Апология антисергианства. Св. Михаил Новоселов (2024.09.23)

Святой новомученник Михаил Новоселов, Апология антисергианства, 1928 год. Ваше Преосвященство, разрешите, в ответ на Ваши исполненные любви и благожелательства строки, прежде всего поблагодарить Вас за добрую память и доверие, а затем обратиться к Вам с усердной просьбой выслушать с вниманием и то, что я, в единомыслии с другими пастырями и нашими архипастырями, можем сказать в оправдание своего образа действий. Кроме письма, обращенного лично ко мне, я, с Вашего разрешения, ознакомился и с тем большим, который Вы отправили к нашему Владыке, и потому, в своем ответе Вам, я буду иметь в виду и его, и даже по преимуществу его, так как в нем, как обращенном к Епископу, Вы высказались о нашем деле с большой определенностью. Я приступаю к своему ответу с искренней готовностью дать Вашему Преосвященству посильное объяснение всего совершившегося и совершенного нами, и прошу Господа вложить в уста мои слово правды и не уклонить сердца во словеса лукавствия. 2 Толкование 15 правила Двукратного Собора В своем большом письме Вы, Владыка, подчинились и сами разобраться во всем происшедшем, на основании имевшихся у Вас, а видимо, достаточных сведений. Сущность сказанного Вам заключается в том, что мы, по Вашему мнению, находимся в разрыве с Кафолическую Церковью. Ваши слова. Вы не Церковь.

Вы секта. Страница 39. Письма. Само же тело церковное осталось там, где митрополит Сергий и кто с ним. Вы пишете, церковь Христова осталась и остается там же, где и была до момента Вашего отделения. Остается в составе святителей Клиры народа, людей Божьих, который состав возглавляет митрополит Петр, и который состав хранит общение и сам в лице митрополита Петра с его заместителем митрополитом Сергием. Страница 12. Письма.

Так Вы полагаете. Мы же дерзаем думать, как Вы верно воспроизводите наши мысли, что мы не ушли никуда и не изменились, мы остались там, где были, пребываем тем же, какими были. Это митрополит Сергий изменился, он уходит от чистоты православия и следовательно из церкви. Мы находимся в церковном общении и храним апостольское преемство через митрополита Петра. Страница 10. Под около этих двух явно непримиримых утверждений и должны быть сосредоточены и объединены все дальнейшие рассуждения и доказательства защиту правильности нашего взгляда и ошибочности Ваших представлений. Благоволите же, Вы слушайте меня с вниманием, как и я постарался это сделать с Вашим письмом, которое было мною многократно перечитано и подверглось долгому обсуждению. В нашем деле, или как обычно выражаются движения, Вы, Владыка, различаете две ступени.

Первое – осуждение того, что совершил митрополит Сергий Синодом, и второе – наш, так называемый, отход от него. С этим разделением можно бы согласиться, но в то время, как нам кажется, что то и другое из сут решения находятся в неразрывной связи между собою и последнее вытекает как следствие из первого. Вы, как часть епископата и, кажется, немалы, осуждая довольно решительно послания от 16-29 июля 27-го года и даже последующую церковную деятельность митрополита Сергия и его Синода, не находите, однако, возможным по каноническим основаниям прекратить с ними молитвенные общения. Об этом Вы сами свидетельствуете со всей определенностью. Цитата. Без сомнения, пишите Вы нашему архипасторю, если бы я был вместе с вами в конце минувшего 27-го года, я многое бы обсуждал вместе с вами, одними мыслями, в одном духе. Одни же скорби и огорчения угнетали бы вас и меня. Впрочем, то же самое было и в разлуке моей с вами.

Надо ли говорить вам, что я так же и то же здесь мыслил и переживал, что и вы, но, конечно, лишь с опозданием сравнительно с вами. Я, кажется, довольно ясно представляю себе и то положение дела, когда единомысленные вам православные святители епархии нашей и ряд пресвитеров, да то ли поддержившие вас, во многом, может быть, соглашавшиеся с вами в этот момент, то есть в момент выхода вашего из церковного общения с митрополитом Сергием, не решили следовать за вами, не дерзнули на тот шаг, на который решили пойти вы. Подобно тому, продолжаете вы, и я, вероятно, во всем был бы согласен с вами, но до момента лишь, в который было вами прекращено общение, а далее я не решился бы последовать за вами. Страница шестая письма. Конец цитаты. В ответ на эти слова разрешите сделать несколько замечаний. Первое. В нашем городе только два епископа и два-три священника, из обсуждавших дела митрополита Сергия и соглашавшихся с нами, не последовали за нашим собственным делом, то есть отходом от митрополита.

Остальные же векария и духовенства вовсе уклонились от обсуждения послания и вытекавших из него дальнейших деяний митрополита Сергия, в частности, вопрос о незаконном смещении своего митрополита. Второе. Наше обсуждение нового курса церковной политики не напоминало собой обычные политические разговоры людей, в действительной политической жизни непричастных. Русская интеллигенция прежняя настоящая. А было именно решением вопроса о том, как нам быть с этим новым курсом, принять ли его или отказаться. А так как сам митрополит Сергий от него не отказывался, то следовательно, быть ли нам с митрополитом Сергием или отойти. Посему. Третье.

Нелегко представить то, в чем бы выразилась ваша единомыслие с нами до отхода. Так как мы размышляли именно под этим вопросом. То есть, следует ли порывать с митрополитом Сергием духовное общение. А не осуждали лишь его поступки, что запрещено святым Евангелием. Вина же его церковная, хотя она и уяснилась нам действительно до отхода. Но с отходом, как я уже сказал, была связана как с естественным последствием своего признания. Вы не отошли, значит вы не были бы согласны с нами и в определении этой вины. То есть, у нас с вами было бы недружное, одними мыслями, в одном духе собеседование.

А спор и расхождение еще и до момента отхода. От чего Господь нас, вас может быть оберег. Наконец, четвертое. Самое ваше письмо показывает, что наш отход есть для вас, как бы нечто совершенно самостоятельное и само подлежащее обсуждению, независимо от церковного преступления митрополита Сергия, о котором вы избегаете говорить, так как вы только о всем отходе рассуждаете, предупредив, что придется почему писать не столько о том, чем я согласен с вами, сколько главным образом о том, в чем я с вами расхожусь. Страницы 4 и 5. И вы даже прямо свидетельствуете со всей свойственной вам искренностью. Не подумайте, дорогой владыка, что я собираюсь оправдывать перед вами слова и действия митрополита Сергия. Признаюсь вам, я его не понимаю.

Не понимаю того, что им сказано и сделано. Не нахожу сказанное и полезным для церкви Христовой. Я бы вообще не взялось о богословский канонически его оправдывать или защищать. Бог ему судья. Не митрополита Сергия я защищаю здесь, а церковное единство и церковное благо. Страницы 6 и 7 письма. Итак, из двух половин одного дела, вами же отмеченных, на обсуждение ставится только вторая. Не желая идти наперекор течению ваших мыслей, и я воздержусь до времени от суждения по существу самого преступления Сергиева, и буду говорить о преступлении нашем, но заранее предупреждаю, что должен буду хотя бы в заключение коснуться и сего вопроса.

Тем более, что вы сами увидите из моих слов, как естественно отход наш вытекает из определения вида и степени вины митрополита Сергия. Впрочем, с чего бы не начинать, с митрополита Сергия или от нас, в том и другом случае будет естественным остановиться вниманием прежде всего на рассмотрении пятнадцатого правила святого двукратного собора, которое первую свою половину хотят обратить против нас, второй уже оправдывается канонически наш отход от митрополита Сергия. А так как и вы останавливаетесь мыслью почти исключительно на второй половине, чтобы так сказать сначала выбить у нас орудие, а затем уже не заложить нас окончательно и первую частью, то и для меня не будет затруднительным построить свою защиту соответственно строю ваших мыслей и до времени следовать порядку предложенному вами, то есть говорить не о вине митрополита Сергия, а об основаниях нашего отхода от него. Итак, пятнадцатое правило собора восемьсот шестьдесят первого года, продолжая мысли двух предыдущих тринадцатого и четырнадцатого, говорит, что прежде соборного оглашения и совершенного осуждения предстоятеля церкви, то есть патриарха, всякий отход от него будет беззаконием и виновный клирик, прекративший возносить имя его, то есть своего патриарха, по определенному и установленному чину в божественном тайном действии будет лишен всякого священства. Это первая половина, которую думают обвинить нас. Вторая читается так, впрочем, сие определено и утверждено тех, кои под предлогом некоторых обвинений отступают от своих предстоятелей и творят расколы и расторгают единство церкви. Ибо отделяющиеся от общения с предстоятелем ради некие ереси, осужденные святыми соборами или отцами, когда, то есть, он проповедует ереси народно и учит оной открыто в церкви, таковые аще и оградят себя от общения с глаголемом епископом прежде соборного рассмотрения, не только не подлежат положенной правилами эпитемии, но и достойны чести, подобающей православным. Ибо они осудили не епископов, а лжеепископов и лжеучителей, и не расколом пресекли единство церкви, но подчились охранить церковь от расколов и разделений.

Вчитываясь в это правило, вы утверждаете, первое, что им раскол не допускается никак, ни в каком случае, никогда. Он не оправдывается и не занимается решительно никакими обстоятельствами церковной жизни. Он есть, во всяком случае, грех. Страница 18 письма. Согласен, владыко, что раскол всегда грех, но об этом говорит не столько разбираемое правило, сколько сам наш символ веры, верую воедину церковь и еще прежде само священное писание. Церковь в тело Христово, следовательно, неделима, как живой организм. Правило же сверх всего еще учит также хорошо различать между видимым расколом, который является в действительности спасением церковного единства, и который оно похваляет, и единством с еретиком, что будет на деле расколом внутренним и потерей единства церковного. Следовательно, раскол не во всяком случае есть грех, а необходимо по святому правилу внимательно к нему присмотреться и не спешить с приговором.

2. Вы полагаете, что правило это, говоря об еретичестве предстоятеля, разумеет ближайшим образом местного епархиального епископа и его небольшую паству? Вы пишите «в жизни епархии», а слова «или в церкви» берете в скобки и уже не возвращаетесь к ним» стр. 17, также отступающего именуете пресвитером, а слова «или» и «епископ» закрываете скобками. И говорите, что поэтому отходящее от такого еретика предстоятеля отходит не в свободное пространство, не в неопределенное проблематическое состояние в форме новой отдельной группы, как, например, мы, а в кафолическое единство, туда, где вся иерархия, где вся кафолическая церковь. Конечно, Владыка Святое Правило оправдывает и такой случай, но оно и предвидит, и законяет, и гораздо большее. Ведь «а» оно само говорит имена Патриархи, и по поводу него начинает речь о еретичестве предстоятеля, хотя, конечно, как ясно из первых слов его, включают сюда и епископа из тринадцатого правила и митрополита из четырнадцатого, так как говорит, что определено о пресвитерах и епископах и митрополитах то самое и наибачее приличествует Патриархам. b.

Еретичество же Патриарха, в особенности если он Вселенский, Константинопольский, обычно соблазняет и многих других епископов, а порой и его собратьев-патриархов. Поэтому перед лицом тех, кто, последуя святому правилу, пощит, сохранит церковь от расколов и разделений, может стать как бы сама эта церковь в ее кафоличности. Вспомните времена полуарианства, монофилистства, иконоборчества, и события внутриепархиальные вырастет во всецерковные. v. Не потому ли в правиле стоит и множественное число осудили не епископов, а лжи-епископов и лжи-учителей, и не потому ли g. Ремнители православия именуются достойными чести, что им приходится преодолеть страх перед подавляющим большинством наружно-православного и выдающего себя за истинную кафолическую церковь еретического сборища, возглавляемого иногда несколькими патриархами и тысячью епископов. d. Не говорится ли также в правиле о случае, когда еретик-предстоятель проповедует ересь всенародно и учит он и открыто в церкви, что больше похоже на события общецерковные, чем частные, епархиальные?

3. Далее, обращаясь к самой вине предстоятеля, вы, в противоположность сказанному о его собственной епархиальной малости, ересь его представляете не в меру чудовищной. Вы говорите, что… А, речь идет об ограждении себя и паствы от еретика, исключительно наглого, пренебрегающего авторитет соборов и отцов. Но, владыка, встречаются ли в истории церкви на епископских, особенно патриарших кафедрах такие волки без овечьей шкуры? Не о соблазнах ли и великих, говорит Господь и его апостолы, когда изображают этих, тогда еще грядущих еретиков, особенно последних времен? Не их ли святой Киприан Карфагенский называет «змиями-ползунами», приводя латинское значение имени змей, которые, обращая образом мира, неприметно скрытыми проходами подпалзывают о единстве церкви в начале, и потому убеждает, надобно остерегаться возлюбленнейшие братья, обмана не только явного и очевидного, но и такого, который прикрыт тонким лукавством и хитростью. Полагаю, владыка, что святое правило имеет в виду и такую ересь. b.

Точно так же, хотя о сей ереси в правиле сказано, что она есть ересь, осужденная святыми соборами или отцами, но отсюда еще не следует, что имеется в виду какой-нибудь определенный бывший собор и его решение. Между тем, вы хотите именно отстоять соборность и в том случае, когда отход, видимо, может показаться не соборным, а почти личным делом православной совести отходящих. Вы пишете «и в том случае», когда пресвитер и епископ отделяются от своего епископа немедленно, т.е. когда предстоятель проповедует хересь анафематствованную, тоже ведь имеет место суд Собора, но только высказанный ранее, т.е. когда виновность предстоятеля не только очевидна, но и осуждена Собором. И в том случае, значит, когда клирики, согласно с правилом, отделяются от еретика предстоятеля, они судят о его еретичестве не сами по себе. В этом отношении, говорите вы, замечательна мысль виднейшего нашего канониста Иоанна, епископа Смоленского. Клирики судить о православии своих епископов должны не по своему только разумению и вере, но по явному учению и определению вселенских отцев Церкви.

Страница 20.21. Этими рассуждениями вы, владыка, хотите еще более упростить дело с распознанием ереси, от которой следует бежать. Но мне кажется, что епископ Иоанн, вами приведенный во свидетельство, скорее вам же и возражает. В самом деле, он ведь не говорит, что нужна простая справка в прежнем соборном решении, чтобы определить открывшуюся наглую ересь, и из двух имен – соборы и отцы – останавливается, собственно, втором. В их вселенском ясном учении видит основу для установления православного отношения к истине, искажаемой еретичеством предстоятеля. Ведь, действительно, если В, вина последнего явно до такой степени, как это кажется вам, то зачем, как я уже сказал выше, святому правилу похвалять отошедших прежде соборного рассмотрения и оглашения совершенного осуждения, когда и без последних все ясно и просто? А что, Г, вселенские соборы и вселенские отцы не одно и то же, вы знаете, так как на первых мало кто из последних присутствовал. Кроме того, Д, множественное число соборы тоже не вполне подходит под ваше понимание, так как отдельная ересь – единственное число в правиле – не рассматривалась на нескольких вселенских соборах, а на одном каком-нибудь.

Поэтому Е, епископ Иоанн, которого и вы похваляете, делает ударение на ясном учении и определении вселенских отцев. Каковое учение и каковые определения у них, конечно, общие с соборными, так как в тех и других действует один и тот же Дух Истины. Он-то в разнообразных своих церковных проявлениях является истинным определителем еретических козней Духа Леща. Поэтому дело не в авторитете собора и не в том, что ересь анафематствована, ваше выражение, а просто в верности святому православному учению и всем соборам и святым отцам. И если предстоятель им не следует, а напротив всенародно и явно противоречит, на погибли церкви, то достойный и правильно будет отойти от него, и делается это не внешне, юридически. Сей Дух Святый воистину живы и действуя, а не просто почивающий в отеческих и соборных решениях, таинственным наитием просветляет церковное сознание и совесть и дает явить под кожу новой ереси, древнего змея-обольстителя, никогда не восстающего прямо против признанной истины, но всегда прикрывающегося подобием верности православию и под всем покровом новой кожи, пролезающего в ограду церковную. Вот почему и епископ Иоанн, толкуя то же правило в другом месте, опыт курса церковного законоведения, том 2, говорит просто, что здесь, разумеется, учение противно православию или учение противно православной церкви, и которое является обдуманным и направляется к явному противоречию церкви, тоже и у Никодима в толкованиях правил, том 2. Вообще же можно сказать, что если святые отцы равняются по святым соборам, то и последние опираются на отцов, что ясно видно из их деяний, об этом прекрасно сказано в 12-м члене послания восточных патриархов к епископам Великобритании.

Вот, Владыка, посильный ответ на ваши утверждения. Четвертое. Из всего вами сказанного вы делаете такой вывод. Итак, у отделяющихся от него, то есть еретика и епископа, ошибки быть не может, их правота бесспорна уже заранее, да и потом, согласно тому же правилу, их похваляет церковь. Когда похваляет Владыка? Иногда лишь по смерти, через сотню лет. Их тчане, несомненно, увенчиваются успехом. Они действительно хранили церковь от расколов и разделений.

В правиле сказано, правда, подчилий сохраните, поправляете сами себя, но тут же доказывайте, что ни поспешности, ни большого труда здесь нет, так как задачи, перед ними предлежащие сущности, чрезвычайно проста. Однако, Владыка, подчилий все же означает «потрудились», «постарались», притом с поспешностью. Сравнить подчистья, погибаем, вачев, в смысле напрасный труд, тщательность, в другой, идя в горня с отчаянием, что вы будете скоро прийти, и т.д. Следовательно, и здесь Святое Правило предвидит а. и некий труд, тщательный и немалый, и б. его срочность, и в. то, что он воистину достоин похвалы, так как г. церковь находится в действительной опасности от раскола, и д.

что скорый и видимый успех, дело отнюдь не обеспечен, что е. возможная ошибка, как то бывало и со святыми Епифанией, Феодорит, и что, наконец же, вся почти видимая кафоличность церкви с ее иерархией может оказаться в еретичестве, как то и бывало, а кафоличность истинная укроется в малом числе спасающихся, и иерархия законная и православная будет крайне немногочисленна. Таково ваше истолкование второй половины пятнадцатого правила Константинопольского двукратного собора в Храме Святых Апостолов. Разрешите, Владыка, все высказанное вами представить в виде замечаний, сопровождающих текст правила, заключив их в скобки, чтобы общая мысль ваша выступила яснее. Вы говорите о «отделяющейся от общения с своим местным предстоятелем, т.е. с ближайшим епископом, ради некия его наглые всем явные ереси, уже осужденные и анафематствованные святыми вселенскими соборами и присутствующими на них отцами с их высоким авторитетом, когда, т.е. он проповедует ереси народно, в своей епархии, и учит он и открыто в своей церкви, таковы, а еще и оградят себя, через отход от него православное кафолическое большинство и ко всей остальной церковной иерархии, от общения с глаголемым епископом прежде соборного рассмотрения, его всем явные и наглые вины, не только не подлежат положенные правилами эпитемии за совершение раскола, но и достойной чести, подобающей и вообще всегда всем православным, ибо они осудили не одного или немногих епископов, а явных лжеепископов и уже обличенных лжеучителей, и не расколом пресекли единство церкви, так как ясно видели, что вся кафолическая церковь и вся иерархия была на их стороне, но как бы почти ли сохраните свою местную церковь от ее внутриепархиальных расколов и разделений, так, мне кажется, вы, владыка, воспринимаете святое правило. Разрешите теперь и мне подобным же образом представить его расширенным в меру нашего случая и согласно нашему пониманию.

b. Отделяющийся хотя бы в небольшом числе от общения с самим предстоятелем целой патриархии, ради некие его православные совести и их явные ереси, осужденные всеми вообще святыми соборами и святыми вселенскими отцами, то есть их ясным учением, возвещенным от Святого Духа, вообще через соборы и отцов и через общее церковное сознание, волю и истину свою открывающего. Ибо в православной церкви, по свидетельству посланий восточных патриархов, ни патриархи, ни соборы никогда не могли вести что-нибудь новое, так как хранитель благочестия у нас есть самое тело церкви, то есть самый народ, который всегда желает сохранить веру свою неизменную и согласную с верой отцев своих. Когда, то есть он, еретик-патриарх со своим сборищем, через свои послания и дела проповедует ереси народно, не только в пределах своей патриархии, но и повсюду, и всех не принуждает, и учит он и открыто, лично и через своих последователей и сопасторей и пасторей, вслух всей Церкви Вселенской, таковые, сколько бы их ни было, а еще и оградят себя от молитвенно-канонического общения с глаголемом «хотя бы первым епископом», прежде законного соборного рассмотрения не только не подлежат положенные правилами эпитемии «за своей воли», но и достойны, становятся чести, подобающие истинно православным. Ибо они осудили не епископов, хотя бы их было и множество, и при том старейших, а лжеепископов и лжеучителей, хотя бы большинство признавало их истинными, и не расколом пресекли единство Церкви, как то может показаться ввиду их малочисленности, но с верою в правду своего дела и с надеждою на помощь Божию притрудно и незамедлительно почились охранить католическую Церковь от внешне похожих на самую Церковь расколов и разделений. Вот, Владыка, одно и то же правило, рассматриваемое в приложении к наименьшему и наибольшему случаю. У вас А. Происшествие малое и апархиальное, а Б.

Ересь напротив нагло явное и уже анафематствованное. В. Отход же от еретика и ереси, простое единение с православным, подавляющим большинством. А у нас А. Событие вселенского значения, падение почти всей иерархии, а Б. Ересь лукавая. В. Отход же от заблудившегося большинства, влона малого стада Христова.

Я, Владыка, допускаю возможность вашего случая, хотя и считаю его крайне редким. Почему вы не допускаете нашего, хотя бы с той же оговоркой, потому что и он нечастый? Где, в каком месте принадлежение правила в меру нашего дела, оно, по вашему мнению, рвется и теряет значение? Прямого ответа на этот вопрос вы не даете, но он слышится почти с каждой страницы вашего большого письма. Обличение сирианских принципов «послушания» и единства Церкви как основ лжецерковного здания. Дисциплина – вот то роковое слово, к которому вы связаны, и которое раздается ныне из уст служителей слова, иногда в чистом виде, иногда прикрытое более привычными для церковного слуха именованиями, как то единство Церкви, благо Церкви, обычно не совпадающее с благом ее отдельных частей членов, вопреки слову Господа о том, что одна душа дороже целого мира. Иерархический строй, монашеское послушание, послушание просто, смирение, соборность, каноничность, законное апостольское преемство и ряд подобных же понятий. Тон, конечно, задает иерархия, начиная с возглавляющих ее, но как понятие, заключающее в себе целое стройное учение слова «дисциплина», несется и по самым отдаленным от правящих церковных верхов рядам верных, только уже, увы, не в собственном христианском смысле, а верных той же мертвящей дисциплине.

Дисциплина, владыка Иоанн, мешает войти в меру своего архиерейского величия и оставляет вас на положение простого орудия чужой воли там, где вы должны быть сознательным, живым и деятельным членом живого тела Святой Церкви и пастырем такого же разумного, а не бессловесного стада. Дисциплина же закрывает вам глаза и на те великие полномочия, которые дает разобранное соборное правило, даже мирянину, делая его разумным зрителем и участником дел Божьих, даже тогда, когда они принимают почти апокалипсические размеры. Но рабу дисциплины невозможно представить падение предстоятеля, так как это бросает тень и на него самого, поэтому всякое проявление собственного разума в подчиненных он спешит представить как бунт против начальства. Не бойтесь, владыка с вами говорит не пресвятрианин, не беспоповец, я знаю свою меру и дорожу ею, так как она освобождает меня от обязательств, которых бы я, быть может, не в силах был понести и понес бы вместо того наказания. Но ведь вы-то епископ, ведь по слову святого Киприана епископство одно, и каждый из епископов в целостно в нем участвует, о единстве Церкви. Как же вы участвуете в деле митрополита Сергия, только через одно простое чистое послушание? Оправдывает ли оно вас? Вы, как и остальные подобного рассуждающие епископы, видите в нем залог единства и блага церковного.

Но ведь вы же сознаетесь, что не можете ни первое понять, ни второе богословски канонически оправдать митрополита Сергия, ни третье осудить его, Бог ему судья, все ваши собственные выражения смотреть здесь, выше страницы три и четыре. Если не можете, со всем остальным епископатом четвертое негодовать над отшедших, то, что свойственнее вам, можете только плакать над их гибелью и призывать их к тому же единству. Но что же это за единство, владыка, где епископ не понимает епископа, а лишь одному за страх подчиняется, а другого же при внутреннем сочувствии тоже из послушания отходит? А благо Церкви в чем оно? Не вы ли осознаетесь, что не видите для Церкви пользы ваши слова в том, что натворил митрополит Сергий, и все же остаетесь с ним во имя блага Церковного? Ведь ясно же, владыка, что или все это ложь, но вы не можете лгать, значит, все это бессознательная подделка, и нет ни истинного блага, ни духовного единства, а есть только одна партийная дисциплина. Да, владыка, недаром это слово зазвучало особенно громко в Церкви именно с той поры, когда дисциплина партии Сергиевой осоюзилась с иной партийной дисциплиной, ею пропитаны и ваши рассуждения. Позвольте вам напомнить некоторые строки вашего письма, выписывая в том порядке, как они следуют постранично.

«Казалось мне, что ваше движение вольется в нормальную, канонические и безболезненную для блага единства Церкви форму». Страница 4. «Не думаю, что он, путь отхода, приведет вас к благу для Церкви Христовой». Страница 6. «Не митрополита Сергия я защищаю здесь от церковного единства и церковного блага». Страница 7. «Церковь Христова единой есть символы веры, едина в ней иерархия, каноны, ней, с маленькой буквы, а иерархия всюду с большой. Вне общения с сей иерархией нет и общения с Церковью Христовой, а, следовательно, с ее главою, Господом нашим Иисусом Христом, нет, значит, и благодатного бытия, нет их ни в какой форме, разрыва с иерархией, с Церквью и т.д.».

Страница 9. «Ваше дело не встречает одобрения среди священноначалия нашей Российской Церкви, вот сон архипастерский с громадным свидетельским опытом, с истинно церковными знаниями, с исповедническим подвигом, следовательно, с правами на больший авторитет. Если они огорчены митрополитом Сергием, все же они огорчены и вашими владыкодействиями. Чем же больше владыка?» Далее. «Неканоничность, кажется, вот что мешает вашему делу быть делом Церкви Христовой – встретить одобрения тех святителей. Церковное единство, т.е. единство Церкви Христовой, есть великая святыня для христиан. Церковь есть тело Христово.

Нарушать церковное единство хотя бы только расколом, не говоря уже об ересе, это значит рассекать целость тела Христово. Единство Церкви должно пребывать нерешимо и всегда, во всех случаях, жизнецерковной». Далее вы пишете «они отступают». Отходящие на основании пятнадцатого правила отходят в кафхалическое единство, туда, где все епископы, где вся кафхалическая церковь, страница 13-19. У них тех же должна быть совершенно несомненно уверенность, что, отрицаясь нечисивца иерарха, они не отходят от иерархии церкви, страница 20. Кто-нибудь спрашивал епископов, одобряют ли они выход из церковного общения с митрополитом Сергием, сами не отходя? Конечно, это очень трудно, может быть, даже невозможно сделать это сейчас, но все же ведь иерархия есть, она мнение свое, конечно, имеет, а с ним необходимо надобно считаться, страница 22. А если ее мнение, владыка, такое же, как ваше, то есть, что мнение можно иметь, но действовать нужно согласно не ему, а по послушанию?

Хорошо было бы, пишете вы, если все же были бы основания думать, что ваша группа, вышедшая из общения с митрополитом Сергием, находится в церковном общении с иерархией, имеет и получает ее одобрение, а сама иерархия остается с митрополитом Сергием. Можно ли, однако, быть уверенным, что ваш отход одобрит вся иерархия? Владыка, мы принимаем не одобрение, а отход, подобный нашему. Была ли у вас у всей группы такая уверенность? Была, владыка, и, по милости Божьей, есть уверенность в правоте самого дела. Если была, то подтверждается ли она теперь с несомненностью полученными хотя бы постепенно признаниями и подтверждениями со стороны иерархии? Напротив, есть основания думать, что к вам не преклоняются сердца верных. Кому?

К митрополиту Сергию и епископов. Была бы страшной и греховной ошибкой, если бы, например, при руководстве мыслью о втором пришествии Господнем начали бы ломать церковный иерархический строй, нарушать церковную дисциплину. Стояние на твердом камне исповедания Христова возможно только, конечно, при соблюдении церковного единства. Далее, мысль о близости пришествия Господня должна внушать нам тем большую осторожность и бережность в обращении с такой святынью, как единство Церкви Христовой. Нигде не сказано, что при пришествии Христовой Церковь потеряет свое единство. Ваш отход ведет уже к полному самым делам поругания догмата о единстве Церкви Христовой, как первым и важнейшим ее признаке. Откуда это видно, владыка? Почему святость, соборность, апостольство ниже единства?

Почему в иных молитвах, например, в каноне Святой Евхаристии после слов «изрядно, о, Пресвятой» или в начале и в конце помянника слово «единое» даже опускается? Почему его нет в древнейших символах? Не окажется ли так же, что и в символе единства Божией первый член как бы больше его троичности, во славу которой по преимуществу и сложен святой символ? Так же, что единство Господа Иисуса важнее его одиносущее со отцем, а в крещении его единства больше, чем его сила отпущения грехов. Поэтому нельзя говорить, что единство Церкви – ее первый и важнейший признак. Оно равносильно остальным трем. Вы продолжаете. Это поведет к полному изглаждению идеи о единстве Церкви и сознания наших, горячо верующих, но мало знающих свою веру мирян, да не только мирян, но и многих клириков.

Эту святую идею сильно пошатнули своим нечестием обновленцы, так ли, Владыка, а их ВЦУ, соборы, не есть ли это напротив крикливого вывеска лжецерковного единства, как сейчас у митрополита Сергия, его сенот, предполагаемый собор, дисциплина и прочее? Теперь кажется того хуже, ее искореняют уже ревнители православия, на ужас тем православным, но нервнителям его, которые сознательно обороняют, как святыню церковное единство, на дикую бурную радость врагам православия и, в первую очередь, нечестивцам-обновленцам. Страница 37-38. Напротив, Владыка, один из этих врагов бурно радуется именно тому, что благодаря дисциплине, захватив свою власть одного митрополита Сергия, с ним вместе завладели и всею почти иерархию, и видимую церковью. Обновленца же ненавидит нас не меньше Сергиан, с которыми мы им, своим отходом, бросающим тень на православие Сергиан, мешаем вступить в единение, которому их своими посланиями, обращенными к митрополиту Сергию и обновленческому митрополиту Вениамину от 7 декабря старого стиля прошлого года, уже и призывает сливенский патриарх Василий, по совести невидящий существенные разницы между этими двумя, как он выражается, великими ориентациями, обновленческой и сергианской. Далее, обращаясь к нашему епископу, вы спрашиваете, что же, однако, будет дальше, Владыка Святый, и иерархи в составе не только митрополита Сергия и тех, которые единомысленны с ним, но и в составе других, в совершенной, с вашей точки зрения, должно сказать, совершенно безукоризненных вере и подвиге за веру архипастерии, не с вами. И ведь нет надежды, что она, то есть иерархия, будет с вами. Что же дальше, отлучать всю иерархию, объявлять ее с большой буквы «тоже не православной» или как?

Время покажет, Владыка, а кроме отлучения возможно и самоотлучения, которое православным придется может быть и признать впоследствии, как несчастье, постигшее большую часть церкви и иерархии. Владыка, дорогой, любимый, здесь жуткий и страшный тупик, тупик обособленного о церкви существования. Вне церкви нет правды и истины. У нас есть церковь, есть, слава Богу, вне иерархии, верные и православные. Вернитесь, дорогой Владыка, к всей иерархии, иначе вы не церковь, вы секта. Ужас подумать, Владыка, после достойного, святого и благоголовейнейшего полувекового пастерствования, вы теперь епископ, но не епископ кафолической церкви, а епископ секты. Наконец, приведя слова одного из наших архипасторей. Итак, если бы нас оставили даже все пастыри, то не оставит нас небесный пастырь.

Вы после слов «все пастыри» с ужасом замечаете в скобках между восклицательным и выпросительным знаком вся иерархия. Вот, Владыка, ряд выписок из вашего письма. Вы не будете отрицать, что в них исключается одна мысль, что эта мысль вообще главная, согласитесь, единственная в вашем письме, и что эта мысль о единстве иерархии, как основании единства церкви. Не о преемстве апостольском, о котором вы едва упоминаете, а именно о единстве, как крепкой сплоченности, на основе послушания высшему церковному правлению. Хотя, конечно, и необходимость апостольского преемства вы не отрицаете. И вот мне кажется, Владыка, что эта мысль ваша, будучи односторонне понятой, может привести почти к эритическому представлению о церкви. В самом деле, ведь ересь, как выбор, что значит это слово по-гречески, может означать незаконный отбор одного догмата из живой связи его с другими. Например, савелианство, предпочтение, отбор, единство Божие пред его троичностью, монофизистство, что ясно из греческого слова, односторонний уклон божественной природы Господа, затенением человеческой и подобное.

Поэтому и против вашего неосторожного осуждения я должен всемирно восстать, как против учения, могучего привести к несогласию с православным догматом о церкви. Впрочем, простите, Владыка, это не ваше учение. Это один из главных догматов сергианства, который вы, при вашей большой художественной впечатлительности, нечаянно вдохнули в себя вместе с тлетворным воздухом сергианства. И теперь воистину всякое дыхание ваше хвалит всего нового властителя дум современной русской иерархии. Впрочем, опять оговорюсь, настоящие сергианцы идут в этом отношении дальше. И если у вас пребладает понятие единства церкви, то хотя такого слова и нет в Священном Писании, где церковь ни разу не называется единой, так как то, что она – тело Господне и невеста Христова, лучше существенно определяет не только, так сказать, количество ее единства, но одновременно и неотделимо от него, качество его, то есть то, что это единство органическое, а не внешнее и не единство в себе, а единство во Христе. Все же и на единство церкви, как таковое, указывает и символ, и святые отцы. Настоящим же сергианам больше нравится слово «дисциплина», которое вами вспоминается реже.

Вот, например, несколько строк из большого печатного послания члена современного синода архиепископа Павла Вятского и Слободского к своей, то есть именно чужой, но митрополитом Сергием преданной ему епархии. Предприняв по собственному признанию подвиг служения Церкви Божией в порядке служебного послушания после того, как сергиевская легализация создала обстановку вполне мирного, никем и ничем невозбраняемого труда на пользу Церкви под охраной советского законодательства, предусматривающего самоопределение культовых объединений в их религиозной жизни в порядке внутренней церковной дисциплины, откровенное признание ее происхождения, и призывав затем паству оказать каноническое послушание моему авторитету и содействовать в меру свою скорейшему восстановлению поверенной мне епархии внутренней служебной дисциплины, этот член Синода Сергиева дает такое определение церковной дисциплины. Ведь эта дисциплина, эта организация, ведь есть необходимый шеостов, костный стан мистического тела Церкви. Поэтому, кто необдуманными выступлениями, ревностью не по разуму или беспринцентным, неосмысленным упорством разрушает этот стан, наносит своим неподчинением законному священноначалью или обманом удары востов дисциплины Церкви, тот является врагом Христа, содействует разорению вселенского тела Церкви его. Паке призываю вас быть гражданами, законопослушными, принадлежащие соввласти, не за страх, а за совесть и добрым поведением своим и честным трудом содействовать ей в заботах ее о гражданском благоустройстве и мирном успеянии дорогой Родины нашей, вознесемшей песнь хвалы и благодарения Господу Богу за Его великую милость к нам, явленную в дарование вполне легализованного и открыто действующего временного священного патриаршего синода и так далее. Что сказать на все это, Владыка? Первое то, что дисциплина Церковная в сиргианском смысле мыслится не отдельно от какой-то другой, а второе обратно, что она представима именно лишь в полном разобщении с мистическим телом Церкви, так как костный стан обнажается и может быть рассматриваем отдельно, вне органической связи с телом, лишь тогда, когда тело уже сгнило, то есть в том повапленном гробе, куда сиргианцы тщатся уложить Святую Церковь. Вы, вероятно, возразите, что епископ Павел допустил лишь простое сравнение и довольно неудачное, и может быть, сами совершенно отречетесь от такого представления иерархии в виде костного оства, поддерживающего мистическое тело Церкви.

Я и сам, Владыка, не хочу быть придирчивым к отдельным и случайным выражениям, но в данном случае я имею основание видеть не простое сравнение, а роковое признание сиргианской души. Лишь при утрате подлинно мистического восприятия мистического же воистину тела Церкви становятся возможными такие наглядные представления о ней. Ведь действительно, точно на позор всему сиргианству с его всепроницающей лживостью и измышлениями земной, душевной и бесовской мудрости, явилось это по своему замечательное изображение иерархического строя Церкви. Можно сказать с уверенностью, что если оно дано по вдохновению, то это вдохновение от прелести, так как на такую анатомию мистического восприятия способны лишь самообольщенные мистики. Священные же Писания и Отцы предлагают в духовное руководство иные откровения и иные приточные подобия, которыми можно обозначить отношение иерархии к пастве. Так, поскольку каждый пастырь отображает в себе свойства и служения самого пастыря доброго, он может быть сравнен с главой тела или с душою, которая последним управляет или с умом, управляющим самою душою. Такие сравнения есть, например, у святого Григория Богослова. Подобным образом один знаменитый иерарх сравнивает пять патриарших возглавлений с пятью чувствами, при помощи которых душа руководит телом.

Сравнение с костным оством я не знаю и по-человечески считаю его сверх всего и нелепым, так как кости не движут тело, а напротив тела мышцы двигают костями, так что выйдет, будто паства пасет пастыря. Теперь часто так и бывает, потому что малые сии оказываются более чуткими к истине, чем сиргианствующий клир. Но ведь такое положение неестественно и, следовательно, не может соответствовать неправильному видимому и тем более внутреннему мистическому строю церкви. Итак, перед нами, несомненно, очередное человеческое измышление, столь обычное среди сиргиан, не соответствующее Богооткровенной и Святой Отеческой Правде. Но я, Владыка, повторяю, считаю его роковым, так как оно по-своему точно воспроизводит иную правду, которая есть неправда сиргианского нечестия. Вспомним о святом пророчестве, которое говорит о Господнем теле, что кость не сокрушится от него. Синодальный богослов построил на нем свое сопоставление единства иерархического с целостью костного состава тела непорученного Ангца. Увы, он забыл, что и у Иуды, по свидетельству святого апостола Петра, только чрево расселось, когда тот упал с дерева, о сокрушении же костей ничего не сказано.

Следовательно, можно еще спорить, какое мистическое тело лежит в основании сей церкви предателей истинного тела Христова. Простите, Владыка, но стуком мертвых костей звучат и ваши без конца повторяемые слова «единство иерархии», «единство иерархии». Такого слепого, мертвого, бездушного единства иерархического большинства со своим правящим центром Святая Церковь не признает ни одной из живых частей своего духовного организма. Ведь имя Иерарха, Владыка, означает пастырь, а не робкое стадо. Иерарх не есть один из позвонков или одно из ребер, которым вы ведете старательный подсчет. Он, прежде всего, есть живое, духовное лицо, представительствующее не только перед лицом первоирарха, но и перед лицом целого мира и даже перед властью самой бездны адской, веренную ему Богом и Церковью, свою Церковь и Пархию. Что же мы видим у вас и во всем саргеанстве? Ни лица, ни имени, ни даже власти, ибо все епископы только подвластны, все безличны, все клянутся одним их же совести чуждым, именем своего главы, или лучше таково же, безличного высшего возглавления.

Что означают эти бесконечные епископские перемещения, при которых скоро будет невозможно для самих саргеан разобраться, кто законный епископ, а кто поддельный епархий? Литургия станет даже с общеканонической точки зрения незаконной, уже и стала во многих местах. Митрополит Сергий в своем ответе нам от 1-го 14 декабря 1927 года объясняет, перемещение епископов – явление временное, обязанное своим происхождением в значительной мере тому обстоятельству, что отношения нашей церковной организации к гражданской власти до сих пор оставались неясными. Согласен, что перемещение – часто удар, но не по Церкви, а по личным чувствам самого епископа и паства. Но понимая чрезвычайность положения и те усилия многих разорвать церковное тело тем или иным путем, епископ и паста должны пожертвовать личными чувствами во имя блага общецерковного. Параграф 2 ответа. Бедное тело церковное, все-то оно расседается посередине. И какой странный способ его врачевания.

Чтобы его не разорвали другие, Церковное управление само его спешит разорвать, разрывая всякую личную духовную связь паствы с архиепасторем, вопреки заветам и мольбам святого Игнатия Богоносца, святого Киприана Карфагенского и других святых архиепасторей и в нарушении всех канонов. В самом деле, зачем святому священномучленнику Игнатию похвалять по имени епископов отдельных церквей перед их церквами? Зачем изображать не только их нравственный, но даже и внешний облик? Если такая привязанность и любовь могут быть вредными для блага общецерковного при наличии всего, что требуется от архиепастора, то зачем и сам святой Игнатий постоянно поминает как сироту свою Церковь Антиохийскую, которая по гражданским причинам должна скорее радоваться, что его, как государственного преступника, взяли от нее? Да разве Владыка вся Церковь не представлена в своей мистической сущности в каждом отдельном союзе епископа с паствой, если этот союз законный и епископы паства вполне православны? Не говорит ли тот же святой Игнатий и Фессианам о их епископе, что они соединены с ним так же, как Церковь с Иисусом Христом? И что все епископы, поставленные по концам земли, находятся в мысли Иисуса Христа, то есть очевидно, непосредственно, а не через свой ВЦУ и Синоды? Не то же ли означают известные слова святого Киприана Карфагенского «Епископ в церкви, и церковь в епископе, и кто не с епископом, тот и не в церкви» Письмо 54?

Не тому ли учит и Собор Карфагенский смотреть его деяния, когда свидетельствуют, что никто из нас не поставил себя во епископа епископов, или тираническим страхом не побудило своих товарищей к необходимости повиноваться, потому что каждый епископ имеет собственное мнение, пользуясь свободой и властью? С какой же небывалой высоты митрополит Сергий, наблюдая за церковью, сопоставляет ее благо общецерковное с благом отдельной епархии и подчиняет последнее первому, когда благо каждой поместной церкви, по учению церковному, состоящее в православии и единении с епископом, и есть благо самой церкви, то есть в собственном смысле благо общецерковное? Митрополит Сергий говорит, что перемещение епископов – явление временное. Не все ли это равно? Если оно гибельно для церкви, то временность греха не делает его правдою, а напротив, готовит за него при нераскаянности вечную муку. Если митрополит Сергий указывает на гражданскую власть и ее требования, то это уже последнее подтверждение тому, что все сие совершается на гибели церкви. Вы скажете, так было и при Старом Синоде. Что же, не отсюда ли возник и Синод новейший, и само сергианство?

Ведь митрополит Сергий – старый синодал, кто помогал расшатывать церковные устои в прежнее время, тому суждено было извершить их окончательное разорение. Почему мы не отходили тогда? Потому что при тогдашнем перемещении епископском злая цель, прикрытая ныне общим благом, сознательно не ставилась и не могла осуществиться, так как православие пребывало как быт в целой стране и охранялось обеими властями, поэтому епископ, управляющий епархией, не имел случая вырасти в особо яркую личность, сильную православием, и смена его другим епископам не спровождалась духовными потрясениями его паствы. Из таких перемещений слагалась собственно как бы личная судьба отдельного епископа в последовательности его иерархического схождения на все более и более ответственные кафедры, и, обвеянное общим воздухом православие, личность иерарха не только не гибла, но, напротив, раскрывалась меру его внутреннего духовного преуспеяния, будь и таково имело место, что, конечно, зависело уже от него самого, и чему внешние условия не мешали. Так Россия и жила, как бы одной огромной епархией, общим духовным училищем для паства и пастырей, окормляясь своими святынями и своими святыми под общим духовным надзором своего духовенства. Тогда, как бы каждая отдельная епархия пребывала в общем лоне православия, ныне же, как бы само православие ищет место покоящего своему в лоне каждой отдельной православной епархии. Поэтому необходимо крайне бережное отношение и обращение с личными чувствами епископа и паствы, о которых с таким презрением говорит митрополит Сергий. Ведь с тех пор, как религии объявлены частным делом, православие отдельной души, отдельного епископа и отдельной епархии, этой малой церкви, становится на первое место перед церковью общегосударственную, которой, если она не возглавляется по православному достойную личностью или таковым же Малым Собором, всегда грозит опасность духовной смерти, т.е.

участь обновленчества и сергианства. В самом деле, революция, первое, лишив церковь в стороне гражданского покровительства, тем самым удвоила значение пастырства. Второе, лишивши её возможности собираться на соборы, удестерила это значение. Так как сделала каждого епископа настоящим стражем православия своей области и в особенности возвысила значение главы Русской Церкви, по православию которого старались равняться и другие епископы, но и сами, вместе с тем, следя за его верностью церкви. Третье. Когда же был совершен третий революционный шаг и под видом дара легализации церковь лишилась и сего главы, так как она была захвачена в духовную власть самой властью революционной, то это значение пастырства не только возросло в меру того, о котором говорит святой Игнатий Киприан, но, может быть, перерастает и его, так как не только не имеет гражданского покровительства и, напротив, находится в постоянном подозрении у богоборной власти, но ещё имеет перед собой, как времена элитических гонений, страшное искажение самой церкви, то есть как бы соединённое искушение веков мученичества и веков вселенских соборов. Поэтому теперь ищется не первая старая синодальная церковь в условиях нового государственного устройства, о чём мечтают сирианцы, не второе, даже недавнее, единоличное возглавление церкви, даже третье, не собор. Всё это частью внутренне осквернено, частью внешнюю силу приведено в бездействие.

Теперь нужны архипастыри и пастыри, правоправящие Слово Истины. Люди всякого земного чина и божьими судьбами, распределённых по разным видам Христово служение и крестоношение. И всё это возглавляет соединством и именем Иерарха, совершителя святых тайн, своём ли лице предстоящего святому престолу или священно действующему, как бы своими руками, своими верными пастырями. Такова должна быть святая литургия. Ныне же, по разъяснению митрополита Сергия, смотреть его ответ нам, параграф 6, не нужно забывать, что богослужение, литургия верных, у нас свершается не при закрытых дверях, как в древности, а публично, и потому подлежит правилам всяких публичных собраний. Итак, обезличение святой литургии свершается сперва как бы в её целом. Она единственная в мире святое собрание, уравнивается при том в самой своей священной части литургии верных, подчёркнутой самим митрополитом, со всяким публичным собранием. Причина указывается в том, что она свершается при открытых дверях.

Прикажи их закрыть, ведь диагонский возглас «двери, двери» из неё до ныне не выброшены. Если современные условия не позволяют служить её по совести, закрой храмы, уйди в катакомбы. Да, наконец, это ложь. В святой литургии не имеется ничего, направленного к неиспровержению земной власти, в порядке, как выражается митрополит демонстрации, так как всё таинственно, то есть касается существа, дел земных и небесных, недоступных поверхностному взгляду и сознанию. Демонстрация же, напротив, означает чистую внешность и крикливость. К такому же обезличению святой литургии направлены все статьи Печатного указа от 8-21 октября 1927 года. 1. Затенение личности митрополита Петра через a.

прекращение поминовения его господином нашим и b. поставленным рядом с его именем имени митрополита Сергия, то есть двух имён на одном патриаршем месте, что противно и духу канонов и обессмысливает самое символическое значение имени главы Русской Церкви и личное имя самого Петра. 2. Введение поминовения без личного имени власти, без обозначения самого смысла поминовения. 3. Придание заввению имён и лиц, просиявших в своём исповедническом подвиге. Вот эти-то три лукавства. 1.

Обезличение одного. 2. Молитвенное освящение безликости других. 3. Молчаливое отречение от слишком яркого лица. 3. Вот это всё в соединении и доканчивает дело обезличения и всей Святой Литургии, придавая её святому, таинственному и богоподобному лицу, физиономию всякого легального открытого собрания, своё публичное безличностью и трусливой стадностью. Если ко всему сказанному прибавить ещё и то, что лишь наш глаголимый отход задержал полное прекращение поминовения имени митрополита Петра за богослужением, о чём мы имеем точное сведение, и чему прошу вас, Владыка, верить, даже если вы ничему больше не захотели внимать в моём ответе, и что имена новых иперхиальных архиереев по большей части канонически незаконны, а митрополит Сергий – отступник от правды церковной, то можно представить, во что обращается сергианская литургия.

Вот почему, словно чувствуя это, наиболее лукавые сергианцы вымаливают у митрополита Сергия тайные разрешения не поминать его имени, а у законных, смещённых им иперхиальных архиереев, которых они боятся открыто признать, таких же благословений на непоминовение себя и на поминовение незаконных. Другие же статьи указа просто замалчивают, или распределяют выполнение этой духовно трудной даже для них обязанности по отдельным малолюдным дням, или возваливают на одни лишь дьяконские плечи всё это, Владыка, не сплетни, а всем явное и обычное сейчас зрелище сергианского «богослужения», в кавычках, где же тут новозаветное поклонение Богу в Духе и Истине. Вот, Владыка, общий вид той церкви, в которую вы нас призываете вернуться из того, в кавычках, «пустого пространства», куда мы якобы ушли. Нет, Владыка, мерзость запустения не у нас. Наше «свободное пространство», как вы выражаетесь, и есть та самая кафоличность, повсюдность вашей слова «церкви», которую сергианцы променяли на пространственность Советского Союза, притом не географическую лишь, но и идейную, так как и сами осоюзились с ним не только по телу, но и душою, с её радостями и печалями, и совестью, с её признанием одного и отвержением другого, и к чему принуждают, вопреки тридцать восьмому правилу Шестого Вселенского Собора, даже и тех, кто территориально не связан с клиром Московской Патриархии, то есть со Вселенской областью. И вот, выйдя из сергианской темницы на этот вселенский простор церковный, мы дышим полной грудью воздухом истинной христианской свободы и соборного единства, не спёртых земными пределами, не заменённых высокими званиями одних падших, широко расславленными даже исповедническими именами других, ибо помним слова святого Киприана, что исповедание есть только приступ к славе, а не достижение уже венца. Оно не заканчивает подвига, а только предначинает достоинство, ибо в Писании говорится «претерпевый до конца, то и спасен будет» о единстве Церкви, и в особенности его же, тяжкая для слуха, но опытом истории церковной выстраданное повеление. Пусть же никто не погибает через пример исповедников, он исповедник Христов.

Но только в том случае, если через него не хулиться потом величия и достоинства Христова. Но величие и достоинство Христова есть величие и достоинство его Церкви. Они похулины митрополитом Сергием, и потому, сколько бы исповеднических голосов не раздавалось в его защиту, они не в силах изглушить голос христианской совести, вопиющей против сирианского нечестия и предательства церковного. Мы в единой, истинной, святой, соборной апостольской Церкви. Сирианство же – труп, гниющий, распадающийся, как за последнюю скрепу, держащийся за свой костяк, за свое внешнее единство. Ведь это единство есть действительно то единственное, что остается у сириан для придания себе вида тела церковного, ослепая дисциплины и послушания единственного скрепа для него. Хорошо говорит известный автор ученых исследований догмата о Церкви, как те и Христовом, проэтерей Аквилонов, которому и я обязаны некоторыми из приводимых мною святоотеческих указаний. Он пишет, «Не имея истинной христианской любви, человек по необходимости довольствуется ее призраком.

На место такой любви, уделившейся от Церкви в исповеданиях, подчеркнуто мною, как, например, в римском католичестве и в некоторых протестантских общинах, прибавим, например, в сирианской, поставляется послушание, подчеркнуто автором, вместо свободного произволения, требующего от членов Церкви чисто внешнего подчинения известным приказаниям. Таково происхождение римско-католического иерархизма, значительно отличающегося от христианского пастырства, верно хранящего апостольскую заповедь «посите еже вас стадо Божие, посещающее не нуждея, но волею и побозие, неже неправедными прибытки, но усердно, неяко обладающее причту, но образы бывайте стаду». Наконец, разрешите, Владыка, задать последний вопрос, который вас, вероятно, удивит. Да есть ли дисциплина в сирианской Церкви? Нет, как послушание в собственном смысле её нет, ибо всё там, как я недавно сказал, держится на лукавых обходах самых сирианских распоряжений, и я не знаю, есть ли епископ в сирианстве, который бы по совести слушал своего митрополита и синоды. Из них, кто не публиковал своей епархии и по храмам самой Декларации, кто препратил указ, кто уверяет отошедших в своём душевном сочувствии, а большинство и письменно, и устно поносят митрополита Сергия, не приемлют или приемлют не сразу назначаемых епархий, и вообще являясь зрелищем такой «стальной» партийной дисциплины, от которой самой остаётся голый костяк, одно пустое имя. Вы скажете, все же они не отходят от митрополита Сергия. Согласен, Владыка, и в этом действительно их общее свойство.

Но мы хотим быть в Церкви, где совершается словесное служение Богу, а не износятся одни лишь гнилые слова, не отвечающие действительности даже тогда, когда сами создаются для обозначения известных понятий. Церковная дисциплина, хоть и не очень церковное слово, всё же обозначает нечто приемлемое для христианской совести. Здесь же это именно не церковная, даже не партийная, которая всё же как-то проходит и в совесть члена партии, дисциплина, а дисциплина… голые сверху и самне превходящие. И это потому, что если бы митрополит Сергий сперва объявил запись свою партию, тогда получилась бы хоть дисциплина партийная, но она воспользовалась уже готовым обществом, иначе сплоченным, иными думами мыслящим, и просто навёл на него безглазую маску дисциплины, за которой поэтому исчезли последние остатки личности и совестливости человеческой, и осталась дисциплина, как таковое ученичество, перевожу слово по-русски, без учителя, настоящее отвлечённое понятие. Но мало того, магическая пустота этого слова сама окладывала тех, кто его исповедует, и потому защита его стала для них новым видом их словесного служения своей церкви. В защиту её говорят проповеди, о ней только и пишут, ей лишь и служат служители слова в кавычках, а её нет Это не может быть, ибо, как поясняет отец Аквилонов, где на место, связывающий верующих внутренними узами христианской любви, поставляется внешнее послушание, там, строго говоря, нет истинного послушания, произрастающего только под живым воздействием христианской любви. В самом деле, владыка, в этом царстве сиргианские лжи – всё лживо, ложь даже то, что там есть дисциплина.

Там только одни пустые, поистине пустые слова, которые, очевидно, так и действуют на впечатлительные души, подобные вашей, что они насыщены какой-то страшной мистикой пустоты. Это какие-то тени, адские призраки, пугающие воображение, против которых одно средство – крест и имя Иисусовы. Вот, владыка, последние мои слова в ответ на ваше суждение о нашем отходе от митрополита сиргия, на ваше осуждение и всего отхода, и на все ваши предложения вернуться в покинутую нами, по внушению Божию, сиргианскую церковь лукавнующих. Следующая глава. Сиргианство – ересь, а не парасинагога. Догматическая, а не каноническая лишь патология. Теперь, если у вас достало терпение дочитать письмо до этих строк, благоволите выслушать и наше суждение о самом сиргиевском деле. Думаю, впрочем, что из всего сказанного мною в защиту нашего отхода и в ответ на приглашение вернуться к митрополиту сиргию во имя единства и блага церковного, вы уже и сами усмотрели, в чем мы его зазираем.

Вы говорите мельком, что митрополит сиргий – не еретик, следовательно, отходить от него на основании пятнадцатого правила двукратного собора нельзя. А мы утверждаем, напротив, что грех его горше всякой анафематствованной ереси. В самом деле, святой Василий Великий в своем знаменитом первом правиле говорит, что еретиками назвали они древние отцы, совершенно оторвавшися и в самой вере очуждившихся. Но таково и есть сиргианство, в нем, видимо, целы все догматы, и снаружи – это церковь, но внутренне – это легализованная организация, мистически пустая. А так как под верою следует разуметь не только словесное исповедание, но и соответствие догматам веры всего, что объемлется именем церкви и истинной церковности, то когда вместо того встречаешь одни пустые обозначения без действительного содержания, тогда казавшееся дотоле живым телом вдруг рассыпается могильным прахом. Вы ужасаетесь, Владыка, что мы якобы готовимся признать сиргианские церкви безблагодатными, ведя в этом вершину нашей гордыни. Но речь идет пока о безблагодатности сиргиевого дела в нравственном смысле, ибо это есть первое, что бросается в глаза при ознакомлении с посланием. И лишь поскольку безблагодатность является свидетельством неверия в живую истину, то последнее говорит уже и за то, что перед нами не тело церковное, а лишь его пустая видимость.

Ведь легализовать церковь так, как это сделал митрополит Сергий, это значит, употребляя его выражение, сообщить ей вид всякого публичного собрания. Но это и значит лишить ее подлинной мистической сущности, и благодати, и веры, и совершенно отторнуться и отчуждиться от нее, то есть подпасть первому правилу святого Василия Великого, и быть осужденным второй половиной правила Пятнадцатого Собора Двукратного. Воистину, Владыка, сиргианство для многих потому и скользает от обвинения его в еретичности, что ищут какой-нибудь ереси. А тут самая душа всех ересей – отторжение от истинной церкви и отчуждение от подлинной веры в ее таинственную природу. Здесь грех против мистического тела церкви, здесь замена его тенью и голой схемой, костным оставом дисциплины. Здесь ересь как таковая, ересь с большой буквы, ибо всякая ересь искажает учение церкви. Здесь же перед нами искажение самой церкви со всем ее учением. Вы скажете, все это туманная мистика, и раз формально митрополит Сергий признает всю догматику, никто не вправе рыться в характер его признания, то есть мистично ли оно, или просто рассудочно, на это у нас нет и надежного мерила.

Нет, Владыка, есть пределы для внешнего православия, когда оно само обнаруживает свою скрытую лживость, и когда его следует отрицаться. Когда это бывает в отдельной совести, когда вера в ней переходит в чистые обряды верия, за этим не легко следить, даже на себе самом. Но когда по целой церкви раздаются признания и вводят порядки, от которых несет мерзостью духовного запустения и смрадом духа леща, тогда именно отдельным совестям Господь открывает, что это воня смертная и внушает им сперва просто отвратиться от всего тлетворного духа, а затем порождается знание и точное слово о всем новом церковном испытании, и это слово становится догматом веры. Так было в начале всех больших ересей, для большинства церковного – нововозникавшие. Еретичество сперва не казалось таковым, а лишь по местам начинали слышаться голоса, предупреждающие об опасности. Когда же проходило время, положенное Богом, церковь и в своем видимом целом осознавала новое учение, как чуждое себе и от мира и князя его принесенное, и извергала его из своего вселенского организма. Так Владыка будет, а еще Господь изводит и в настоящем случае. Уже многие, многие совести чуют неправду Сергиева дела, но еще не могут до конца ее осознать.

Даже и в распоряжении нашем, то есть у отошедших, еще нет точного, единообразного, догматического определения сергианского нечестия, но уже есть, по милости Божией, совершенно твердое убеждение в том, что митрополит Сергий возглавляет теперь уже не русскую церковь, как часть истинной вселенской, а представительствует вместе со своими иерархами, Семклиром и Паствою, последнюю, впрочем, большинство и бессознательно, некую подделку по церковь, пародию, которая на самом деле представляет собой совершенно мирскую и лукавую организацию, только разукрашенную православными с виду, но внутренне иным, гнилым содержанием, наполненными словами. Ключом же ко всему, который вдруг отврезает дверь на все это нечестие и неправду сергианства, служат слова послания, приглашающие к сочувствию в радостях и печалях тому, что само о себе открыто свидетельствует как о силе боговраждебной и на погибель церкви направленной. Вслед за этими пустыми для христианского слуха словами и все сергианское море словесное выходит из церковных берегов и разливается и остается тонкую трясину лжи, где легко увязнуть, откуда необходимо скорее бежать, и вся организация сергианства представляется каким-то водяным чудовищем, выброшенным на апокалиптический песок морской, на котором оно остро ощущает свою беспозвоночность, свою духовную нетвердость и подпираемое рогами зверя принимает их закосный стан своего собственного бесформенно расплывчатого лжемистического тела. Итак, митрополит Сергий подменил не какой-нибудь отдельный догмат эритической ложью, он подменил саму церковь. Вот почему за деревьями его обманчивых слов не видят леса его церковной неправды, вот почему и мы отреклись и лица и дел его, то есть отреклись от сергианства в целом, а не от административной, ритуальной непоминовения, дисциплинарной и других подобных связей с митрополитом Сергием и его синодом, каковы все противоканоничные, так как допуская его как главу, отказывают ему в канонических правах всякого законного церковного возглавления. Вы скажете, но ведь этого мистически столь страшного человека, то есть митрополита Сергия, вы два года признавали законом главой русской церкви, если бы он даже накануне вашего отхода наложил бы на вас какое-нибудь церковное прещение, вы бы приняли его. С каких же пор он успел вырасти для вас в такое апокалиптическое чудовище? Он стал ладыко-страшен с той поры, как покусился выдать ложь вместо истины, при том вслух всей церкви.

Отход же от него совершился тогда, когда его неправда дошла до сознания отходящих, а он после тщетных увещаний только утвердился своей лжи. Ведь через церковную ложь, словесно высказанную, как и через всякое слово гнило, человек вступает в союз с отцом лжи и становится духовно страшен. Как и обратно, исповедь, то есть словесное же поведание содеянной неправды, возвращает кающегося снова в царство Отца Светов. «Всяко лжа от истины – несть», говорит святой Иоанн Богослов, и в особенности, когда она направляется против учения Святой Церкви, ибо Христос Господь, говорил святой Максим Исповедник своим искусителям, кафолическую церквию назвал правое и спасительное исповедание веры, почему Петра, апостола, право исповедовавшего, назвал блаженным, и на его исповедании обещал создать такую церковь для всех, невзирая, добавим от себя, на его человеческие немощи. Посему и обратно, когда Первый Иерарх отступает от правого исповедания, он сходит с камня церковного, если же покается, как Петр, как некогда сам Митрополит Сергий в своем обновленчестве, снова вернется в церковь. А легализованная и сочувствующая антирелигиозной силе церковь, конечно, только призрак церкви, она стоит не на камне правды и спасительного исповедания веры, а держится в пустоте, на нечестном слове, изнесенном бывшим своим предстоятелем. А что и в слове «пустом» и «гнилом» есть какая-то темная сила, может быть, именно потому, что это все же слово, отблеск слова ипостасного, об этом вы, конечно, знаете, кроме того, сами, как и другие, держащиеся Митрополита Сергия, подтверждаете это собственным примером, ибо ничем иным, как навязчивой идеей или гипнотической внушаемостью, не объяснить магического воздействия на вас слов «церковное единство», «дисциплина» и подобное, о чем я выше говорил. Мне кажется, владыко, что лишь одно это слово, или слова, знаменующие одно и то же, то есть единство, одни только и вызывают в вас представление о какой-то духовной сущности, вне вас сущей.

Все же остальное, церковное, расплывается в тумане личных переживаний, внутренних настроений, приточных образов, с их нравственным приложением, что все объемится названием морализующего толстовского понимания христианства. В самом деле, вы, на основании некоторых данных, решили, что мы, отошедшие от Митрополиты Сергия, настроены в духе раскольников-старобрядцев, то есть, как выражается нас Митрополит Сергий во втором своем послании от 17-го, 30-го января 1928 года, полны какими-то беспредметными предчувствиями близости конца мира, и на основании их начинаем ломку церковного строя. И вот, желая выправить нас в этом отношении, вы особую и значительную часть своего письма занимаете рассуждениями о том, что область ее, то есть мысли о близости второго пришествия Господня, применения в христианской жизни есть только область нравственная. Эта готовность, то есть встретить Господа, паки грядущего, это бодрствование, говорите вы в другом месте, должны быть нравственными, бодрствуй, то есть сделай верное свое дело. Владыка, ведь это же внешне совершенно толстовские слова, в духе его «так что же нам делать?» Разобрав далее, евангельские притчи, говорящие о втором пришествии, усмотрев в них якобы исключительно нравоучительный смысл, вы пишете «тоже находим в учении святых апостолов, они также дают мыслям о близости пришествия Господня, только нравственное применение», и заключение снова утверждаете, итак, идея близости Дня Господня имеет лишь нравственное применение. Все это, Владыка, свидетельство неправильности вашего духовного устроения, ваша психология не православная, а сектанская, ибо в одинных частях вашего учения нет внутренней духовной связи, а есть лишь внешнее сцепление разрозненных представлений. Но такова ведь судьба всякого выпадения из тела Церкви, то, что в нем находится в органическом единстве, то в секте выступает разрозненно, так в учении, так и в жизни. Так для Запада такими продуктами распада являются дисциплина католичества и субъективный морализм протестанства, то есть как бы расслоение Церкви и верующей личности, что в православии органически связано.

Подумно тому, крайность католического воззрения на иерархическое единство и церковную дисциплину и у вас сочетается с явным уклоном в протестантскую мысль о личном спасении. Таково и все сергианство. Недаром сторонники его много говорят об аскетизме и христианстве, разумея под ним одно внутреннее самоусовершенствование, без церковного бодрствования над тем, право ли правят предстоятели Церкви Слово Христовой Истины. Они забыли о тех отцах и учителях истинного аскетизма, которые покидали пустыни, чтобы отстоять правду. Против правды две воли против одной иконы, которые иные из них, может быть, не имели в своих убогих кельях, против её гонителей и подобное. Вспомните хотя бы святого Антония Великого или преподобного Далмата, который, дав на всю жизнь обет не выходить за граду обители, нарушил его, чтобы бороться с неисторием. Современные же моралисты довольствуются простым бессловесным послушанием епископату, но это владыка не православия, а именно сектанства. Я и вас чувствую это опасное отклонение от золотой точки христианского равновесия, сектанскую односторонность лжи, «евангельской духовности», всегда подпираемую с другого конца каким-нибудь грубейшим идолом дорого братца, идолопоклонством перед Святым Писанием, вне его церковного понимания и употребления, какой-нибудь одной заповедью в ущерб прочим, толстовское непротивление злу и подобное, чем враг рода человеческого издевается над любителями чистой морали.

Так и вы, владыка, незаметно для своей христианской совести, свернув с царского пути спасения в православии в сторону одного лишь внутреннего нравственного бодрствования над самим собою, неизбежно приткнулись о бездушный камень внешнего и глубокого морального единства и голой дисциплины и склонились перед ним, как бердняким идолам, дорогим братцам Сергием. Отсюда и то странное противоречие, которое у вас получилось. Именно вы то, что нуждаетесь особенно в нравственном освящении, т.е. учении о единстве Церкви, как союзе любви во имя единства таинственного в Господнем теле, вы это учение и проповедь единодушия, единомыслия, о чем постоянно вспоминают святые апостолы, когда говорят о церковном единстве, подменяете призывом к бездушной и в сущности своей внеморальной, т.е. собственно глубоко безнравственной дисциплине, то же, что относится к последним судьбам мира и Церкви, т.е. и знамение Второго пришествия, небесные земные и великие соблазны того времени, и падение обольщения многих, и умоление веры на земле, и малое число спасающихся, и прилив новых сил, изобратившегося к вере остатка Израилева, что, по словам святого апостола, будет для Церкви, как бы воскресением из мертвых, и, наконец, все же видимое торжество зла перед самым концом апокалипсиса, т.е. все, что согласно святому апостолу Петру, может быть названо стихийным, все это вы разводите теплохладной водицей своего дела, т.е. толстовским морализмом, вниманием к себе и невниманием к суббе Церкви, и евангельское бодрствуйте и обращайте лишь к своей личной совести, а не к церковной и соборной, хотя оно стоит во множественном числе, да еще с пояснением, а что вам говорю, говорю всем бодрствуйте, т.е.

относится не к одной лишь душе, а ко всей Церкви. Православный же христианин должен исповедовать не одну лишь христианскую нравственность, но и христианскую истину, не только Нагорную проповедь, но и евангельскую историю. Сравните символы слова «Распятого при Понтийском пилате» и «Погребенной и воскресшего в третий день по Писаниям» не только один догмат и канон о иерархическом единстве, но и все догматы и каноны, и все церковные предания, иначе то будет не православный христианин, а сектант. И если бы, Владыка, ранние христиане, непосредственные ученики святых апостолов, были научены от них только вашему моральному бодрствованию, то и перед осадой Иерусалима они, слыша слова Господа о грядущих судьбах мира – тогда сущие воудеи добежат в горы – не побежали бы в заярданскую пелу, а постарались бы их истолковать в смысле чисто духовно-назидательном, и все погибли бы жертвой Божьего гнева, обращенного на врагов христианства. Конечно, вы правы, Владыка, что нельзя, как указано выше, приспосаблять апокалипсис к оправданию своих грехов, греховных деяний, например, отходу из святой церкви в раскол, как обычно у старообрядцев, но в чем вы видите неправильность нашего отношения к учению о конечных судьбах мира? То, что мы употребляем образ жены, садящейся на зверя, при мнении лжецеркви Митрополита Сергия? Но на это нас уполномачивает и святой Киприан Карафагенский, который видит здесь изображение всякого элитического и раскольнического искажения учения о церкви, следовательно, этот образ, сколько апокалипсичен, столько же и обычен для всех времен. Да и все наше церковное дело пока еще может быть сопоставлено с прежде бывшими, вплоть до отпадения католичества, таковое по неведомым судьбам Божьим совершилось в 1054 году, в тот же день, в который Митрополит Сергий Синодом в 1927 году подписал свое отступническое послание.

Однако мы не смеем закрывать глаза и на то, что каждое новое церковное отступление приближает нас к тем временам, когда его придется обозначать с большой буквы, как одно из имен последнего и величайшего апостата. Является ли Митрополит Сергий его последним пророком мы не знаем. Господь не уявил, но что он из школы всех сынов пророческих, это мы ясно видим. Поэтому, Владыка, и в отношении апокалипсиса мы не сектанты, как не сектанты перед святыми канонами и догматами Церкви. Кто же сектант? Сектант тот, кто первое, выдает за Святую Церковь свою общину, спаянную братскую дисциплиною и легализованную, так и вполне лояльную, даже при антирелигиозном и, хуже того, воинственно-атеистическом уклоне государства и того более сочувствующему, кто второе, отрицается всех инакомыслящих и, подобно сектантскому присоединению через исповедь перед общиной или какой-то духовный баптизм, требует новой присяги перед «московской патриархией» и обязательств, каких не только не содержится в чине церковного таинства Крещения, но которые даже противоречат словам оглашения, сектант, кто третье, приспосабляет Святую Литургию к условиям места и времени, даже тогда, когда они явно противоречат ее духовным целям и обращают ее в официальные публичные собрания, подобно таковым же у сектантов. Сектант тот, кто четвертое, разрывает, Ваши слова, секта-сечение, ту самую золотую нить апостольского преемства, любимое выражение посланий митрополита Сергия, которую гордятся сергианцы, но которая уже порвана ими, так как митрополит Петр А. и не благословил их на их деяния, и Б.

по всей видимости не благословит, и В. от которого они отрекаются сами, как от одного из кабинетных мечтателей, якобы смешавшего церковь с монархией, и зато поделом сосланного и согласно посланию, подлежащего извержению эсклира Московской Патриархии, как контрреволюционера. Наконец, сектанты те, кто пятый, отрицаются всего вещественного и видимого, и хотят жить жизнью чистого духа, бодрствующего в ожидании небесного жениха, которого, впрочем, за запозданием истинного может заменить какой-нибудь другой Христос с хлыстовского корабля, с которым они и вступают в прелюбодейный союз. Таково сектантство, таково и сиргианство. Вы с митрополитом Сиргием. Цитата «Владыка, дорогой и любимый, здесь жуткий и страшный тупик, тупик, обособленного от церкви существования. Вне церкви нет правды и истины. У нас есть церковь, и она все ширится и в своем числе, так как уже более тысячи приходов во всей России поняли опасность сиргианства и бегут от него.

Есть, слава Богу, и в ней, иерархия верная и православная, пока еще немногочисленная, но ведь большинство ее, особенно из исповедников, еще мало знают о происшедшем, а из узнавших часть уже с нами. Вернитесь, дорогой Владыка, к всей иерархии, иначе вы не церковь, вы секта. Ужас подумать, Владыка, после достойного святого и благоговеннейшего пастерствования и сугубого исповедничества. Вы теперь епископ, но не епископ кафолической церкви, а епископ секты. Конец цитаты. Простите, Владыка, что с таким запозданием отвечаю вам, но зато, как видите, в рост пустил ваши слова, и возвращаю их вам с лихвою. Сокращенно все, мною сказанное в ответ на ваше рассуждение, может быть выражено так, обвиняя нас в расконченческих деяниях. Вы, как я выше старался показать, обнаруживаете неправильное представление о церкви, как единстве, и прежде всего единстве как таковом, и во что бы то ни стало, и тем затеняете другое, не менее существенное свойство церкви – ее святость.

Когда же вы обращаетесь к отдельной христианской совести, то здесь вы, напротив, берете ее вне ее живого единства с церковью и ее земными судьбами, предписывая одно лишь нравственное бодростное над собой. Таким образом, церковь у вас лишается святости, и ее нравственность, и ее святость отчуждаются от церкви. У вас церковь не свята, и святость не церковна, а это знаменует начало внутреннего распада, как следствие выпадения сознания из связи с живым целом тела православной церкви, то есть уклонения в секту. Поэтому в вашем представлении церковь начинает походить на сектанскую общину с братством во главе, а христианское бодроствование, то есть трезвенность, подменяется своего рода трезвенничеством, то есть ложной духовностью. Конечно, вас не может прелестить какой-нибудь грубый Чуриков, но Листец Тонкий, то есть митрополит Сергий, вас в свои предательские для церкви сети уловил. В самом деле, ведь и у него, как я уже выше указывал, тоже требования беспрекословного послушания себе, как некому папе или братцу, апостолу и даже Христу, и та же ложная прелестная духовность, которая может быть ведь и на душе, и в мире, даже с князем мира всего. Не слышится ли первое, то есть католически-сектанская самоуверенность и непогрешимость в таких, например, словах? Мы не забываем, пишет митрополит Сергий во втором своем печатном послании от 18-31 декабря 1927 года, мы не забываем, что при всем нашем недостоинстве мы служим тем канонически-бесспорным звеном, которым наша русско-православная иерархия в данный момент соединяется со Вселенскую, через нее с апостолами, а через них и с самим основоположителем церкви Иисусом Христом.

Слушая вас, сказал он апостолам, мне слушает. Отметаясь о вас, сказал он, мне отметается. Отметаясь же мне, отметается пославшему мяца. Так, утвердив за собой раз навсегда эти права на представительство самого Господа, митрополит Сергий рассылает свое послание и указы без совета с церковью, не допуская даже мысли, что сам, может быть, за свою церковную политику уже выпал из церкви, увлекая свое отступничество и тех, кто с ним, а бегущим от него шлет вслед запрещение и угроза отлучением, и убеждает, что боязнь потерять Христа побуждает христианина не бежать куда-то в сторону от законного священноначалья, а наоборот крепче за него держаться и от него неустанно искать разъяснений по всем недоумениям, смущающим совесть, то есть совершенно подобно папе или братцу запугивает опасностью вместе с собой потерять Христа и всех зазывает на поклон и совет к себе, а не ко Святой Церкви, Отцам, Соборам и Совести. Таков этот новый ересиарх, а вот его сектанская проповедь абсолютного трезвенничества, то есть лжедуховности. Цитата. В административном отделении от нас возвещает он в том же втором послании «Хотят быть лишь те, кто не может отрешиться от представления о христианстве как силе внешней, и торжество христианства в мире склонны видеть лишь в господстве христианских народов над нехристианскими». Объявив таким образом христианство строго интернациональным, Митрополит Церкви идет еще дальше в учении о чистой духовности христианства и уверяет, что оно настолько отрешено от земных условий существования, что при всяких детализациях вера и православно-христианская жизнь остаются незыблемы.

Слова первого послания «И быть православными» второго послания «могут и те, кто разделяет радости и печали воинствующего антихристианства». Вероятно, для показания той же глубокой «сокровенности» христианства Митрополит Сергий в изданном им календаре праздники церковные печатает обычно мелким шрифтом, а гражданские – крупным, в знак чистодуховного им сорадования. Таков новый учитель веры, такова его новая вера. Не веря к себе и к своему учению, он не допускает. Он говорит во втором послании «христиан помнит, что любовь всему верит». Да, христиан помнит эти слова святого апостола. Но он не забывает и предыдущих «любовь не радуется о неправде, радуется же о истине», и еще помнит христианин другие апостольские слова о вере. «Возлюбленные, не всякому духу веруйте, но искушайте духи, ащи от Бога суть, як мнозил же пророция из души в мир.

Асем познавайте духа Божия, духа леща, всяк дух, иже исповедует Иисус Христа, воплоте пришедший от Бога есть. Исяк дух, иже не исповедует Христа, воплоте пришедший от Бога несть. И сей есть антихристов, его же слышите, як огридет, и ныне в мире есть уже». Слышим и мы грешные слова святого апостола, и вот искушаем духа Сергиева и не веруем ему. Что в том, что он устами исповедует Христа воплоте пришедшего? Где же в сергианстве место для Христа воплощенного? Окинешь ли мысленным взором его московскую патриархию в ее целом, видишь лишь одну легализованную организацию, сочувствующую легализовавшим ее обезбожникам. Заглянешь ли в ее внутренний строй, там партийная дисциплина на словах, церковная разруха на деле.

Поищешь ли правды в самом высшем возглавлении сергианском, там полное рабство у внешних и духовная оторванность от истинного возглавления в лице митрополита Петра. Обратишь ли к отдельным епархиям, они страдают попеременно то безглавием, то многоглавием, и в них не положено быть личным духовным связем со своими епископами, следовательно, то несоставные части тела церковного. Поищешь ли Христа посреди двух или трех, собранных во имя его, и стоящих в непрямой зависимости от митрополита Сергия, не найдем и того, ибо сергианство не терпит ни больших, ни малых автокефалий, и на всех кладет печаль своего властительства. Обратишь ли к непоминающим сергии властей, но там сугубая ложь, ложь и потому, что они все же с ложью сергианства, еще потому, что они эту связь хотят скрыть. Попытаешься ли прибегнуть к святому таинству, чтобы через него приобщиться истинное плотие крови Христовой, и остановишься в раздумье, ибо не верится, что вверены святые тайны литургии, приравненные ко всякому публичному собранию, внутренне обезличенные и гласно возвещающие об отступничестве и прелюбодейных связях своих совершителей. Преклонишь ли наконец слух своих совестей отдельного сергианина, и там услышишь лишь горькое признание в беспросветном рабстве, исповедь, подобную вашей – ничего не понимаю, судить не могу, защищать не в силах, пользы не вижу, а отойти от сергия боюсь. Итак, нигде, ни в какой области сергианства не ощущается присутствие Духа Истинного и Животворящего, нет подлинной связи с лозою тела Христова, нет места для исповедания тайны Бога воплощения не одними лишь устами, но и самим делом. Лезчи дух сергианства не исповедует Христа воплоти пришедше, поэтому нельзя верить и сергианским устам.

Поэтому и само сергианство есть одна лишь воплощенная ложь и духовная пустота и бессилие. Это ложь с большой буквы, это лесть перед одними, обольщение других, это воистину церковь лукавнующих. Это еще не антихрист, но это уже его антицерковь. Вот, Владыка, все, что нашел в своей совести, нужным сказать вам. Впрочем, разрешите закончить церковный спор словами самих отцов и учителей церкви. Вам отвечает за меня святой Феодор Студид. Мы не очепенцы, святая глава, а церкви Божией, да не случится этого с нами никогда, хотя мы и повинны во многих других грехах, однако мы православные и питомцы кафолической церкви, отвергающие всякую ересь и принимающие все признанные вселенские и поместные соборы, равно как изреченные ими канонические постановления. Ибо не вполне, а наполовину православный тот, кто полагает, что содержит правую веру, но не руководствуется божественными правилами.

Так как я, не имея епископского достоинства, не могу обличать, то для меня достаточно оберегать себя самого и не входить в общение с ним, в нашем случае с митрополитом Сергием. которые заведомо служат вместе с ним, то есть имеют молитво каноническое общение с сержианцами, пока не прекратится соблазн. Мы составляем одно тело с нею, Святую Церковью, и вскормлены божественными догматами и правилами ее, и постановления стараемся соблюдать. Мы описали их самому архиерею, то есть, что если прекратится соблазн, то мы тотчас войдем в общение с ним. Поэтому знай, что у нас не отделение от церкви, а защищение истины и оправдание божественных законов. Письма, часть первая, письмо двадцать пятое, двадцать восьмое. К митрополиту Сергию, как новому ивномию аномею, то есть беззаконнику, как таковому, да обратится за нас великий епископ и вселенский учитель церкви Святой Василий Великий словами обличения. Великого было бы твое могущество, если бы, чего не достиг дьявол различными хидростями, тебе удалось достигнуть того своим приказом.

И мы, поверив тебе, признали бы, что предание, которое во все предшествующие времена имело силу у стольких святых, маловажнее вашего, сергианского, вымысла. В начале первой книги «Провержение» на Ивноме. Наконец нас, отошедших, утешает тот же Святой Отец. Человеку здравомыслящему более всего должно избегать того, чтобы жить для славы, сообразоваться с мнением большинства, а не правый разум ставить вождем жизни. Но хотя бы пришлось противоречить всем людям или запрекрасно навлечь на себя бесславие и опасности, и в таком случае не должно решаться на извращение правильно дознанного. Аминь.