываюсь по-европейски, я приду к одному выводу, если задумываюсь по-византийски, то к другому. Ну, как правильно, это вопрос уже веры. То есть его нельзя какими-то аргументами доказать, потому что здесь, собственно, Правильность вот этой схемы Максима Исповедника, которую мы сейчас разобрали, она, конечно, проверяется экспериментально, она на это направлена. Но эксперименты такого рода, что их оценивают в зависимости от веры. Ну, правда, это и свойственно и естественным наукам тоже. Обычно гуманитарии очень верят в точность эксперимента. Они любят повторять ужасную глупость. Сейчас это как глупость воспринимается. В свое время это не было глупостью, просто было неправильным тезисом Поппера, что теории научные отличаются от ненаучных тем, что их можно фальсифицировать, какое-нибудь одно доказательство представить, что это точно неверно.

Но еще в 60-е годы Томас Конн, потом пытавшийся с ним поспорить, и в итоге пришедший к тому же самому, с другой стороны, Имра Локатус или Локатуш, Они пришли к выводу и показали, что нет, никакую теорию нельзя опровергнуть экспериментом. Потому что классическая история это с системой Коперника. Когда Коперник сделал какие-то астрономические наблюдения и потом понял, что они действительно не поместились. в систему Птолемея, и он решил, что лучше сделать наоборот гелиоцентричность, чтобы все отлично помещается. Ну да. Но доказал ли он им, что Земля вращается вокруг Солнца? Нет. Потому что в начале XVI века величайший богослов, извините, астроном того времени Тихо Брага разработал, он проверил Коперника, что все правильно, но разработал другую теорию, где просто немножко усложнил. теорию Птолемея и все вписал в теорию Птолемея, что все-таки Земля в центре, Солнце вокруг, просто некоторые планеты, они совершают эпицикл, еще там вокруг друг друга крутятся.

Ну так, если усложнить, то все нормально, поэтому из экспериментальных данных Коперника не следует просто так, что Земля вращается вокруг Солнца, а просто Следует, что это неплохая гипотеза, можно обсудить. Но если нам больше нравится удержаться при патолемии, то это тоже можно. И гениальный богослов Тихобрак доказал, что это так. Реально теории сменяют тогда, когда просто вымирают подклонники старой теории, набирается критическая масса подклонников новой. Вот так вот и меняются научные моды. То же самое касается флагистона, теплорода из более новых примеров 18-19 века. Флагистон оставили в начале 19 века, теплород вообще в 1840-е годы перестали писать в учебниках. Вот такие специальные вещества. А эфир, когда пропал, вот космический эфир. Он пропал только после специальной теории относительности Эйнштейна, причем в одной части, после 1905 года. А так все у нас было космический эфир, никакого вакуума.

С вакуумом, кстати, сейчас тоже проблема. Но, в общем, понимаете, вот тем более мы сейчас возвращаемся к антропологии и богословию, как интерпретировать результаты. То есть да, проверяй экспериментально, но экспериментировать ты не думай, что будет какое-то механическое принуждение, что надо их интерпретировать результаты так, а не эдак. И поэтому здесь вот именно без веры, которая просто непосредственно что-то видит, а может ошибается. Ну, видит. То есть видит-то точно, а правильно или неправильно, это же другой вопрос. Вот тут ничего никуда не сдвинешься. Вот нельзя, вообще нет такой системы познания, тем более в богословии все можно было бы так просто и хорошо разобрать. Ой, да, вот еще большой такой пласт теперь нам остался. Мы на нем и закончим, но мы потратим сейчас все время на его разбор оставшийся.

Это, так сказать, концепция того, что происходит с миром, с человеком на макроуровне. Мы так на микроуровне разбирали до сих пор. Что там происходит с моим выбором свободы, что там лично у меня. Что вообще происходит с миром, как он устроен. У Григория Богослова в слове «На Рождество Христово», которое у него, напоминаю, называется «На Богоявление», потому что словом «Богоявление» он именует Рождество Христово, у него есть такое выражение «бытие и благобытие». То есть Бог сотворил бытие, но не для того, чтобы оно было, как Он его сотворил, а чтобы прийти к некому благобытию. И вот ради этого обновления природ, опять термин из того же. или выражение, скажем так, не термин, из того же слова Григория Богослова. Вот для этого и родился Христос. Вот поэтому слово обновление, обновляются природы в богослужении, связанные с Рождеством Христовым, звучит оно очень, богослужебные тексты вдохновляются проповедями Григория Богослова.

Вот Максим Исповедник берет еще более Берет эту терминологию, но несколько ее нюансирует. Он создает три, не два состояния различает, а три. Бытие, благо-бытие, которое у него теперь значит не окончательное, а вот то, что было в раю у Адама. И присно благо-бытие. То есть эйной пишется так, читается инэ. Это бытие. Эв-инэ. F это две буквы. Эпсилон, ипсилон. F и ине. Благо бытие. А теперь еще присно благо бытие. Три слова. АИ. АЭЙ пишется. F и ине. Присно благо бытие. Слово присно здесь подчеркивает, что это необратимое состояние, которое является целью. Чтобы уже грехопадение было невозможно. Потому что благо бытие тогда это еще обратимое состояние. И он еще вводит четвёртое, или лучше сказать, различает два А и два Б. Два А – это «благо бытие», «эф-эне», «эф-ине», а он ещё придумывает такое «фэв-ине».

«Фэв» – это «увы», значит, примерно такое, междометие. «Пэл». «Ах, увы мне». И вот такое. Поэтому можно перевести, чтобы по-русски лучше звучало. Зло бытие, благо бытие, зло бытие. Эф-инэ, фэф-инэ. Которое тоже может быть не окончательным. Ну, а может стать окончательным, естественно, да. Правда, он такого термина конкретно, там, аи-фэф-инэ, он не употребляет, по крайней мере, в дошедших сочинениях. Но можно реконструировать. То есть, эф-инэ, это является результатом выбора. выбора добродетеля, но такого еще промежуточного, который не окончательный, наоборот, противоположный выбор, ну и дальше оно может стать окончательным. Почему эти три состояния важно различать? Потому что это начало, середина, конец. То есть мы попадаем в состояние середины, когда мы вышли из начала в каком-то направлении и никуда еще не дошли. Это вот полезная вещь.

И получается, что мир был сотворен в начальном состоянии, которое по отношению к цели творения, приз на благобытию, является потенциальным. Тут возникает, это называется модальная логика и модальная онтология. То есть вот нет одной онтологии мира. Вот как многие всякие позитивисты там думают, что вот все, что есть, оно необходимо. Вот так и больше никак. Знаете, еще есть такая Тоже благоглупость. История не имеет сослагательного наклонения. Сослагательное наклонение не имеет записи о событиях хронологическом. Тому истории они тоже не имеют в себе никакой. Это просто записи каких-то событий механических. А история – это то, что какой-то процесс, который шел, естественно, имеет разные развилки, может идти туда и сюда, и поэтому прекрасно там сослагательное наклонение. Она вся в нем происходит только в сослагательном наклонении. Потом что-то реализуется.

И вот поэтому у нас есть Вот такая букса создала нечто потенциальное, которое обязательно будет меняться. Но чего оно не может? Остаться таким, как оно было. А вот как оно будет реализовываться? Вот здесь вот вопрос. Вот здесь может быть такое среднее состояние, как в большинстве модальных логик. Вот, например, плохо, нейтрально, хорошо. Вот из этого такого состояния, которое среднее, можно вырулить. Нельзя в нем тоже остаться. Из него надо выйти в какое-то окончательное состояние. Но можно долго-долго колебаться. В среднем выбор такой, потом такой, потом такой, потом такой, потом когда-нибудь хлоп, и уже никакой. То есть такой, который остался. В чем застану, в том и сужду. Как говорится в Евангелии.

Три таких состояния. Об этом он всем говорит в Амбигве, в вопросе о ответах Паласи, о которых я упоминал. И вот в итоге что получится? В вопросе о ответах Паласи в 59-м он пишет, Максим, что Бог соединится со всеми, это недословная цитата, это пересказ, таким способом, каким знает он сам. Это значит лишь то, что все получат видение Бога. Вот такое полное видение Бога, которое сейчас даже бесы имеют, его получат люди. Но обожжение, то есть соединение с Богом, получит лишь так называемый достойный, как он выражается. А в остальных это везение Бога приведет только к увеличению страданий. Собственно, вот эти страдания и есть. Как говорят разные отцы, Федор Студита тоже об этом есть, когда Бог просвещает нас изнутри, то это фаворский свет. Вообще свет Божий, а это же есть адское пламя, когда мы внутри этого не принимаем.

Это не значит, что страдания какие-то моральные, а их нет в физическом, антологическом смысле. Они есть, но они в принципе рай и ад – это одно и то же, но это Бог. Но по-разному воспринимаемые разными людьми. В зависимости от того, как они настроились, пока у них была возможность выбора. Потом они что-то выбрали, в нём и остались. Если снаружи, то это будет адский огонь, а если изнутри, то это будет божественный свет. Но по сути это просто Бог всё равно один и тот же. И вот, собственно, движение к этому пресно благобытию, оно будет именно соответствовать природе, но оно Выше природы. Иперфисен. Потому что сама по себе природа к нему дойти не могла. А вот если наоборот, то будет парафисен. Против природы. Пара часто значит с акузативом в византийском языке значит против часто.

Вопреки. Вот. То есть иперфисен. Вюпер. Пишется. Я читаю, конечно, иперфисен. Фюсинг. Или парад песен. Свет попаляющий сопротивных получается, то есть врагов божьих. Это Квестионес Эдубио, еще один сборник его. То есть вопросы и сомнительные места. Но это уже латинский издатель. На латыни назвали так просто 99-й. Вот попаляющий сопротивных огонь. Выражение из Псалма 49.3. Это вот то, чем становится тот самый божественный свет. То есть получается, что Бог даровал обожжение всей человеческой природе каждому человеку в отдельности, но как возможность. А дальше надо ее осуществлять или не осуществлять. Это уже зависит от воли самого человека. Но и как сформулировал Максим Исповедник в слове под южничеством, что вот теперь, после того, как Христос все сделал для нас, что воплотился, уже только от нас зависит наше спасение.

Вот, но остается еще немалый вопрос, что это значит все-таки быть Богом, что это значит обожжение. И ответы, ну, мы помним вот ответы, скажем, Григория Богослова, который, конечно, вспоминает и цитирует Максима Спавельника, что по-латыни называется «тантум квантум» или «то сутан осам», по «то сутан». насколько, настолько. То есть вот насколько Бог стал человеком ради тебя, настолько ты ради него, или через него, ради через одно и то же предлог, Диас, станешь Богом. Если мы исповедуем, что человечество Логоса во Христе совершенно, то это для того, чтобы обожение, божественность меня, который приходит к крещению, еще даже не крещен, в Боге стало тоже совершенным. То есть речь о том, чтобы стать совершенным Богом. То есть это в резкой форме было заявлено неоднократно. В двух проповедях это есть.

Причем одна из них обращена уж точно не к великим подвижникам, а к тому человеку, который только собирается принять крещение у Григория Богослова. Но у него нет вот такого подробного, вот прямо философски расписанного учения об этом. А Максим Исповедник все это цитирует, но дальше вот так вот объясняет. И важнейший момент вот его объяснения, который вот такой вот один, вот хорошо бы вы запомнили, что между обоженным и Богом нет никакого различия, кроме различия по сущностям. Вы понимаете, значит, нет никаких признаков различающих вообще. Вплоть до того, что, как неоднократно пишет Максим Исповедник, человек становится нетварным. И он ссылается, например, в Белхиседека в Библии, в котором сказано, что он не имел ни отца, ни матери нерожденных, хотя вроде бы он как человек. Потому что, как он толкует, Максим Исповедник, это означает, что Белхиседек был обожен.

Поэтому он уже стал безначальным. Потому что если мы приходим в вечность, которая не имеет конца, но она также не имеет начала, потому что она вообще не время. Поэтому то становится вечным, то становится безначальным, а не только бесконечным. Потому что начало и конец невозможно. Поэтому вот важнейшее такое, если можно сказать, свойство, точнее все свойства Бога, все абсолютно без исключения переходят к человеку, включая нетварность. То есть человек становится из тварного нетварным. Хотя по природе он остается тварным, просто он не живет по своей природе, он живет по природе Бога теперь уже. Хотя природа человека и Бога по-прежнему отличаются. Вот мы говорили, что отличие может быть без признаков отличия. И вот здесь ситуация такая, что у человека между Богом нет признаков отличия.

То, что человеческая природа отличается от божественной, во-первых, это не признаки, во-вторых, мы говорим сейчас о человеке, что он же не является человеческой природой, человек сам, он является частью человеческой природы какой-то. И вот он становится, то есть вот Различие сущностей – это как бы разная этимология, понимаете? А слова совершенно совпали. И слова совпадают, может быть, так, что они по смыслу всё равно разными оказываются, а здесь они по смыслу тоже совпали. Если вот такую лингвистическую аналогию привожу. Представляете, что бы было с какими-нибудь профессорами Духовной Академии в России в XIX веке, если бы им надо было это как-то понять? Как-то, видимо, их Бог миловал от того, чтобы с православием встретиться. Как-то, понимаете, к чему так? Действительно же так получается, хочется уже так сказать.

Но надо сказать, что первый человек, который действительно подошел, тут надо обязательно в этой лекции о нем упомянуть, подошел к тому, чтобы все это разъяснить, был как раз русский молодой воспитанник Киевской духовной академии. Сергей Леонтьевич Епифанович, который умер молодым, 35 лет, он написал огромный диссерт по Максиму Исповеднику, где все действительно впервые вот такое вот расписывал. К сожалению, он не успел его издать, но он издал сборник материалов на греческом языке, от того, что не печаталось приписано Максиму Исповеднику, это все ссылаются, в 17-м году успел. В 15-м он еще издал конспект своей диссертации, то есть основные тезисы. с минимальными, так сказать, ссылками, только глухими на патрологию Грека. А нашли все-таки его рукопись большую вот в Киеве уже в постсоветское время и издали, кажется, в 15-м году там.

Но она не полная, но там, в общем, что-то такое вот есть. Ну, конечно же, по многому было переоткрыто, но все равно вот он был первым человеком, который бриллиантов еще подошел к этому, но он не перешел вот эту черту, а вот Епифанович перешел. Это замечательный шаблопатрол. К сожалению, он умер от какой-то болезни. Не помню, чем-то он заболел в 35 лет или что-то так. Он был совсем молодой. Вообще, что в молодом возрасте можно такое что-то написать, это тоже поразительно. Обычно нет. По филологии можно написать в молодом возрасте. По богословию обычно считается, что нет. Но он как-то мог. Но зато вся жизнь у него была короткая. Просто Епифанович О нем стоит помнить и вспомнить, что такой был редкий человек. Болотов был гений, конечно, в патрологии, но он был совершенно не того духа.

Он был нестарианином, совершенно последовательным по своей вере. А вот Епифанович, он действительно был в таком византийском смысле православным. Теперь еще такой момент, что, то есть, пять моментов, по другому счету, семь моментов, прямо скажу. Вот мы сейчас в общих чертах говорили, что человек с Богом должен объединиться, кроме того, что по сущности. Объединиться, значит, надо что-то преодолеть, то, что разделяет. И это определенные этапы. И вот в таком классическом месте, в 41-й Амбигве, он говорит о пяти разделениях. В другом месте, правда, вопрос ответа в палате, и к тому же семь. В общем, достаточно, главное пять все равно. Понимаете, пять или семь – это вопросы классификации. Можно так классифицировать, можно эдак. Но это не то, что это разное по сути. Просто поскольку пять – это проще, чем семь, то я про пять расскажу.

Первое разделение – это внутри самой человеческой природы. Разделение мужского пола и женского. Это разделение было создано Богом в предвидении грехопадения, как известно. о чем пишет и Григорий Максимович, вспоминает Григорий Низкий об устроении человека подробно. В принципе, человеку не надо было разделяться на мужской и женский пол. Это не от хорошей жизни. Да, это еще до грехопадения, но просто на тот случай, что если все пойдет плохо, который, в общем-то, и случился. Но если дальше пойдет все хорошо, зачем? Не надо. Значит, первое, что преодолеваем. Как пишет в другом немножко месте, в «Амбигу-42», а это «Мы-41» вообще-то, наш сейчас основной текст. Христос преодолел это разделение сам, что все это преодолевает Христос, потом мы за ним должны идти. Такой смысл у него. В бесстрастном и чистом, это его термины, то есть в детственном рождении.

Почему нужно было в детственное рождение? Чтобы это преодолеть. Христос себя явил не мужчиной и не женщиной, а, как он выражается в 41 амбигве, в нашем основном сейчас тексте, человеком в собственном смысле слова и воистину. Слово значит кириос и алитос, воистину. След за Христом, и человек тоже это себе преодолевает аскетическим бесстрастием. Это состоит первое. Потому что в качестве мужчины или женщины обожиться невозможно. Это кого-то оскорбит, наверное. Оскорбит причем не тех, кто мужчина или женщина, а оскорбит тех, кто любит понимать христианство в таком в лотоугодном смысле, в лотоугодливом смысле каком-то. Я в данном случае не говорю, как правильно, а говорю просто как Максим Исповедник писал. Как правильно, это вообще не наше дело в рамках этого курса. Второе. Разделение в чувственном мире. То есть в том мире, чувство называется мир, постигаемый пятью чувствами.

Вот на земле еще есть разделение, которое между раем и вселенной. Казалось бы, какое разделение? У нас никакого рая нет, у нас только вселенная. Все уже преодолели, да? Нет. Если мы начинаем так жить, у нас образуется рай, если святые появляются, и он разделяется с вселенной в чувственном мире. Это тоже нехорошо, потому что весь мир должен обожиться. Да будет Бог всяческая во всех. Помните, это апостола Павла. Первое коринфянам 15-28. Да будет Бог всяческий во всех, то есть все во всех. Снова же к этому прийти в состояние. Поэтому мы не можем оставлять и разделение в чувственном мире между Раем и Вселенной. Это нужно, чем это преодолевается? Своим свято-лепным, то есть подобающим святым поведением, чтобы таким образом объединить Землю, это так он называет чувственный мир, на который не должно оставаться мест пострадавших от грехопадения.

То есть имеется в виду, что от грехопадения пострадала же и неразумная природа, Вот вся эта тварь там тоже стянает, да, вот как говорится в послании к Ефесиным, по-моему, апостола Павла. И вот, собственно, на языке библейского символизма изгнания из рая и уничтожения этого земного рая, когда животный, растительный и вещественный мир надо тоже вернуть к подобающему состоянию. Вот когда святая жизнь наша здесь, святолепная, подобающаяся святым, она ведет к преодолению вот этого различия. Ну, дальше, естественно, различия уже понятны. Соединить небо и землю. Снутри земли надо преодолеть различия, следующие между небом и землей. То есть, по тропосу добродетеля, сколько возможно человеку соединять с ангелами. Небо – это ангелы. А вот различия между земными и небесными. А вот теперь, соединившись со всей чувственной тварью, придать ей легкость в духе, тоже его выражение, чтобы она уже, не удерживаясь никакой телесной тяжестью на земле, цитата, восходила новым путем, тоже цитата, воскресения на небо, вслед за стремлением человеческого ума к познанию Бога.

То есть здесь речь идет о преодолении различия между чувственной природой человека и умной природой, не имеющей тела ангелов. То есть различие связано с тяжестью, как он выразился здесь, тела. Это классическое вполне выражение. Следующее дальше будет уже относиться к ведению Бога. То есть таким образом земля и небо – это объединение всего тварного мира. Земля и небо – это тоже тварный мир ангелов. Они должны тоже объединиться. И последнее разделение внутритварного мира, которое надо преодолеть, это разделение между умным и чувственным. Та, но и та. Но это пишется, но и та читаем. И чувственным. Та, эс, эс, ти, та. Пишется эс, тхэ, та. Через иту тоже. То есть чувственное. То есть это примерно то же самое, что мы только что говорили о разделении неба и земли, но На сей раз не идет речь о возведении чувственной природы на тот же уровень бытия, что и природы умной, но о преодолении самого различия, вызванного разным видением Бога уже на уровне бытия.

На уровне бытия, соответствующего ангельской природе, на которой мы уже поднялись, если мы преодолели различия между небом и землей, все равно чувственные мы, так сказать, и ангелы видят Бога по-разному. И вот это тоже должно преодолеться. То есть сам способ познания Бога между чувственными творениями, которыми являются люди, и умными, которыми являются ангелы, должно тоже преодолеться. Вот тогда получается, как он выражается, равенство с ангелами относительно ведения. Ведение Бога, конечно, имеется в виду. Так, чтобы все творение, чувственное и умное, стало единым творением и больше не разделялось на ведение и неведение. Ну и вот это четыре разделения в тварном мире. И тогда уже последнее разделение между тварным и нетварным. То есть само обожжение. Преодоление разделения между тварным и нетварным. Которое совершается, как он выражается, посредством любви. Чудом человеколюбия Божия. В результате тварная природа, как он выражается, оказывается одним и тем же по состоянию благодати, как эксис. Эксис пишется через глухое придыхание. Мы читаем все равно без придыхания. По состоянию благодати. С нетварной природой. Со всецелым Богом взаимопроникая всецело. Я прочитаю, как пишется. А сначала прочитаю, как слышится.

То есть, и становясь всем тем, что есть Бог, кроме тождества по сущности. Помните, я начал с этого? Мы сейчас пришли к тому, с чего я начал. Сначала надо сказать, о чем будешь говорить, потом сказать, потом повторить. Поэтому сейчас третий раз мы дошли наконец до оригинала этой цитаты. То есть, тварная природа оказывается Вследствие при преодолении различной между тварным и нетварным состояния благодати, эксис тис харитус. И поэтому, согласно этому состоянию, катексис тис харитус, она с нетварной природой всецелая, со всецелым Богом, взаимопроникая всецелую. То есть вот такое полное взаимопроникновение двух природ. И вследствие этого становятся всем тем, что есть Бог, кроме творчества по сущности. То есть вот то, что здесь одна природа, здесь другая, это останется, но все свойства, которые можно назвать, они все переходят. Вот это с точки зрения непротиворечивой логики. Это как?

Это плохо. Так быть не может. Но мы не обещали, что все будет непротиворечиво. Вообще, когда у нас Бог троится, мы уже все сняв. сняв голову, по волосам не плачет. Останьтесь же с этими непротиворечивостями. Мне кажется, ясно, что при такой триадологии уже нельзя просто ждать. И при христологии тоже уже давно было ясно, что нельзя ждать. А тут почему-то жил в ней. И люди, я бы сказал, отчасти наивные, отчасти упрямые. Ну и в другом еще месте параллельном, где семь этих различий, это вопрос-ответок Паласию 60. Он примерно то же самое все разделяет. Там еще называют, что соединив в себе два естества, Христос явил соединение предела и беспредельности, мира и безмерности, конца и бесконечности, творца и твари, покоя и движения. То есть, видите, все, что в мире есть противоположного в твари. Предел и беспредельность.

Беспредельность – это синоним слова бесконечность. То есть конечность и бесконечность, так можно перевести. Меры безмерности, конца и бесконечности, творца и твари, покоя и движения. Вот это все оказывается совмещено. Оно не становится совместимым. Оно именно остается несовместимым, но именно как несовместимое, то оно и совмещено. Потому что не нужно было бы Бога, чтобы соединить, совместить совместимое. Оно и так же совмещается. А вот тут именно Бога, и это именно сверхъестественное состояние. Можно говорить, что оно иперфисен, а не катафисен. Вот. Вот такое вот учение. И теперь я изложил все, что хотел. Такое основное. Теперь краткое заключение. Имея в виду весь этот бэкграунд с учением об обожине, в котором, кстати, это следует, я так раньше упоминал, когда говорили о христологии, но сейчас просто напомню, что для этого следует, что если бы не было грехопадения, уж могло не быть, история имеет сослагательное наклонение, и тогда бы все равно было бы воплощение Христова, не было бы смерти и креста за ненадобностью.

Но воплощение Христово, чтобы все равно как-то Бог воплотился, все равно оно бы было, потому что нужно было сделать то, что своей волей никак не мог сделать Адам, даже при отсутствии грехопадения. Это вот тоже Максим Исповеднич прямо так вот расписывает. Хотя какие-нибудь там западные богословы или русские 19 века, начало 20 типа Сергия Строгородского, там вот диссертация про про воплощение Христова, первой советских патриархов в дальнейшем, они пишут, что тогда бы не было, что тогда было бы не нужно воплощение. Но это им не нужно, а Максиму нужно. Из этого совершенно другое представление о христианстве, при таком понятии об обожине. Совершенно другое представление, нежели с латининами. Поэтому, когда вот сейчас, например, Павел Гаврилюк издал такой большой том, как про обожине на английском языке, это было какое-то компанию как обожжение.

Там, как в разных христианских традициях, понимается обожжение, в некоторых нехристианских. Конечно, во всех традициях есть какое-нибудь понимание обожжения, в том числе и не в христианских. Само слово theosis, обожжение, оно из язычества пришло. Поэтому в термине никакой оригинальности нет. А вот такое понимание по принципу tantum quantum, выражаясь по-научному, или по-простому говоря, насколько настолько, вот оно специфично для богословия христианского. И если оно есть, тогда и все остальное, и христология будет другая, нежели у кого угодно еще. И аскетика будет другая. Не то, что совсем другая, но во многом другая. Когда мы будем говорить, Бог даст, про сирийскую аскетику, вот это вот сирийские сихазы, мы увидим, как они, идя от нестерианского бэкграунда, пришли к тому же самому все равно. И поэтому нестерианы их забанили в итоге. На этот раз у меня все. Какие вопросы?

вот этому видению Бога? Это внутри природы, различие внутри тварной природы. То есть по-разному видит Бога, ну, в соответствии со своей природой разной, по-разному видит Бога те, кто имеет тело, и те, кто его не имеет по природе. Потому что люди, хотя они могут быть без тела, пока там они умерли, но по природе они должны иметь тело. А ангелы не должны, и они по-разному видят Бога. Это одно из различий, которое должно преодолеться. Да, а вот какие вот еще будут пять различий? Какие еще различия будут? Повторить просто пять различий, да? Да, да, да. Ну, просто я думаю, что именно этот список надо запоминать в дне семьи. Первое – это между мужским полом и женским, то есть внутри человеческой природы самой. Второе. Между внутричувственного мира, между землей и раем.

Имеется в виду, что в чувственном мире все-таки тоже был рай и так далее. И сейчас он опять есть, когда появляется церковь, появляются святые. Вот это различие. Дальше соединить небо и землю. То есть по тропосу добродетеля соединиться с ангелами. А дальше по ведению Бога соединиться с ангелами. То есть люди жили как ангелы. Нормально, нормально. Вот это преодоление ангельское житие, как монашество называется. Это вот третий пункт. Это соединить небо и землю. Даже говорится про подвиг, что у вас небо на земле, вы вели где-то. Здесь это тоже, на самом деле, он не придумывает это все. Он просто систематизирует то, что есть без него. Вот это важно тоже, что это не плод, так сказать, его воображения. Потом все стали его цитировать. Наоборот, он цитирует. Просто он систематизирует. Это и вставляет в такую вот именно философскую рамку. Наконец, внутри тварного мира различия между умным и чувственным. Чувственное – это наше человеческое, умное – это ангельское.

Но и та, он использует. По-гречески умное может быть и но и та, и но и раб. Это может иметь разное значение, хоть они сериал погиб. На данном случае это неважно. Ну и наконец, когда вот эти все разделилось, все разделения внутритварного мира преодолены, то дальше уже преодоление между тварью и творцом. Вот собственно обожжение. Ну круто так вот, да, вот закручено. Все начинается с кого-то там, вот свобода, две воли, одна воля в окресте, да какая разница, оказывается, что вот. Но при этом, конечно, все это богословие не только может быть изложено, но исторически бывало изложено на языке единой воли. Единой природы тоже. То есть это все, какие мы категории построим. Просто тогда они значат эти слова несколько иное, чем они значат, когда говорят две воли.

Потому что это все мы можем одними словами объяснить какую-то мысль, а можем другими. Если эти слова являются терминами какими-то, то все равно можем одними, можем другими. Просто о терминах надо договариваться, чтобы правильно друг друга понимать. Вот. Еще какие-нибудь вопросы? Еще вопрос. Вот как устроено вот это видение ангелами Бога? Ведь из правок Исаии мы знаем, что они там закрывают свои глаза, что они не могут его видеть. Тоже не могут, да. И как-то его видят? Здесь ангелы же тоже, если Дионисий, Максим Исповедник уже идет за Дионисием и Реупагитом, и там это вот все есть, что ангелы, пока они извне к Богу устроены, хотя они к нему очень близки, по сравнению с людьми, по крайней мере, очень близки, но пока извне, то есть вот все эти проблемы, которые с людьми.

А так, чтобы быть изнутри, они тоже должны через Евхаристию, которую они как бестелесные в смысле тела Христова и не принимают. Они освящаются через церковь, которая тоже в ней участвует. Ныне силы небесные с нами невидимого служат и так далее. Служение ангелов – это конкретный гимн. Он в каких-то литургиях есть, в остальных его не было и нет. Но идея сослужения с ангелами всегда присутствует в церкви. Не может быть никакого служения без ангелов. Это не серьезно. Это как бы самая такая идея. А если с ангелами, то вот так же, как и человек не может видеть Бога. Но когда он сам становится Богом, то Бог сам себя может видеть. Так же с ангелами. То есть вот это Григорий Павлович будет хорошо объяснять, понятно, что Бога не видит никто, никто же нигде же.

Что-то вы говорите, что видят Бога. Нормально. Конечно, никто нигде. Ну, сам-то он себя видит. Вот кто стал Богом, тот его видит. А кто не стал, тот не видит. Все правильно. Это относится не только к людям, как в том споре было, но и к ангелам. Ответ на ваш вопрос. А еще какие вопросы? Краткий ответ через Христа – это возможно для всех. Да, но если совсем краткий ответ, это уже не самый краткий. Самый краткий – что «Остань Богом, и все будет хорошо». Просто этот ответ надо отнести к ангелам тоже. Спасибо. Да, еще какой-нибудь вопрос? Да, можете, пожалуйста. У меня быстрый вопрос. Повторите, пожалуйста, в чем переводе хорошо читать на русский, на английский? Максима? Максима лучше всего читать в переводе на русский, как ни странно. Ну, смотря что.

Вообще, я бы сказал, может быть, даже все. Потому что есть хороший перевод на английский Костаса, некоторых его соединений. В общем, тот корпус, который издан под редакцией Григория Беневича. с разными там переводчиками. Это, я бы сказал, лучший перевод. Но просто, когда уже надо там зарыться, ты должен как-то там ковыряться в этом греческом тексте, все-таки здесь никуда не денешься. Но, в принципе, конечно, Григорий Бениевич, причем я рекомендую начать не потому, что так устроено творение Максима, а так устроено издание его переводов на русский язык. Тоже полезное знание. Начать с тома «Апосполы, теологика и полемика». Если хотите, я вам все пришлю. Только вы мне напишите письмо, я ссылочку пришлю кому-то, и все будет хорошо. Я могу прислать переводы на английский тоже. Критического издания объектов полного нет. Только вот есть первого сборника, небольшой, первых несколько штук.

А дальше там есть некритическое. Конечно, вот на грузинском. Я могу и на грузинском тоже прислать. Еще что хотите. Прежде всего, наверное, надо русскую библиотеку вам прислать и английский перевод этого Костаса с изданием, которое, по-моему, там есть издание, но оно не является критическим, а просто так, немножечко, так сказать, поправленным переизданием того, что было издано в 17 веке и переиздано в 19 веке Патрология Мини. Вот. Так. Ну, я дожду от вас письма с запросом просто. Я туплю, поэтому мне лучше всегда вот так. Да, хорошо, спасибо. Спасибо, да. А еще какие-нибудь вопросы у кого-нибудь? Все? Да, тоже про видение Бога, что оно будет доступно, если я правильно записал, что оно будет даровано всем, но только некоторые достойные смогут обожиться.

Да, то есть видение Бога, но это даже в Евангелии же есть, что все его виды во втором пришествии, то есть это будет явно со славой, это значит, что ни для кого не скрыто. Но это указывает, собственно, на то, что состояние познания Бога, оно будет у всех. С другой стороны, на это же указывает и бесы. Апостол Иаков говорит, да, в послании Иакова, кто бы ни был его автор, и беси веруют и трепещут. То есть, что ты веруешь. Ну, молодец, конечно, что ты веруешь. Но бесы, в общем, тоже такие же молодцы, как ты. Потому что веровать – это вот они тоже имеют это видение Бога. Потому что важно не то, чтобы знать, а то, чтобы быть. А вот это знание само по себе – это не то, чтобы быть. Это ты просто знаешь. Но когда ты знаешь, но не еси, то тогда там нельзя куда-то просто улететь так, чтобы тебя не было. Они очень хорошие. Вообще кошки в православии считаются священным животным. Ну, конечно, такими и являются на самом деле. Это все знают. У любого православного человека либо кот дома, либо аллергия на котов. Третьего не дано.

И поэтому тут получается, что это адские мучения. То есть ты не можешь отстраниться от этого. Ты хотел бы не знать, а убежать некуда. Вот этот момент. И адские мучения и райское блаженство, с точки зрения, так сказать, их онтологической основы, это одно и то же вообще. Они различаются по тому, каких человек воспринимает. То есть разумное создание, к какому-то он тоже относится. Вот так. Это интересный богослов Максим Исповедник, ничего не скажешь. Главное, что вот это такой бэкграунд, который часто не проговаривается, на самом деле он за какими-то очень частными разговорами совершенно там не о том. И надо все время помнить, держать картину целого, понимаете? Вот до Максима Исповедника картина целого была, но она была более интуитивной, менее проговоренной. А когда мы, вот для Иоанна Дамаскина в Палестине, а в Византии уже только для авторов XII и последующих веков, вот уже Максим Исповедник.

Видите, в Византию он придет не скоро. Потому что места, где он действовал, они скоро будут оторваны от Византии. Палестина вся идет в Калифат. Зато там все-таки тоже будет православное богословие, которое будет влиять на Византию постепенно. И поэтому, когда нам говорят, что у них тоже обожжение, тоже обожжение, слова такие же есть. Ну, есть, конечно, тоже обожжение. Тоже обожжение есть, а обожжения нет. Понимаете? Это важнейшее отличие. Это единственное отличие между византийским православием и латинским католичеством. Там даже, конечно, в христологии оно видно. И менее заметно в христологии оно тоже есть с монофизитами. А с остальными с северянского типа. А вот с остальными там, конечно, очень много различий получается. Вот в следующий раз мы поговорим, может быть, тоже на продолжение этих тем на поводу сирийской мистики. Но, может быть, все-таки в следующий раз еще не.

У нас еще большая тема по иконоборчеству, по иконопочитанию. Мы одной лекцией не отделаемся. Это, в общем-то, такой долгоиграющий сюжет. В принципе, надо в следующий раз либо в него уже погружаться, либо еще погодить и так ради начала Великого Поста поговорить про аскетику, про астерийскую мистику. Тогда, пожалуй, так и сделаем. Все-таки она была запланирована, эта лекция. Курс Максима Калинина «Выход в догматику» не предполагает, поэтому у нас как раз такой должен быть выход. Я постараюсь про сирийскую мистику в следующий раз тогда. Ну что, все тогда, да? Спасибо. Помните, в годы моего детства, когда я просыпался в школу, там такая была фраза «До следующего четверга, юные спортсмены». Какая-то была спортивная передача для детей. Просто спортсмены, это термин, который означает аскета, да, вот Апостола Павла, например, в сочинениях. Атлет, это название подвижника, юный атлет. Ну все, счастливо, до свидания, спасибо. До свидания, спасибо.