АЗ-31. Алчущие правды — о какой правде речь (2024.05.28)

В блажении алчущей и жаждущей правды якотеи насытятся. О какой правде здесь речь и как ее правильно хотеть? У святых отцов можно встретить разное толкование какой правде здесь речь, от самых общих до конкретных, делающих акцент на тех или иных аспектах. Я, наверное, отвечу в такой общей форме, может быть, по ходу иногда что-то конкретизирую, в дальнейшем, если какие-то уточняющие вопросы возникнут, то поговорим о конкретней. С чего тут можно начать? Во-первых, правда – это одно из имен Божьих, то есть Бог есть истинная правда, Он праведен и, собственно, этим все частные ответы на вопрос так или иначе уже предопределяются. То есть правда Божья, Его вечная правда – это не приходящая правда человеческая, не какие-то наши представления о правде, если они основаны на собственном домысливании. И вот именно этой своей божественной праведности Бог хочет и от нас.

Для этого Он в нас вложил свой образ, в котором, как в начатке, присутствуют вообще все божественные добродетели, включая и правду Божию. И уже от нас, от нашего свободного произволения зависит умножить этот начаток, привести частицу этого образа Божия к целому, к целому Богу, привести образ к точному соответствию со своим первообразом, к полному соединению с Ним, к подобию Божию. Или есть другой вариант, альтернативный, но плохой – похоронить образ Божий под спудом своих страстей, вот таких вот наростов над образом, которые его затемняют, искажают, но и в конце концов могут похоронить совсем. Бог требует от нас первого, в этом состоит правда наша, створенная Богом природой. Воля Божия в нашей праведности, а не в греховности и не в страстности. Поэтому нарушение праведности – это нарушение закона Божия, установленного им именно для человеческой природы. И эти нарушения они по справедливому суду Божию подпадают наказанию. То есть я тут на юридический язык перешел, но он в общем-то ничему отцов не противоречит, только нужно понимать, что это один из возможных языков описания, а не какая-то по букве истина сама по себе.

А так, да, действительно даже у такого в целом не юридического по стилистике Николая Кавесева есть как раз разъяснение в этом роде о правде человеческого естества и что природа человека испытывает муку от греха, тем самым справедливо обличая человека, носителя природы, за совершенный грех. В этом смысле алчущие и жаждущие правды обретают напротив блаженства, так как это присущее человеческой природе, а потому общечеловеческий естественный добродетель и всякая правда сама в себе уже дает некий плод этого блаженства, некого удовлетворения. То есть иногда можно спутать с тщеславной радостью, но тем не менее если не путать, то различать можно, отличить как действует страсть тщеславия, когда мы что-то хорошее сделали и этим гордимся и когда действительно некое заложенное в нашей духовной природе наслаждение воздействует через совершенную нами правду. Еще раз повторю, это естественный добродетель, который в начатке заложен, как некая движущая сила в нас, но мы можем произвольно или жить в соответствии с правдой или отвергать ее, расположить волю или так, или эдак. Но если мы отвергаем правду Божию, то в итоге нас ждет разочарование, потому что то, что называется поперли против вражна, это как всегда себе дороже. И не случайно, что у всех народов есть понятие о правде, ну вообще у людей, и у древних греков справедливость входила в число четырех основных добродетелей наряду с мудростью, мужеством и умеренностью. И вот из опыта, воспоминаний о своем детстве, наблюдении за детьми тоже можно заметить такую характерную вещь, которая наверное все-таки в разных культурах проявляется по-разному, но тем не менее она есть у всех людей, что дети реагируют подчас очень эмоционально, так живо, непосредственно на всякие проявления неправды, несправедливости. У нас, например, говорили, часто можно было услышать, так нечестно в школе дети восклицали и так далее.

Потом, позднее, в юношеском возрасте, в подростковом юношеском возрасте это уже более отчетливое очертание приобретает обостренное чувство справедливости. Понятно, что всякое внешне случайное к этому примешивается, не только там наши страсти, но и какие-то культурные вещи, культурно обусловленные, обусловленные воспитания, но тем не менее вот можно во всем этом вычтенить такое природное ядро, которое и есть семя правды, вложенная в нас Богом. Ну, его еще раз повторю, можно или взрастить там в плоды, или как-то затоптать. И вот, кстати сказать, святые отцы ничего против античной классификации не имели, четырех основных добродетелей, среди которых правда, они признавали ее истинность, пользовались ей, Максим Исповедник регулярно к ней прибегает. То есть правды или справедливость ее эквивалент наиболее очевидный, потом мудрость или благоразумие, умеренность или целомудрие, ну и мужество или некая такая твердая решимость в стремлении к правде, к благу, ко всем остальным добродетелям. Ну и в заключение под вопрос, как правильно этой правды хотеть. Ну, как я уже сказал, еще раз повторю, наверное, уже в третий или четвертый раз, что правда Божия насаждена как своего рода семя в нашей природе, она проявляет себя самым разным образом, вот как чувство справедливости, иногда как поиск истины, желание выяснить истину во что бы то ни стало, ну и многие другие вот такие естественные еще до, может быть, религиозного даже опыта, до христианства проявления вот этой правды Божией в человеке можно так, ну, всюду примечать. И не случайно, что тот же Максим Исповедник, у него есть несколько, ну, таких специальных мест на эту или близкие темы, и он говорит, что вот даже среди варваров мы можем видеть там пример добродетеля именно в силу того, что вот по природе добродетели в нас заложены.

Вот это касается вообще всех добродетелей, они, я повторю, в начатке присутствуют в каждом из нас, то есть вот образ Божий, это, кроме прочего, с точки зрения вот этих начатков добродетелей, ну, можно охарактеризовать, как все включено. Вот, но вот то, как этот начаток в нас распознается и взращивается, можно, наверное, пояснить, ну, кратко с помощью концепции трех законов, которые, ну, и в Священном Писании встречается, и у отцов она развивается, то есть, ну, закона естественного, закона писанного и закона благодатного. Тут стоит сделать оговорку, которую многие, ну, особенно таки протестантствующие умом или атеистствующие даже умом, хотя и называющиеся христианами, они эту оговорку не учитывают, поэтому вот хочется заострить на этом внимание, что раз третий закон называется законом благодатным, то есть нельзя считать, что первые два – закон естественный и закон писанный – это какие-то вот безблагодатные законы, которые даны человеку в каком-то вот его изолированном обезбоженном состоянии. Ну, с точки зрения святых отцов такого состояния в принципе нет, а вот обезбоженность в смысле произвольного отказа от Бога – это состояние духовной смерти, вот, и поэтому если человек жив, хотя бы, надежды или какие-то признаки жизни подает, ну, значит, он не вполне вне благодати. То есть вне благодати Божией невозможно быть в принципе и в самой природе человеческой благодать, ну, как бы включена по умолчанию, там даже в точном изложении православной веры Иоанна Дамаскина можно в тех определениях, которые он дает Душе, встретить такие парадоксальные, казалось бы, высказывания, что вот это природа, но при этом вот то или иное свойство души у нас не по природе, а по благодати. То есть ей там перечисляют, ну, например, простота или там бессмертие, то есть это такие свойства, которые характеризуют именно Бога, а не тварные существа. То есть тварная природа, она этими свойствами сама по себе не характеризуется, вот, но тем не менее они, эти свойства усвоены Душе человека, как бы собственной природной. Вот, поэтому, когда мы говорим о законе естественном и о законе писанном, которые отличаются от закона благодатного, но вот при этом не предполагается, что они какие-то безблагодатные законы.

Законодатель во всех случаях один и тот же, Бог, каждый закон в этом смысле духовен и благодатен по определению. А различие здесь в том, что, ну, его по-разному можно сформулировать. Я попробую так, что в первых двух случаях, в случае естественного и писанного законов, благодать Божия действует через, ну, так скажем, что-то другое. Ну, в первом случае через саму природу человека, как нечто вот по природе встроенное в нее, вживленное, что ли. А в писанном законе через, ну, какие-то внешние научающие символы. Ну, через писание, через проповедь, научение и так далее. Ну, писанный закон исторически он давался как непосредственный закон Моисеев, но он постоянно обновлялся и пророками, и потом Христом, апостолами был обновлен, и он в истории Церкви обновлялся, и существует до сих пор, и абсолютное большинство христиан живут именно по писанному закону, а по благодатному закону живут только святые. Вот.

И поэтому, ну, все такие формы зримые нашего предания, они могут быть отнесены к писанному закону. Вот. То есть Бог действует здесь через что-то другое, через внешние символы. А вот в случае, собственно, благодатного закона благодать действует непосредственно, то есть Бог сам непосредственно становится учителем тех, кто, пройдя и превзойдя закон естественный и закон писанный, очистился ими и чистым сердцем соединился с самим Богом, законодателем всякого истинного закона. Вот. Примерно так. Вот. И еще одна деталь такая важная – естественные писанные законы по своей внутренней духовной сути – они тождественны.

И тот, и другой – это детоводители ко Христу. У некоторых, особенно ранних отцов, есть даже такие уточнения, что закон Моисеев, писанный, он был детоводителем для иудеев, а для эллинов – это естественный закон, который выражается в самонаблюдении, в распознавании за природой Творца, в общем, через философию, в том числе в хорошем смысле философии. Ну и так далее. Вот. Но вот опыт показывает, и отцы уточняют, что следование только естественному закону – оно более такое затратное, что ли. Естественный закон для пребывающих в нынешнем состоянии людей, оно так волей-неволей состояние рассеянное, он как бы менее очевиден. А писанный закон, данный через откровение в виде четких заповедей – это делай, это не делай – он, ну, само собой, определеннее, в нем четкость, в нем какая-то конкретность. То есть он уточняет все то, что для не очень внимательных людей в естественном законе как-то размыто и плохо читаем.

Но поскольку, повторю, закон духовен, источник и блюститель закона Бог, то вот писанный закон надо тоже, конечно, понимать духовно и помнить предостережение апостола Павла, что следование букве самой по себе не делает правильно. Не ведет к жизни вечной, а даже там наоборот умерщвляет буква мертвит. Но отсюда не следует такой поспешный, опять-таки, неверный вывод, что, значит, закон не нужен. Раз вот что-то Павел такое критичное говорил про букву закона, ну, там, снесем весь закон. Из этого следует совсем другое, что нельзя закон воспринимать в отрыве от законодателя, в отрыве от Бога и его благодати, которой он в законе присутствует. Собственно, буква закона, она как раз нужна не как некая конечная цель, а как средство для постижения духовной благодати, которая за буквой стоит. То есть это средство приобщения к благодати. И закон, так понимаемый, он, в общем-то, к благодати, к Христу и ведет.

То есть нельзя мыслить закон как какой-то такой изолированный набор правил, которые работают сами по себе. Правила закона Божии, конечно, работают, но не сами по себе, а именно Богом и в Боге, Который их установил. Поэтому закон остается неизменен, даже буква его, если исторически меняется. И конкретика закона Моисеева в христианскую эпоху, если обобщать, сменилась конкретикой аскетических правил, церковных канонов, всяких прочих добрых церковных установлений. Но всякие ложные обычаи сюда не входят. Но стартуем мы, как правило, с закона естественного правила. Особенно если мы растем, воспитываемся в уже таком пострелигиозном, постхристианском обществе, естественно, сначала естественный закон предшествует, в нас по природе есть интуиция высшей божественной правды, которая влечет к себе. Есть свобода следовать этому влечению или не следовать, произвольно избирать то, чем бы увлечься на стороне долечия.

Но само это влечение есть, оно неистребимо, по крайней мере, до конечного суда Божия, который может еще при жизни свершиться, в совсем уж таких безнадежных случаях. Это влечение у отцов связано с понятием совести, и тут нужно сделать уточнение, что в отличие от современной европейской культуры, включая русскую, у святых отцов совесть – это не какой-то моральный, автономный, отделенный от Бога самодостаточный закон или принцип, а именно что закон Божий. Говоря по ламитским языком, совесть – это нетварная энергия Божия, являющая себя и действующая в тварном человеке, в его разуме. По Авиадорофею у него третье поучение, в его знаменитых душеполезных поучениях, советую просто перечитать, хорошо бы изучить, третье поучение, по крайней мере. Совесть он определяет как искру Божию, просвещающую человека изнутри, как некий таинственный, тонкий, божественный голос, научающий, что есть правда, что ложь, голос правды Божией, ее прикровенное явление в нас, некий тонкий помысел, который нужно еще, поскольку мы уж попрали и зарыли этот голос, замутили образ Божий в нас, нужно все это очищать и научиться этот голос распознавать. И вот тот же Авиадорофей говорит там же, в этом третьем слове, в третьем поучении, о том, как естественный закон, то есть закон жизни по совести, связан с законом писаным. Он говорит, что поскольку люди попрали и зарыли совесть, как некогда филистимляне зарывали колодцы, которые Яков откапывал, что источник воды оказывался под спудом земли, мусора. Поскольку люди зарыли таким образом совесть, потребовался как раз закон писанный, который стал своего рода реаниматором закона естественного.

То есть понадобились такие внешние средства, внешние заповеди, чтобы совесть в нас откопать, совесть именно в таком апостольском и святоотическом смысле. Просто в контексте современной культуры это слово настолько заезженное, что там сразу куча ложных каких-то ассоциаций. В советской педагогике же постоянно упор на совесть, так что многие нормальные люди воспринимали это как что-то нехорошее. Когда кто-то говорит про совесть, значит этого хотят поманипулировать. Что делать? Слово скомпрометировано, но тем не менее у него есть такие изначальные святоотические нужные нам смыслы, вот к ним и нужно как-то возвращаться, а ложные смыслы выкидывать на помойку. Получается, что внимательная жизнь, может быть даже еще до христианства, ищет именно смысла жизни, внимает в себе, внимает в том, как устроен мир, ну а в себе он может в итоге давниматься тому, что уже на христианском языке называется внутренним человеком, в котором и звучит голос совести. Тогда это будет такое явное проявление еще до, может быть, христианства, проявление правильного искания правды Божьей.

Ну и естественно, что христиану это тоже касается. Но повторюсь, что поскольку мы прежнюю греховную жизнь зарыли внутреннего человека, а с ним и совесть, зарыли землей страстей, то требуется помощь закона писаного, который в данном случае понимается так широко. Не в смысле конкретного исторического закона Моисеева, а того христианского закона, тех правил и заповедей, которые по совокупности в писании, в выраженном предании нам даны. И тут нужно еще и учитывать такую вещь, что поскольку под слоем страстей, то часто за внутренний голос совести выдает себя что-нибудь другое. Чаще всего тщеславие. А через тщеславие, как и другие страсти, действуют соответственные субстанции, космократоры, владыки космоса, как их апостол Павел называл, то есть бесы. Поэтому с учетом наших страстей, связанных с ними этих самых нехороших персонажей, голос совести всегда нуждается в перепроверке и корректировке. Нужен внешний руководитель нам, внешний наставник, по крайней мере до поры до времени.

Очень хорошо, когда есть то, что называется богодухновенный руководитель, который сам уже будучи в благодатном законе непосредственно общается с Богом и может передавать волю Божию нам. Прямо так и четко. Он становится таким живым законом Божиим для послушника. Но по свидетельству самих же богодухновенных отцов из относительно недавнего прошлого, таких вот руководителей в собственном смысле духовных уже не стало, причем достаточно давно не стало. Ну или, как выражается Игнатий Брянчанинов, число их настолько уменьшилось, что можно сказать, что их нет. То есть исключения не могут быть правилами. Если один где-то и попадется, его еще, во-первых, распознать надо, а во-вторых, один это не правило. Но не стало руководителей богодухновенных, тем не менее остались их богодухновенные писания.

И вот писания отцов вкупе с советом преуспевших рассудительных братьев, которые больше знают, может быть, больше опытов имеют, но тем не менее они все-таки братья, а не отцы. Ну хотя может по статусу церковного они отцы и владыки. Мы здесь говорим о духовно-эскетической сути, а не о церковных степенях. Вот. Они остаются братьями, с ними нужно советоваться. Это такой принцип, который много и часто формулировал святитель Игнатий, хотя он возник задолго до него. Что вот нет руководителя, ну, значит, писания отцов, ну и священное писание сюда тоже, конечно, включается. То есть Ветхий Новый Завет.

Вот писания становятся нашим руководителем, но писания мы должны, не доверяя себе, проверять советом преуспевших братьев. Это, в общем-то, тоже неплохой способ пояснения правды Божьей, но не столь эффективный, само собой, как в случае с богодухновенными руководителями. Ну уж какой есть пасенький шапка, как говорится. Вот. То есть естественный закон проверяем и корректируем законом писаным, если вот возвращаться к языку трех законов, то есть наш внутренний голос, голос совести, который мы можем там спутать по своей непросвещенности духовной, по своей страстности с чем-то недолжным, с внушениями бесов, с внушениями своих страстей. Но тем не менее, если нам что-то такое настойчиво кажется, нужно проверять это священными писаниями в широком смысле, включая, может быть, в первую очередь даже святоотеческие аскетические творения, пригодные для нас, для нашего уровня. И советуемся при этом с преуспевшими братьями, спрашиваем их совета во всякой затруднительной ситуации, и так потихоньку во всякой правде Божией и в самой этой правде Божией уже преуспеваем. Ну чтобы в итоге Бог даст при этой жизни превзойти законную правду и встретить законодателя лицом к лицу.

Если при этой жизни не успеем и не преуспеем, если вектор движения нашей воли туда, то Бог помилуйста своей в смерти и после смерти нам это даст.