Беседы на “Изречения отцов”. О смиренномудрии (2019.03.23)

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Сегодня мы продолжим наши беседы на книгу «Изречение святых отцов», и сегодня мы будем говорить о главе, которая называется «Смиренно-мудрие». И это такая добродетель, которая столь же важна, сколь и часто извращается. Может быть, одно связано с другим, потому что что наиболее важно, то наиболее сильно извращается. И вот о важности ее говорят те изречения святого Антония Великого, с которого начинается глава, они очень известны, но просто невозможно их пропустить, поэтому я тоже сначала скажу про них. Когда Антоний спрашивает у Бога, почему так происходит, что одни люди живут долго, другие – коротко, одни люди живут неправедно и при этом получают все жизненные блага, а другие живут праведно и получают на земле очень мало всяких благ, и все как-то получается неравномерно и нехорошо. И получает такое уверение знаменитые слова, сказанные Богом Антонию – «Антоний себе внимай». То есть это такие вопросы, на которые ты не можешь знать ответа и не нужен тебе знать ответа.

Это вопросы, которыми занимается западная философия и богословие, эти Одиссеи. На них нет ответов, или, можно сказать иначе, ответ есть, но он такой – «себе внимай». То есть смотри, что нужно тебе для того, чтобы тебе не погибнуть. И вторая за этим идет аналогичная история, как к преподобному Антонию было некое введение сетей дьявольских, которые совершенно опутан весь мир, и никакого просвета нет. И он спрашивает у Бога, кто же может избежать этих сетей, и услышит, что смиренно-мудрее только может их избежать. Вот насколько важна смиренно-мудрее. Об этом более-менее помнит, но забывает о другом. Поэтому прежде, чем рассказывать о том, какие бывают высоты смиренно-мудрее, и хотя, конечно, все это очень полезно, знать это нужно, и руководствоваться даже этим нужно, но прежде всего нужно знать, чем смиренно-мудрее отличается от всяких современных подмен, которые, впрочем, не только в наше время такие подмены были, которые просто заключаются в том, чтобы человека загонять в разные комплексы, а там дальше вот что-то и похоже, и в депрессию, и может быть состояние совсем уже повреждения психического и духовного.

А именно смирение предполагает две вещи. С одной стороны, действительно, смирение, чтобы считать себя хуже всех, но это со второй стороны. А с первой стороны – видение Бога. Говорит поэтому Аввейсайя Скицкой, один из главных наставников монашества, полулегендарный такой, то есть он исторически существовал, просто его жизнь уже овеяна всякими преданиями, о том, что нужно иметь видение Бога, чтобы спастись, и самосокрушение в виде самосокрушающая смиренно-мудрия. Вот две вещи. Потому что если просто считать себя хуже всех, то к Богу не приблизишься, а загонишь в себя только психическое заболевание, от Бога отдалишься. А вот по мере приближения к Богу, как говорится уже в другом изречении, но тоже в этой главе, подобно тому, как пророки Саи чувствовал себя скверным, и скверный у сне, и мы, кто помнит в шестой главе «Видение пророка Исаия», то вот так же на фоне Бога ты начинаешь видеть свою неключимость. Но это на фоне Бога, и лучше сказать превразумление Богом.

А если как-то иначе, то это и не полезно, и ничему не приведет. Поэтому даже можно сказать, что мы недаром у Бога просим в молитве Ефрема Сирина, дары нам зрительное согрешение. То есть мы не хотим их зрительное, чтобы это не стало, даже своеистинное согрешение. Хотим, чтобы именно Бог нам их открывал. Потому что тогда будет польза от того, что мы их увидим. Тогда, да, тогда мы будем себя считать хуже всех, особенно потому, что мы будем внимать себе, если будем следовать этому слову Антония Великого. И тогда будет нам польза от всего остального. От всего остального тут такие рассказы есть, в других главах тоже аналогичные рассказы, потому что невозможно ни о чем христианском говорить, чтобы это не касалось смиренно-мудрее.

Поэтому, конечно, тема эта вездесущая. Но я тут буду ограничиваться темами рассказов этой главы. И там в частности описывается, как некий старец египетский остановился в языческом храме вместе со своими учениками. В течение недели они там жили, и он занимался тем, что бросал в статуи египетских идолов камни, и потом каждый день, потом каждый же день просил у них прощения, прямо со слезами. И через неделю его спросили ученики, зачем ты это делаешь? А он спросил их в ответ, что когда я бросал камни в эти статуи, что они мне отвечали? Ничего. А когда я окаялся перед ними, что они мне отвечали?

Тоже ничего. Вот так вот и мы должны быть. И вот кто хочет жить так, тот, пожалуйста, иди за мной. А кто не хочет, вот тут четыре двери у храма, пожалуйста, на все четыре стороны. До свидания. И аналогичная история про еще тогда молодого Аву Нестероя. Уже в рассказах Варсонофия и Анна, это примерно пятисотый год, о нем вспоминают, как о великом святом прошлого. А здесь он еще в конце четвертого, начале пятого века.

Он один из относительно молодых скитских отцов. Он отличается своим смиренно-мудрием. Его невозможно обидеть. И его спрашивают, почему это так получается? И он отвечает, что он вспоминает слова псаломские. «Скотен бых у тебе, и аз быну с тобою». То есть хочешь быть с Богом. То есть я у тебя был как скот, как животное.

Получается, что человек в этом смирении сравнивает сам себя и старается себя вести как животное. Или в предыдущем примере, как статуя неодушевленная. Есть другие рассказы, не в этой главе, про то, как примерно добрать с мертвых, которые не отвечают ни на то, что их хвалят, ни на то, что их оскорбляют. И вот таким надо быть человеку. Но если просто подражать механически вот таким вещам, то, повторю, ничего хорошего не получится. А получится что-то хорошее только тогда, когда будет впереди Бог. То есть поскольку ты человек верующий, поскольку ты увлечен именно Богом, чтобы идти за Ним, вот постольку ты можешь себе позволять подобные вещи. И даже должен, а не просто можешь.

А вот если просто вот только это, но без ведения такое будет самоуничижение не по разуму. И мнимое смиренное мудрее оно будет приводить ко всему плохому. Но также это, конечно, во многом связано с тем, как мы можем или наоборот не можем участвовать в каких-то беседах и в наставлениях других. И об этом здесь общее правило заключается в том, о чем говорят многие отцы в этой главе в том числе, что нужно все для себя воспринимать как странника. Как то, что я здесь на птичьих правах сегодня пришел, завтра меня нет. И поэтому, когда тебя просят о чем-то высказаться, то нужно тысячу раз подумать и по возможности все равно не высказываться. И уж тем более не лезть самому с какими-то своими мнениями, о которых тебя не спрашивают. Потому что даже если твое мнение формально правильно, ты знаешь, что нужно было бы делать на месте этих людей.

Предположим, ты угадал, что не факт. Но предположим, то ты это когда так выскажешь, ты все равно это в неудобоприемлемой форме для них выскажешь. И ничего хорошего из твоих слов не будет. Но это общее положение, которое тоже несколько раз сформулируется, но есть еще много примеров. Когда Ава Антони спрашивает разных отцов по поводу смысла некоего толкования, некоего местописания. Один высказывается, другой, третий, и все дают какое-то толкование, а Ава Антони говорит, что нет, это все-таки не то. И потом один из отцов, младший, говорит, что я не знаю, как это. Говорит, вот ты достиг настоящего понимания.

Это вообще похоже уже немножко на буддийскую прищу, на дзен какой-то. Но это действительно и должно быть похоже, потому что что-то общее здесь на самом деле есть. Но в целом, конечно, много таких аргументов про то, чтобы понимать свое непонимание. Много таких историй, где про то, чтобы понимать свое непонимание, это важнее, чем иметь какое-то понимание, которое более-менее, может быть, и неплохое. И это особенно ценится. И также относится к этой теме разговор между Авой Осением и Авой Евагрием. Это были в Скиту в конце четвертого века два очень образованных человека, даже, можно сказать, ученых, про Евагрия это точно можно сказать, которые… И Ава Орсений спрашивает о Евагрия…

А там все вокруг крестьяне, потому что в основном эти монахи были из крестьян конежно-египетских. И греческого языка они даже не знали. Ава Орсений спрашивает Аву Евагрия, зачем мы такие… Ты такой образованный человек, и вот слушаешь, что рассказывают эти крестьяне. И он говорит, что да, я, конечно, знаю всю эту греческую ученость, но от того, что говорят эти крестьяне, я не выучил даже азбуки. Здесь такой юмор, потому что еще крестьяне говорят не на греческом языке, а на копском, и он там разве что действительно мог азбук узнать, вроде бы он все-таки не выучил копского языка, но здесь, конечно, имеется в виду и другой смысл, что то, что говорят они от действительно своего познания Бога, от духовной жизни, это стоит… Немногие слова из этого стоят всего, что понаписали всякие эллинские мудрецы. И именно поэтому он пришел к ним, и именно поэтому у них набирается премудрости.

Вот… Таких рассказов, конечно, много, но много и таких рассказов, которые показывают на деле, как нужно проявлять смиренно мудрее. И особенно знаменитая история, она тоже в этой главе, рассказана про Аву Макария Скицкова, вот этого великого Макария, которому приписываются, но им не были написаны по учению духовные беседы Аву Макария. Эти беседы написаны неким сирийцем. А вот про настоящего Аву Макария, который был в Скито, известны разные рассказы. Вот один из них такой, что он еще до того, как быть в Скито, он жил в… жил около некоего селения, и ему там какая-то, в том числе, девица приносила в милостыню. Но это было распространено очень в начале 4 века, что монахи жили где-то пососедство с селениями и питались милостынью того, что принесут эти селяне.

А те за них молились. Был такой симбиоз, но потом это стало приводить к разным неприятным историям, и постепенно это распалось. Вот такая вот история произошла и с Макарием. И вдруг эта девица забеременела, и она сказала, что виноват в этом Макарий. Он, когда к нему пришли, и стали еще, у него еще ученик там был, и стали его всячески стыдить, потом просто избивать, он все сказал, что да, вот было, и сказали ему, что его отпустят только в том случае, если он примет на себя обязательство содержать этого ребенка вместе с его матерью. Он сказал, что да, ученик, и сказал, что вот, Макарий, обрел ты себе жену, теперь ты должен больше работать, чтобы еще ее прокормить. Он там понемногу работал для того, чтобы самому прокормиться, типа того, что плюнул в корзину, делал что-то такое. Но тут пришлось работать больше.

И так прошло еще некоторое время, и потом эта девица не могла разродиться, и она решила, что это потому, что она оклеветала старца, рассказала всю правду, и к нему пришло все селение извиняться, но для него как раз это уже было не хорошо, а плохо. Наоборот, хорошо было, что его считали тем, кем вот его считали, а после этого он уже вынужден был оттуда уйти. Больше он там уже не жил. И еще может быть, тут очень много всяких историй, которые каждая очень поучительно хочется их рассказывать, но я просто должен все сжать как можно сильнее, потому что там истории больше ста, очень-очень длинная голова, и просто рассказать о самых главных принципах. Еще важнейший принцип, что надо избегать начальствования, причем во всех видах. Там рассказывается про разных святых, которые не принимали ни за что рукоположения ни в какой сан. И даже Авва Матуй и его брат, их в результате заставил епископ принять рукоположение в священнике, но они ухитрились так за всю жизнь ни разу и не послужить, потому что они говорили, что поскольку они понимают достоинство, какое должно быть у священника, то Господь их не осудит, что они, несмотря на то, что были рукоположены, так ни разу и не послужили. Но это касается и всякого другого вида начальствования, даже того, чтобы не дружить с игуменом.

Не то, чтобы самому не становиться игуменом по возможности, а чтобы даже с ним и не иметь близких отношений. Вот такие рекомендации. То есть не становиться к нему ближе, чем все остальные братья, а такую отчужденность сохранять. И по этому поводу есть еще замечательное поучение одного из старцев, что как глиняный кирпич, если он не обожжен и лежит в воде, то он обязательно размоется. Так вот, если он обожжен, то тогда он может устоять. Так вот может и начальство. Начальство еще устоять, если он обожжен. И примером является Иосиф Прекрасный, библейский пример, который тут приводится, который прошел через такие искушения, и потом власть, которую он получил над Египтом, она не пошла ему во вред.

То есть здесь вот о чем говорится. Правда, это надо так разбирать, потому что не очень может быть современному человеку понятно это поучение, что для того, чтобы принимать какое-либо начальствование, можно только тем людям, которые прошли уже какие-то искушения тяжелые, которые, можно сказать, уподобляют их обожженному кирпичу. Но просто люди, которые ничего никогда не умели и жили себе спокойно, они точно не годятся в начальствующее. Но те, которые прошли искушение, им, в общем, тоже не годятся. Потому что здесь еще надо, чтобы сложились другие обстоятельства. И, в общем, лучше, конечно, принимать все начальственные должности только тогда, когда нет возможности от них увернуться. А вот принцип монашества заключается в том, чтобы их не принимать по своей воле и чтобы держаться даже подальше от тех мест, где их раздают. И в то же время надо держаться всяких низких должностей.

Здесь в этой же главе рассказ знаменитый про Авуа Олимпия, который был рабом. И по юридическому статусу у него был такой, что это раб, который был отпущен своими господами на заработки, но он уже продолжил вскид и был монахом. И он должен был раз в год приносить им заработанные деньги, которые оставались. Он неуклонно к ним приходил. Они пытались ему дать волю, но он категорически отказывался. Сказал, что если вы не возьмете мои эти оброки ежегодные, то я останусь здесь с вами, буду вам здесь служить. И, в общем, он, можно сказать, заставил своих господ, чтобы они в таком режиме с ним жили, что он к ним приходил только раз в год. И они, конечно, были очень рады, что у них такой раб.

Вот интересно, что изнутри эти отношения рабовладельческие преобразовались, но, по сути, их никто не отменял. Никогда христианство не выступало против каких-то даже весьма несправедливых социальных институтов. То есть миряне могут жить, как хотят. Хотят, чтобы у них было рабовладение. Пусть у них будет рабовладение. Но надо во всех этих ситуациях, оказывается, жить по-христиански и не стремиться, как можно понимать апостола Павла, как раз о рабовладении говорящегось, избавиться от рабства внешнего. То есть мирянам это не запрещено, конечно, но вот если стремиться жить по новому завету, то тогда такие цели ставиться не могут. А по новому завету эта жизнь более-менее монашеская.

Не обязательно с постригом, но вот с таким прицелом. Поэтому, если подводить итог и говорить коротко, то действительно в самоукорении и самоуничижении человек находит покой и без этого спастись не может, но только тогда, когда он ставит себя примерно как неодушевленный предмет или как животное. И он не предполагает, что его может кто-то уважать, оказывать ему какой-то почет и так далее. То есть ему это совершенно не нужно и неприятно. Но это должно быть не само по себе, а только потому, что он все время сам себя ставит перед Богом и сам на себя смотрит именно относительно Бога, примерно как Исайя, ну, по крайней мере, с каким-нибудь знанием Бога. И тогда действительно он может ставить себя ниже всех и нисколько не считать, что тем самым он отделяется от Бога, а понимать, что именно так он к Богу приближается. Аминь.