АЗ-39. Опасное место в писаниях святого Антония Булатовича (2024.07.30)

В ролике «Флоренский и Емеславе» Вы сказали, что в начале емеславческих споров выразителем православного учения об имени Божьем был и расхимонах Антоний Булатович, но у него была одна значимая ошибка. Какую именно ошибку Вы имели в виду? Тут нам придется затронуть некоторые тонкости, они может быть не всем будут понятны, не для всех очевидна их практическая значимость, хотя она, безусловно, есть, поэтому сразу предупреждаю, что, во-первых, краток не буду, а во-вторых, дальше речь будет идти о достаточно таких специфических вещах, я не уверен, что тратить время на них должны все, в общем, кто сочтет, что потратил это время попусту, я предупредил и не виноват. Итак, речь у меня была вот о чем, когда я говорил об ошибке отца Антония Булатовича. На мой взгляд, единственная значимая у него ошибка – это его мнение о тварных идеях, которые якобы существуют независимо и от вещей, и от человеческого разума. Это вот конкретно есть такой фрагмент у него во второй части книги «Моя мысль во Христе» в главе «Что есть истина» там около трех страниц текста, где он, в частности, пишет, что Бог, создавая все сущее, в том числе мыслящую и разумную тварь ангелов у людей, сотворил и идеи всех вещей. Эти идеи нужны, чтобы человек созерцал их оком своего ума и через них, через эти сотворенные идеи мог правильно мыслить о сотворенных вещах и явлениях. Эти самостоятельно существующие идеи Булатович связывает и с появлением человеческой, и даже – тут бы восклицательный знак – ангельской речи.

Для открытия человеку истины Божией Бог, дескать, эти сотворенные им же идеи и созданную на их основе членораздельную речь. Более того, согласно отцу Антонио, всякое мысленное общение человека с Богом происходит, будто бы через эти тварные идеи. То есть они выступают в качестве такого тварного посредства между нетварным Богом и тварным умом и так далее. Ну и отрицание всего этого отец Антонио расценивал как номинализм, который он считал неприемлемым. Ну тут можно сразу, наверное, оговориться, что с последним, с неприемлемостью номинализма нельзя не согласиться, наверное. Но тут нужно иметь в виду, что между таким радикальным реализмом мира идей и номинализмом, отрицающим вообще какую бы то ни было реальность идей, в общем-то огромная дистанция, внутри которой множество всяких градаций и византийские святые отцы, ну если можно ставить вопрос об их какой-то философской позиции в целом, они в целом были где-то посередине, на уровне того, что может быть, как называют, умеренным реализмом или концептуальным реализмом, концептуализмом, но это все-таки вопросы к специалистам по философии. Я так, навскидку, могу сказать, что это, наверное, наиболее здравые подходы в вопросе универсалий, хотя, в большом счете, в богословии любые философские установки не могут и не должны играть какой-то определяющей роли, тем более диктовать богословие свои правила, условия, и в общем-то мы знаем, что святые отцы довольно свободно обращались с философскими какими-то вещами, концептами, как с каким-то подручным материалом для своих богословских целей. То есть при необходимости они могли достаточно произвольно из готового философского полуфабриката делать все что угодно.

То есть были в этом плане некоторые волонтаристы. Басилий Великий, например, говорил, что условия и поставь такие-то и такие-то значения, а мы будем по-своему его употреблять. У богословия другие задачи, а философия это в лучшем случае только материал для богословия, а ценность философии для мира я бы не рассматривал. Ну это все ладно бы, но главный вопрос здесь в связи с этим мнением отца Антония Болотовича, в чем проблема именно с точки зрения святоэтического богословия, а не той или иной философии. С точки зрения святоэтического богословия в этих рассуждениях Болотович, на мой взгляд, заложено сразу несколько мин, я только на некоторые обращу внимание, и в принципе эти мины могли бы лежать потихоньку, ржаветь, чтобы в конце концов рассыпаться в прах, потому что в целом все у отца Антония православно, а вот здесь какая-то такая деталь довесок возник. Пусть бы они там и лежали, и гнили, но это если бы никто на них не обращал внимания, и не стал делать из них какого-то богословского основания, ну а если основание и подставка делаются из мин, сами понимаете, это может быть чревато разного рода неприятностями. Вот что это за мины? Ну во-первых, с такого простого начнем, что ничего подобного мы не встречаем ни у кого из святых отцов.

Более того, эти рассуждения косвенно перекликаются например с некоторыми положениями Евномия, такой Ересиар IV века, который учил о том, что прежде вещей Бог сотворил имена всех вещей, и вот через эти сотворенные имена наш разум дескать и познает Бога. Ну знаешь правильное имя, знаешь Бога, при этом в нетварные имена, как верит имя славя, в имена как энергия Божия, Евномий не верил, и даже в присутствие Божия в тварных именах тоже не верил, он был таким крайним рационалистом, и ацико-падакийцы, спорившие с Евномием, ну это прежде всего Василий Великий и его младший брат Григорий Низкий, они вот это все опровергали и даже так высмеивали. У Григория Низкого в полеме к Севноме мы можем встретить образцы такого по-своему примечательного троллинга, но это не суть. А суть вот в том, что Каппадокийцы прямо утверждали, что никаких самостоятельно существующих тварных имен и соответственно самостоятельно существующих тварных идей нет, идеи и имена реальны, но не самоипостасны, то есть они существуют не сами по себе, а или в вещах на уровне Богоприсутствия как энергии Божьей, то есть это нетварные идеи, нетварные мысли, глаголы Божьи, логосы по Максиму Исповеднику, терминология может быть разной. А с другой стороны об идеях можно говорить на уровне познающего человеческого разума, который созерцает нетварные идеи в вещах, а затем своей тварной разумной способностью выражает их человеческим словом, речью. И вот согласно Григорию Низскому речь имеет естественное происхождение, она не что-то заранее заданное, а результат естественных, развития естественных творческих способностей человека, отсюда разнообразие языков, их какая-то разница по качеству, языки одни развиваются и усложняются, другие языки остаются примитивными и так далее. А о божественном происхождении тварных идей и слов согласно им, то есть Василию Великому и Григорию Низскому можно говорить только в смысле, что Бог является творцом человека, который в свою очередь своими силами формирует понятия и выражает их словами на том или ином языке. То есть каких-то независимых от человеческого ума понятий и идей, самостоятельно существующих и отдельно сотворенных, просто-напросто нет, это такая лишняя сущность.

Более того, вот это естественное происхождение слов и там даже целых сюжетов или концепций, Каппадокийцы спорящие с Евномием от насилия и к самой букве даже Священного Писания. У Григория Низского можно, например, встретить высказывания, которые и с точки зрения протестантского фундаментализма, вербализма как называют, то есть представление, что все слова в Писании это непосредственно слова Бога, в таком буквальном тварном смысле. И, с другой стороны, с точки зрения такого радикального реализма, о котором речь, то есть представление о независимых от разума, сотворенных Богом идеях. С обеих этих точек зрения эти высказывания Григория Низского будут выглядеть весьма скандально, если не кощунственно. На самом деле, святые отцы так понимали, можно у Максима Исповедника найти, когда они серьезно и глубоко объясняли, как устроено Писание, они говорили об этом. И вот Григорий Низский, например, пишет, что Моисей приписывал Богу те или иные слова ради младенчества слушающих. Или, что Моисей мыслил и говорил не на каком-то изначально сотворенном языке, а на языке, которым он учился по факту воспитания, то есть на еврейском языке. Этот язык, говорит Григорий Низский, возник довольно поздно, есть и подревние языки, и вот пользуясь этими своими естественными навыками, пользуясь естественно сформированным языком еврейским, он излагал в Писаниях то, что получил от Бога сверхъестественным образом.

То есть два уровня, сначала на уровне нетварных, неизреченных созерцаний, когда Моисей входит во мрак Божий, он созерцает какие-то неизреченные божественные вещи, божественные реальности, а затем он излагает уже естественной человеческой речью то, что неизреченно созерцал применительно к восприятию читающих к младенчеству. То есть цель – передать им волю Божию и научить их как раз такому же восхождению, чтобы они в итоге достигли того, чего достиг Моисей, сначала через сделание закона, а потом превосходя закон уже в таком неизреченном созерцании. Дальше Григорий Низский троллит то, что называется, что если у Евномия есть какой-то свой особый Моисей, мыслищий какими-то сотворенными независимо от него самого именами, то пусть Евномия нам, дескать, своего Моисея предоставит, посмотрим, это должно быть забавно. Ну вот примерно так. То есть главное здесь, что посредником между Богом и именовыми вещами являются не какие-то независимые от человеческого разума идеи, а сам человеческий разум. Ну можно вспомнить сюжет из начала Библии, где Адам нарекает имена животным. А сила и значение тварных словесных имен Божьих не в том, что они специально и отдельно создавались Богом как какие-то особые тварные истины, тварные истины сами по себе. Нет, сила не в них самих, а сила Бога присутствия в том, что в обычных человеческих словах, в культурном продукте, так сказать, Бог присутствует своими нетварными энергиями.

Бог именуется по его нетварным энергиям, а не по каким-то тварным идеям. То есть весь смысл светоотеческого богословия можно сказать в том, что истина, которую мы должны познавать и с которой соединяться, она нетварна, и никакой самосущей тварной истины нет. Тварные слова и понятия, они или служат проводником нетварной истины, и тогда они сами становятся истинными по причастию нетварной истины, ну, как священные символы. Или они же, эти же самые тварные слова и понятия служат выражением ложных мнений. Ну, например, термин «единосущный» в густах еретика Павла Самосадского – это ложный еретический термин, ложный символ. А термин «единосущный» в густах святителя Афанасия Александривского – это истинный символ, это выражение православного учения, это место присутствия божественной истины. Ну, не так, что слово само по себе, по своей тварной природе является сотворенного непосредственно Богом и потому истина всегда и везде. Ну, можно сказать, что Бог пользуется человеческими словами, как своими, такими, вместилищами через своих святых.

Священные слова становятся священными, ну, в теле Христова, в церкви, как в месте особого Богоприсутствия. И они связаны с Богом не нераздельно, они не часть тела Христова, это, ну, вот, категория одежды. Одежду можно снять, там, отделить от тела. И вот сам, кстати, отец Антоний Булатович на эту отделимость слов от истины Божьей тоже обращал внимание, там у него есть специальное разъяснение по этому поводу. Вот, он называл словесные имена оболочками нетварных имен Божьих и он не считал, что они являются чем-то неотделимо присущими, что вот слова, они как-то неотделимо связаны с божественной истиной. Ну, вот, в приведенных выше предпосажах, вот из-за которых, собственно, вот наш ролик и проблема, вот он немножко так противоречил самому себе, ну, увы, так бывает. Вот. Это вот все было, во-первых, да.

Во-вторых, ну, такой вот уже более формальный что-ли вопрос или контраргумент, что мнение о самосущих нетварных идеях может быть такой, ну, у этого мнения могут быть косвенные проблемы с анафематизмами синодика недели православия против Иоанна Италла, ну, против такого богословского платонизма. Там, правда, речь была о собезначальных Богу идеях, а не имеющих начала через непосредственное сотворение. Но, тем не менее, в обоих случаях речь идет об идеях, которые так вот независимо существуют, о неком мире идеи. Вот отец Антонио, там у него есть такое выражение там «стихия идеи». Вот. То есть, это стихия идеи, он так подчеркивает ее независимость от разума и от вещей. Ну, и в-третьих, ну, вообще тут можно было бы там и в-четвертых, и в-пятых, и в-шестых, ну, и без того перегруз. Поэтому в-третьих и все.

Вот. В-третьих, кратко замечу, что мнение о тварных идеях – это проблема и с точки зрения нашего имяславия. Причем имяславие, как его выражал сам же отец Антонио Булатович. Повторю, что вот он немножко сам себе противоречил. Более того, это проблема и для православной антропологии, для учения о богопознании и вот, ну, что особенно важно для самой практики умного делания. Это может быть такой серьезной проблемой. То есть тварные идеи – это, я бы сказал, такая избыточная сущность и вот если это мнение взять на вооружение и как-то так последовательно и принципиально его применять на практике, оно может стать, ну, таким серьезным препятствием для соединения с Богом в молитве. Ну, оно может превратиться в некий мысленный тварный идол, ну, то есть вот эти вот идеи воображаемые, да, это место вот самого нетварного Бога, с которым мы, собственно, и призваны соединяться таким самым непосредственным образом.

Причем соединяться посредством Него самого, а не посредством каких-то вот промежуточных тварных идей. Вот согласно святителю Григорию Паломе, Бога можно познавать только посредством самого Бога, ну, и соединяться с Ним можно только через Него самого, а не через что-то там тварное третье. Ну, собственно, познание Бога – это и есть соединение с Ним. А вот тут, увы, получается, что кроме греховной завесы, завесы тьмы, которая нас отделяет от Бога, ну, у нас об этом был такой особенный специальный ролик на этом канале, вот кроме вот этой завесы получается, что между нашим умом и Богом существует еще какая-то вот такая естественная завеса, прослойка из специально сотворенной Богом идей. Вот зачем она нужна, совершенно непонятно, есть тварные видимые символы одеяния Божества, да, они должны постепенно, по мере нашего преуспеяния, как бы утончаться, становиться прозрачными, вот, чтобы, ну, уже быть не как бы заслонкой там Бога, а наоборот являть его. А тут как раз еще какая-то вот появляется сотворенная самодостаточная мысленная стихия, а Бог где-то там оказывается опять за ней. Ну, вот я не встречал у отцов ничего подобного, никакой такой стихии, а наоборот они постоянно подчеркивают, что, подчеркивают, что Бог непосредственно присутствует в видимых символах, чтобы затем непосредственно уже открыться нашему уму невидимо, вот, все. Поэтому, вот, ну, в качестве таких итогов, с одной стороны, преподобный отч Антония, моли Бога о нас, да, то есть вот отец Антоний Булатович это действительно свидетель православия, выразитель православной истины в полемике самеборчества, но с другой стороны, увы, собралась такая вот досадная ошибка в его писании, ну, наверное, как я так и предполагаю, ну, это специалистам виднее, наверное, это произошло не без влияния вот того самого отца Павла Флоренского, с которым Булатович много общался, переписывался, хотя и не соглашался во всем главном для имяславия, но здесь вот, возможно, как-то не отфильтровал.

Ну, что делать бывает, и вот, ну, это просто надо как-то честно признать, критически оценить, чтобы вот эта случайная ошибка святого не превратилась у нас в какую-то системную ошибку и не стала источником больших проблем, не стала вот такой миной замедленного действия. Ну, ошибки у святых бывали, у того же Григория Низского, например, ну, почему они вообще возможны, об этом есть замечательный ответ преподобного Барсанофия Великого, он его и дал как раз в связи с Григорием Низским, ну, то есть мы любим и почитаем святых не за их ошибки, а за их свидетельство о нетварной божественной истине.