Флокулянт (2021.12.05)

Еще раз поздравляю всех с сегодняшними праздниками, с воскресным днем, с введением Богородицы во храм и с праздниками, которые мы сами себе устроили, перенеся их завтра на сегодня, Александра Невского и Антония Болотовича и причастников к принятию Святых Христовых Тайн. На следующей неделе еще будет во вторник память Святой Екатерины из таких особенных праздников, ну и дальше там уже Андрея Первозванного, но это уже понедельник следующий. Во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Сегодня мы совершаем память и Александра Невского и Антония Болотовича, потому что они представились в один и тот же день и вот оказались соединены в памяти, но лучше сказать о том, о каком другом. О Александре Невском мы можем говорить еще и в сентябре, когда другой день его памяти, а у Антония Болотовича другого дня памяти нет и вообще о нем говорится меньше и известно меньше. И вот всего, конечно, не скажешь, даже всего главного не скажешь за несколько минут, но вот для нашего особенно времени важно, что он стал таким человеком, который в разные эпохи являются, который способствовал тому, чтобы в церкви, представляющей в момент его прихода какую-то совершенно дикую мутную жидкость, выпал осадок и то, что осталось стало прозрачным и светлым. Такое вещество химики называют флокулянт, то есть вот в какую-то муть заносится, в какую-то мутную жидкость заносится некое вещество, выпадает осадок и все остальное светлеет. Вот так для русской церкви, а я бы сказал, что и не только для русской, а вообще для православной церкви уже в наше недавнее время, каких-нибудь сто лет назад появился Антоний Болотович.

А что такое муть? Церковь периодически заражается ересью, и какая-то ересь в церковной жизни так или иначе всегда присутствует в каком-то количестве, как в живом организме здоровом, причем в организме присутствуют всякие болезнетворные бактерии, вирусы и грибы. Но в целом они подавляются, если организм остается здоровым. А потом они подавляются хуже, и организм уже не очень здоровый. И здесь, конечно, нету какой-то твердой грани, но в какой-то момент надо уже сказать, что организм просто больной, и вот тогда это и есть состояние мути, когда организм больной. Когда все понимают или чувствуют, или кто может понять, что что-то происходит не то, а вот конкретно понять очень трудно, а если даже понял, что именно не то, то очень трудно исправить, непонятно, как это делать. И вот если мы возьмем историю церкви совершенно любого периода, то мы найдем, что там тоже было так, что сначала ересь создает какую-то вот такую муть, когда ересяки и православные находятся в одном церковном сообществе, формально говоря, они единоверцы, и они вместе все причащаются, все у них общее. На самом деле вера у них совершенно разная, и чем дальше они находятся вместе друг с другом, тем хуже становится для всех.

Тут именно как процесс гниения, вот скажем, какая-нибудь там картошка гниет, и вот тут если не отделить, то потом уже и не отделишь никогда, нечего будет отделять. И вот чтобы вовремя отделить, нужны разные меры. Нужно обличение ереси, нужна, конечно, какая-то полемика, потому что полемика – это возможность объясниться и тем, кто уже занял ту или иную позицию, и тем, кто не занял, как-то вот послушать и понять на чьей стороне правда. Так просто из того, что мы слушаем чьи-то аргументы, мы еще этого не поймем, но это помогает понять, а поймем только от разумления Божия и от нашего желания разумиться. Но вот это все нужно делать, и должны быть соответствующие итоги. То, что в XIX веке русская церковь была в состоянии мути, но я лучше скажу, что не русская, а православная в целом. И, кстати, дело-то с Аминславием разгорелось на Афоне, и первыми церковными властями, которые должны были принимать по этому поводу решение, был все-таки не российский сенот, а константинопольский патриархат. И те как раз люди, которые потом создали ересь и коммунизм, а, собственно, они в то же время, в те же годы ее и создавали, вот они как раз и занимались осуждением Аминславия.

Но тогда, впрочем, про особенности их богословия никто не знал, они, собственно, только этим пока и были тогда известны. И вот, конечно, дело во все периоды, в том числе в периоды вот такого замутнения церкви, дело защищать истинное православие – это обязанности иерархии. С этим никто не спорит, и все понимают, что прежде всего епископы должны разбираться с тем, чтобы ереси не было. Но вот состояние такой замутненности у церкви возникает именно тогда, когда епископы уже не справились с этой задачей. Как раз когда епископы, они похожи на антитела, которые блокируют инфекцию сразу. Это когда епископы работают хорошо как епископы. А состояние болезни – когда уже епископы не справились. И поэтому уже не надо от них ничего особо хорошего ожидать, то есть от епископов в целом.

Конечно, отдельные епископы могут проявить святость, исповедничество, мученичество и так далее. Но в целом епископат, значит, уже не справился, уже провалился, и в основном они, скорее всего, будут сторонниками ереси. И ничего, конечно, другого нельзя было ожидать и от епископата Российской церкви. Кто сомневался, те при советской власти через несколько лет убедились, потому что большинство епископов проявило себя в разной степени недостойно за первые 10 лет советской власти. Но тогда кто-то, может быть, еще не мог убедиться. Но понятно, что эти люди воспитывались становиться церковными начальниками. Это, может быть, у них получалось как-то, уж не знаю, хорошо ли. Но особого интереса к православной вере они не проявляли, и, собственно, откуда бы им ее знать.

Но в то же время какие-то представления о православии у них же вроде как были. Но если они были не православными и при этом заявляли о себе, что они православные, то, собственно, именно это и называется ереси. И, конечно, ереси было очень много в учебниках, по которым учили в семинариях и особенно в академиях. Вот если взять догматическое богословие Макария Булгакова, самое основное, то там чуть ли не в каждом параграфе какая-нибудь ересь. То есть там просто вообще я на удачу открывал на разных местах, и всюду какие-то очень сильные погрешительные мнения и именно какие-то даже базовые догматы отрицаются, связанные с обожжением и так далее. Потому что все списано с протестантов и католиков. Откуда там, собственно, взяться православие. И, конечно, почему все-таки вся церковь в целом не была тогда еретической?

Потому что церковь, слава богу, держится не на епископах, а наоборот сами епископы, как и остальная церковь, держатся на монашестве. А монашество в XIX веке плохонькое, конечно. Там вот Игнатий Брянчанинов о нем писал всякую критику справедливую, но было. А монашество все-таки было православным. Во-первых, они в основном, подавляющее большинство монахов, за редчайшими исключениями, если говорить статистически, не училось в этих академиях и ереси не набиралось там. Во-вторых, и это во-вторых как раз. Во-первых, конечно, то, что они молились, и они учились в молитве, а молитва – это и есть первый, главный и по-настоящему единственный, все остальные вспомогательные способы узнавать православное богословие. Именно, конечно, православная молитва.

И вот они были, монашество и вот епископат с церковной бюрократией, в каких-то сложных отношениях, они никогда между собой не смешивались, хотя, в принципе, они должны были образовывать какую-то единую структуру, но вот это было сильно нарушено, они уже, так сказать, расслоились, и процесс расслаивания этой мути в общем-то шел в XIX веке, но в конце концов вот произошло это столкновение. Которое мы знаем сейчас как афонские споры об имяславии, которые продолжились уже потом в России, и дальше произошло отделение зерен от плевел. И вот теперь мы можем посмотреть и в наше время, кого мы называем православными? Есть к этому два подхода. Есть просто люди, которые считают, что они православные, потому что они родились от православных родителей, или даже если от неправославных родителей, то они живут в стране, которая православная, поэтому они следует общепринятым традициям. Форму религиозного поведения для своей страны, и поэтому они считают себя православными. И дальше мы уже спрашиваем, во что там они веруют, как они об этом думают, об этом адагматы. Ну это, конечно, совершенно не церковный, не канонический способ определять, кто такой православный.

Что такое православие и кто такой православный. Хотя большинство людей, конечно, именно этим путем и следует. А православный метод совершенно в другом заключается, что православный человек – это тот, кто верит в православные адагматы. Но можно же сказать, что большинство людей не может объяснить адагматы, в которые они веруют. И ничего там плохого нет. Мы, например, все умеем ездить в метро. И для того, чтобы ездить в метро, мы должны что-то понимать. Есть какие-то вещи, которых точно не надо делать, чтобы там не было несчастного случая.

Есть другие вещи, за которыми надо следить, чтобы приехать туда, куда ты собирался, а не куда-то еще. Это называется пользоваться метро. Но у машиниста, который ведет поезд, другие навыки пользования метро. И нам не обязательно всем быть машинистами. Но мы должны уметь хотя бы выбрать тот поезд, который ведет правильный машинист. А есть еще люди, которые проектируют метро, новые станции. Есть те, кто вообще командует машинистами и так далее. И вот у них своя компетенция.

И вот для любого человека доступна компетенция в православии такая, чтобы знать, за кем следовать. Вот для того, чтобы самому изложить адагматику, это не всем доступно. А для того, чтобы понять, что я верую так, как такой-то святой отец, это можно. Причем, если дальше будет задан вопрос, а как он верует? Ты веруешь, как он? А как верует он? Скажешь, что я верую так, как он. А как он верует?

Это вот у него и спросить. Вот это вполне хороший и корректный ответ. Только здесь надо правильно выбрать. И когда мы выбираем святых отцов древности или каких-то может быть там прошлых веков, не очень древних, то мы должны обязательно доводить до нашего времени, чтобы те святые, которые жили совсем недавно, но мы уже знаем про них, что они святые. Как мы веруем? Как они или как-то иначе? И вот нам сейчас важно говорить, что мы веруем, как Антоний Болотович, как Новоселов, архитектор катакомбной церкви, но все-таки он бы и не был тем, кем он был, если бы он не веровал правильно и если бы ему не пришлось подвязаться в защиту правильной веры еще до революции. Вот как митрополит Иосиф и так далее, я имею в виду Петроградская.

Вот это те, кто были совсем недавно на земле и за верой которых мы следуем. Вот это то, что может каждый выбрать. В какую церковь мы идем? В церковь, скажем, этого дореволюционного синода или в церковь тех, кого дореволюционный синод осудил? И вот здесь надо, конечно, выбрать, и человек, который молится, выбрать всегда может. Я завершу это такой сценой, которая показывает ситуацию такого выбора. Митрополит Сергианский, но не важно в данном случае, митрополит Вениамин Фетченков еще до революции был свидетелем. В Оптиной пустыне он оказался в гостях и случайно застал спор двух простых монахов.

Один был оптинский монах, а Оптиная пустыня подчинилась решению синода, хотя сначала они сами были имяславцами там, но когда вышел начальственный окрик в виде синодального послания, требований, то они как-то решили, что все, значит, они были неправы, потому что начальство же сказало, как правильно, значит, так правильно. И этот монах тоже так думал, хотя он был из простецов. А другой монах там был из сосланных с Афона на исправление имяславцев. И у них вот был какой-то спор, и местный монах оптинский победил в споре Афонца. Но победить в споре, это значит, что просто у тебя лучшие аргументы, не значит, что ты прав. В споре побеждает тот, у кого аргументы лучше. В идеале, конечно, лучше бывают аргументы у того, на чьей стороне истина, но это совершенно необязательно. Это зависит от умения состязации и от многих таких вот случайных факторов.

Поэтому в хоре может победить и тот, на чьей стороне неистина. Суды состязательные у нас такие, все это знают. Объективно и истинно они становиться таким образом не могут. И вот победил, значит, Афонца этот оптинец в споре. Потом как-то тот вздохнул, огорчился, побежденный. А этот тоже что-то сидит, огорчается или о чем-то думает. На самом-то деле, конечно, он молился, это было понятно свидетелю Вениамину Феченкову. Но он как-то, в общем, стукнул шапкой по столу и сказал, что «А все-таки имя Божие весь Бог».

То есть победить имя славца в споре он смог, а поскольку он все-таки был верующий человек и искал ответа в молитве, то в молитве-то получился другой ответ. Вот, собственно, так мы и можем оставаться в православии, независимо от того, чему мы ученые и насколько мы ученые. Это доступно всем, но значит, это требуется от всех. Амин. Послушаем благодарственное молитву Святому Причащению.