Архитектоника альтернатив. Итоги 2011 года в ИПЦ русской традиции невозможно подвести, не обозрев всего 20-летнего периода их легального существования. Часть вторая

3. РИПЦ и международный контекст

Во внутренней жизни РИПЦ 2011 год был на редкость мирным — это после нескольких лет скандалов, связанных с постепенным удалением из этой Церкви двух ее бывших архиереев, Дионисия (Алферова) и Иринея (Клиппенштейна), которые в 2010 году, наконец-то, окончательно отбыли в РПЦЗ(А). Зато во внешней жизни РИПЦ прошедший год был бурным, как никогда.

На середину этого года (август) пришлось совершение епископами этой Церкви хиротонии первого сербского истинно-православного епископа Акакия (Станковича), что вызвало шквал искреннего возмущения со стороны той “ветви” ИПЦ Греции, к которой епископ Акакий принадлежал ранее, а также не столь, может быть, искреннего, но не менее сильного возмущения со стороны оппонентов РИПЦ среди русских ИПЦ. Будем обозревать все эти события по порядку, но начнем с менее приметного — внутренней жизни РИПЦ и ее человеческих ресурсов, как истинных, так и мнимых.

3.1. Архиерейские фобии и архиерейская власть

Отсутствие событий иногда бывает само по себе событием. Таким значимым “наличием отсутствия” событий стало мирное состояние РИПЦ после окончательного отделения одной трети ее архиереев (двух из шести, причем, из числа старейших). Представим себе для сравнения, что было бы с РПЦ МП, если бы ее покинула треть ее архиереев (примерно чуть больше шестидесяти)… А вот РИПЦ потеряла треть архиереев — и ей это нипочем: ни сколько-нибудь заметного раскола внутри, ни потери авторитета и уважения вовне. А ведь так боялись, так нервничали… Очевидно, что если бы заранее знали, как оно будет, то не боялись бы и не нервничали, и расстались бы с избыточными архиереями года на два-три раньше, без лишних скандалов и эмоциональных всплесков.

Но этот результат нужно было предвидеть, поскольку надо было смотреть не на то, какой процент отделившиеся архиереи составляют от их общего числа, а на то, зачем они нужны. Если ни за чем — то их нужно было сбросить как опасный балласт, перегружающий церковный корабль. С архиереями только так: или они полезны, или они опасны. Бесполезных и безвредных архиереев не бывает.

Если архиерей сильно борется за влияние внутри церковной организации средствами “аппаратной интриги”, то есть посредством создания собственной группировки епископов, а реального авторитета среди верующих не имеет, то это верный признак, что от него можно и нужно освобождаться — причем, как можно быстрее. — Конечно, без нарушения канонов, но четко представляя себе задачу: не “помириться”, а отсечь; “помириться” в таких случаях бывает можно только за счет Церкви. Нельзя мириться (в каком бы то ни было смысле слова) с епископами, за которыми стоят не люди, а демагогия, интриги и тому подобное.

Про епископов Дионисия и Иринея было хорошо известно, что реального авторитета среди верующих у них нет, и что, напротив, их миссионерские успехи более чем скромные, и это несмотря на сильнейший пиар через аргентинскую газету “Наша страна” и прочую публицистическую активность епископа Дионисия. Кроме совсем узкой группы, близко связанных с ним — и потому все равно уже потерянных для Церкви лиц, — никого он за собой не утащит.

Тем, кому это рассуждение покажется слишком циничным, поясню следующее. Есть соображения о пользе одного, и есть соображения о пользе многих. Если речь идет об одной заблудшей овце, то пастырю доброму надо оставить 99 и отправиться на ее поиски. Но если есть источник соблазна для всего стада, то необходимо его отсекать. Епископ (а также и священник, и вообще любой церковный лидер) по роду своей деятельности имеет отношение к спасению многих, а не только себя лично. Поэтому Церковь обязана обращаться с ним (и вообще с любым церковным лидером), исходя из пользы многих, отдавая ей предпочтение перед пользой его одного как частного лица. Поэтому одна мера снисхождения к бесчиннику из рядовых мирян, другая — к приходским лидерам и священникам, а третья и самая жесткая — к епископам. Тем более в ИПЦ, которые все вынуждены жить по законам военного времени.

Если епископ действительно представляет большую группу верующих, то и отношение к нему должно быть такое, как к этой группе верующих, то есть серьезное. Если он представляет только себя лично или только собственную микрогруппу (то есть круг людей, либо находящихся под его личным влиянием, либо связанный с ним родственно, экономически и т.п.), то вообще неправильно и даже антиканонично считать такого человека полноценным епископом. Да, возможно, он имеет (в случае приемлемого рукоположения) честь епископства, но, в любом случае, не власть. Такой епископ, в случае достаточно смиренного характера, все равно может приносить пользу Церкви в качестве архиерея на покое, но в случае его допущения до архиерейской власти он автоматически становится узурпатором этой власти, то есть вредным паразитом.

Чтобы это понять, нужно хорошо помнить, чем по существу является архиерейская власть. Это не всегда хорошо помнят после дореволюционного опыта Российской Церкви и опыта РПЦЗ, где эта власть воспринималась как участие в бюрократической пирамиде. На самом деле, архиерейская власть происходит из Церкви, то есть из христианской общины. В христианской империи эта организация церковного народа принимала государственные формы, и отсюда византийские правила о согласовании архиерейских назначений с органами светской власти. Но церковная основа этих правил — все равно церковный народ, представителями которого выступали имперские чиновники и император. Когда христианской империи не стало, подобное представительство церковного народа стало невозможным.

Поэтому нужно понять, что церковные назначения, архиерейские в том числе, не поддержанные церковным народом, являются не просто ошибочными, но и не вполне действительными. Поэтому они не будут “работать” в реальной церковной жизни. Можно наштамповать сколько угодно архиереев, но невозможно бюрократически вручить им архиерейскую власть.

И поэтому не надо бояться сбрасывать архиерейский балласт. Или, употребляя более точное сравнение, не надо бояться вырезать из церковного организма опухоль, особенно если уже произошло ее злокачественное перерождение.

3.2. “Чуждоепископ”, он же и проходимец

Сказанное выше не отменяет того факта, что бюрократическое назначение архиереев (а также прочих клириков) без согласия соответствующих общин бывает полезным. Правда, только при одном условии: когда это происходит в чужой, а точнее, чуждой конфессии. Главный пример такой конфессии, разумеется, РПЦ МП, где специфическая кадровая политика “священноначалия” делает все возможное, чтобы пробуждать церковных людей к мыслям о том, куда они попали. Но с ней, что называется, “всё ясно”. Интересно, что такие же особенности бывают присущи и негосударственным церковным организациям.

За внешне неприметным фактом принятия в РИПЦ двух священников в Ишиме, о котором в ноябре 2011 года Архиепископ Тихон сообщил Синоду, стоит целая драма, “горячая фаза” которой продолжалась с весны 2010 года, а “латентный период” — и еще несколько лет перед тем. И драматизм тут вовсе не в личном столкновении каких-то клириков (что, само по себе, не заслуживало бы внимания), а в столкновении двух подходов к церковному управлению и двух представлений о структуре церковной организации.

Если коротко, то фабула такова. В героический и романтический период развития приходов тогда еще единой РПЦЗ в России одной из ее церковных столиц стал западносибирский город Ишим. Служивший там игумен РПЦ МП Евтихий (Курочкин) был лидером группы духовенства и верующих, которые попросились под омофор РПЦЗ в 1989 году — даже немного раньше, чем это сделал суздальский приход архимандрита, а ныне Митрополита РПАЦ Валентина (Русанцова), который был принят в РПЦЗ самым первым. Игумен Евтихий был рукоположен в епископы РПЦЗ в 1994 году за свою абсолютную лояльность той группе архиереев РПЦЗ, которая вела дело к капитуляции перед Москвой. Сейчас он епископ Домодедовский РПЦ МП, окормляющий приходы РПЦЗ, соединившиеся с РПЦ МП, на территории России. Нельзя сказать, что он страдает от избытка работы: “униаты” из РПЦЗ потеряли почти всю паству в России. В частности, не пошел за своим прежним лидером и город Ишим. После капитуляции РПЦЗ в мае 2007 года тамошняя церковная община перешла под омофор епископа Агафангела (ныне Митрополита РПЦЗ(А)), а женский монастырь даже переехал в окрестности Одессы, где находится резиденция Агафангела. Дальше, в юрисдикции РПЦЗ(А), церковная жизнь в Ишиме продолжалось бы спокойно, если бы не увлечение РПЦЗ(А) производством архиереев.

С точки зрения церковной бюрократии, единицей измерения “количества Церкви” являются, во-первых, архиереи, и, во вторую очередь, священники. А в третью очередь… Строго говоря, никакой третьей очереди нет. Если есть священник, или, как утверждает русская пословица, хотя бы просто облаченное в фелонь полено, то какие-то люди вокруг все равно соберутся, и если их не огромная толпа (чего в ИПЦ все равно почти не бывает), то не имеет принципиального значения, десять их человек или сто. Вот почему, с точки зрения церковной бюрократии, развитие церковной структуры требует умножения епископов. Не умножения паствы, а потом уже умножения епископов, а именно сразу умножения епископов. Критический минимум паствы на одного епископа не определяется, так как достаточно лишь закрепить за определенным епископом определенных клириков, а сколько за каждым клириком прихожан — для церковной структуры бюрократического типа не особенно важно. Если слишком много, то это как раз плохо и опасно, так как такой клирик будет слишком самостоятельным.

В совсем маленьких юрисдикциях бюрократического типа это приводит к рекрутизации в епископы почти всего поголовья неженатых мужчин, с характерными фотографиями архиерейских хиротоний в пустых храмах почти вовсе без прихожан (а дальше это приводит к ссорам и расколам между архиереями, не притормаживаемыми обязательствами перед почти отсутствующей паствой). В относительно больших юрисдикциях, как было в РПЦЗ и стало в РПЦЗ(А), это приводит к естественному отбору карьеристов на все начальственные должности. Чиновник-архиерей в бюрократической системе зависит не от паствы, а от начальства. Поэтому карьерист, ищущий архиерейства, будет стремиться задружиться с начальством, а на паству у него не останется сил и времени, а, по правде, и интереса.

Именно такая история произошла в стратегически важном для “осколков” РПЦЗ Ишиме. Был там иеромонах Ермоген (Петров), из числа старейших и заслуженных клириков РПЦЗ в России. Он занимался своими поповскими делами, то есть паствой, а не “выстраиванием отношений” с епископами. И был там же перешедший из РПЦ МП гораздо позднее молодой иеромонах Никон (Иост), который никакого авторитета среди паствы не стяжал, да еще и вызвал к себе огромное недоверие высказываниями о благодатности Московской патриархии. Такими заявлениями компрометировалась не только чистота вероисповедания иеромонаха, но и его искренность при переходе из РПЦ МП в РПЦЗ. Как известно, далеко не все клирики переходили по вероисповедным мотивам, и тут были вполне серьезные основания подозревать именно такой случай. Но зато иеромонах задружился с молодым и неопытным епископом Софронием (Мусиенко), в юрисдикции которого временно был Ишим, а также с другим начальством.

Дальше несложно угадать, кого рукоположили в епископы. Это произошло в 2010 году, причем кандидатура Никона выглядела настолько сомнительной, что ее обсуждение среди архиереев РПЦЗ(А) не привело к единогласному решению; она прошла лишь большинством голосов.

Как мы уже написали выше, рукоположить епископа легко, а дать ему епископскую власть — если для нее не было основания в народном выборе — невозможно. Из Ишима пошли протесты, которые для вида рассматривались в Синоде РПЦЗ(А) до самой осени 2011 года, но по сути игнорировались. Тут, может быть, и хотели бы дать задний ход, да нельзя: бюрократическая пирамида не может и не должна уступать народу. Если она уступит хоть в мелочи, то все ее звенья получат сигнал о том, что власть “верха” над ними не абсолютна, а это значит, что “верх” их “сдает”. Когда чиновник теряет веру в абсолютное всемогущество своего начальства, он ему изменяет, и пирамида рушится. Поэтому для церковной организации РПЦЗ(А) потеря Ишима — меньшее зло, чем разрушение всей структуры церковного управления.

Когда картина окончательно прояснилась, игумен Ермоген и основная часть ишимских верующих присоединились к РИПЦ. Подчеркнем, что тут не было конкуренции между игуменом Ермогеном и иеромонахом Никоном за епископский сан: игумен Ермоген и не претендовал на него, — но ведь это не повод признавать над собой в качестве епископа каждого, спущенного начальством. Клирик, выбранный начальством, но не одобренный церковным народом, — это проходимец, или, по-церковнославянски, чуждопосетитель. Это слово из послания апостола Петра (1 Петра: 4, 16) – αλλοεπίσκοπος – неслучайно можно перевести и как “чуждонадзиратель” или “чуждоепископ”.

Мораль: собрание архиереев не должно думать о том, нужен ли им в компанию очередной епископ, — даже если количеством епископов “мы” сильно уступаем “конкурентам”. Епископы должны думать только о людях, то есть о том, чтобы собирать людей, а не клириков. А уж если людям нужен епископ, то первое слово в выборе кандидата должно быть за ними.

3.3. Сербские баталии

Одним из самых ярких и самых спорных событий 2011 года было рукоположение иеромонаха Акакия (Станковича) во епископы Истинно-православной Церкви Сербии архиереями РИПЦ (август). До самого рукоположения иеромонах Акакий находился в юрисдикции Истинно-Православной Церкви Греции, возглавляемой Архиепископом Афинским Каллиником (“хризостомовцев” — как их до сих пор привычно называть по имени их скончавшегося в 2010 году многолетнего первоиерарха). Впрочем, в течение года с небольшим перед рукоположением сербская группа иеромонаха Акакия предпочитала говорить о себе как о Церкви Сербии под временным омофором епископов Греции. Поскольку сербской автокефалии канонически никто не упразднял, эта группа была в своем праве. И вот, в 2011 году, несмотря на прямой конфликт с греками, она пожелала реализовать свое право автокефалии, не спрашивая их мнения.

Последствия были предсказуемыми. Греки объявили группу теперь уже епископа Акакия, как водится, безблагодатным расколом и сообщили о прекращении переговоров с РИПЦ об официальном взаимном признании, которые, если говорить очень формально, шли уже давно, но в действительности завершились фиаско еще осенью 2009 года. В Сербии греками была проспонсирована (в самом что ни на есть материальном, то есть финансовом, смысле) группа клириков, назвавшаяся “истинно-православными христианами в Сербии”. Это название подразумевает отсутствие у них самостоятельной церковной организации, то есть указывает на их принадлежность к Церкви Греции. За этими клириками пошла часть мирян, так что на старте численность этой группы оказалась сопоставимой с численностью группы епископа Акакия, хотя группа епископа выигрывала в солидности из-за наличия в ней женского монастыря Новый Стеник.

Вскоре, 2 ноября, Синод РИПЦ удовлетворил просьбу епископа Акакия о принятии его временно в состав Синода РИПЦ, но при сохранении его статуса единственного (пока что) епископа Церкви Сербии. Постановление Синода РИПЦ, вслед за этим прошением епископа Акакия, содержало ссылку на какие-то никак не разъясненные “канонические нормы Православной Церкви”. Действительно, в церковном праве непросто найти документ, которым оправдывалось или, тем паче, предписывалось бы епископу одной автокефальной Церкви становиться членом органа управления другой автокефальной Церкви. Членство в Синоде — это отнюдь не возможность советоваться с епископами этого Синода (советоваться можно и без всякого членства, что епископ Акакий прекрасно делал и раньше), а необходимость подчиняться коллективным решениям этого церковного органа. Таким образом, возникла странная ситуация, когда в права управления Сербской Церковью вводятся епископы Российской Церкви, и, пусть чисто формально, епископ Сербской Церкви получает голос в делах управления Российской Церкви.

Вероятно, ссылка на “канонические нормы” осталась в соответствующем постановлении без указания конкретного источника церковного права потому, что не в той книге искали. А правильная ссылка была бы такая: Козьма Прутков, Плоды раздумья, 106: “Если на клетке слона прочтешь надпись “буйвол”, не верь глазам своим”. Она и объясняет нам суть происходящего. Епископ Акакий, потеряв возможность использовать авторитет Церкви Греции, от имени которой он действовал до сих пор, почувствовал себя слишком неуверенно и неуютно, и фактически стал выступать как представитель Церкви России. В Сербии это совсем не самый плохой вариант обмена, но он означает, что о реализации своих прав на автокефалию пока думать рановато.

В этом нет ничего постыдного, и даже, напротив, в таком подходе реализма гораздо больше, чем если бы епископ Акакий стал действовать от имени самостоятельной, но ничем себя не зарекомендовавшей церковной организации, выдающей себя за всю Церковь Сербии. Но мы должны отметить, что в результате всех этих действий структура РИПЦ усложнилась: теперь в нее входят фактически на равных правах заграничная РПЦЗ, возглавляемая епископом Стефаном (Сабельником), и Сербская ИПЦ, возглавляемая епископом Акакием. Это права временного и добровольного (то есть с возможностью выхода в одностороннем порядке, не нарушая при этом не только канонов, но даже договоренностей между епископами) пребывания под омофором РИПЦ.

Каковы перспективы церковной организации епископа Акакия, пока, мне кажется, говорить трудно, хотя уже сейчас можно утверждать, что они существуют. Острота положения в Сербии связана с процессами распада, происходящими сейчас в экуменической “государственной” Сербской Церкви. По причинам чисто политическим от нее уже отделились региональные Церкви Македонии и Черногории, но теперь непосредственно в Сербии возникло движение ее бывшего епископа Артемия (Радосавлевича). Сам по себе епископ Артемий является консервативным архиереем вполне “государственного” типа, конфликт которого с сербским Синодом был вызван лишь политическим конфликтом в его епархии (Косово). Он отделился под консервативными и антиэкуменическими лозунгами, но без всякого отрицания “мирового православия” как явления. Для перспектив ИПЦ значение его движения положительное пока лишь постольку, поскольку оно разрыхляет структуру Сербского патриархата и заставляет многих людей в нем задуматься и, возможно, прийти к более последовательным позициям, чем сам епископ Артемий. Именно на фоне движения епископа Артемия было уже невозможно оставлять ИПЦ Сербии без епископа.

В конце 2011 года некоторые группы христиан из Сербского патриархата, пошедшие первоначально за епископом Артемием, присоединились к епископу Акакию. На мой взгляд, это уже вполне весомое оправдание его хиротонии.

Резко отрицательную реакцию Митрополита РПЦЗ(А) Агафангела на рукоположение епископа Акакия (вплоть до заявлений о РИПЦ как окончательно отпадшей в раскол) тоже можно понять. Для Митрополита Агафангела мировоззренчески “своим” является епископ Артемий, и он имеет все шансы установить с ним в дальнейшем официальное церковное общение, втянув его в киприанитский “интернационал”. С такой позиции “вброс” в Сербию епископа от ИПЦ выглядит диверсией.

3.4. Где стратегия, а где тактика?

Конфликты вокруг хиротонии епископа Акакия проявили глубинные противоречия в мире ИПЦ. Они связаны с принципиально иным устройством, с одной стороны, греческих старостильных Синодов и, с другой стороны, русских ИПЦ и HOCNA (Holy Orthodox Church in North America, в русском просторечии именуемая “Бостонский Синод”). Последняя, впрочем, лишь в 1986 году отделилась от РПЦЗ, а до этого более двадцати лет созревала внутри этой русской церковной организации; структурно она более русская, хотя стилистически более греческая. (Также и греческий “Синод Противостоящих” Митрополита Киприана по этой классификации должен быть отнесен к “русскому”, а не “греческому” типу, но мы тут не будем его рассматривать как ИПЦ).

Греческие ИПЦ сформировались в своем нынешнем виде после прекращения гонений на старостильников в середине 1950-х годов. В это мирное время сформировались прообразы их нынешних структур, которые не изменились радикально даже после резкого количественного роста (особенно тогда еще единого “флоринитского” Синода) в середине 1960-х, после массовых присоединений к ним верующих из греческих Церквей “мирового православия”. Если искать аналог этому церковному устройству в русском мире, то им окажутся не ИПЦ, а русские старообрядцы основных согласий в XIX–XX веках. У греков точно так же, как у старообрядцев, материальными ресурсами (недвижимостью и счетами) Синодов фактически распоряжаются несколько кланов, сформированных на семейной основе, и это радикально сказывается на их представлениях о том, что для христианской Церкви на земле является стратегией, а что тактикой.

Конечно, на словах все признают, что стратегическая задача у Церкви только одна — спасение максимального количества людей, а тактика — создание необходимых для этого церковных организаций… Но, как известно, о том, что человек думает, надо судить по тому, что человек делает — а не по тому, что он говорит. Кажущиеся кому-то странными и ошибочными с точки зрения церковной пользы поступки греческих иерархов ИПЦ представятся очень логичными, и, что самое главное, предсказуемыми, если посмотреть на них с точки зрения клановых экономических и вытекающих из них интересов.

Так, например, упорное отстаивание греческого языка в качестве богослужебного даже в США и других странах греческой диаспоры кажется чем-то вопиющим с миссионерской точки зрения, так как и сами греки диаспоры лучше понимали бы местные языки, чем древнегреческий. Не в меньшей степени вызывает непонимание американцев и европейцев (и русских) приверженность всех этих приходов благочестивым обычаям греческой деревни XIX века, весьма далеким от святоотеческих норм церковного благочестия, но очень обременительных и, подчас, просто нелепых в бытовом отношении. Но зато замыкание в грекофонной среде позволяет избежать размывания клира всяким негреческим элементом и, таким образом, не выпустить управления приходами из рук своих людей в греческой диаспоре. Отдельные англоязычные и прочие негреческие приходы в такой среде даже приветствуются, и от них даже не требуют держаться деревенских норм греческого благочестия, — но это лишь потому, что, при малом своем количестве, погоды они не сделают, а респектабельности придадут.

В этой “миссионерской”, если ее можно так назвать, политике налицо пренебрежение даже развитием собственной церковной организации как целого. Но именно как целого. А вот в отношении определенных клановых интересов внутри этой организации никакого пренебрежения нет. Приоритет — не просто развитие своей юрисдикции, а только расширение сферы влияния своего клана.

От непонимания этого серьезно пострадали в 2009–11 годах сразу и РИПЦ, и HOCNA, которые вели переговоры с “хризостомовским” Синодом о взаимном официальном признании.

РИПЦ в 2009 году даже успела сделать совместную декларацию о взаимном признании своего первоиерарха Архиепископа Тихона с тогдашним первоиерархом “хризостомовцев” Архиепископом Хризостомом. Это был, казалось, триумфальный итог визита делегации РИПЦ в Афины для переговоров на высшем уровне. Но уже на следующий день “хризостомовцы” денонсировали эту декларацию.

Причина была в том, что РИПЦ, не зная внутреннего устройства своего визави по переговорам, выбрала неправильного переговорщика — представителя слабого клана, позволив пустить себе пыль в глаза привлечением к переговорам греческого первоиерарха. Слабый клан надеялся с помощью РИПЦ усилиться, чтобы потом побороться за возможность выставить следующего первоиерарха “хризостомовцев” из своих рядов. РИПЦ позволила использовать себя вслепую, причем, неумелыми игроками. Сильный клан тогдашнего Митрополита, а ныне Архиепископа (первоиерарха) Каллиника, не участвовавший в переговорах, на следующий же день после их завершения заставил перечеркнуть их итоги. (Именно после этого РИПЦ поняла, что не надо церемониться с греками в сербских церковных делах.) Тут можно сказать, что если бы переговоры с самого начала велись через Каллиника, пока он еще не был первоиерархом, то они, вполне возможно, привели бы к успеху. Действительная причина их провала только в том, что в РИПЦ поставили не на тот греческий клан.

Архиепископ Каллиник показал себя и настоящим мастером интриги в переговорах с HOCNA в 2010–11 годах. HOCNA, будучи преимущественно Церковью греческой традиции, хотя и почти полностью англоязычной и чуждой греческих деревенских представлений о благочестии, в условиях США и Канады испытывает естественное тяготение к другим греческим ИПЦ. У живущих в Северной Америке истинно-православных греков также есть тяготение к сближению с HOCNA. Казалось бы, чего проще — договориться о взаимном признании, коль скоро отличий в вере не имеется?

Но американские греки-старостильники не образуют самостоятельной Церкви, и договариваться надо с Афинами. А договориться с Афинами можно о том, что будет в интересах конкретного церковного клана. Это, повторим, никак не размывание кланового принципа церковного управления за счет влияния греческой по своей традиции, но не “этнической” Церкви, каковой является HOCNA. Поэтому со стороны Афин интерес к переговорам был совершенно другой: подергать за ниточки и попробовать на прочность те элементы HOCNA, которые можно перетянуть к себе.

Надо сказать, что некоторые наблюдатели, включая автора этих строк, удивлялись искренней вере иерархов HOCNA в данное им Архиепископом Каллиником обещание никого из их юрисдикции не принимать в свой Синод сепаратно, до завершения переговоров. У нас, напротив, существовала уверенность, что раскол HOCNA с захватом заметной группы из этой юрисдикции должен был быть приоритетной целью “переговорного процесса”, а разговоры о взаимопризнании — лишь прикрытием. Через несколько месяцев все разрешилось: два епископа, один крупный приход и монастырь перешли из HOCNA к Архиепископу Каллинику, а еще через некоторое время пять приходов в Канаде последовали за ними. Архиепископ Каллиник перетянул к себе не каких-то особенных грекофилов, а просто всех недовольных, а, точнее, всех тех, кто рассчитывал на более свободную жизнь в Северной Америке в условиях отдаленности церковного начальства за океаном.

Конечно, Архиепископ Каллиник — это давно известный и, пожалуй, крайний пример агрессивной политики клановой экспансии, теперь монополизировавший главный старостильный Синод. Но отличия от политики времен Хризостома тут не такие уж принципиальные. Нужно смотреть на вещи трезво: греческие Синоды в качестве стратегических целей имеют клановые интересы, а как раз православию тут остается место тактики.

Все это не означает, что в греческих Синодах нет православия. Но православного управления в них нет точно, и с их церковными властями можно договариваться только о том, что выгодно им, а не православию.

Русские ИПЦ ждет та же судьба, если у них будет хотя бы несколько десятилетий мирной жизни. Пример старообрядцев перед глазами. Но пока о нас заботится государство — мирной жизни не дает. Хорошо бы, пока государство дает нам время, научиться избегать этого отнюдь не свыше приходящего мира и покоя самостоятельно. Для этого всем нам надо еще очень и очень поработать над собой…

Епископ Григорий (Лурье),
для “Портала-Credo.Ru”

Источник: http://www.portal-credo.ru/site/index.php?act=comment&id=1937