Беседы на Четыре сотницы о любви Максима Исповедника, беседа 1 (2020.03.07)

имя Отца и Сына и Святаго Духа. Во время прежде освященных литургий Великого Поста мы всегда стараемся поговорить о чем-то цельном и довольно большом, связанном с нашей аскетикой. И обычно это аскетические творения наших византийских отцов, потому что это самое главное руководство в духовной жизни, которое существует в нашей Церкви. И вот были у нас раньше беседы на Лествису, на Потеряки, на Иоанна Кассиана, а теперь у нас нет такого удобного текста, чтобы он сам был разбит на нужное количество частей, и мы будем говорить о таком жанре распространённом, сотнице, о Максиме Исповеднике, четырёх сотницах, о любви. Четыреста небольших глав, но вряд ли мы успеем за этот пост и даже за следующий сказать про все четыреста, даже этого и не надо. Главы эти совсем небольшие, обычно меньше абзаца, а нужно сказать хотя бы о некоторых, для того чтобы поговорить о самых главных понятиях нашей аскетики. И вот мы знаем, что когда мы говорим о Боге и о том, что связано с Богом, мы должны использовать обычные человеческие слова, потому что никаких других у нас нет. И это не значит, что это всё ложь, что мы говорим, но это значит, что эти слова не содержат полноты правды.

И как говорит Зионис Иориопогит, обычно, чтобы было более полное представление о правде, но правда в этом всё равно не будет ещё задержаться, нужно одновременно сказать и отрицание, что если мы говорим, что Бог есть что-то, то мы одновременно должны сказать, что Он не есть что-то, и так далее. И это нас тоже только расположит к тому, чтобы понять, но само по себе это тоже не будет пониманием. И вот это касается и основных наших добродетелей. И вот все мы привыкли говорить, что совершенно справедливо, что главное запахать – это запах эти любви. А что такое любовь? Естественно, что в мире представление об этом не только отличается от христианского, это бы ещё ладно, потому что в мире нет ничего, что похоже на христианское, но при этом не отличается. А во многом просто противоположно. И поэтому, может быть, так особенно важно нам посмотреть, что говорит об этом святой Максим.

И сегодня мы поговорим только о первых трёх главах первой сотницы, но этого тоже будет уже достаточно много. И когда мы об этом будем говорить, то как бы не отличалось излагаемое святыми отцами учение от мирского, мы совершенно не будем даваться в полемику, потому что у нас все беседы внутри церковные. То есть мы просто считаем, что святые отцы заведомо правы. Конечно, кто-то в миру, даже называющие себя христианами, считают иначе, но мы с ними сейчас совершенно не спорим. Мы стоим только на той позиции, что это точно всё правда, и нам нужно только постараться её понять. Вот для чего в церкви могут вестись какие-либо беседы, а полемика – это для другой аудитории. Я тут позволил сам себе выписки взять, но выписки, конечно, в современном виде, в электронном, но чтобы уже точно процитировать. Итак, первое определение, с которого начинаются сотницы.

Любовь есть благое расположение души, по которому она ничего из существующего не предпочитает по знанию Бога. Ну вот это сразу приехали. То есть вся мирская любовь, которая всегда предполагает что-то существующее, она вся уже идёт лесом. То есть совершенно значит её нет. Но не удивительно, ведь говорит же Иоанн Богослов, что Бог есть любовь. А получается, что где нет Бога, там нет и любви. Ну вот с этим определением, конечно, это будет согласовываться, а с мирским – нет. Но поэтому мы говорим о чём-то другом.

То есть когда мы говорим в христианстве о любви, то мы говорим не о том, о чём говорит мир, а о чём именно пытается нам объяснить Максим Исповедник, а мы пытаемся понять. И дальше в этой же главке сказано, что в такое любительное настроение невозможно прийти тому, кто имеет пристрастие к чему-либо земному. Но к чему-либо это и к кому-либо земному. Пристрастие – это не есть любовь к ближнему христианское, а это есть некое желание иметь его при себе. Ну, как минимум при себе, а как максимум там может быть всё что угодно. Получается, что любовь начинается с того момента, где кончается мир. Поскольку у нас есть к чему-либо или к кому-либо мирскому пристрастие, то любви христианской у нас нет. И тогда можно подумать, что у нас её нет вообще.

Но это не обязательно так. Просто все добродетели новоначально, как мы знаем, они сопряжены, они смешаны со всякими грехами. И они грязные. Но грязный добродетель лучше, чем отсутствие добродетели. Поэтому начинать приходится с грязного и прийти к постепенному очищению. И дальше две главки, в которых объясняется самое главное, как можно прийти к такой любви. И здесь действительно… Почему у этих главок две следующие, которые это объясняют?

Потому что здесь действительно только два пути. Я уже скажу заранее, что это либо добровольный отказ от мирских благ, то есть воздержание аскетическое, либо перенесение скорби. То есть добровольное принятие того, что случается недобровольно. Именно в связи с отнятием от нас чего-то мирского. Итак, вторая главка. Любовь рождается от бесстрастия. Бесстрастие – значит отсутствие привязанности к чему-либо мирскому. Бесстрастие – от упования на Бога.

Упование по-русски, скажем, надежды. Упование – это церковно-славянское. От надежды на Бога. Надежда на Бога. Как на него надеяться? Упование. А надеяться, конечно, от веры, можно и так сказать. Если мы верим в Бога, мы на него надеемся.

Но вроде все веруют, а никто не надеется. И поэтому он сразу перескакивает это звено и сразу дальше объясняет. Упование от терпения. В этой главке терпение. Следующий будет еще другой вариант, где скорби. И великодушие. Великодушие – это по-русски лучше перевести мужество, смелость. То есть у него великая душа.

Вот это слово греческое, которое по-церковно-славянски так и переводится – великодушие. По-русски получилось великодушие уже совершенно другое, как часто церковно-славянские слова в русском языке стали значить что-то не то. А великодушие – это значит именно мужество, что у него такая большая и смелая душа. Итак, упование на Бога рождается от терпения и великодушия. Сие последнее, то есть терпение и великодушие – от воздержания во всем. Воздержание от страха Божия, страх от веры в Господа. То есть все равно все идет от веры, но сразу вера сама по себе, она не такова, что принести ей все плоды. Должна пройти эта цепочка, должна от веры пройти, я сейчас в обратном порядке пройду, страх Божий.

Страх Божий не позволяет нам пользоваться чем-то, чем не надо. Это не только про грехи речь, но и про то, что в принципе это можно, но вот нам конкретно не надо сейчас. И тогда развивается терпение и мужество, и тогда вера приводит к упованию на Бога, что мы можем на него рассчитывать. Как какой-то американский протестант говорил, но это остроумно и хорошо, я не верю в чудеса, я на них рассчитываю. Вот уповаю, то есть по церковно-славянскому бы сказал. И аналогично он объясняет следующее, главке, которая у нас сегодня последняя. Верующий к Господу боится адских мук, страшащийся мук воздерживается от страстей. Воздерживающийся от страстей терпеливо переносит скорби.

Претерпевающие скорби возымеют упование на Бога. То есть можно не только самому воздерживаться, хотя это необходимо, но и претерпевать те скорби, которые с нами случаются, независимо от нашего желания. И вот если мы будем претерпевать, то тогда мы и получим упование на Бога. То есть казалось бы, мы уповаем на то, что нас избавят от скорби, и так в салмах говорится, и в молитвах, это тоже так правильно сказать. Но от каких-то избавят внешним образом, то есть они просто для нас не наступят. А от каких-то внутренним, то есть они наступят, а мы станем сильнее через эти скорби. А как сильнее, вот так он объясняет. Упование на Бога отрешает ум от всякого земного пристрастия, потому что мы понимаем, что действительно скорби с нами.

Скорби и воздержание выдерживалось. Мы можем только если ум отрешается от земного пристрастия. А отрешенный от всего ум возымеет любовь к Богу. Вот получается, что любовь к Богу, она отличается от того, что просто мы Богом заинтересовались, нам Бог интересен, так сказать. Вот мы пришли, мы испытали даже какое-то обращение. Может быть даже мы совершенно справедливо считаем, что это какое-то чудесное воздействие благодати, из-за чего мы стали верующими. И вот есть люди, которые считают, что все, теперь я вот уже другой человек, я могу так жить. Это я уже настоящий христианин.

Вот так лучше не думать, потому что на самом деле это просто призывающая благодать. Это то, что мы призваны теперь начать свою христианскую жизнь. Не завершить, не считать, что мы уже хотя бы середина достигли, хоть начального пути. А то, что теперь вот наконец надо начать. А с чего надо начать? Начать надо с воздержания и терпения скорбей. Воздержание, оно казалось бы увеличивает скорби добровольных, добавляясь к невольным, но на самом деле оно их облегчает. Потому что да, оно увеличивает, но те, которые остаются и приходят, их может быть даже и приходят меньше, но это трудно судить.

Но по крайней мере они лучше переносятся. Да это и в земной жизни так. Когда человек какой-то тренированный и воздержанный, то всякие лишения он переносит легко. Когда наоборот, то наоборот. Поэтому самое главное, что мы должны при вхождении в христианство, если мы именно как верующие люди в него вошли, а не просто за компанией. Если просто за компанией, то лучше сразу выйти. Потому что это значит, что ты оказываешься в ложном положении. Потому что ты все равно не верующий, а компания предполагает, что ты будешь жить как будто бы ты верующий.

Но дальше это ведет к тому, что мы в 90-е и последующие годы в огромном количестве наблюдаем в России, когда люди там разувериваются, даже бросают монашество и священнослужения, в которые они тоже успели там может быть попасть, и так далее. Нет, вот если ты сам понимаешь, что ты никакая компания не потому, что ты зов предков услышал, или потому что у тебя друзья верующие, а потому что ты сам верующий, вот тогда ты приходишь и… узнать это ты можешь от кого угодно, конечно. Хоть там даже от врагов, а не то, что от друзей. Друзей и подальше. Но ты узнав, ты все-таки должен сам себя понять, что верующий я, а не только они. И вот если я верующий, то я должен начинать свою жизнь верующего человека. А это жизнь скорбей и воздержания.

Но это такие скорби, через которые получается радость, потому что победа приносит радость. Победа над этими скорбями. И вот тут получается так, когда ты видишь, что ничто тебе не помогает, что все оказывается плохо, и вот такой опыт ты переживаешь, а ты в это время молился, и Господь тебя от этого избавил, особенно если он тебя от этого избавил не только внешним путем, или может вообще не внешним путем, а внутренним, с того, что изменилось совершенно твое отношение, и ты оказался… вот через это ты становишься другим человеком. Через это ты становишь… вера становится не просто каким-то желанием веры, и таким проблеском, за которым ты уже пошел, а она становится какой-то реальностью, на которую ты уповаешь. Уповаешь, что можно в данном случае подобрать синоним, опираешься на нее. То есть ты уже знаешь, что это будет.

То есть ты уже представляешь, как это бывает, вера. И вот такая вера, которая перешла уже в упование, но упование она может перейти только терпением скорбей, добровольных и особенно невольных, а на ней уже можно основывать отрешение от мира добровольной, потому что ты уже понимаешь, насколько ценен Бог, и насколько по сравнению с Ним не имеет ценности все остальное. Это отрешает от мира, и это уже начинается тогда та любовь к Богу, о которой говорит Святой Максим. Аминь.