АЗ-21. О страдании невинных младенцев (2024.03.05)

Еще один вопрос задан по мотивам одного из предыдущих роликов, ролика о претерпевании язв Христовых христианами. Вопрос такой – больные младенцы, жутко страдающие в казенных домах, они что восполняют? Если на этот вопрос нет ответа, то и другие язвы взрослых людей, в том числе иноков, не так уж однозначно можно объяснить. Тут нужно некоторую оговорку сделать, уточнение. Насколько понимаю, этот вопрос задан конкретно по поводу того, что в том ролике на тему претерпевания язв Христовых было сказано о невольных скорбях и болезнях, которые могут посылаться нам как восполнение недостатка наших собственных добровольных аскетических усилий и тем самым, если мы их принимаем и благодушно терпим, они из невольных скорбей могут в итоге превратиться в добровольные. Тут важно о ком конкретно шла речь. Речь шла не о вообще людях, а только о христианах, о тех, кто осознанно сделали выбор в пользу христианства. Причем речь не вообще о христианах, а о тех христианах, которые сделали выбор в пользу той версии христианства, которая предполагает, что спасение, совершенное Христом, не исключает нашего содействия, наших свободных усилий, а напротив их включает.

Ну, в общем, речь шла о гипотетических подписчиках этого канала и именно в контексте их, наших аскетических усилий. Вот, не знаю, стало ли понятней. А если ставить вопрос шире, о страданиях вообще всех людей, о страданиях как таковых, особенно о страданиях невинных младенцев, вопрос звучит постоянно и во все времена и сейчас. Если так широко ставить вопрос, то да, конечно, не все так однозначно и вариантов ответа может быть сильно больше одного. То есть тогда уже можно говорить не только о восполнении недостатка наших аскетических усилий, но и о многих других вещах. Ну и, наверное, все эти ответы в итоге все равно упрутся в то, что можно назвать тайной промысла Божия. И тут, наверное, нужно признать, что точного ответа о смысле страданий в каждом конкретном случае у нас нет, если, конечно, сам Бог его не откроет. У нас есть только приблизительные, скажем так, типовые варианты ответов.

Вот их, наверное, можно так кратко коснуться. Самый такой распространенный и, ну, распространенный потому, что, наверное, закономерный и логичный вариант ответа состоит в том, что человек страдает в наказании за свои грехи. Ну, здесь, наверное, можно сделать уточнение, что наказание в смысле наказ, урок, научение, то есть наказание как возможность исправления. Но этот ответ, пожалуй, не применим к страданиям младенцев, у которых нет своих грехов или не вполне применим. Хотя вот у святителя Григория Низкого, написавшего специальный трактат о младенцах прежде времени похищаемых смертью, так он называется, вот там есть у него среди многих прочих объяснений и объяснения, ну, так скажем, объяснения от предведения Божия. То есть, если переносить его объяснение в контекст нашей темы, то смысл будет, например, такой, что Бог может попускать страдания, ну, и смерть у него в речи, а смерти, собственно, идёт ради исправления не только уже бывших грехов, но и ради будущих, ну, или предполагаемых, которые Бог предведет и хочет исправить до того как. То есть, как говорится, превентивно. Вот.

Это, ну, к младенцам можно логически так применить, хотя, ну, я думаю, что психологически, эмоционально тут будет, ну, некоторое сопротивление. Вот. Есть ещё вариант, когда человек может страдать не за свои собственные грехи, а за грехи других людей. Ну, не ради своего исправления, а уже ради исправления других страданий без вины. И это уже, ну, соучастие в непорочной жертве Христовой так или иначе. И в этом смысле говорить о страданиях невинных младенцев, ну, на мой взгляд, вполне уместно. И святые отцы так вопрос ставили. Вот, например, святитель Фотий говорит о смерти Лифлеемских младенцев как о предваряющем жертву Христову приношении.

Причём, ну, приношение-то, само собой, добровольное. Просто добровольность тут для нас вполне очевидна. Ну, не очевидна – это ещё не значит, что её нет. Но это отдельный вопрос, такой непростой, о свободе, что это за свобода, ну, когда мы говорим о подлинной такой духовной свободе, ну, и в каком месте она у человека живёт. Вот. Оставим всё это за скобками. Вот. Что ещё?

То же самое о предваряющем приношении говорится у отцов, ну, и вообще в предании, и о смерти Иоанна Предтечи. Будучи лично безгрешен, Предтеча и в самой своей смерти предшествовала Христу. Ну, Предтеча – это, собственно, предшественник. Он умирает насильственной смертью, которую претерпевает не за свои грехи, он не имел личных грехов об этом, ну, прямо говорит, например, Григорий Полома. То есть он претерпел смерть за беззаконие других людей, других многих. И сама символика смерти, голова на блюде указывает на жертвенный характер. Золотое блюдо – образ крышки ковчега Завета, по которой растекает жертвенная кровь. Еще один известный вариант, пожалуй, дополняющий предыдущий – это евангельский случай со слепорожденным.

Там спрашивали, кто согрешил, что он родил со слепорожденным, он сам или его родители согрешили, ну, или кто. А Христос, как помним, этот вопрос, ну, как бы переносит в совершенно иную плоскость, мол, никто, а конкретная причина в данном случае вообще не в том, что кто-то согрешил. И этот человек родился слепорожденным не за что-то в прошлом, а ради чего-то в будущем, что только еще откроется. А именно, чтобы на нем была явлена Слава Божия. Ну, и тут, наверное, можно вспомнить слова апостола Павла, что наши временные страдания – ничто по сравнению с той славой, которая откроется и будет в нас явлена. То есть, да, вариантов много, все неоднозначно, и от сомнений при разборе каком-то таком рассудочном анализе всех этих вариантов никуда не деться, там контрварианты возникнут. В общем, так, ну, вот это все, если исходить только из наших человеческих рассуждений на нашем, так скажем, человеческом уровне. И при этом принципиально не допускать самой возможности выхода за пределы этого нашего человеческого уровня.

Ну, мы же такую возможность допускаем, и раз допускаем, раз есть реальный выход за пределы человеческих доводов, раз есть реальная возможность принять превышающую всю, ну, скажем так, благость Божию, принять ее как вполне реальный факт, факт веры, который может стать фактом нашей собственной биографии, то картина тогда вырисовывается совершенно другая, то есть уже, ну, как бы человеческие рассуждения тут становятся, ну, бессильными, отступают на второй план. И, ну, в качестве примера можно вспомнить, наверное, книгу Иова. Тут, ну, такая важная деталь, сейчас попробую пояснить. Вот, если мы говорим именно о благости Божьей, Божьей, то есть о самом Боге, то, ну, должны понимать, что Бога, по крайней мере того Бога, веру в которого предполагает наша версия христианства, вот этого Бога, ну, нельзя обосновать через что-то другое. Нет ничего, что ему там в каком бы то ни было смысле предшествует, через что мы могли бы его обосновать. То есть его нельзя обосновать ни через наши, пусть даже самые прекрасные представления о разумности, о здравом смысле, о милости, ни через наши представления о справедливости, ну, вообще ни через что бы то ни было. Обоснованием Бога может быть только сам Бог. И вот мы можем там прекрасно рассуждать, ну, как Палама говорил, слова будут бороться со словами, а наше православие не в словах, а в действиях духа.

И вот книгу Иова для иллюстрации как раз можно вспомнить, его друзья приводили ему множество таких прекрасных, разумных и справедливых обоснований для его лютых страданий, но Иова эти обоснования нисколько не убеждали. И он так упорно им противился. А вот когда Бог сам открылся Иову, так что Иов сказал, что мол, раньше я только слухом слышал о тебе слова других людей, а теперь мои глаза, они глаза другого тебя видят. То есть как только Бог явился, явился сам и сам непосредственно обосновал самого себя, то все вопросы отпали, у Иова все внутренние тумблеры мгновенно переключились и уже никакие доводы и доказательства ему были не нужны. То есть обоснование Бога только сам Бог. А пока если мы наши глаза еще не увидели самого Бога, если мы слышим только слухом, свидетельство других людей, но если мы доверяем опыту именно Иова, опыту других святых, а не чему-то еще, мы же надеюсь доверяем, то значит можем по крайней мере констатировать сказанное одним древним поэтом, у него там многое может быть и не к месту, а вот здесь мне кажется к месту. Он сказал, что «И мы идем вслепую в странных местах, и все, что есть у нас – это радость и страх, страх, что мы хуже, чем можем, и радость того, что все в надежных руках». Если мы верим и в абсолютную благость Божию, но при этом и в его всемогущество, верим в его всеблаго и всемогущий промысел, то есть в то, что все именно в его надежных руках, то и дай Бог нам всем сил потерпеть этот порой весьма жестокий мир, потерпеть эти странные места, в которых и страдания невинных младенцев подчас действительно жуткие.

Ну вот в этих странных местах мы пока еще может быть даже вслепую, как слепорожденные вынуждены худо-бедно совершать свой путь, но верим, что этот путь к нашему всеблагому Богу, тем более он сам прямо нам сказал, что в мире скорбны будете, но умужайтесь, я победил мир.