Как верить Богу, а не епископам и не большинству (2022.01.23)

Сегодня у нас, можно сказать, четыре праздника. Воскресенье, как всегда, самый главный, продолжается праздник Богоявления, и сегодня память свидетеля Григория Ницкого, которого особенно почитают все, кто интересуется богословием, по крайней мере, и, конечно же, Михаила Новоселова. Но Михаила Новоселова память 20 января нового стиля, как стало относительно недавно известно, лет 20 назад только, это именно дата его расстрела, это стало известно, когда в архиве нашли акт о состоявшемся расстреле, несколько раньше, лет на 10, стала известна дата приговора, когда его приговорили, это 17 января, и вот чуть было она не стала памятью, днем его памяти. Но приговор 17-го, а расстрел, исполнение этого, если можно так его назвать, приговора 20-го. И это вот для нас, конечно, особо важные праздники. Что касается объявлений, то у нас ухудшается ситуация, как, наверное, все знают, с этим самым коронавирусом, и тенденция такая, что она пока что будет ухудшаться и дальше, поэтому мы не знаем, что будет на следующей неделе, это может быть такое будет плавное ухудшение, тогда мы не будем вносить никакого изменения в нашу жизнь, а вдруг оно будет не плавное, и поэтому пока что надо быть готовым к тому, что вдруг придется принять какое-нибудь решение, его придется принимать не за неделю, я имею в виду то, что есть вероятность закрытия храма, и причем об этом, скорее всего, нельзя будет объявить за неделю, потому что если будет ситуация такая, что храм имеет смысл закрывать, то это будет именно вследствие очень быстрого роста, который будет закрываться именно не за неделю, а за 2-3 дня, но я надеюсь, что этого не понадобится, просто на всякий случай говорю, и призываю всех к бдительности, и самого себя тоже, ну и, конечно, надо соблюдать всякую аккуратность в отношении посещения всяких мест, и особенно это касается тем, кто не привит, или даже пусть и привит, но имеет какие-нибудь там особенные заболевания. Вот такие у нас тоже есть. Кажется, все объявления сделал во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Сегодня мы совершаем память Михаила Новоселова, который являлся мало кому известным, но одним из самых главных лиц катакомбной церкви. Так получилось, что он не просто оказался в катакомбной церкви, не просто он избрал благо и уклонился от зла, как сделали тысячи, конечно, на самом деле десятки тысяч людей в то время, а он сделал это так, что помог очень многим другим, и вот тоже тысячам и десяткам тысяч пройти тем же путем, уклониться от зла и избрать благо. Потому что он это сделал тогда, когда все были в растерянности. Собственно говоря, был такой период в 20-е годы, когда, особенно во второй половине 20-х годов, когда все были в растерянности. Если поначалу считалось, что надо противостоять большевикам и этому безбожию в самые первые годы после революции, потом считалось и то, и другое справедливо, что надо противостоять обновленцам, которые были откровенные церковные предатели. И в этом отношении люди с таким маломайским христианским сознанием, именно непрофессионально поповским, которые пошли за обновленцами, они как раз очень хорошо к этому сознанию обращались. А вот среди тех людей, которые были более-менее христианские, настроены они поповски, среди них в первой половине 20-х годов, во время тогдашних искушений было единомыслие, и вроде бы они даже больше сплотились и еще более серьезно стали относиться к вере и к тому, что касается церкви. И даже те из них, кто до революции были какими-то вольнодумцами и не церковными, в это время уже посерьезнели.

Но во второй половине 20-х годов, начиная уже, надо сказать, с 1925 года, точнее с периода после смерти патриарха Тихона, и особенно в конце 1925 года, в период около ареста и ссылки у митрополита Петра, начались более тонкие искушения именно для этих людей, которых их было, конечно, не так уж мало, хотя совсем ничтожное меньшинство, если сравнивать с теми, кто считался православным до революции. Но вот искушения начались для тех, кто успешно выстоял в предшествовавших искушениях. И здесь растерялись все, так или иначе. И Михаил Новоселов тоже не был исключением. Я вообще даже не знаю, был ли кто-нибудь, кто не растерялся бы. Потому что я напомню, что в конце 1925 года, это как раз все с этим, собственно, и было, арестовал митрополит Петр, был создан уже такой раскол, в котором будущее сергианства было. То есть с идеологией, которую потом возьмёт Сергий, большая группа епископов, их в итоге было около 60 человек, они отделились, раскол потом назывался Григорианским по имени одного из этих епископов, Григория, и они разорвали общение с митрополитом Петром. Причём, надо сказать, что канонически они при этом ещё не нарушили.

То есть они, собственно, даже не разрывали с ним общение, это я неправильно сейчас сказал, прошу прощения, они просто не стали ему подчиняться. Они не обязаны ему подчиняться, он был всего лишь местоблюдительным патриархом. Местоблюдитель имеет только одну полномочие административное — собрать собор, а командовать он никем не может. Поэтому не захотели они ему подчиняться, по крайней мере, формально говоря, из соображений церковной пользы, да имели полное право. Но это противоречило такому церковно-монархическому сознанию тогдашнего епископата, и лучше сказать, папирскому, конечно. И поэтому их позиция не у всех, но у многих вызвала большой протест. И вот тогда все разрешили митрополиту Сергию, заместителю местоблюдителя уже, запрещать священнослужение вот этих епископов. Вот за такой простопок.

Не за то, значит, что на самом деле их не любили, за их продажность коммунистам, которая, конечно, шла дальше всякой меры. А вот якобы нашелся удобный повод не вхозя ни в какие политизированные обстоятельства запретить их чисто формально. На самом деле так все будущие исповедники позволили Сергию нарушить каноны, запрещая епископов по неверным основаниям. И потом их самих Сергий запрещал точно по таким же основаниям. Тут они, конечно, проснулись. Но кто-то понял, что, а большинство, наверное, даже и не поняли, что и Григория нельзя было так запрещать. То есть вот такой был момент. И это к тому, что была, конечно, смута полная.

Но когда дальше в 1927 году Сергий сотворил известные дела, которые сейчас не будем напоминать, то тогда епископы стали просыпаться. Но даже те очень немногие, кто проснулся сразу же, кто вот еще во втором полугодии 1927 года поняли, к чему дело идет, прервали общение с Сергием, причем не просто отказались ему подчиняться, таких было больше, кто понимал, что административно ничтожны эти требования, кто именно понимал, что Сергий сам уже ушел в раскол и порывает церковь, и прервали с ним общение. Их было немного. И те, кто были, они тоже не знали, что делать, как создать другую структуру церковную, которая бы не была заражена этой ересью сергианства. И вот здесь нашелся именно Михаил Новоселов, причем он был в очень неудобном положении. Видимо, он был тайным монахом, но это хоть бы явным, это бы особо ничего не меняло в данном случае. Был ли он епископом, мы так и не знаем, если даже и был, то об этом тоже тогда никто не знал. То есть он имел такой официальный статус мирянина, но им он тоже пользоваться толком не мог, потому что он в то время уже давно, с 23 года находился на нелегальном положении, то есть он даже не мог свободно встречаться и ездить, хотя в Советском Союзе никто не мог свободно встречаться и ездить без контроля ГПУ, это очень плохо, кончалось очень быстро.

Но он не мог даже этого, того, что могли другие. И вот благодаря, конечно, еще помощникам, которые ему Господь послал, особенно тут следует вспомнить, известный сегодняшней службой священника Федора Андреева, ему удалось понять, что сергиям надо развивать, что всем надо объединяться, создавать другую церковную структуру. И, конечно, он сначала надеялся, как и все тогда, что удастся исцелить этот раскол, не потому, что он так вот наивно полагал, что вдруг серги раскаются, и этот человек, которым, в общем-то, пряма было негде ставить, потому что бывший обновленец и так далее, в общем-то, никаких поводов так думать не подавал, по крайней мере тем, кто его знал, как Новоселов. Но предполагалось другое, что, когда будет брошен лозунг, появятся другие знамена, тем более, что митрополит Агафонко, старейший архиерей, поначалу присоединился к этому движению, то большинство очень быстро перетечет на сторону истинной церкви, и повторится история с обновленничеством. То есть вот как тогда обновленническое движение, собственно, провалилось, потому что большинство народа за ними не пошло, и после этого те, кто все-таки пошел, сами вернулись к большинству, потому что для этой трусливой массы всегда самое страшное — оставаться без большинства, то вот надеялись, что так же удастся с Сергием. Но эти надежды были похоронены очень быстро, весной 28-го года, когда отступничество совершил митрополит Агафонко-Ярославский, и с ним все векарии, которые потом, правда, вернулись в православие. Но, конечно, это хорошо всегда вернуться в православие, но в каком-то смысле дорого, и речка Христовой Дню, то есть в плане таком организационном было поздно. Но и тут Михаил Новоселов оказался на высоте, и он, конечно, с самого начала понимал, что вот этот сценарий оптимистический может быть нарушен, разрушен.

И тогда он был одним из главных создателей, хотя, конечно, это было коллективное решение, чтобы принять тяжелую реальность, что раскол настоящий, глубокий и надолго, и тогда сделать то, что надо было в таких случаях делать. А что в таких случаях надо делать? Надо создавать независимую иерархию, руководать епископами. И это было начато уже осенью 28-го года. Вот это я вкратце напомнил, чем особенно знаменит Михаил Новоселов. Я, конечно, не напоминаю, потому что и так все знают, что дальше было исповедничество, тюрьма и в конце концов расстрел. Но хотелось бы понимать для того, чтобы нам тоже можно было этому подражать, в чем, так сказать, секрет. Конечно, это не секрет никакой.

Его такой стойкости и понимание. Дело в том, что он обратился к православиям святых отцов, о котором он что-то смог узнать. Изначально по воспитанию он не был православным. Его никто, так сказать, православием в детстве не пичкал. Он родился в семье толстовцев. Он был одним из тех немногих детей, которые уже успели родиться у родителей толстовцев. И поэтому в детстве и в юности он был толстовцем неправославным. Причем в этой своей вере он превзошел очень многих и он был, прямо таки, любимым учеником уже самого Льва Толстого.

Собственно, в детстве он сидел, в младенчестве он сидел у него на коленях. И вот он обратился к православию совсем не потому, что он как бы считал себя православным с самого начала, а потому, что он убедился, что православие — это истина и большая истина, чем то учение, которое, в общем-то, по воспитанию было для него родным, я имею в виду толстовство. И он принял православие именно как святоазическое. И поэтому, скажем, мнение каких-нибудь просто архиереев, которые выросли в бытовом православии и потом сполировали это лженаукой духовных академий богословской, конечно, оно для него было самое употреблющее мягкое слово, неубедительным. И поэтому он просто все время ориентировался на святых отцов и на их богословие. Это проявилось, конечно, очень ярко в споре об именах Божьих, который разразился незадолго до революции, где Новоселов стал одним из самых главных защитников, хотя, может быть, несколько скрытых от глаз публики, но одним из самых главных защитников православия. И вот дальше он понимал, что не надо смотреть на архиереев, которые в большинстве своем всегда, не только в России советской или не советской, а просто всегда предают православие, когда на них давят власти. Так и в Византии всегда было.

Но то они архиереи, чтобы в массе своих быть вожаками панургового стада, которые сами ведут всех куда-нибудь там, прыгнуть с корабля в воду, ну или как другие всякие могут быть здесь тоже аналогии. То есть от архиереев, как большинства, ничего хорошего ждать никогда нельзя, надо ждать всегда плохого, и оно всегда будет. Но среди архиереев остается какое-то меньшинство, иногда даже его не остается, но, слава богу, даже в советской России все-таки оно оставалось, которые все-таки оказываются православными. И им надо помогать быть православными, потому что им это труднее, чем нормальным людям, потому что у них и сложное воспитание, тяжелая прошлая академия, тяжелое воспитание, собственно, этой среды, которая сделала их архиереями в мирной жизни, если они именно в мирной жизни стали архиереями. И, конечно, если они это преодолевают, хоть как-то чистим и хвала, но все-таки им надо помочь. Вот, собственно, это и сделал Новозелов. Самое, конечно, может быть главное из всего, что я вот уже перечислил, что он был абсолютно далек от того, чтобы думать, что истина там, где большинство. Он скорее понимал, что большинство всегда при любом выборе выбирает ложь.

Собственно говоря, не надо тут особенно умным быть, чтобы это понимать, надо просто верить хотя бы Евангелию. Потому что в Евангелии сказано про широкий путь и про узкий путь, что большинство никогда не делает правильного выбора. Всегда выбор большинства – это выбор погибели. И выбор истины – это выбор меньшинства. С другой стороны, меньшинств разных много, и среди них тоже большинство, как правило, неправы. Поэтому, конечно, это все сложно, но очень было важно в 27-м году не пойти за начальством и не пойти за большинством. У него даже близко не было этих соблазнов, и он поэтому оказался тогда на высоте, на которой не просто оказался сам, но и поднял для себя тысячи, десятки тысяч, может быть, даже сотни тысяч других людей. Это я оцениваю численность катакомбной церкви.

Как я ее оцениваю, почему такие большие цифры? Потому что еще в конце 90-х годов, то, что мы застали по возрасту, так сказать, это были тысячи людей, хотя они уже были старенькими. Можно предположить, что с начала 80-х до конца 90-х катакомбная церковь уменьшилась в 10 раз, предположим. Тогда это были какие-то десятки тысяч людей по территории бывшего СССР. А в самом начале это, наверное, было еще и больше, тоже, я так думаю, раз в десять, получается, сотни тысяч. Итак, будем особенно почитать Новоселова Михаила, ему подражать и ему молиться. Аминь.