Лекция 1

Что такое гнестецизм? Ну, если сейчас современно давать ответ на этот вопрос, то Аллах знает лучше. То есть, в общем-то, никто не знает, что такое гнестецизм. Вот в конце XIX века, наоборот, все знали, что такое гнестецизм. Просто всё, что мне не нравится и такое странненькое – всё гнестецизм. И поэтому вопросов не возникало. А сейчас, конечно, сложно. Но, как бы то ни было, мы не знаем, что такое гнестецизм.

Но это какая-то большая традиция, которую надо изучать отдельно. Мы её изучать не будем вообще. Потому что она, в конце концов, зажила какой-то своей жизнью, которая, в общем-то, отдельная от христианства. Но в ранний период она сильно взаимодействовала с христианством, поэтому совсем о ней не упомянуть мы не могли. Что касается гнестецизма, это тоже некоторая версия того, для чего пришёл Христос, что он такой и так далее. Поэтому и было пересечение. Но если говорить о корнях гнестецизма, то на сегодняшний день проблема считается нерешённой. Есть такая традиционная точка зрения, она идёт с XIX века и до сих пор имеет много приверженцев, может быть, даже большинство, хотя трудно сказать, что сейчас большинство, а что нет, что это была такая разновидность христианства.

До христианства не было никаких гностиков, потом появились, может быть, даже николаиты, которых ненавидит душа моя, как сказано в апокалипсисе, вот они и есть гностики. Это абсолютно произвольная догадка. Это примерно традиционная точка зрения, а вдруг она правильная. Но другая точка зрения, что гнестецизм – это совершенно другая альтернативная иудейская традиция, которая по-своему приняла христианство, Христа как-то по-своему истолковала. И таким образом появление гнестецизма, оно еще внутри иудаизма, оно никак специально с христианством не связано, а потом уже просто христианство на это дело наложилось. Это точка зрения, лично мне даже кажется, более достоверная, но в принципе нам не важно, какая из них более достоверна. Важно, чем базово, если пытаться найти какие-то основные отличия гностической традиции от всего остального христианства, то базовых отличий может быть два таких, можно назвать. Первое – это дуализм и второе – отношение ко Христу.

Что такое дуализм? В принципе, когда где-то считается, что в мире есть доброе начало и злое начало, то всегда дуализм. Ну а что это? Дуализм же два начала, значит дуализм. Но когда мы говорим о гностическом дуализме, то подразумевается нечто более специфическое, что есть некоторое, как бы второй Бог, злой и плохой, демиург, там уж как его назвать не важно, который как-то действительно очень много портит. Вот такой дуализм, где злое начало, оно как бы в каком-то смысле наравне с Богом, в каком именно, там понятно, что могут быть разные варианты этого учения, но вот такая идея второго Бога. Но можно сказать, что какие-нибудь там иранские учения, вот зороастризм, там тоже есть дуализм в таком смысле, да, есть, но там нету специфического учения о Христе, а в гностицизме оно, но в том гностицизме, которое уже точно не иудейское учение, он есть. И вот это учение предполагает, что там в разных вариантах могут быть разные подробности, но общее, что человечество Христа это в некотором смысле приза, то есть по-гречески таких людей, которые так учились, так учили, стали называть фантазиастами, которые вот фантазируют, по-русски тоже горень этот используется, греческий, фантазируют Христа.

Слово фантазиасты стоит запомнить, не потому что мы будем сталкиваться, я надеюсь не будем, с настоящими фантазиастами-гностиками, а потому что это слово вошло на ура в иериссиологическую терминологию. То есть иериссиологическая терминология, она должна быть такая, вот припечатал, так припечатал, чтобы сразу было понятно. И для этого используются уже какие-то давно известные осужденные ереси. И вот фантазиазм этот гностический, он использовался для совершенно любых учений, которые с точки зрения тех, кто хочет их обругать, не уделяют достаточного внимания человечеству Христа. То есть, конечно, какой-то другой точке зрения, может даже чрезмерное внимание уделяют, но вот если кто-то хочет обругать за недостаток признания человечества Христа, обзывали фантазиастами. В средние века вот слово фантазиасты, поэтому так очень много и часто встречаем. И с гностицизмом, конечно, связывается много всяких новых проблем. Почему в 20 веке о нем много узнали?

По двум причинам. Сначала была первая причина хронологической слабости, потом вторая. Первая причина, что в 1945 году в Египте, в Накхамаде такое место нашлось, это была целая библиотека рукописей, всяких свитков на копском языке, которые оказались гностическими. Почему это выяснили гностически? Потому что раннехристианские произведения против гностиков, которые описывают это учение, прежде всего Ириней Леонский в конце 2 века против Ересея, у него такой огромный трактат, который сохранился, вот их описывал. То есть то, что так узнали по изложению христианских полемистов, вот оно здесь наоборот от первого лица. Вот есть, кстати, такая книжка Трофимовой, покойной нашей, слово гностицидом там название, 1978 год, она содержит переводы нескольких трактатов, вот кому это интересно, может ее тоже учесть и использовать. Вот это вот первая причина, почему так.

А вторая причина пришла позже, потому что, когда в конце уже 20 века стали глубже заниматься всякими традициями иудейской мистики, то там тоже нашли нечто сходное. Ну, нечто сходное по неудейской мистике второго тысячелетия по Рождествию Христовым, это Каббала. Но выяснилось, что Каббала сама, так сказать, восходит к мистике Хайхалот, вот которые, наверное, вам уже рассказывали, да? Вот, она тоже к чему-нибудь восходит, потому что в самые первые века, так сказать, когда расходились эти пути христианства с иудаизмом, там Хайхалот еще не было, но что-то же было. И вот там есть разные варианты мистических учений, и вот специалисты находят нечто общее с гностицизмом, почему, собственно, и пошел разговор о том, что гностицизм мог возникнуть и в иудаизме, то и независимо от христианства. Но в результате вот мы много чего узнали о гностицизме, но, как всегда, новое знание порождает вопросы и печаль новую, которые раньше не было. И такими вот вопросами и печалью стало то, что некоторые тексты, которые считались даже в 20 веке гностическими, они могли быть и не очень гностическими. Вот, например, это я вам просто скажу, потому что кто-то из вас, может быть, очень таким научным заниматься, поэтому, или будет разговаривать когда-нибудь с кем-нибудь, кто, может быть, будет заниматься, и так далее.

Поэтому все-таки такие вот хвосты, которые современные науки, как бы вот висят у нас, никто не может потянуть, я просто называю. Вот во втором, третьем веках, может даже и в четвертом, кто знает, происходило какое-то взаимодействие среднего полтонизма, такого мейнстримного философского учения у язычников, которое, однако, было принято многими и христианами, происходило взаимодействие с этими, с гностицизмом тоже как-то. И вот такая популярная книжка Пестис София, которая, ну, называется она как бы по-гречески, но она на ковском, она имеет много вот этих параллелей со средним полтонизмом, потому что это, может, даже не очень гностический текст. Но вот тема средний полтонизм и гностицизм, это вот то, чем явно можно заниматься и что-то там нарыть. Но это я так ампассан, между прочим, нахожу, а дальше мы должны двигаться к своим делам. Итак, вот в гностицизме было этих два главных момента, которые отличают его от христианства, что вместо одного Бога два, но Бог номер два, он такой условный, потому что, может быть, похоже там, чем Бог, не совсем Бог, но это более-менее выражает идею, и фантазиатство. И вот таким деятелем во втором веке был, может быть, вообще самый яркий деятель, по крайней мере, вот по исторической памяти, в христианской среде второго века, но, разумеется, не все его считали христианином вообще даже, а именно Маркион. Вот Маркион – это огромнейшее явление от второго века.

Вообще, второй век – это такой век, который нам известен хуже всего из всех веков христианства. Хуже, чем второй век, просто другого нет, по части известности нам. Потому что в первом веке там еще иудейский контекст, там можно что-то как-то где-то, а в третьем веке уже история такая начинается, которая более-менее заметна. Во втором веке истории, которую мы можем поймать по источникам, очень мало. И иудейский уже вот такой непрерывный контекст кончился, и поэтому там мы провисли. Вот нет ничего хуже известного христианской истории, чем второй век. И в этом втором веке вот такая, ну как нам сейчас кажется задним числом, современникам неизвестно, что казалось, фигура – это Маркион. Маркион дает некоторый вариант такого гоностического учения, важнейшая особенность которого именно в исполнении Маркиона, что заключается в том, что Ветхий Завет – это завет другого бога.

Вот представляете, как это здорово легло на душу всяким нашим современным 19-го века, 20-го века ученым, особенно протестантам. Ну ведь точно же, вот хороший бог – вот Христос, который там мухи не обидит. Ну правда то, что там столб селамский опрокинулся, убил 30 человек, это как бы не замечают, но ведется не Христос. Ну вот, ну по крайней мере в Евангелии. А там вот Ветхий Завет, там же сплошной генназид и неизвестно что. Ну понятно, что это плохой какой-то бог. И поэтому появляется, правда только в 1921 году, это уже, в общем-то, когда совсем созрела вот такая традиция, книга Фон Гарнака. Написать на доске фамилию Гарнака надо или не надо?

Ну, то есть… А другое, Фон Гарнака. Да ничего, все равно ничего не видно. Да, можно было не писать. Но книга так и называется «Маркион». Вышла в 1921 году. И вот она, конечно, не развивает мысли Маркиона вот так буквально, что вот да, там было два бога, с одним первый был не очень хороший, но второй зато удачный вышел. То есть она… Но она, тем не менее, рассматривает иудаизм и христианство как две именно противоположности, которые вот в полном противоположности тому, о чем мы говорили на прошлой лекции. Что это именно не одно внутри другого созрело, и одно является вариантом другого, а то, что это именно враги и оппозиция полная.

Но это, в общем-то, конечно… Фон Гарнак был и без того с конца XIX века одним из самых авторитетных ученых в истории, даже не только среди протестантов и теран, но вообще просто вот среди ученых, независимо от их вероисповедания. И, конечно, это очень, так сказать, подобило по мозгам ученым. Ну а потом это, конечно, привело, с учетом особенностей немецкой жизни 1930-х годов и истории немецкой библиистики 1930-х годов, это привело, конечно, к тому, что после войны эту книгу не очень вспоминали, на неё было неприлично ссылаться. Ну вы поняли, значит, что я намекаю, да, наверное? Ну потом стало прилично, потом подзабылось, но тем не менее это такой вот важный подход. Ну что нам важно для маркеона? Сейчас я просто буду немножко такую деконструкцию проводить, поэтому заранее предупреждаю, что он создал, написал некие варианты Евангелия, которые были, Евангелие, которое соответствовало его учению. И чтобы с ним как-то бороться, Татьяна, человек сложной судьбы, написал Диатессарон, составил точнее.

Но Диатессарон, это же не сам Татьяна его назвал. Как сам Татьяна его назвал, науке это неизвестно. Диатессарон, это потом в раннем средневековье приклеилось такое название через четырёх буквально. Диатессарон, это одно слово про это пишется, через четырёх. То есть это название подразумевает то, чего на самом деле там не было, что составлены симфонии четырёх Евангелистов. Но в каком-то смысле было, в каком-то не было. В каком смысле не было? В том, что хоть что туда не попало, и зато попало что-то лишнее, чего у Евангелистов не было.

То есть совершенно понятно, что источники Диатессарона нам точности неизвестны. И какая причина того, что что-то не попало? Может быть та, что у Татьяны не было под руку таких Евангелий, которые это содержали. И вот тут мы выходим… Ну, просто чтобы вопросов не было, что там, например, лишнее в Диатессароне? Вот сцена крещения Господним. И там свет исходит из воды. Ну там всё то же самое, что в этих канонических Евангелиях, но вот дополнительно, что свет исходит из воды.

Как на самом деле было? Исходил свет или нет? На самом деле исходил. Почему мы так должны думать? Ну, можно так не думать. Я имею в виду так в научном контексте, почему мы так должны думать. Потому что есть литургическая традиция. И в литургических традициях древних, там сирийских, армянских, ну армянская тоже сирийская, будет её вариант.

Вот там этот свет очень о нём много сказан. И вообще вот в чинах крещения, которые так или иначе к крещению на Иордане Господню соотносятся, там этот свет абсолютно мейнстрим церковной традиции, что свет был. И у Татьяны он был. А у четырёх евангелистов-то не было. Кто виноват почему? Вот тут могут быть разные ответы с точки зрения логики. И конечно, с точки зрения истории науки, хочется одержаться того, что мы знали раньше. Что, ну грубо говоря, не знаю почему, неизвестно.

Что было четыре евангелия, что-то Татьяну понравилось, что-то не понравилось. Что-то он ещё где-то прихватил по дороге. Ну и так вот написал Диатесар. Ну это традиционная точка зрения мнения большинства. Я не говорю, что она неправильная. Может, она правильная. Но есть другая точка зрения, которая может быть и неправильная, но её надо учитывать, мне кажется. Это Винсент, такой вот в Оксфорде, и современная.

Что вообще говоря, до Маркиона никаких четырёх евангелий не было просто. И вообще вот написание этих евангелий, в смысле вот уже редактирование тех текстов, которые дошли до нас, не первые какие-то там записки, или вторые, третьи, четвёртые об Иисусе, а вот именно тексты, которые дошли до нас, они сами, может быть, и позже Диатесароном появились. В общем, где-то там в середине второго века. А может, не в середине, а ещё позже. И всё это было уже на фоне того, вот надо было кодифицировать евангелия, в том виде, в каком они у нас в итоге кодифицированы, четыре евангелия, потому что после Маркиона была такая обстановка после атомного взрыва. Вот надо было чем-то его заполнять. Вот заполнили эти. Вот что я думаю, что, предположим, эта гипотеза неверна.

Гипотеза, при ней очень много доказательств, но не таких, чтобы это оказывали, а таких, что её как бы делают обоснованной, как гипотеза. Но если даже она неверна, то совершенно понятно, что были какие-то сложности у нас там с евангелиями в середине второго века. Ну, заодно материально. Говорят, что самые древние папирусные фрагменты, содержащие известные нам евангельские тексты на греческом языке, относятся к первой половине второго века. Да, ну и что? Потому что, когда мы видим фрагмент из пары строчек, хоть пяти строчек, а чаще всего там именно пара строчек, то из какого это текста? Ну, совпало вот на эти строчки с тем текстом, который вот сейчас у нас в Евангелии. А то, что это на самом деле фрагмент именно там Евангелия от Луки, из этого совершенно не следует.

И более того, почему от второго века у нас есть какие-то фрагменты Евангелия, а от первого-то нет? Ну, какая там разница? Этому египетскому прескупу хранить там из до второго века до Рапистого престола есть египетские папирусы какие-то? А почему вот от первого-то века никаких евангельских текстов нет? Ну, это, конечно, не аргумент, которым можно что-то доказывать. Но это аргумент, с помощью которого надо поставить некоторые вопросы. То есть, то, что на самом деле вот те наши Евангелия написаны с продвинения второго века, ну, это не значит, что их источники, которые были использованы не от первого времени. Это вот очень…

Либо может быть, либо в какой-то степени есть в этом что-то от истины. Вот в этой гипотезе. И еще, в пользу этой гипотезы я приведу сейчас аргумент, который интересен просто сам по себе. И в пользу этой гипотезы он ее авторами никогда не привозился. Я думаю, что многие помнят, что в середине второго века был такой пасхальный спор между Римом и Малой Азией, когда нужно совершать паспорт. В Риме говорили, что надо обязательно, чтобы был день воскресный, а в Малой Азии говорили, что неважно, какой день недели, лишь бы 14-го Ниссана. Этот спор разрешился, но известным образом… Вообще, строго говоря, он так и не разрешился.

По крайней мере, до 4-го века точно. Но история этого спора это такой литургический вопрос. Это не очень нам даже важно. Но, грубо говоря, он в конце 2-го века разрешился. Между теми, кто спорил, общение не постановилось. Спор сам прослеживается с середины 2-го века. И как он прослеживается? В середине 2-го века обе традиции говорят, что они так получили.

То есть, для них они древние. Они считают, что это идет от апостолов, от Христа. У каждого своя традиция. Это значит, что они разошлись в такое время, которое для середины 2-го века было древностью. Самое, так сказать, новая свежая дата может быть начало 2-го века, а то может быть и первый век, когда разошлись эти традиции. А почему они должны были разойтись? Но если мы теперь, после Анижо, Берр и компания, о чем говорили в прошлый раз, знаем, что календари, может быть, были разные, но они были у христиан, содержавшие 364 дня в году, то там получалось, что всегда Пасха, либо вторник, либо суббота. И когда перешли на календарь Римской империи, в котором было 365 дней, в гражданской жизни, по-моему, и так же, перешли именно в богослужебную жизнь, на календарь, в котором 365 дней, там уже пришлось выбирать, что мы держимся, даты месяца, 14-го нисана мы держимся, или все-таки, чтобы было воскресенье.

И тогда уже выбрали по-разному. Но если таково происхождение пасхального спора, я думаю, что так по-другому даже не может быть. И, хотя это, так сказать, я об этом публиковал, но это тоже такая обсуждаемая точка зрения, поэтому не надо верить как последней инстанции. Но если таково, то на фоне того, что тексты Евангелия нестабильны, что в начале II века ни у кого не было стабильного текста Евангелия такого, ну как-то он мог быть свой какой-то. Вот. Это как раз тоже вот тоже вода на ту же самую мельницу. То есть, вот насколько наш этот II век сложен. То есть вот даже с Евангелиями там у нас не пойми, что происходит во II веке.

А наша задача поговорить о том, что кроме Евангелия какие тексты были важны. Здесь с ними, конечно же, еще хуже. Но там… Это тоже когда Евсевий писал этот спор, что Апостолы Азийцы ссылались на Апостола Анну, а он не говорит, что они ссылались на тексты Евангелия. Это тоже аргументовый текст Евангелия. Да, да. Они все ссылались только на они все ссылались только на свои традиции от Апостола. То есть не было вопроса о том, что Синоптиков так, а у Иоанна Иоанна не было.

Да, не было, не было. Это очень очень интересно. Это тема, которая конечно нуждается в некотором развитии. Особенно в связи… Я-то в свое время об этом написал, когда еще не было этой гипотезы про то, что Евангелия сложились против Маркиона только в середине второго века или в конце. А теперь вот с учетом этой гипотезы к этому всему можно бы вернуться. Но вот поедем дальше. Все-таки наша задача говорить о других богословах второго века.

Но вот насколько все плохо еще с ними, я еще отдельно скажу. Вот таким именем, который нам очень памятен второго века является Игнасий Богоносец, который где-то вот в начале второго века был епископом Антиухии. Одного из главных центров вообще мира, но и христианского мира поэтому тоже. И вот о нем историки говорят, что он писал богословский трактат. Вот от них не дошло вообще ничего. То есть ни названия, ни на какую тему были. То, что от него дошло, это послание. Конечно, дошло раза в два больше, чем он написал.

Но хороший человек, он не перестает писать. Это так всегда должно быть, это нормально. Но именно в случае Игнасия Богоносца, там довольно хорошо разделяется этот корпус. Большой корпус Игнасия Богоносца, где все это коллективное творчество, там выделяется ядро посланий, которые действительно написал Игнасий Богоносец. Потому что с кем-то так вот можно, как с Игнасием Богоносцем, но с кем-то нет. Это вот, кстати, с чем филология настоящая занимается в наших областях около Подмосковья. Но в любом случае, послания, это пусть тоже небольшие богословские трактаты, но они всегда пишутся отхок по какой-то причине. Но и в какой обстановке они писались, я думаю, вы отчасти знаете, что там его осудили на как главаря христиан, были выборочные репрессии при Трояне, которые цель была срезать верхушку.

Цель была уничтожить христиан стратегически, естественно, как в любых репрессиях. А тактическая цель была срезать верхушку. Верхушку, естественно, попал под носица, его надо было, как особо важного государственного преступника, бросить зверям на арену в Риме. И его надо было везти из Антиохии. Но это был не ближний свет, там не меньше двух месяцев, сколько точно мы не знаем. Вот с дороги он писал. А переписываться можно было легко, особенно за умеренную плату, там вообще все можно было. И он там писал в одном случае, да, и вот понятно, в этом случае он писал важные такие вещи в богословстве, о чем позже скажу.

А вот что у нас с богословием? То, что ну это не такая обстановка, где можно вот так просто писать, а вообще, что я знаю о Боге? А вот как вот как вот у нас церковь основана? Как она к Богу относится? Вот такие вопросы так вот подробно-подробно там по главам писать, что в принципе в то время делали люди. И может быть и сам Игнатий Богоносец так делал, но не в этой обстановке. В этой обстановке уже видно, что письма написаны богословом, который набил в себе руку, который прекрасно может все писать, но к сожалению, вот ничего не дошло. И забегая немножко вперед, я выскажу одно такое соображение, почему так плохо до нас дошли богословские тексты 2-го и даже отчасти 3-го века.

Потому что потому что те, кто их читали, ну мы сейчас тоже их немножко почитаем, они там нередко встречались просто с такой мыслью, что там просто какая-то абракадабра. Что это хорошо сейчас такое написать, вот это вот абракадабра. То есть если человек хороший, то он написал то, что написал не он. Но, если опять же человек хороший, а мы очень плохо понимаем, что это он написал, то скорее всего это написал не он. И вот такие тексты начинают выпадать из рукописной традиции. И вот поэтому, видимо, выпали и и богословские трактаты Игнатия Богоносца. Да, сам он, направляясь в Рим, он очень просил, чтобы не испортили ему в праздник римские христиане, которые, в общем, действительно, это была совершенно реальная возможность. Ну, может быть, бы не осуществилась, если бы попробовали, но были все шансы, что осуществится, просто ее выкупить.

Потому что, ну, это уже была выплата, может быть, не очень умеренная, большая, но собрали бы деньги, чтобы ее выкупить. И он говорит, чтобы они ни в коем случае этого не делали. Это послание к римлянам. Потому что у них, конечно, наибольшая опасность была именно от римской общины христиан, что они выкупят. И он им это запрещает. Но он не просто запрещает, и они послушались, конечно, его запрета, то есть все с ним в порядке было, как вы знаете, наверное. Но он объясняет богословски, почему для него вот это так важно. И он говорит, «Я пшеница Божия хочу быть перемолота зубами зверя, чтобы стать мне чистым хлебом Христовым».

Это богословское заявление. То есть он говорит о себе, как о Евхаристии. Ну, соответственно, продолжение апостола Павла. Я напомню апостола Павла слова, как нужно причащаться, как участвовать в Евхаристии. В частности, он такое говорит. «Принесите тела ваши в жертву живого, святого, благоугодного Господня». То есть нет смысла участвовать ртом, так сказать, просто хлебом Евхаристии, если ты не приносишь сам себя. Значит, ты сам себя приносишь, то можно уже не участвовать в этой хлебной Евхаристии.

Потому что здесь, собственно говоря, все без всякого символического представления тела через хлеб получается. И вот это Евхаристическое богословие, богословие Игнатия Богоносца, оно запомнилось в Церкви, оно как раз ничему дальше не противоречило, но оно для нас еще более сейчас важно тем, что оно устанавливает некоторую идентичность, не некоторую идентичность, а просто идентичность. Идентичность она одна. Идентичное это оно вот и есть. Церкви как тело Христова и собрание верующих. Но когда, конечно, они вот живут этим самым путем, идут как со Христом. Я опять же напомню слова апостола Павла, что теперь послание к имени Игнатия антиархийского Игнатия Богоносца, а апостола Павла послание к именам, что мы, которые во креста крестились, в смерть Его крестихуемся. Вот это, кстати, читают в византийском чтении о крещении, вот именно апостольское чтение, вот это берется, что мы крестимся в смерть.

Поэтому поражает наивность людей, которые кресят ребенка, чтобы он был здоровенький, а не чтобы он умер. Правильным способом, конечно, таким не крестятся. Вот поэтому вот здесь, конечно, такая связь между апостолом Павлом и нашим Игнатием Богоносцем довольно-таки прямая. Теперь мы перейдем немножко к другому, почему я думаю, что в богословских трольтах Игнатия Богоносца, хоть я не знаю, чему они были посвящены, задержалась изрядная прокадавра с точки зрения каких-нибудь там читателей 4-го и последующего веков. Потому что у нас есть некоторые тексты, которые до нас дошли, и по крайней мере один до нас дошел вопреки всяким-всяким приключениям, это чудо, что он дошел в нас хорошо, то есть в очень полном виде. Это, конечно, важнейший для нас текст 2-го века, времен мужей апостольских, это авторы первой половины 2-го века, таких обычно называют Игнатий Богоносец, это, вот, может кто-то уже понял, что это, нет? Кто-нибудь не угадает? Что?

А вы что, хотели сказать что-то, да? Кто? Климент хотели сказать, или что? Нет? Ну ладно, отгадка, пастырь Ерма. Ерма, это мужское имя с окончанием А, правда его, отличается ли он от Ерма, апостола, это наверняка апостольского, это неизвестно, но наши святцы еще ведантийские всех отличают, но это не значит, что они в жизни отличались, просто такие святые иногда умножаются за счет того, что просто имя начинает как-то, вот, а может их и было несколько, и вот пастырь это название, название книги, вот, и это важнейший богословский текст, почему считаю, сейчас это важнее, потому что он мне очень нравится, это будет правдой, но это не даст мне основания вот уделять ей такое внимание для книги, которую я сейчас ей уделю, а что мне даст основание уделять ей внимание? Ее канонический статус, если так можно сказать, немножко анохронистический, используя выражение уже какого-нибудь там, даже не знаю какого века, это даже еще более, вот, она является важнейшей частью Нового Завета, согласно самым разным канонам, но прежде всего, конечно, в Египте, вот, она сохранилась для нас на греческом языке, где очень большого куска, где правда очень большого куска в конце нет, почему? Потому что она сохранилась, эта рукопись, это кодекс Александринус, который содержит Библию, и 4 века, вот он из Александрии происходит, поэтому он Александринус, и как всегда бывает в древних кодексах, там не только обложка пропадает и первые листы, но там бывает изрядное количество тетрадей даже может быть пропадает и в начале и в конце, ну, обтребовывается кодекс, и вот в конце там пропал именно пастрьер, но не весь, от той части, которая пропала, она для нас все равно дошла, потому что тоже каким-то счетом дошел английский, говорю, латинский перевод, но это аналог, потому что латинский это и есть английский, но то есть когда-то конечно и в Риме тоже текст вообще был написан в Риме, там действие происходит в Риме, поэтому, но в Риме конечно кто-то говорил на латыни так, но особо никто, потому что естественно в 2 веке языком христианства был греческий, латинский язык как язык христианства это 3 век, и тоже так еще довольно маргинально, вообще латинская христианская литература создается в 3, а еще больше в 4 веке, там лактансы уже появляются в начале 4 века, а в 2 веке все на греческом, хоть это Рим, хоть не Рим, и поэтому язык конечно был написан на греческом, но так как народ там не всегда знал греческий, там сделан был ранний перевод, и вот он сохранился полностью, но тоже случайно дошел в одну рукопись какую-то, и теперь еще он оказалось, что он дошел на эфиопском, потому что в эфиопской библии того времени, какого мы знаем ее историю, он не входит в канун Нового Завета эфиопского, и вообще эфиопская библия самая лучшая, потому что там больше всего входит, но даже туда не входит не входит по астриерам, но видимо когда-то входил, и эфиопских рукопися сейчас около 5 известно, и то ли они что-то дают, но это текстология, то ли не дают, вот это какой-то спорным вопросом сейчас занимаются некоторые, вот Эд Эрхо, если кто знает его, вот он особенно, да, то есть и одна рукопись давно, еще в 19 веке, вот на эфиопском и на латыни полностью, на греческом вот большая часть сплошным текстом, кодекс Александринус, и вот плюс, это очень тоже важная деталь, очень много мелких-мелких папирусных фрагментов, которые затрагивают также ту часть, которая не дошла в кодекс Александринус, эти фрагменты найдены в Египте, их такое большое число, что папирологи египетские вот заметили, что Ерма распространялся на одном уровне с Новым Заветом, с Евангелием, то есть вот, когда так много фрагментов, это значит было очень широкое распространение, и вот Ерма, если он, этот текст имел такое широкое распространение в Египте, значит он пришел в Новом Завете, подтверждаем то, что и так уже узнали из кодекса Александринуса, то есть это значит, в Новом Завете действительно был пастырь Ерма, но чтобы еще эту тему немножко завершить, есть еще такой на латыни сохранившийся по имени издателя 18 века, называется канон Муратория, Муратория, Муратория, канон это там список канонических книг, тех наоборот плохих, вот пастырь Ерма там как раз плохой, что вот его не надо, настоящий апокалипсис, то есть есть у нас два хороших апокалипсиса, Иоанна и Петра, и вот один такой неправильный, это Ерма, сейчас научный консенсус, что канон Муратория это середина 2 века примерно, кто-то там оспаривал даже 4 века, но такая точка зрения была, какой апокалипсис Петра, где он у нас полностью дошел, по-эфиопски, то есть фрагменты разные есть, в этой фрагменте в эфиопской библии в чем то же не дошел, но ясно, что он туда входил, на каком-то этапе где-то когда то, при чём эфиопский перевод апокалипсиса Петра, он с греческого, а это значит, что это грепресть, это начало крестьянства в Эфиопии 4-5 века, там переводили прямо на эфиопский, с греческого, кто могу переводить лучший эфиопский, может быть новстик, и переводите с греческого.

И вот апокалипсис Петра не очень распространялся в других местах, потому что он вытеснен за апокалипсисом Павла и апокалипсисом Богородицы, то есть там главный, так сказать, интересный момент, что ответствовали датские мужчины, такой вот тур по датским мужчинам в центре апокалипсиса, поэтому там тема немножко менялась. Пастор Ерме, это высокоавторитетный текст, даже его опровержение в каноне муратория показывает его высокая авторитетность для кого-то, и поэтому, если мы начинаем изучать то, что там говорится, то мы точно изучаем не маргинальную традицию, а мейнстримную традицию, когда-то для Рима, потом для Египта, почему потом пошло еще в Эфиопию, ну и надо думать, что там в сирийском мире совсем было непонятно для нас. И до 4 века он, видимо, был очень авторитетен. Говорят, что ариане, вот такие нехорошие, которых вы слышали в других курсах, например, в курсе про Ефрема Сирина, вот, ариане как-то использовали для своих целей пастырь Ерма, из-за чего он стал непопулярен в антиарианской среде, но не в египетской, на Египет это никакого не проявило впечатления, но это тоже такая гипотеза, может быть и правильно. Значит, в чем там, в чем, вот, в чем учение основное, без подробностей, пастырь Ерма? Ну, во-первых, если мы посмотрим этот текст, то мы там не увидим Слово Христоса. И вообще Слово Церковь, конечно, мы там увидим, и неоднократно, но Слово Церковь мы можем увидеть и в Верхнем Завете. Собственно говоря, это еще не означает, что текст христианский.

То есть, если мы берем только видения, которые там, какие-то объяснения, то у нас не будет такого внешнего, формального и принудительного критерия, чтобы сказать, что это вообще текст христианский, а не иудейский. И это правильно, потому что возвращаемся к одному из пунктов предыдущей лекции, что между христианским и правильным, с точки зрения христианства, иудейским богословием не то, что нет никакой разницы, а это просто одно и то же, это есть. Христианство – это некоторая разновидность иудейского богословия, поэтому в богословском трактате христианском и может и не быть ничего, даже Слово Христос может и не имеется. Причем не в каком-то там случайном, там, левом или маргинальном произведении, а в мейнстримном, самом центральном. И ничего, обошлись. Откуда мы вообще знаем, что там что-то христианское? Потому что там описывается некоторая обрамляющая новелла, которая относится к христианской общине. Как некий человек, собственно, повествователь увидел в Кибре купающуюся даму по имени Роза, по нашему, то есть ее имя, с греческого, и подумал, что хорошо бы как счастлив будет тот, кому достанется такая жена лицом и нравом.

Ну, в общем, можно сказать, ничего плохого не подумал, но выясняется, что то, что он подумал, все равно плохое. То есть даже так не надо было. И вот он дальше вступает в объяснение церкви, которая ему является. И вот самое главное, конечно, на чему и посвящен весь этот трактат, это церковь. Да, я, между прочим, замечу все-таки для порядка, поскольку у нас немножко такая кренфилология в нашем курсе должна быть, что сейчас древнейшие рукописи еще на греческом языке, но неполные, некоторых частей пастыриермы, найдены еще в тумских папирусах. У нас три таких в XX веке было еще в 40-е годы. Таких вот взрывных открытий папирусных библиотек. Тура – это 1940 год, Нагхамаде – 1945, и Кумран – 1947 и последующие.

Это не один уже год был, и это до сих пор продолжается. До 2009-го точно продолжалось, Кумран, да? И в тумских папирусах, причем, видимо, это не отрывок какой-то, а просто такая более краткая редакция. То есть, возможно, он так вот расширялся. Но это тоже такой вот вопрос, который надеются некоторые решить с помощью эфиопской версии. Решат или не решат, я не знаю. Но это… Итак, вот…

Несколько раз в течение этого трактата является кермием церковь, которая меняет свой вид. И сначала она является какой-то старушкой, потом дамой средних лет спросит ее, так оказалось, и потом такой молодой и прекрасный. И вот… И почему она такая? В частности, ее старость в том, что она существует прежде всех веков. То есть, она сама себя показывает, что церковь это то, что существует предвечно. Но предвечно же существует только Бог. Значит, церковь – это Бог, получается.

То, что Бог может быть в каком-то другом субъекте, это нам уже привычно. После книги пророка Даниила, то есть, не после Евангелия, а вот уже после книг пророка Даниила, там и ветхие тени, и сын человеческий – это все Бог. И потом как-то по-разному. И вот у церкви, получается, тоже Бог, что она вот прежде всех веков. Поэтому… И… Потом получается, что мы к этой церкви как бы не имеем отношения, что ли, получается? Ну как, то есть, мы имеем к ней какое-то отношение, но вне.

То есть, церковь – это церковь, а мы христиане – это кто-то отдельно должно быть. Или какое-то собрание людей, которые как-то с этой церковью взаимодействуют. Оказывается, нет. Потому что там есть очень важное видение, просто такое центральное. Это строительство башни. И строительство башни – это строительство церкви. Ну, куда взялась башня, это, наверное, отчасти понятно, потому что у нас была Вавилонская башня в Анамнезе. И мы помним, что строительство Пятидесятницы, строительство церкви, оно описывается в книге «Деяния апостолиц» строго по шаблону Вавилонского смешения, только наоборот – инверсия.

Это подчеркивается в богослужении, но не только в современном византийском, ему там тысячу лет с небольшим, но оно употребляется. Но оно вообще в эзергетике этого праздника. Я просто напомню, кто, может быть, не знает, кандарт Пятидесятницы византийский общает к языке слия, разделяше языки вышней, и даже огненные языки раздаяше, в соединении вся призва. То есть в свое время были соединенные народы и языки, на которых они говорили, а их разделил Господь. А вот теперь все наоборот их соединяет. Вот эти огненные языки, когда раздавал, он всех призвал в соединение и они соединились. И вот в башне это тоже оказывается образ церкви. И вот там есть хорошие камни, которые сразу идут в строение, есть такие не очень хорошие, которые можно как-то поправить, и они тоже пойдут в строительство.

Но это я не буду пересказывать, сами можете прочитать. Но главное, что получается, что камнями церкви являются люди. То есть вот в предвечную церковь входят люди. Вот к чему я это все и говорю, к чему я это все веду. Главная богословская идея пастыря Ермы, там кроме богословских есть аскетические, литургические и все прочее, это мы сейчас совершенно не рассматриваем. Но главная богословская идея пастыря Ермы в том, что церковь предвечная, но в нее входят люди. И в общем-то это для нас не должно быть чем-то таким новым. Хотя до второго века вроде бы мало таких книжек можно читать, но почитаем.

Во-первых, обратимся к Евангелиям. Там говорится в Евангелии от Анны, что слово ставило палатки среди нас. Ну скини это конечно значит тело. То есть вот что Христос пожил с нами. Слово Божие воплотилось и пожило с нами. Ну и в синоптических Евангелиях сцена преображения Господня, о которой мы говорили, где Христос являет себя как небесную скиню. Белое это не просто одежда первосвященника, которые конечно же здесь имеются в виду, которые вот именно первосвященник в небесной скине, но вот это вот сияние само и это открывается небесная скиня. Там небесная Моисей и Илья и недаром говорит Петр, что хочешь со твоим есть три скини.

Три кущи. Ну кущи это скини, все равно. То есть вот эти палатки. Это между прочим я очень советую такую старую, добрую классическую книгу Ризенфельда. Это был замечательный такой шведский столик по Новому Завету в 47 году. Ну и Ризенфельд пишется через ну как по-немецки. Потом ее пытались оспаривать, но то, что он там написал, это очень правда. Не удалось все это сказать, оспорить.

Именно вот как прочитать эту сцену преобладания. Но это еще не все. Вот есть еще в Новом Завете видение Нового Иерусалима. Там он по-разному описывается. Я имею ввиду апокалипсис в конце. И там в частности сказано, что это скиния бога с человеком. Вот пожалуйста, скиния это бога с человеком. Здесь вот прямо сказано не только то, что вот бог это некая скиния, а то, что в ней обитает он с человеками.

То есть вот Небесный Иерусалим это другой образ, но тот же самый скиния. То есть вот это тоже то же самое, что в Небесном Иерусалиме показывается башней. Иными словами, это дарование человеку предвечной, то есть бодрственной жизни, то есть в ней участие. Только вот на еврейском языке. Пастырь Ерма, он написан на греческом языке, но неважно, это еврейский язык, это язык еврейского богослужения. И он узнается не только через те Новозаветные, то есть еврейские тексты, которые мы сейчас упомянули, но конечно он дальше используется. Дальше явление Мерковы и еще такое. Но то есть вот понятно, какое богословие, вот такое священническое богословие, с которым книга Пророка Езекииля тоже связывается, священническое это потому, что в нем много такой храмовой литургии.

И такой вот термин у нас до сих пор используется. И вот он же у нас и в Пастыре Ерма. То есть вот Пастырь Ерма написан на юристском богослужеском языке, это редкий текст 2 века, который до нас дошел. А вот какие-то еще тракторства на подобном языке, где вот какая-нибудь церковь оказывается, то она старушка, то юная невеста, то она башня, в которую входят люди. Вот это видимо начинало как-то клинить некоторых там друзей. И поэтому такой язык стал непривычен. Но он не исчез. Специально, чтобы сказать, чтобы он не исчез.

Во-первых, вы сами уже знаете, что он не исчез, потому что он остался в мистических традициях с молитвами. Это уже понятно и так. Но можно сказать, что не все же знали, не всем доступно. А он не исчез на другом уровне, который всем доступен. Это такой общелитургический. Во-первых, в литургической живописи, то есть церковной живописи. Вот есть такой образ, правда до 7 века он плохо прослеживается. Может вообще не прослеживается.

7 века он больше прослеживается. Дело в том, что просто какие-либо там пресски или иконы, которые старше 7 века, а сколько их вообще в природе-то? Их не очень много. Поэтому у нас просто нет репрезентативной выборы для того, чтобы старше 7 века. А именно это такое распятие, при котором стоит женщина, корония часто, как царская, и собирает в сосуд две струи, которые идут из ребра. Это персонифицированная церковь. Это есть и в Риме такое, и на Востоке такое разбросанное есть. Я думаю, что многие…

Сейчас я перейду к канону Андрея Иквитского. Совершенно верно. Снимайте с языка. Сейчас сначала про картинки. Я надеюсь, что эти картинки… В 7 веке это хорошо, традиция видна. И вот в 7 веке был то ли написан, то ли записан канон Андрея Иквитского, потому что похоже, что там все-таки тропарии имеют разные происходящие. Такое канон Андрея Иквитского, может быть, не все знают, поэтому я все-таки скажу.

Это такой очень длинный, 230 тропарей сейчас поэма богослужебная. Канон в смысле богослужебная поэма. Слово канон имеет много раз значения и названий. Вы можете раньше уйти. Спасибо большое. Я очень рад вас смотреть. Уже удовольствие. Мне уже хочется документировать еще много из ваших лекций.

Как вы поверили же, смотрите сами. Там все начинается с Дома, у которого и основание Христоса, и вершина Христоса. Дом этот строится. Это получается 336 год. Здорово, конечно. Есть у нас вот такая картинка. А теперь у нас еще канон Андрея Иквитского. Он написан непонятно для какого богослужения.

Для утренней византийской. Сейчас используется в течение Великого поста дважды. В частности, есть один такой канон. Один тропарь есть. Хочу дословно прочитать. Вот. Чашу, церковь стяжа, ребра твоя живоносная. Ниже сугубы нам истощитоки, то есть двойные струи, оставления, то есть прощения грехов, и разума.

Во образ древнего и нового двоих в купе заветов спаси наш. Вот такой. По-гречески свой какой-то ритм, но понятно, что церковь собрала сугубые итоги, то есть две струи, сугубой, значит, войной. И во образ Ветхого и Нового заветов. То есть, когда мы будем изучать то богословие, которое мы все время будем изучать, мы должны понимать, что оно на этом. Что это базовая интуиция, скиние бога с человеками, словами Апокалипсиса Иоанна. Вот это никуда не денется. И вокруг этого будут идти все споры.

Христологические, астетические, там самое разное. И вот это, я бы сказал, главный инвариант фресантийского богословия. Теперь мы еще перейдем к одному тексту, который нам это богословие даст в более концентрированном, но более коротком виде. То есть, чтобы так в нем понять и проникнуться, надо читать Пастриер. Очень советую. А вот если нет на это времени и сил, или пока просто нет времени и сил, то можно читать так называемое второе послание Климента Римского «Коринфер». Это тот же очень важный канонический текст. Ну, Климент Римский «Римское лесо».

Он был, видимо, действительно епископом Рима в конце 90-х годов. Почему нам это не очень важно? Потому что первое послание Климента Римского написал Климент Римский, второе написал какой-то другой хороший человек, которого мы любим не меньше Климента Римского, хотя знаем его под чужим именем. Примерно в середине II века, а может раньше. Как это бывает, это исторически не послание, а аналогически доказывается это речь, проповедь какая-то, которая переделана в послание. В Новом Завете у нас аналогичная штука с посланием к евреям, которая тоже какая-то речь, которая переделана в послание. Такой жанр переделок таких был распространен, но нам это не важно, какой там был жанр. Важно, что там сказано.

Два послания Климента Римского входили в канон Нового Завета, причем мы тогда из него не исключались, и последний такой вот авторитетный кодифицирующий текст Шестой Вселенский Собор, а именно та его часть, которая называется Трульским Собором 692 года, у нас 10 лет назад с небольшим, все верующие и неверующие узнали про Трульский Собор благодаря делу Хрустера, потому что на основании канонов этого собора формулировалось некое обвинение. Там в частности есть много разных канонов, и вот один посвящен каноническим книгам, и там упоминается первое и второе послания Климента. Но правда сказано, что они там попорчены этиками, поэтому при всем уважении, может быть, лучше не читать. Но второе послание Климента во многих рукописях, оно дошло во многих рукописях на греческом языке в оригинале, но и в переводах там раз дошло, но вторая его половина, особенно четырнадцатая глава, которая нас интересует, она дошла далеко не во всех рукописях, именно из-за того, что богословие, которое там содержится, оно не у всех нервы удерживали. Поэтому мы сейчас к нему и перейдем. Там, собственно, богословие то самое, которое нам уже знакомо, но немножко по-другому. Сейчас дословно прочитаю, а буду так с пропусками читать. Итак, братья, если мы творим волю Отца нашего, то мы принадлежим первой церкви, созданной и созданной прежде Солнца и Луны.

Дальше пропускаю немножко. Посему изберем быть в церкви жизни, чтобы мы могли спастись. Но не думаю я, чтобы вы не знали, что церковь жива и есть тело Христово. Тело Христово – это Павел, понятно. Но оказывается, что тело Христово было не тогда, когда оно воплотилось, оно было прежде Солнца и Луны и вообще прежде всего. Ну, неплохо. Читаем дальше. Пропускаю немножко.

Писание. Что-то он доказывает, что тело Христово было прежде Солнца и Луны. Какое-то цитата из Писания. «Мужа и жену сотворил их». Это есть не гипотея. Причем муж и жена вообще. Надо вот вникать, потому что здесь же какая-то логика, что здесь есть причинно-следственная связь. Потому что, если считать с точки зрения преподавателя Духовной Академии XIX века, то это просто какой-то набор абсурда.

Значит, какая-то связь есть, раз он так говорит. И дальше он начинает, что муж есть Христос, жена – церковь. То есть, опять же, только что церковь тела Христова, теперь церковь – это жена Христа. Ну, противоречия, но не мешает. Потому что противоречия – это наш хлеб. Мы об этом будем очень много говорить уже в таких более формально-логических темах, которые у нас еще не очень скоро должны быть. Ну да, вот византийское богословие, оно изъясняется, как, собственно говоря, имплицитно-еврейское через противоречия. То есть, для того, чтобы сказать какую-то глубокую истину, ее формулируем противоречием.

Но здесь еще не византийское богословие, но уже противоречия. Значит, церковь – жена Христа. Продолжаю дословное цитирование. И еще писание и апостол, и глаголев, что церковь не от настоящего века, но была изначала. Опаньки, что за апостолы, что за писание? Ну, мы уже не знаем. Потому что те апостолы, которые были доступны во II веке, и писание заодно, нам уже не всегда доступно. В данном случае, недоступно.

Вот только мы через эту цитату знаем. Но, значит, цитата какая? Что церковь не от настоящего века, но была изначала. То есть, она – Бог, который был изначала. Но в Новом Завете тоже есть такие всякие ссылки, написания, которые утрачены. Мы про каменницу много говорили в прошлый раз, да? Но самая, конечно, такая известная цитата прямо дословная из первой книги Еноха «Послание Иуды», которая в первой книге Еноха прекрасно считается. То есть, для автора «Послания Иуды» в Новом Завете Енох был священным писанием.

Первый Енох. Нормально. Поэтому, конечно, туда говорят, что первая книга не богодухновенная, но это могут, конечно, люди так считать. Но вот Новозаветная автор читала иначе. Кому верить? Но это богословские вопросы, у нас научные. Так, продолжаем цитировать. И еще писание апостола Глаголиц, что церковь не от настоящего века, но была изначала, ибо она была духовно, как и Иисус.

Это я уже прочитал, подождите. И дальше. Ныне же церковь, будучи духовной, явилась во плоти Христа. То есть, вот плоть Христа – это то, что сейчас ныне явилась, да, ее раньше вроде и не было, но это та же самая церковь, которая была духовной, являя тем самым нам, что если кто из нас сохранит ее во плоти и не расслит, то есть не осквернит ее в своей собственной плоти, то получается, что плоть одна и та же. Это мы, знаете, только что заметили, да. Он получил ее назад, он получит ее назад по Святому Духу. То есть, если ты сохранишь плоть Христа в себе самом и не испортишь там никак, не расслишь, то ты получишь ее назад в Святом Духе. Ну и, наконец, еще одна цитата.

Ибо сама плоть сия есть вместо образная, ну, по-гречески антитип, антитипос, то есть образ духа. Духа. Посему никто рассливший вместо образной не получит действительного. Но вместо образной антитипос, это антитип, это один из синонимов просто слова символ, если так угодно. Но это здесь именно в этом синониме подчеркивается то значение, что одно вместо другого служит. И вот здесь поэтому, если ты эту плоть, то тогда и духа не получишь. А если с этой плоти правильно пойдешь, то будет и дух. И Христос был духовный.

То есть это плоть была, которая с духом. Ой, еще-то процитирую сюжет. И так, посему вот что сия означает братья. Блюди плоть, чтобы тебе причаствовать дух. Ныне мы, если мы скажем, что плоть есть церковь и дух есть Христос, кончится Христос духовный. Теперь он сказал, что он дух. Церковь Дух Сейчас То есть вот И так, посему вот что сия означает братья. Блюди плоть, чтобы тебе причаствовать дух.

Ныне, если мы скажем, что плоть есть церковь и дух есть Христос, церковь прежде всех веков посему таковой не причастен духа, то обесчислил плоть, которая есть Христос. То есть получается, что все и дух это Христос. Ну, здесь я сразу скажу, что для нас совершенно нормативно, что во втором веке фактически все авторы говорят, что дух и сын это одно и то же. Да, в конце Евангелия от Матфея мы видим, что крестящий их во имя Отца и Сына и Святого Духа. Сын отдельно, дух отдельно. Но во-первых, какого времени эта фраза? Не говорю, какого времени в Евангелии от Матфея в целом, это отдельный вопрос. Какого времени эта фраза?

Во-вторых, что там имелось в виду авторов не очень понятно. И когда говорится о воплощении Крестова, как говорится? Дух Святой и найдет на себя сила Вышнего и осенится. То, что духом мог быть назван логос, это совершенно естественно для того языка. И вот надо нам еще немного сказать. И так получается, вот эта церковь, она предвечная. Она явилась воплотью Крестовой, как плоть Христова. Но плотью Христовой становятся все, кто участвует в церкви.

Мы становимся. Мы можем от нее отпасть, если будем себя плохо вести. Но, в принципе, выражаясь так общими словами на современном языке, но без всякой претензии на терминологическую точность, можно сказать, что это приглашение к участию, то есть это участие людей в божественной жизни, в жизни самого Бога. Которая, естественно, нетварная. И которая прежде всех веков. Вот мы дальше будем у Максима Исповедника, если, так сказать, досчитаем лекцию до того времени, в 7 веке, слышать, что в обожине человек становится нетварным. То есть он имеет все свойства Бога, кроме тождества по сущности, включая нетварность. Ну вот так.

Был тварный, стал нетварный. Потому что почему не поменять прошлое? Ну, а что такого, чтобы не поменять? Ну вот. И вот, пожалуйста, вот здесь мы это видим. Что что церковь плоть Христовой, она, значит, получается церковь, но в то же время она прежде всех век. Она Бог. И мы сами тоже становимся ее частью.

Ну, я тут немножко должен ускориться, поэтому скажу еще, что продолжение этого богословия такое относительно позднее время. Это Мефодий Олимпский, он же патарский, но не автор сирийского апокалипсиса конца 7 века, который псевдо Мефодий, вот ему приписано, а настоящий Мефодий Олимпский, он принял мученическую кончину в одном из последних гонений. То есть то ли при Диоклетиане в районе там нет, в районе 312 года он принял мученическую кончину, то ли в 320 году, это неизвестно. Но где-то вот тогда он принял мученическую кончину, написал такое довольно много произведений, некоторые только на славянском дожде, что вот интересно. На славянском тоже есть такой слой древнехристианской литературы. Но на данный случай я говорю то, что дошло на греческом полностью. Это называется пир или пир 10 дек. Это отсылка к пиру Платона.

И смысл, конечно, такой, что там всякая красотрава и накормили, а вот приходите на хороший пир, где все будет правильно. И это подтекст, почему нужно брать название Платона для такого настоящего пира. И там эти девы каждое какое-то богословие излагают. И вот в частности там в третьей главе говорится о том, что это уже брак Христа и Церкви, который мы сегодня слышали у Климента. И от него рождается ребенок мужского пола. Почему мужского пола? Там вопрос возникает. Потому что во Христе Иисусе говорят, что все обладают этим должным свойством мужчины, то есть мужеством в духовном смысле слова.

Поэтому независимо от того, какого пола получился так, в смысле таком физическом, в христианстве все становятся мужского пола. Как, по-моему, Анна Сент-Литикея в 4 веке говорила, что это по телу и о женщина, а по уму и о мужчину. Ну, конечно, если с апостолом Павлом немножко похоже на анекдот, что во Христе Иисусе ни Эллина, ни Иудея все русские. Ну, здесь уже немножко так похоже, но не важно. Все равно вот здесь, конечно, не про гендерное богословие говорю, хотя вот мы его так затронули мимоходом, но про то, что это учение продолжается, что есть брак Христа и Церкви, от него рождаются христиане. Вот то, что мы сейчас читали у Климента, то и у Мефодия Олимпского. И это вот то, к чему мы призваны. С притчей?

Там 5 на 5 получается во всех вариантах притчи. А тут все 10 хорошие. Это связано в том смысле, что бывают такие некачественные наоборот, где половина брака все хорошие. Я думаю, какая-то перекличка есть. Причем та притча, она тоже в двух вариантах. Есть тот вариант, который Евангелие от Матфея, где все спали, а есть, где иродиевые только спали, а те, наоборот, не спали. Причем в нашем богослужении современном и древнем очень много этой второй притчи, второго варианта. Она в письменности христианской есть.

Вот Сержа Нигри где-то получше, Блаженный Раб его же опрещает быть дящим. А что такое? Там же все спали. Нет, а не все. В этом варианте не все. Двигаемся дальше. Надо кратко сказать, что от середины второго века у нас дошли своеобразные богослужеские трактаты, которые называются Апология. Первая Апология была некая квадрата, была написана в начале второго века, она до нас не дошла.

То, что дошло, то от середины второго века. Апология это, конечно, богослужеский трактат, но это специфический жанр. Апология значит защита, причем такая близкая к судебной защите. То есть каким-то людям, которые не христиане, нужно доказать, что христиане не вредны. А может быть даже полезны, но по крайней мере не вредны. Это кому надо доказать? Прежде всего языческим властям, иногда иудеям. То есть богословие, конечно, невозможно написать на такую тему.

Поэтому там всегда есть богословие. Но объем этого богословия, а также аспект, в котором оно излагается, такой не способствует погружениям в глубины. Но вот это самое богословское, что от нас дошло. И Феофил Антиохийский в середине второго века, епископ в 160-е годы, в Апологиях кому-то язычнику автолитку, он впервые использует для нас первое слово троица. Если он его использует в Апологии, это значит, что это уже была традиция. В Апологии никто не будет изобретать богословских терминов. Может использовать только те термины, которые в их общине, по крайней мере, считались совершенно общепризнанными, нормальными. Но вот так получилось, что для нас это первое употребление.

Но кто у него в ходе с троицей, интересно? Ну да, Нидварной церкви там нет вроде бы, но давайте считать. Это второе послание к автолитку, глава 15, или вторая Апология к автолитку. Те три дня, которые были прежде создания святил, суть образа троицы. Бога и его логоса, и его премудрости, ну или Софии. Как на греческом языке все написано. А в четвертый день, когда были сотворены святила, образ человека, нуждающегося в свете. Так что существует Бог, логос, премудрость человека.

То есть троица – это Бог, логос, премудрость. Но если премудрость соотнести с духом, то конечно, тогда получится, что это соответствует современной троице. Но, как вы понимаете, это не наш путь совершенно. Кроме того, вспоминается апостол Павел, Христос, Божья сила и Божья премудрость. Христос, конечно же, и логос, и премудрость. Это уже традиция Павла, которая для Феофила была важна. И, конечно, Феофил в 22 главе того же текста говорил. Слово же его, через которое он все сотворил, будучи его силой и премудростью.

То есть это то, что апостол Павел, что премудрость Божия – это логос, тоже и у Феофила. Но, тем не менее, логос и премудрость – вот, пожалуйста, в том же самом трактате, ни в другом произведении, ни у другого автора. И даже не в другом произведении, а в том же самом. Они тут разделяются. То есть премудрость – это то ли это логос, то ли таки нет. И никакого подробного обоснования, почему так, именно в рамках того, что оно зашло от Феофила антиухийского до ударения именно Феофила, и не как-то иначе, как вот интеллигенция произносит с характерными ошибками. Я не буду произносить неправильно. Вот.

Да, вот у нас нету, да. Но всё-таки, чтобы немножко утешиться, да, это вот нормативно, что авторы II века говорят, что логос и дух – это одно и то же. Зато вот у них была такая концепция церкви. Она, наверное, была у Феофила. Просто не в апологии же об этом писать, а других текстов к нему не дошло. И всё-таки во II еще веке появился человек, который написал, где-то там на ошибе Римской империи, написал всё в таком виде, в каком вот мы сейчас это привыкли. Чтобы была именно Троица, как слово, и чтобы там дух отличался от сына. Это Ириний Леонский.

Примерная дата его мученической кончины – 202 год. Ну, точно никто не знает. Ну, примерно так. И, значит, он написал книгу свою большую против фирисей. Это в ней. И вот там вот и слово Троица, и там очень близко цитируется, ну, пересказывается, не цитируется Феофил Антиопийский, вот то, что мы сейчас процитировали. Но там уже вот такая терминология, которая потом станет нормативной. Но потом это когда?

А не скоро, веки IV, наверное. А что в III веке происходило с терминологией, мы тоже не очень знаем. Теперь об апологетах, конечно, мы сказали мало. Там еще очень интересный апологетик Юстина Философа есть, я подскажу, очень советую читать. У него, в частности, есть такой диалог с Трифоном Иудеем. Это тоже, это не совсем апология, это немножко другой жанр еще. Там вот очень важно для того, чтобы понять, как, по крайней мере, некий представитель философии, который стал христианином, как вот он воспринимал нехристианский иудаизм своего времени, но и тот, который там у него был вблизи, потому что иудаизма, видимо, было много, с каким-то он столкнулся, с каким-то нет. Вот может быть, кому-то будет интересно это изучить, потому что с точки зрения современного знания обо всем этом иудаизме и раннем христианстве, может быть, это недостаточно изученный текст.

Но вот на этом я завершаю, так сказать, изложение материала, а скажу про… еще раз про то, какое учение главное. Главное учение о предвечной церкви. И воплощение крестового – это явление предвечной церкви. Но явление уже не в каком-то там вот фантазии, так сказать, как по гностикам, а явление именно в настоящей плоти. И не просто в явлении вот он где-то между нами ходил, мы посмотрели, пошли там даже, может быть, за ним. А мы стали… Эта плоть распространилась на нас.

Вот как вот Игнатий Богоносец вот через Евхаристию, через мученичество, значит, потому что Евхаристия – это мученичество. Плоть становится… Мы становимся частью этой церкви, которая вот как эти камни в пастыре Ерма. И получается, что человек, родившийся совсем недавно, он становится предвечным. Он получает предвечность в этой церкви. Вот это вот важнейшая интуиция. Если её забыть, то, во-первых, станет непонятно большая часть мистических традиций наших христианских. Во-вторых, во-вторых, мы с богословием тут же потом не туда уедем.

Всё, на этом дикси. Они умревали. Такие вопросы. Про Андрея Критского. Что? Про Андрея Критского. Сейчас. Два потока.

Это он просто фреску отрисовывает, которую он, наверное, видел. И что? Что связано с разговором про Божество человеческое? Что церковь, это персонифицированная церковь собирается. Ну, тут она отдельно от Христа показана, но что она связана с Христом тем, что она собирает от него два завета, верхие и новые. И верхие тоже от Христа. Ну, дальше вспоминаем это отсылка к персонифицированной церкви. Дальше мы вспоминаем, что это та же самая церковь, в которую мы присоединяемся, но та же самая, которая была прежде всех век против слонца Луны, выражаясь словами Климента Александрийского.

Но, конечно, те, кто смотрели на эту фреску в 7 веке или читали её описание в этом табуаре канона Андрея Критского, они могли этот ряд уже потерять, конечно. Но если мистические традиции у них были в голове, то они его не очень теряли. Особенно Макария Египетского так называемая традиция, которая тоже сирийская, которую, может быть, вы в другом курсе получше услышите. Но за ней тоже будут лекции. И потом ещё интересно, что в 1990-е годы между греческими старосильниками самого такого строгого согласия Матфеевски произошел догматический раскол на почве предвечной церкви. Там и Богослов стал учить о предвечной церкви, в принципе, правильные вещи говорил. На него там некоторые ополчились, и непрямо раскол произошёл. То есть это такие…

Для кого догматика важна? Потому что не важно, почему важна, но вот почему-то важна. Вот те до сих пор вот из-за этого спорят. И для того, чтобы понимать христологию, о чём-то надо было сказать, почему вот из-за каких-то природ, ипостаси так люди заводились. Вот потому что совсем разные интуиции отношения с Богом. Самые-таки базовые понятия разные. А вот в чём они разнятся? Потому что вот одни совместимы будут с этой картиной, а другие нет.

Ещё какие-нибудь вопросы? Если частным образом, то пожалуйста. Также мне можно писать письма, как некоторые поняли. И если нужны какие-то книжки, я постараюсь прислать. Они могут быть несвязаны. Ну, естественно, они могут быть связаны, но могут быть несвязаны с курсом, с чем-то, что вам надо. Потому что, конечно, у вас и так есть доступ. Ну, мало ли что-то такое особо нужное.

Ну, тогда всё, с миром мы заедем, да? Пожалуйста. Спасибо. Ну, может быть, мы так завершим. А теперь в частном порядке кто хочет, тот даст какие-то ещё вопросы. Всё. Спасибо большое.