8. Праздное ожидание в Ферраре ⧸⧸ Сильвестр Сиропул. Воспоминания

Сильвестр Сиропул. Воспоминания о феррарах в Ориентийском соборе. Часть шестая, в которой говорится о стеснениях в ферраре и промедлении, о приготовлении к соборным собеседованиям и о том, как эти собеседования происходили, о деятельности и образе действий духовника. Воспоминание шестое. Есть обычай в латинских областях и городах, соблюдаемый строго, чтобы не позволять кому-либо выходить или переходить из одной области или города в другую без разрешения и буллы тамошних властей. Это соблюдается всеми, от первых до последних, включая даже так называемых пилигримов. Без буллы невозможно совершить никакого путешествия. Когда мы все собрались в Феррари, Император сообщил архонту города, Маркизу, чтобы он повелел выдающим эту буллу людям, дабы они не давали ее никому из греков, если не увидят прежде императорской буллы.

Маркиз сделал так, согласно пожеланию Императора. Император приставил к этому делу Ягаря, которого имел там в качестве второго Месодзона, чтобы, если кто захочет выйти и куда-то еще отправиться, то приходил бы и говорил это Ягарю. Тот бы исследовал, куда и ради чего он идёт, и сообщал это императору. Император, если захочет, давал бы повеление, и ягарь выдавал бы буллу, а если нет, то что бы не препятствовал. Это было выполнено со всем тщанием, и в этом мы увидели наше первое ограничение, хотя в будущем появятся и другие. Итак, мы сидели, страдая не только от имевшегося и предстоящего нам зла, но и от лишения свободы, так как были заключены, подобно рабам. Так прошло месяца три и больше. Все изнемогали от бед пребывания на чужбине, стесненности в делах и недостатки пропитания.

Наслушались и страхов от Никола Печини. Трое наших клириков, будучи вынуждены уехать отсюда, ведь изобретательная и догадливая необходимость, нашли способ и, получив болу, прибыли в Венецию. Когда патриарх узнал об этом, тот тяжело это воспринял и сразу написал венецианскому дожу. Тот нашел их и отправил обратно к патриарху. Патриарх их бронил, являл великий гнев и страшно угрожал. Они же сказали ему открыто, что мы больше не можем здесь страдать и не остаемся добровольно. не выносим лишения нас свободы и не несем оков рабства. Мы уйдем, а ты поступай, как хочешь».

Через несколько дней они вышли и отправились в Константинополь. Патриарх же написал Сакелию, чтобы он отнесся к ним, как к лишенным самым. Если же они пренебрегут лишением, то что бы повелел служителям выпороть их на земле на площади миллион? Так сей духовный муж умел почтить служителей Святого Духа и подобными надеждами утешал страждущих там. Император просил дать ему от Папы лошадей для верховой езды его самого и Архонтов. По прошествии месяцев трех и после многих просьб он прислал ему одиннадцать лошадок, в которых не было ничего хорошего, никаких лошадиных достоинств. Поскольку ни одна из них не подошла Императору, а Гудель как раз только что вернулся из России, император выкупил одну из его лошадей, восходя на которую он упражнялся в охоте. Остальных лошадей Гуделя купил деспот Кир Димитрий.

Император нашел один монастырь, отстоящий от города где-то на шесть миль, и поселился в нем с немногими архонтами, воинами и янычарами, оставив большую часть людей в ферраре. Там он постоянно предавался охоте, совершенно не обращая внимания на церковные дела. Папа позвал Патриарха провести день вместе с ним. Послал он и лошадей. Патриарх, архонты его клира и некоторые из архиереев прибыли верхом ко двору Папы. И беседовали Папа и Патриарх с глазу на глаз через переводчика Христофора до обеденного времени. Тогда отвели Патриарха в отдельную комнату и приготовили обед для Папы. Кушанья были принесены из хранилища в запертых медных сосудах, а также вино и вода.

И даже колодец, из которого набирали воду, и тот был закрыт. Затем приготовили обед и для Патриарха. Поев, он отдохнул в своей кельи. Затем угостила нас в другой комнате за двумя столами в присутствии важных архонтов и песца, который сидел на возвышении и записывал сосуды, так как все было серебряным вплоть до ножей. Некоторые из наших ушли к себе, подозревая отравление. Вслед за послеобеденным сном патриарх вновь вошел к папе, сидел и разговаривал с ним. К вечеру он вышел и сел в упоминавшийся зале. Нам принесли сушеные сливы и вино, и так мы вернулись вместе с Патриархом во Свояси.

Что касается испугавшихся отравлений, то они потом пришли сопроводить Патриарха, но сами все равно не захотели коснуться какого-либо фрукта и вовсе ничего не пили. Маркиз, когда увидел безудержность императорской охоты и вред, наносимый имуществу, сообщил через кого-то императору, чтобы охота была более умеренной и чтобы они не причиняли вред собственности людей. Он добавил, что я из других мест привез сюда большую часть животных, перепелов и фазанов, стремясь, чтобы они населили это место. Поэтому я прошу, чтобы охота была более бережливой. Однако император не позаботился об этом, хотя он всегда находил у маркиза максимальное почтение, заботу и дружелюбие. Когда ему через несколько дней вновь сообщили то же то император лишь с еще большим усердием занялся охотой. Мысль же сидели, празднуя впустую, бедствуя и негодуя, и испытывая стеснение от недостатка пропитания, так как память о его даровании не было ни у кого. Видя, что четырехмесячное промедление с открытием собора подходит к концу, мы стали говорить Патриарху «Вот промедление кончается, и так нам надо посмотреть если что нуждаются в исправлении для устроения грядущего собора.

Он же ответил, еще не кончилось промедление, и нам не нужно ничего говорить. Когда оно кончилось, мы сказали, вот, промедление кончилось, и так нам больше не надо праздно истощать время на чужбене. Патриарх медлил, говоря в качестве предлога, что мы не можем ничего делать, пока отсутствует император. Через несколько дней мы вновь приступили к Патриарху и просили, чтобы он сообщил об этом Императору, что он и сделал. Император же ответил, что мы ожидаем послов от королей и властителей, ждем множества епископов и кардиналов. Как мы устроим собор до их прихода? Мы ведь пришли не для того, чтобы устраивать Вселенский собор с одними ферарцами. Итак, мы по необходимости и против воли остались сидеть.

Между тем страну постигла заразная болезнь, и от бубонной чумы ежедневно многие умирали. Из страха смерти убежало большинство кардиналов и епископов. Так, если ко времени про возглашение собора было 11 кардиналов и 150 епископов, то когда собор начался, осталось только 5 кардиналов и 50 епископов. Все наши оставались среди умирающих, но никто не умер и не заболел во время этой смертельной болезни. И это оказалось удивительным. В доме же русского митрополита и только в нем заболела и умерла большая часть русских. Латинине распространяли против нас слухи, будто мы имеем 54 ереси. Записывая это в тетрадях, они предлагали их на продажу на рынках.

Услышали об этом и мы. И, сочтя дело серьезным, сказали патриарху, что какой же собор устроят вместе с нами те, которые говорят и пишут, будто мы имеем такие ереси? Какой мы найдем с ними общий язык? Нужно это исследовать. И все мы много говорили об этом патриарху. В то время были там и десипаты, и они пытались успокоить нас, говоря, что все это дела дурных людей, ведь не папский никто-либо из их значимых людей не говорил против нас ничего такого. Но, напротив, они почитают и восхваляют нас. А то, что вы слышали, было сказано дурными и невоспитанными людьми, и нам не следует соблазняться словами дурных людей и расстраивать дела.

Но мы возражали, говоря, что в таком случае надо исследовать и показать, что дурными являются люди, написавшие это, и что они нуждаются в воспитании со стороны хороших. Но диссипаты советовали нам оставить это дело, а Патриарх насмешливо отстранял нас. Мы же сказали, что то, что имя сделано, касается не только нас, но всех греков. Но если вы отказываетесь от этого, то по необходимости будем молчать и мы. Хотя и не следовало бы. По прошествии нескольких дней мы вновь обратились к этому делу, то есть о задержке с открытием собора, и дважды и трижды просили Патриарха. Через митрополита Лакедемона и через меня он передал императору, что прошло уже много времени, пока мы сидим праздными, ведь прошел месяц и больше после перерыва, а архиереи все остальные страдают и мучаются. Поэтому, если захочет твоя святая царственность, приди сюда, чтобы нам посовещаться о том, что нам предстоит делать.

На это император ответил. В отношении времени я и сам знаю лучше вас. Но я знаю и то, что еще не подходящее время для проведения собора. Когда увижу, что время благоприятно, тогда собор и произойдет. А то, что Вы говорите о страдании, это меня удивляет. Ведь сколько уже прошло времени? Ведь еще не два и не три года они здесь находятся. И какие же скорби они здесь претерпевают?

И для чего они пришли сюда? Ясно, что для блага Родины. Но оно не сразу достигается, а разве что трудом, страданием, да и по прошествии времени. И разве не являются они монахами? Тогда страдать их дело. А что Вы говорите о том, чтобы посовещаться, то совещаться всегда дело хорошее, но сейчас ничего не торопит, так что пока это излишне. Когда настанет в этом необходимость, то будем совещаться по моей инициативе. Итак, идите и отдыхайте.

И когда я увижу, что время подходит, тогда позабочусь о том, как это произойдет. Сейчас мы ждем послов от королей. И еще нужно ждать ради них. Ведь тогда, как казалось, прошло почти пять месяцев с тех пор, как епископ Крита отправился во Францию. За несколько дней до того пришел человек из Франции, как говорили, к папе, императору и патриарху. И буду пользоваться его словами, он сказал, сделано все, чтобы на собор пришло посольство, какое не приходило из Франции за последние пятьсот лет. Идет триста лошадей, а я послан возвестить вам об этом. Через несколько дней пришел один критский епископ, а кони посольства были, видимо, так многочисленны и тяжелы, что не успели прийти ни во время нашего пребывания в Италии, ни после нашего отбытия.

Вернувшись от Императора, мы передали ответы Патриарху. Когда я остался с ним наедине и рассказал все подробно, Патриарх сказал мне «Видишь, он разве что со смехом берется позаботиться о бедных и несчастных». И так проходили дни. Мы страдали от того, что даром уходило время, и отправились к Патриарху. По прошествии нескольких дней он опять сообщил Императору через митрополитов Эфесского, Молдавлахийского и через меня, что прошло много времени, и Папа сказал мне, чтобы мы не сидели праздными, но продвинулись по направлению к собору. Все наши страждут и испытывают нужду, поскольку нам не дают никакого пропитания. Поэтому мы просим Твою Святую Царственность, чтобы Ты пришел и оказался в дарованном Тебе дворце, и мы могли бы посовещаться и заняться церковными делами, ведь ради них мы сюда пришли. Также и Папа этого хочет, и это советует Тебе».

Император ответил, что «Знаю и я время, и оно еще не кажется мне подходящим для собора. Вы говорите, что наши испытывают стеснение, а думаете вы, что люди с той стороны не стеснены? Я знаю, что многие из их епископов стеснены более чем наши, и знаю, что один из них продал свой клобук, а другой мула, который у него был, и с этого они кормятся. Из наших же до настоящего времени никто не продал ни кубка, ничего-либо другого своего. Как от какого стеснения они страждут? И как это папа передал патриарху относительно собора, а мне ничего не сказал об этом? При этом почти ежедневно ко мне приходят кардиналы и епископы, И они сказали бы мне, если бы хотели, что сообщить по поводу собора. Я давал им возможность перейти к этому вопросу, но они совершенно не хотели к этому обращаться.

И вот сейчас приходили к нам кардиналы, и ничего не сказали мне об этом. Но я знаю, откуда исходят эти слова, поэтому говорю вам – сидите и отдыхайте. И я, когда увижу, что время подходящее, приду и сделаю то, что нужно. Тогда мы обнаружили, что кардиналы находятся у Императора и ждали, пока они выйдут. Затем мы вошли, узнав, что и они говорили Императору о Соборе. Придя, мы возвестили все Патриарху и остались праздны. Затем Папа, видя долгое и бессмысленное промедление, обратился к Императору и потребовал от него предпринять действия в отношении Собора. Только после просьб со стороны Папы, не зная даже сколько Император пришел и совещался с Патриархом отдельно.

И затем ушел. И вновь пришел и встретился наедине с Патриархом. И они договорились послать к Папе, митрополитов Эфесского и Российского, Великого Хартофелака и меня, Великого Экклезиарха, со следующими словами. «Вот Твое блаженство просит начать этот Вселенский Собор и делать то, что предстоит Ему исполнить. И мы не отказываемся от этого. поскольку ради того мы и пришли, разве что этот Собор в одних вещах подобен Вселенским Собором, а в других отличается от них. То, что на этом Соборе присутствует Твое Блаженство и те, кто вместе с Тобой, присутствует также Император, Патриарх, Местоблюстители Патриархов Востока и лучшая часть Восточной Церкви, в этом Собор по-настоящему и подлинно Вселенский. А то, что на тех Вселенских Соборах все были едины и единомысленны, и была лишь небольшая отличающаяся часть, которая обсуждалась и осуждалась многими, а теперь на этом соборе сами пришедшие и рассуждающие отличаются друг от друга и разделены на две части, то в этом он не похож и разница с теми соборами.

По этой причине ни течение данного собора, ни его не должны быть похожими ни на течение, ни на завершение тех соборов, но должны иметь соответствующее отличие, поскольку вы многочисленны, пребывая в ваших странах, а мы немногие. Итак, вам надо знать то, что говорим мы, а нам знать то, чего желаете вы. Пока митрополит Эфесский говорил это, мы стояли перед Папой, сидевшим на высоком троне на возвышении. Они же сидели кардиналы и епископы, бывшие ему советниками. Затем ввели нас в некую залу, и мы сели, а они совещались достаточное время. Потом нас позвали и поставили перед папой, как и прежде. Папа дал ответ, сказав, я послал корабли, и они прибыли к вам в сентябре. И было достаточно времени, чтобы прийти к вам сюда к восемнадцатому ноября, или в течение всего того месяца.

Вы же пришли в феврале. Я полагал, что после того, как Вы сюда пришли, будет достаточно двух месяцев для совершения единства, чтобы на третий месяц Вы собрались и отправились к себе. Но Вы столько времени сидите праздными и без дела. Мы просили, чтобы Вы пришли, и мы бы составили собор и провели дискуссии. А теперь Вы говорите, что этот собор отличается от вселенских, и нужно внести изменения в процедуру. А какое Вы хотите внести отличие, этого мы не знаем. Мы договорились, что будет Вселенский Собор, и Он должен следовать предшествующим Вселенским Собором, а никакого другого чина мы сейчас не будем для Него делать. Итак, идите, и пусть Ваши позаботятся о том, чтобы устроить Собор и провести дискуссии.

Когда мы, поклонившись, выходили, Он, то есть Папа, сказал нам, Вы находитесь в Италии уже семь месяцев, и сделали для меня только одну цитулу, и я вам об этом напоминаю. Цитулой он назвал грамоту назначения дня собора. Вернувшись, мы сообщили это пославшим нас. Император же вновь предавался охоте. Через несколько дней он опять сообщил патриарху, что папа посылает к нам кардиналов, чтобы они передали его слова. Так что я приду туда, пусть соберутся и наши. Итак, Император пришел и сел вместе с Патриархом. Собрались архиереи, ставрофоры и егумены, и Император повелел.

Люди Папы передадут слова, я не знаю, какие. Нужно, чтобы некоторые из нас ответили. Так пусть будут избраны отвечающие, чтобы они внимательно слушали и готовились к ответу. Были избраны митрополиты Эфесский и Никейский. И сказал Патриарх. Нужно, чтобы митрополит Никейский сел вместе с Эфесским, поскольку они будут отвечать вместе. И тот сразу сел вместе с Эфесским. Митрополит Россий, увидев это, встал со своей скамьи и сел на землю.

От папы пришли два кардинала, Юлиан и Ферман, и шесть епископов, среди которых оказался епископ Родовский. Юлиан сказал, будто слова Папы об устроении Собора и о том, что апостолы устроили Собор и передали святой символ веры. Бывшие за ним Вселенские Соборы не удовлетворились апостольским символам, и Первый Вселенский Собор составил символ, а Второй Вселенский Собор его переделал и дополнил. И о последующих Соборах он говорил много с достоинством и ораторским талантом, что сообразно им нужно провести данный немедля и не откладывая его. На все слова Юлиана митрополит Эфесский дал достойные и достаточные ответы. В отношении Собора апостолов и их символа он сказал, что мы не имеем и не знаем апостольского символа. А Собором апостолов ты называешь то собрание, садясь на которое они определили воздерживаться от идола жертвенного, от удавленины и некоторых других вещей. Ведь они встретились определили, взяли за правила и постановили, а перед ними Дух Святой, как они говорят, чтобы воздерживаться от удавленины и прочего.

Но только не называется этот собор Собором Апостолов. После того, как митрополит Эфесский дал ответы на все то, что сказал Юлиан, тот вновь начал. Первым делом он похвалил митрополита Эфесского за то, что тот разумно и мудро отвечал. Затем он разделил его ответ на восемнадцать частей, говоря «во-первых, ты сказал это, во-вторых, это, в-третьих, это» и так дальше до восемнадцати. Потом он добавил собственные ответы, говоря «в первой части ты сказал вот это, я тебе отвечаю вот это, затем во-второй, которая была вот такой, я отвечаю вот это» и так дальше. Так он давал ответы на что-то благородное и сильное, но в большинстве гниловатые. О соборе апостолов и об удавлении он умолчал, а апостольский символ, сказал он, у них имеется. Все изумлялись его памяти, его разделению на главы и, опять же, порядку этого разделения.

Что касается содержания слов, то, сказать по правде, слова митрополита Ефескова были сильнее слов Юлиана. На этом собрание было распущено. и мы отправились во Свояси. Император постоянно наслаждался охотой. За некоторое время до того Номофилак Евгеник просил уехать в Константинополь и получил разрешение Императора. Также и Митрополит Ираклийский в виде промедления и праздности попросил и получил разрешение поехать в Венецию. В один из дней Митрополит Никейский пришел утром к Патриарху и сказал, Я узнал, что митрополит Ираклийский уехал вместе со всеми своими людьми и здешним имуществом. Также и митрополит Эфесский, и Намафилак.

Если они ушли, то собор уже закончился, поскольку они оба местоблюстители, и при их отсутствии оставшиеся здесь не смогут ничего сделать. И Папа осудит нас с полным правом. Он скажет, что мы по собственному желанию распустили собор, и потому должны компенсировать все расходы. И будет нам от этого великое зло. Поэтому нужно проявить большую заботу, чтобы догнали с усердием уехавших и вернули их. Патриарх сразу послал людей, и в кельи митрополита Ироклейского не нашли ни одного человека, ни каких-либо вещей. В келье митрополита Ефесского нашли монаха и немного вещей. Монаха спросили о митрополите Ефесском, но он ответил, что не знает, куда тут пошел.

Патриарх сразу послал меня к деспоту, чтобы я с чувством рассказал ему о происшедшем и обожидаемом от этого зле, чтобы попросил коня, догнал и возвратил их. Придя к деспоту, я все ему рассказал. Это и ему показалось ужасным. Но деспот, впрочем, коня мне не дал. Другого патриарх послал к императору по этому же делу. Тот отправил в Верховном Лоскаре и дал коня, на которого я сел, и мы поспешно отправились во Франкулин. Мы нашли митрополита Эфесского на берегу реки, беседующего с намофилаком, и митрополита Ираклийского внутри корабля вместе со своими вещами. Мы сразу вошли на корабль и передали митрополиту Ироклийскому повеление Императора, чтобы он возвратился.

Он же не хотел, говоря, что по воле Императора идет в Венецию и затем вновь возвратится. Мы же сказали ему, что то было предшествующее решение, и тогда не было никаких возражений, чтобы ты ушел. Но сегодня Император и Патриарх повелевают, чтобы ты возвратился. Просим этого и мы, как друзья, поскольку сейчас готовятся к соборным встречам и дискуссиям. Он же много говорил в пользу бегства и о том, что они обманывают нас и не будет собора, и что для него будет позором уйти и возвратиться вместе с вещами. Поскольку он не повиновался словам, мы арестовали корабль и митрополит Ироклийский и Номофилак по необходимости вернулись. Митрополит Жеофецкий сказал, что он пошел ради сопровождения брата, и вот он возвращается. Когда наши начальники увидели их неудачу и то, что некоторых нужно насильно удерживать от стремления к бегству, тогда император и патриарх подумали и посовещались наедине о том, что лучше было бы нас увезти вглубь страны, в лучшее и более безопасное закрытое пространство.

Потому вместе с Папой они тайно обдумывали перемещение всех нас во Флоренцию. Прошло немного дней после описанной встречи с Юлианом и остальными, и вновь пришел Император к Патриарху, собрал архиереев, нас и игуменов и повелел обсудить, как надо начать и проводить собор. Ответили, что начать и провести собор – дело простое. Будет выдвигаться вопрос, нас разделяющий. и о нем будут говориться речи и ответы на них. Затем последуют дискуссии. Но надо, чтобы после дискуссий появилось общее заключение. И нам следует подумать, начиная прямо с этого момента, как общее решение может быть достигнуто при сохранении нашей пользы.

Необходимо, чтобы все выражали свое мнение на соборе. Но если нужно будет следовать порядку и обыкновению соборов что побеждает мнение большинства, то в скором времени латинской стороной будет собрано, если они захотят, более двухсот человек. В то же время наших меньше тридцати. Итак, если те полностью согласятся и договорятся друг с другом, то наши голоса при разномыслии с ними будут вменены ни во что, и их голоса превозмогут, как более многочисленные, и они вынесут решение и осудят наших. По этой причине надо оставлять решение не за большинством голосов. Когда об этом было высказано множество мнений, было решено, чтобы голоса одной стороны были приравнены к голосам другой, и мнение наших двадцати равнялось мнению их двухсот. Но первым делом нужно было спросить мнение и одобрение этого у латинин. Но на этих совещаниях открылось еще и другое.

Некоторые из наших сказали, что если считать одну сторону равной другой, а затем случится, что один человек или многие из одной части присоединятся к другой, а мы всегда боялись, чтобы с кем-либо из наших этого не случилось, то в таком случае уже не равной, а различной будет сила мнений. Скажет представитель стороны, к которой присоединились с другой стороны. Моя сторона значит столько же, сколько и твоя. Но сейчас присоединился ко мне один из твоей части, и твоя сторона уменьшилась, а моя возросла. Поэтому за мной остается победа, и мои мнения превозмогают. Что мы тогда сможем сказать? Об этом много было сказано, и почти все ощущали себя в затруднении. Император заявил, что это будет в нашей свободе, чтобы использовать наших людей, как мы захотим, а латини не своих, как им будет угодно.

Но это было пустое и не исцеляющее лекарство. Затем обсуждалось, кто пойдет к папе, чтобы сообщить ему и обсудить как следует то, о чем было сказано. Все наши в один голос сказали, что если не будет это хорошо сделано, одобрено и подтверждено ими, то нам вообще не стоит идти на собор. Император же сказал, мне кажется, что если приду к папе я вместе с патриархом то мы хорошо это устроим и утвердим, как и подобает. Все это одобрили. Да и кто бы стал возражать, пусть бы и хотел, когда император высказал такое мнение. Этот вопрос исследовался нами и раньше, и мы прозревали из-за него большую опасность. Поэтому и спрашивали всегда друг друга, можно ли найти для него какое-либо решение.

Когда услышал это от кого-то мудрый гемист Плифон, то Двенадцать лет назад я сказал об этом императору. Когда император был на Пелопонессе, то в одной из своих бесед он сообщил мне. Мы из-за раскола церквей отправили послов к папе. Предстоит и нам отправиться в Италию и устроить Вселенский собор. Скажи ты мне, что ты думаешь об этом? Возвести какую ты думаешь мы можем получить пользу от собора? Я ответил, что совершенно не считаю правильным для нас идти в Италию. И не будет нам от этого, как я думаю, пользы.

Если собор произойдет, то все же по размышлении можно найти многое, что следует просить и искать для нашей пользы. И это найдут те, кто будет тогда совещаться об этих делах. Я же вот о чем сейчас думаю. Если вы отправитесь туда, то идите совершенно небольшим количеством к ним, пребывающим в большом числе. Ведь если просто и без рассуждений вы пойдете и устроите собор, то они сделают так, чтобы победило решение большинства. И в итоге вы окажетесь не на соборе, а на осуждении. Поэтому нужно заранее просить и договориться о том, что побеждает не решение большинства, но что каждая сторона значит столько же, сколько и другая, будь она больше или меньше. В таком случае идите и устраивайте собор.

Вот это мне сейчас вспомнилось. Я рассказал то, что мне кажется полезным. Император тогда отметил, что это и мне кажется верным, и мы позаботимся, как нам это устроить. А я думал, сказал гемист, что это было сделано до того, как мы покинули Константинополь. Был назначен день, и пришли к папе император вместе с патриархом и беседовали с ним достаточное Был с ними деспот Кир Димитрий. На следующий день пришел император и встретился с патриархом, и они беседовали наедине значительную часть дня. Пришел и деспот вместе с императором, но император его отпустил, и он верхом ждал во дворе, пока те двое советовались. На следующий день патриарх вновь созвал архиереев, ставрофоров и игуменов с помощью посланных через меня служителей, собравших их ранним утром.

Мне патриарх сказал и то, что не принимает этого император. Он говорит, что не должен я советоваться об этих делах с архиереями. Они должны слушать то, что касается собора, и об этом советоваться. А нынешние дела исключительно мои, и от меня зависит советоваться о них с теми, с кем хочу. Но у меня нет необходимости советоваться об этом с архиереями. Я ответил, что как раз архиереи должны знать и совещаться об этих делах, ведь это и есть связь между ними и Собором. Ведь если не будет у них об этом знания, то как они будут бороться и преуспевать в делах Собора? Патриарх сказал, что, поскольку им об этом объявлено, то они придут и услышат о происшедшем.

Итак, пришел Император и остальные, как было сказано, Когда все сели, император начал и сказал, что он и патриарх видели папу и передали ему множество хороших слов и, в свою очередь, услышали от него дружественные и хорошие слова. И об этом деле они сказали ему то, что было подходящим. В конце он сказал «Мы все сделали хорошо, и не просто хорошо, но весьма хорошо». На этом он остановился. Когда прошло достаточно времени, и он ничего более не сказал, то наши спросили Скажи нам подробнее, было ли принято дело, как мы о нем говорили, или не было принято? Император ответил. Поскольку мы говорим, что все сделали хорошо и даже очень хорошо, то избыточно выяснять, как мы это сделали. Вот ведь и Патриарх здесь, и пусть он скажет сам, если желает.

Сказал и Патриарх, что с Божьей помощью мы все хорошо сделали, как говорит об этом Император. и весьма хорошо сделали то, что решили вместе с Вами. Наши вновь спросили. Скажите нам, как принял это Папа, и каково общее заключение? Император ответил, что Папа принял это хорошо, и мы нашли его в этом деле гораздо лучше, нежели мы надеялись, и хорошо это сделали. Мы же вновь сказали. Поскольку Вы все сделали хорошо, Как это вам кажется, то что вам мешает и почему вы не сообщаете о происшедшем более полном? Император ответил.

Поскольку здесь не присутствуют кардиналы, по этой причине папа не хочет слухов о том, что он что-либо решил в их отсутствии. Сразу мы сказали. Так если придут кардиналы, то они не одобрят то, что вы, как говорите, хорошо сделали? Патриарх ответил. Они говорят нам так, что все Что бы папа ни сделал, они все это одобряют, будто это произошло от Бога. Так примите и вы, что мы хорошо сделали то, о чем вы спрашиваете. Мы же не переставали требовать, чтобы они сказали нам ясно, что же произошло. И император, и патриарх сказали, что мы весьма хорошо все сделали, и сделали все, что хотели.

Должно вам быть уверенными, что мы сделали хорошо. Духовник сидел рядом с деспотом на земле и тоже просил вместе с остальными разъяснение происшедшего. Обернувшись к деспоту, он сказал, «Может быть, твоя царственность скажет нам то, что мы ищем, поскольку и ты был у Папы, когда было сделано то, что мы сейчас хотим узнать». Деспот же ответил, «Не спрашивайте у меня, поскольку я не скажу ничего из того, что вы спрашиваете. Мы же все спрашивали один за другим и настаивали, желая ясно узнать то, что произошло. Император же и Патриарх не говорили ничего больше, разве что «мы все хорошо сделали, ведь как мы можем не заботиться о том, что касается нашей пользы, и не печься об этой пользе больше, чем вы все». После многочисленных слов, вопросов и ответов Патриарх сказал «Вот смотрите, как же это так? У папы были два владыки, имея в виду императора и патриарха.

И, вернувшись, они говорят «Мы хорошо сделали все, что хотели». И этого недостаточно для слушающих, но все исследуют и обо всем любопытствуют. Духовник, сразу обратившись к деспоту, сказал ему «И что теперь? Твоя царственность осталась ждать отдельно от владыков? Так, за подобными словами прошла шестая часть суток, и многие из старцев досадовали. Вознегодовав боли остальных, митрополит Манимбасийский сказал. Избыточно то, о чем мы спрашиваем. Если посол отправляется одним правителем к другому, а, вернувшись и будучи спрошен, что он сделал, отвечает, что все хорошо, то это принимается всеми.

Сейчас ходили Повелитель наш Император и Господин наш Патриарх, и они говорят, что все сделано хорошо. Разве не подобает и нам это принять и не любопытствовать слишком? Ведь в любом случае они должны были сделать все хорошо. Присоединились к этому и остальные из простых людей. Таким образом, вопрос был закрыт и собрание распущено. Желающим остается только догадываться, что это было за решение, о котором долгое время совещались наедине император с патриархом после посещения Папы и думали, как они объявят это всем нам на следующий день. Они же сказали только то, что было многократно повторено. Но и все сделали весьма хорошо.

Так что даже деспоты не хотели иметь свидетелем этого. Ведь совещаясь об этом и готовясь, они оставили его верхом ожидать снаружи. чтобы он раньше нас не узнал, что мы все сделали хорошо. А поскольку он был вместе с ними у папы, когда они создавали это хорошо, то вроде бы оно так и было. После этого приготовления к собору и исследования пошли в гору. Кардиналы часто приходили к императору и говорили и делали все необходимое для устроения и проведения собора, поскольку они увидели, что патриарх совсем мало в этом участвует, а все делается через императора и все зависит от его мнения. Император же призвал к себе шесть первых из архиереев, из церковных архонтов, Великого Хартофелака и Меня, Великого Экклезиарха, Двух Игуменов, Пантократора и Калеи, также и Ромонаха Моисея Святогорца и вместе с ними Учителя Геммиста Плефона, Учителя Схолария и Амерутца. Когда все собрались во дворце, Император сказал, «Надо, чтобы мы с помощью Божией начали соборные встречи».

С чего Вам кажется правильным начать их? Как я думаю, наш вопрос разделяется на две части. На то, что касается учения, надо, чтобы было исследовано, согласно ли с преданием нашего благочестия то учение, которое имеет Латинская Церковь, или же оно ошибочно. И на то, что касается прибавления к символу веры. Имели ли они право, даже если это учение и здраво, присоединять его к символу? Итак, что из того, по вашему мнению, нужно исследовать сначала? Одни говорили, что на первом месте должен быть вопрос прибавления, другие – что учение. Те, которые считали, что сначала нужно исследовать учение, говорили так.

Сначала нужно определить, здравое ли это учение или ошибочное. Ведь если они смогут показать, что учение это здраво, то мы в таком случае сможем сказать, что даже если оно здраво, всё равно нельзя делать прибавление к символу. А если они не смогут это показать, то уже тем более нельзя было этого делать. Другие говорили, что мы из-за прибавления отделились от латинян. Поэтому сначала стоит исследовать причину разделения, а затем уже то, что касается учения. Обе стороны и сам император много об этом говорили, и вопрос был исследован, насколько возможно. Затем были спрошены мнения относительно этого. Митрополит Офесский и Плефон сказали, что причина и начало схизмы произошли от добавления к символу.

Здесь и нужно положить начало переговорам. К этой точке зрения присоединилось большинство. Митрополит Никейский, учитель Схаларе и Амируца сказали, что сначала нужно исследовать учения. Вместе с ними сказал и я, что всякое дело идет от причины к следствию. Так, нам сначала надо заняться причиной, к чему относятся исследования учения, а затем также и следствием, к которому относятся прибавления. Имеем мы и пример этого, святого Нила Кавасева, как много было сказано об учении, затем занялся прибавлением. На этом император подтвердил мнение большинства, поскольку и прежде поддерживал его. Спросил он и мнение деспота, говоря, — Скажи и ты, братик, какое твое мнение об этом?

— Я не умею рассуждать об этом, — ответил деспот, — что я скажу о том, в чем не разбираюсь? Но поскольку ты повелеваешь мне что-то сказать, то, мне кажется, лучше следовать мнению большинства.