81. Пойти в монахи – значит, пойти в монастырь

Задают такой вопрос, что стать монахом это значит уйти в монастырь, а вот если не уходить в монастырь, то это значит уже и не монашество. Но кто задает такой вопрос и почему? Задают тех, для кого монашество известно не из святоатических писаний, тем более не из примеров разных монахов, а просто из такой общеизвестной, светской, в общем, русской культуры. И, может быть, и не только русской. Но, конечно, изнутри монашества это видится совершенно иначе. Изнутри монашества совершенно другая система приоритетов, и поэтому там можно сказать, что иногда лучше уходить в монастырь, иногда лучше не уходить. И есть много вариантов и в том, как уходить, и в том, как не уходить. Итак, какие же приоритеты, если смотреть изнутри монашества?

Первый, конечно, приоритет, если это возможно, иметь такое духовное руководство. И тогда вообще этот вопрос отпадает, потому что если есть духовный наставник, то дальше все автоматически определяется, где ты дальше будешь жить. Но, конечно, вопрос наш возникает уже тогда, когда этого нет. То есть нет такого особенного везения, можно сказать. А есть обычные трудовые будни. В обычных трудовых буднях человек вынужден сам принимать решение, пойдет ли он в монастырь, или, может быть, даже в крайнем случае, создаст ли он свой собственный монастырь, или он как-то будет жить иначе. Но тут надо взвесить про-эд контра. Если нету такого прямого духовного руководства в монастыре, то все равно может быть большой смысл там жить.

Но он только в одном случае, если говорить с монашеской точки зрения. Когда там исполняются слова псалмопевца «Все что добро, или что красно, наезжжите, братья, в купе». То есть когда там община тех, кто имеет те же самые духовные цели, и хочется с ними вместе в этом участвовать. Это очень весомый довод, чтобы пойти в монастырь, но не в какой угодно, а именно в этот. Но хоть он очень весомый, он не автоматически становится решающим. Тут по-всякому может быть, и надо смотреть дальше. С монастырем связаны, с одной стороны, большие плюсы, что ты можешь минимально взаимодействовать с остальным миром, когда ты живешь в монастыре. С другой стороны, большие минусы, и они связаны с тем же самым, чем плюсы.

То есть тем, что ты вынужден взаимодействовать в монастыре. Потому что одно дело, когда там действительно такое общее согласие и общие цели, другое дело, когда цели совершенно другие, когда там живут люди непонятно почему, и тогда, в общем-то, там опасно находиться. Но, наверное, бывают и еще хуже вещи. Но я не буду даже говорить о том, что бывают монастыри, которые просто притоны разврата всевозможного. Это слишком очевидно. Пропустим этот момент. А какие там еще бывают большие опасности? Монастырь – это всегда недвижимость и какое-то хозяйство.

И вот ради сохранения этого хозяйства бывает, что общины или настоятели, которые ведут за собой общины, идут на совершенно невозможные вещи, как, например, на принятие ереси. Во времена Федора Студита это очень проявлялось, когда многие настоятели монастырей, которые, как людям казалось, имели твердую репутацию иконопочитателей, которые не имели никакой симпатии к иконоборцам, просто соглашались поминать иконоборческого патриарха и с ним причащаться при условии, что их оставят в покое в их монастырях и разрешат им почитать иконы, как и раньше. Но Федор Студит совершенно справедливо и в согласии с церковным учением говорил, что такие люди, хоть они и почитают иконы, как им кажется, на самом деле являются ересиками, и, может, даже хуже, чем проще, потому что такие вот неявные и увлекающие других. То есть вот это все особенности монастырей, и это в наше время совершенно не является чем-то экзотическим и неактуальным, но больше всего все равно, даже и в наше время, другого. То, что люди собираются в монастырь, на самом деле по другому совершенно принципу в массе своей, потому что монастырь – это некоторая социальная ценность. Создаются рабочие места, и это просто ценность для тех людей, которые хотят потрудиться, это хорошие люди, они благочестивыми могут быть вполне, но в этом нет ничего монашеского. Они, может быть, просто хотят как-то пожить спокойно в трудах, но это не значит, что у них какие-то монашеские стремления. И, конечно, другая категория людей, которые на них паразитируют, потому что, если есть какое-то место, где люди трудятся, то это всегда привлекает таких людей, которые не столько трудятся, сколько паразитируют.

И вот надо кого-то, соответственно, отсекать, кого-то надо выгонять, а кого-то надо не выгонять и не отсекать, потому что вроде незачито, но в то же время они разлагают монашеское настроение. Да и вообще вот сама эта необходимость все время иметь попещение о недвижимости, она очень сильно деформирует монашескую жизнь, потому что в целях монашества нет такого, что надо иметь попещение о недвижимости. Мы не для этого постригаемся в постриге. В обедах пострижения ничего не сказано, что я обязуюсь, желая жития с попещениями о недвижимости. Вот не было такого. Желая жития постнического было, а попещения о недвижимости не было. И из этих попещений начинаются и другие попещения, одно другого хуже. И это деформирует отношения, не буду это называть вообщение, скажу лучше советским словом, в коллексии, потому что зачастую именно это слово очень подходит.

И даже если все-таки в монастыре какой-то хороший колхоз, именно в хорошем смысле слова, что все трудятся, но это не всегда является самым душеспасительным местом, конечно, можно спасаться и в этом. На это обычно отвечают, особенно знатоки монашеской литературы любят отвечать следующим образом, что вот есть рассказы о том, причем в древнейших потеряках, как некто спасался, будучи послушником плохого старца, еще через это спас самого старца. Да, есть такие особые виды кодвиков, конечно. Есть люди, которые спасались тем, что ели только помои, никогда не ели нормальной еды. Есть люди, которые спасались тем, что стояли на столпе. Это все святые люди, мы ими не просто восторгаемся, но и молимся, и стараемся какие-то элементы их жизни применить к себе. Но если мы сами будем им подражать прямо-таки во всем, то получится что-то не то. Вот не каждому нужно быть столпником, еродевом, питаться помоями и так далее, потому что к этому нужно иметь особое божественное призвание.

И вот точно так же нужно иметь особое божественное призвание к тому, чтобы питаться духовными помоями, или лучше сказать, ядами, которыми кормит плохой старец своих послушников. А есть общие монашеские правила. Они заключаются в том, и высказаны они тысячу раз на самых разных ситуациях, на разных примерах, что ни в коем случае этого нельзя, что не следует выбирать себе слепых поводырей, слепых вождей слепых. И вот поэтому, если послушание само по себе, как правило, не является спасительным, и лучше сказать, что оно никогда не является спасительным, потому что когда плохим старцам оказывают послушание вот те немногие великие подвижники, которые так спасались, именно из-за редкости и исключительности их подвига, об этом рассказывается в потеряках, то они тоже не просто так, а именно следуя особенному своему божественному призванию и своей особенной связи с Богом, почему они могли это понять и почувствовать в своем случае. Поэтому монастырь, особенно в наше время, когда всякая связь с недвижимостью вот так тяжела, он далек от оптимальности. Я, причем, говорю не только о наших российских условиях, где дополнительная сложность накладывается, а вообще о том, как это в мире. А какие могут быть другие формы? В пустыне, конечно, можно и сейчас при желании пожить, хотя пустыню найти трудно, но разные формы, которые были отработаны в так называемой скетском уставе, когда люди живут как-то сами по себе и собираются только для служб два или один раз в неделю, а так они служат каждый день сами по себе тоже, но он вполне для нашего времени открыт, и другие вещи.

А как вот общаться при этом с мирянами? Ну, по-разному это все может быть. В конце концов, те формы монашества, которые стали для нас… Я сейчас говорю уже не о тех людях, которые из русской культуры рассуждают, а вот из монашеской литературы, стали привычными эти формы, они сложились в IV веке. Но монашество сложилось не в IV веке, оно было в церкви всегда, и в Ветхозаветной церкви оно тоже было. И вот, скажем, первые века христианства до IV века, оно же было довольно разным, и монахи в основном соприкасались с людьми довольно близко. Вот те монахи, которым первоначально стал подражать в своей жизни Антоний Великий, но потом это его не удовлетворило. А это был вполне у них такой устоявшийся образ жизни.

Они жили неподалеку от деревень, так чтобы не жить деревенским бытом с мирянами. Но сами эти монахи тоже были выходцами из этих же самых деревень, но в то же время так, чтобы и сильно не отрываться. И как-то там они, видимо, зарабатывали себе на жизнь тем, что взаимодействовали с этой деревней. Вот так мы и сейчас можем жить, немножко вернувшись в то время, которое было до IV века. Поэтому, когда нам говорят, что мы не похожи на то, что было в Русской благословенной Российской империи в XIX веке, мы и сами должны это знать. Да, мы не похожи. Так у нас жизнь не похожа. А почему мы должны быть на это похожи?

И не все там было так уж хорошо, чтобы этому подражать. Но, повторю, там было очень много хорошего, чего сейчас просто подражать невозможно. К сожалению, прошли все времена.