АЗ-14. Зачем таинства и принадлежность к определенной святоотеческой традиции？ (2024.01.16)

Если, как говорит святой Иоанн Кронштадтский, великие имена Божии суть сам Бог и низводят в нашу душу самого Бога в трех лицах, то зачем таинство и принадлежность к определенной святоотеческой традиции и иерархии, которая ее сохраняет? Разве нельзя спасаться, только призывая имена Божии? Начну, простите, вопросом на вопрос, а зачем нам все это вообще противопоставлять? Зачем нам противопоставлять имена Божии и таинство? В данном случае, как я понимаю, речь о семи известных таинствах, хотя для святоотеческой традиции такое противопоставление, мягко говоря, не характерно. Там вообще нет строгого различия какого-то фиксированного числа священно действий в качестве таинств, всему остальному совершаемому в церкви якобы в качестве не таинств. По большому счету, с точки зрения святых отцов в церкви, как в полноте наполняющего все, как в теле Христовом все есть таинство, ну и церковь сама есть главное таинство. А вопрос о принадлежности к святоотеческой традиции – это же для нас вопрос о принадлежности к церкви.

Так вот, в церкви, как в теле Христовом, все есть таинство. И через все, что в церкви, как в теле Христовом, так или иначе подается спасающая благодать Божия. То есть многоразлично действует сам Бог. И все в церкви при этом совершается именем этого самого Бога, который, как мы вместе с тем же святым Иоанном Кронштадтским вместе с другими святыми отцами верим, что имя это тоже есть сам Бог. Ну вот крещение, например, как оно совершается? Во имя Отца Аминь, и Сына Аминь, и Святаго Духа Аминь. То есть через символическое погружение в воду – символическое здесь нужно понимать в православном, а не протестантском смысле – через символическое погружение в воду, но с призыванием имени Бога Троица. С другой стороны, те самые отцы, которые научили нас призывать имя Божие в непрестанные молитвы, вот эти же самые отцы, они же были сами и крещены в этой же святоотеческой традиции, в этой же церкви, в ней они причащались, в ней принимали сан некоторые из них, по крайней мере, ну и так далее.

Участвовали в богослужении, когда такая возможность была. А если даже не было, например, у отшельников, то они же никогда не учили, что участвовать в таинствах и богослужении не нужно, что это что-то лишнее, если, дескать, имя Божие призвал, то и довольность тебя. Нет, никто из них, ни святой Иоанн Кронштадтский, ни кто другой из недавних или древних святых никогда не учил, что спасаться нужно строго чем-то одним или только участием в таинствах или только призыванием имени Божия в своей, так сказать, частной молитве, и что якобы только это одно необходимо, а все остальное не нужно. Нет принципу святых отцов, и это делаем, и все остальное не оставляем. Понятно, что в церкви очень много всего, и один человек не может делать все сразу, у каждого свое делание, свое служение, но все эти делания и все служения именно в церкви, как в едином теле, в этом теле, как говорит апостол, вся полнота Божества, и в этом смысле церковь как раз и есть, скажем так, территория таинства, место таинственного присутствия Божия, вводящего в вечную жизнь жизнь самого Бога. Ну, вот в качестве иллюстрации. В древности Бог вступил в Завет с народом Израильским, и все обетования Божие были даны в контексте этого Завета. Чтобы стать участником обетований Божьих, нужно было присоединиться к народу Божию и тем самым вступить с Богом в Завет.

То есть Завет был и общий, и в то же время, скажем так, личный. То есть каждый вступал в Завет с Богом персонально, но при этом необходимо было принадлежать к народу Божию как целому. В воплощении обетования свершились, и Новый Завет заключен Богом с новым Израилем, но в лице именно апостольской общины, собравшейся вместе именно в Сионской горнице. То есть этот Завет не где-то вообще и не с кем-то вообще, и не с каждым в отдельности и по-одиночке каким-то там частным отдельным образом, хотя понятно, что все собравшиеся в Сионской горнице вступали в Завет с Богом лично, но при этом и все вместе. Тут парадокс – тождество, часть и целого. И апостол Павел его хорошо поясняет, когда говорит о церкви как теле. В теле есть множество различных частных органов, но все они именно что в одном теле и живут жизнью этого одного единого тела, и никто не живет сам по себе своей отдельной жизнью, своей отдельной жизни ни у одного из органов тела нет, а есть одна единая на всех жизнь, хотя и усваиваемая в каждом случае особым образом. Например, для полноценной жизни нужны здоровые почки, но при этом нельзя же сказать, что для того, чтобы жить, нужны только почки, а все остальное не обязательно.

Поэтому береги, дескать, не почки, а печень, селезенку и сердце, не обращая внимания, что все это неважно. Нет, нужны и почки, нужно их беречь, нужна и печень, и селезенка, и само собой про сердце нельзя забывать, и все остальное тоже нужно, все, что жизненно необходимо, соответственно, необходимо. Ну и про головной мозг тоже забывать нельзя. Вот так же и в церкви. Церковь тела, а мы члены, говорит апостол Павел, дух в полноте, излившийся на церковь по обетованию Божию, един, а дары его многоразличны. Эти дары изливаются многоразличным способом и через таинство, и через молитву, и через делание заповедей, и через исповедание веры, через призывание имени, много через что. И, с одной стороны, каждый дар конкретен, но в каждом из даров один и тот же Святой Дух целиком. То есть Дух делится неделимо, поэтому какой-то такой расчлененкой и отделением одного от другого заниматься не нужно.

Вот в древности были такие еретики и вхиты, в переводе на русский – молитвенники, а другое название у них – миссолеани. Так вот они вроде как учили о таком, скажем, автономном исихазме, мол, спасаемся мы исключительно непрестанной молитвой, а таинство, церковное богослужение и все прочее нам ни к чему. В ответ святые отцы, которые с нашей точки зрения подлинные исихасты, они объяснили, что это все вообще-то неотделимо одно от другого. Это все едино, хотя и различается. И в непрестанной молитве, на это особо обращали внимание, раскрывается и проявляется единая благодать крещения, которая неизменно пребывает в едином теле церкви. Поэтому нужна церковь, нужно церковное общение, нужны таинства. И в молитве не подается что-то отдельное, что-то само по себе, а только раскрывается, актуализируется, проявляется то, что в полноте присутствует в церкви. То есть мы раскрываем через молитву, через аскетическую практику в себе дары, которые присутствуют в теле Христовым неизменно.

Нет каких-то деланий самих по себе, которые бы работали как самодостаточные механизмы, которые бы вырабатывали какую-то особую отдельную благодать. То есть невозможно получить дар молитвы каким-то частным образом, будучи самим по себе мальчиком, живущим отдельно своей собственной жизнью, где-то в своем собственном отдельном и автономном, и самодостаточном, простоквашенном. Нет. Дух, повторю, един, дары различны, и в каждом даре весь неделимый дух целиком. Это вот еще один важнейший парадокс – неделимое деление Бога в нас. И вот, например, опять-таки вернемся к отшельникам, которые в силу специфики их деланий не могли участвовать в церковных собраниях таким видимым образом, тем не менее они всегда находились с церковью в невидимом общении и никогда не говорили о себе как о таких самих по себе мальчиках. А когда нужно было, они как раз являли это свое единство и видимым образом выходили из пустыни, шли и заявляли, чьих они и с кем они в общении. Ну, как, например, сделал преподобный Антоний Великий.

Когда ориане стали распускать слухи, что он, дескать, с ними, а не с никейцами, преподобный Антоний пришел тогда в Александрию и засвидетельствовал, что его вера – это вера Афанасия, и он в общении с теми, кто в общении с Афанасием, а не с кем попало. Вот для отца монашества и в некотором смысле и отца Безмолвия и Стихазма для него это было принципиально. Какой именно традиции он принадлежит – это, повторю, вопрос о принадлежности к церкви, то есть какой он церкви. А церковь, настоящая церковь – это место полноты спасающего присутствия Божия, а эта полнота неделимо делится во множестве различных даров. Есть множество различных способов или, скажем так, каналов передачи этих даров, и ни одним из этих каналов не нужно пренебрегать, а нужно пользоваться теми, которые и есть, которые мне конкретно даны в моих конкретных условиях. Нет возможности всегда и везде пользоваться всем сразу – это понятно. Однако при случае нужно пользоваться тем, что есть, и уж, по крайней мере, ничего не отвергать, как лишнее и ненужное, чтобы не взначай не отвергнуть самого Духа Святого, который через все эти каналы многоразлично действует. Понятно, что в этом многоразличии своя иерархия, у каждого из этих способов, каналов свои какие-то особенности.

Универсальность призывания имени Божия еще и в том, что мы всегда имеем возможность непрестанно молиться, то есть для этого не нужен ни храм, не нужен священник – об этом Серафим Саровский говорил, что не будет – захочешь пойти на службу – храма нет, захочешь поучаствовать в таинстве – опять-таки нет священника или что-то еще. А молиться Иисусовой молитвой можно всегда и везде. Ну и отдельная тема – это тема различия присутствия Божия в церкви теле Христовом с одной стороны и вне этого тела с другой. Бог же везде присутствует, даже и в сатане, например. Но очевидно, что в сатане проклятом он присутствует не тем же способом, что и в благословенных котиках, а в котиках не тем же образом, что в людях по их природе. Ну и так далее. Ну и тема имени Божия и его призывания вне церкви – это тоже вопрос и непростой вопрос, но обо всем в одном ролике не скажешь. В общем, и через таинство, и через имя Божие действует один и тот же Бог, действует многоразлично, и одно тут нисколько не мешает.

И даже нельзя сказать, что дублирует второе. А вот если отвергать что-то одно, противопоставляя ему другое, то можно лишиться всего сразу и целиком. Возвращаясь к примеру телесных органов – сделал ставку на почки в ущерб печени, умер от цирроза вместе с почками и со всем остальным. Вот так. Спасибо.