7. Казаки ⧸⧸ Брат Захария. Дар языков. Повесть о жизни тайноцерковников в СССР

Первое мае выдалось теплое и солнечное. Выполнив скучную процедуру обязательных шествий, слона водить на языке беспартийных, выслушав до тошноты надоевшие казенные фразы ораторов, выразив со своей стороны восторг и благодарность партии, правительству, отцу и благодетелю, другу и учителю, все метнулись на берег реки отвезти душу, то есть выпить, поболтать, забыть свое ничтожество и потерянное по своей глупости счастье. Тима решил использовать остаток дня для свидания с Пестряковым, о котором писал ему Раев. Другого, более удобного случая, чтобы посидеть и поговорить, долго ждать надо. После обеда Тима пошёл в Кречевские выселки. Затрудняющий его вопрос, как найти и поговорить с Пестряковым, разрешила ему Евдокия Кирилловна. Оказалось, что Пестряков не раз бывал у Турова, любил поговорить и с ней, а один раз даже возил её к себе в гости. Дом его легко найти.

Как выйдешь в улицу, налево будет переулок. В переулке первый дом, зелёный ставни на левой же стороне, и есть дом Пестрякова. Самого Анисима также легко узнать. Он такой высокий, что во всем колхозе и на заводе такого еще нет. Он не здешний. В колхоз приписался второй год. Говорят, будто казак он. Избежал от вывозки.

Но точно не знают. Документы у него в порядке были. А подходить к нему при народе нужно в руках длины вербовый пол держать. Такой у Алеши с ним договор был. До Крючевских выселков три версты Тима прошел незаметно. Дом зелеными ставнями нашел сразу и вошел во двор. Высокий мужчина с рябинками на лице стоял на крыльце дома. Увидев Тиму, сошел по ступенькам ему навстречу.

Это было очень хорошо. Встречи и знакомства прошли без свидетелей. Пестрюков пригласил Тиму в дом. «У меня всё в расходе», – сказал он, – «а я домовничаю. Посидим, потолкуем, мешать некому». Усадив Тиму за стол, хозяин поставил водку, закуски, рюмки. «Нельзя иначе», – сказал он, – «сидеть просто и говорить могут только крупные шпионы одной иностранной республики. Советские граждане должны орать, ругаться, выпивать, быть в таком состоянии, чтобы взаимопонимание исключалось».

Выпили по рюмочке. Тима рассказал о письме Раева и передал поклон Евдокии Кирилловне. А я, как только ты сказал, учетчик из комбината, тут же догадался, кто и знал, что наш. Знаем все, как ты старуху Турову приветил. Обращение владыки Антония оказалось уже известным Пестрякову. «У нас на Кубани его уже давно знают, года два», — воодушевленно рассказывал он теми. «Христолюбивое воинство там уже формируют наши. Только бы война вспыхнула, а Кубань и Дон стеной встанут».

То брат казаки. О ней весь свой исторический ветх за Христа и Церковь боролась, и в этом только видели весь смысл своего существования. А вот остальные русские, как сделают, не знаю, и они потемнеют в задумчивости. А как они могут еще сделать, удивился Тима, только бы началось. Что угодно, хуже не будет. Вот-вот, брат, и ты, не обдумав, повторяешь слова и мнения многих русских. Им не вера, не Христос и Церковь, а хуже не будет. Материализм въелся, понимаешь?

А казакам пусть хоть хуже будет, а они с советами не останутся. А те пойдут против большевиков только с теми, у кого им хуже не будет. Тима вздрогнул. Такая мысль еще не приходила ему в голову. Хорошо, если враг большевиков предоставит лучшие условия, материальные. конечно, русскому народу. А если он не сумеет или не захочет их дать, то пойдут ли тогда за ним против большевиков русский народ? Возможно, не поймут обстоятельств, смешают временно и с постоянным.

А если к тому же большевики дадут ряд льгот и обещаний, то не попадет ли русский народ в коварный обман, как в сказке «Иванушка, дурачок» на красную рубашку? А почему, Анисим, ты казаков от русских делишь? Разве казаки не русские? Я их не делю, а только различаю. Ведь только единое мировоззрение даёт единство действий. Казаки доросли до понятия о христианской народности, а остальная масса ещё далека от этого. Поэтому казаки, независимо от национальности, христианский народ. Сейчас ведь и христианство нация, как в первые века, особый народ.

Это я не совсем понимаю, Анисим. Разве русские в массе не христианский народ? Теперь нет. Теперь пёстрый. И будет ли опять единым, не знаю. А вот Салтыков говорит, что он не сомневается, что русский народ выживет и сбросит большевиков. У нас, Тима, боятся все до конца продумать этот вопрос. Мало сбросить, нужно точно сказать, кого посадить.

А то на этом именно антихрист поймает и спасителя заделается. Я не помню, кто мне говорил, будто один святой сказал, если бы в аду у сатаны были условия, А в раю у Христа обстановка ада, я пошел бы ко Христу. С ним и в аду будет легче, чем с сатаной в раю. Понимаешь, Тима? Кто не понял этого, не понял ничего. Поэтому война для многих может быть преждевременна. Они станут на сторону большевиков и укрепят. Собственное рабство.

Они ко Христу без материального облегчения не пойдут. Пообещай им райские условия сатана. Броситься толпой. Тима был подавлен. Значит, на спасение через войну надежды нет? Чудо всегда может случиться. У Бога чудес много. На это надеемся вопреки разуму и Писанию.

Почему Писанию? А ты, Тима, читал пророчества о смертельно раненном звере, который против всех ожиданий исцелил? Ведь если большевизм выйдет целым из будущей войны, значит, он и есть этот зверь. И тогда мир, разинувший рот от удивления, поклонится ему. Страшно ты говоришь о ней, Сим. Значит, все поклонятся? Нет, всегда остается одна дверь, которую никто не захочет использовать. а она-то и есть спасение, дверь которой и войдешь, и выйдешь.

Но вбила тёмная сила в голову людей мысль о бессилии Христа, страшная мысль, с которой люди освоились и считают нормальной. Мне однажды пришлось говорить с представителем русской культуры, ученым, историком. Так он сказал мне так. Вы, говорит, слишком просто на все смотрите. По-вашему, говорит, с Христом значит к спасению, без Христа значит к погибели. А вы, говорит, смотрите глубже. Экономические, общественные, социальные факторы изучите. Понимаешь?

Глубже, говорит, смотрите. А еще один профессор вопрос о взаимоотношениях культуры и христианства разбирал и договорился до следующего. Как это ни странно, но жизнь без Евангелия возможна. Жизнь с одним Евангелием — нет. Требование жизни с одним Евангелием, по его мнению, означает требование конца. Обрати внимание, что это говорит представитель современной русской мысли. А для нас нет жизни без Евангелия. Без Евангелия — смерть.

А если мир начнет жить только с одним Евангелием, то он будет иметь всё. Для нас нет вопроса о взаимоотношениях христианства и культуры. Для нас только христианство есть культура. Ты тему Владыку Филиппа знал? Слыхал, а видеть не пришлось. Больших дарова не человек. Он определяет наше время как эпоху утраты дара языков. Мало того, что не понимают нас, говорит он, самое страшное в том, что понимают антихриста.

Его идеи людям к сердцу дорогу нашли. Сколько лет на весь мир кричат большевики про свои планы уничтожить всю религию, сделать человека скотом в холиву, разбить семью, государство, повергнуть мир в ужас и злоба, ненависть и крови. И что же? Христианский мир понимает эту программу сатаны как дело света, демократии, передовых идей и так далее. Что еще? Ведь ни одной идеи Христа большевики не одобряют, ибо знают закон. что нельзя служить двум господам, а христиане находят это возможно. Кошмар, полное затмение разума.

Правда, владыка Филипп говорит, что людей, обладающих даром языков, то есть могущих правильно понять события и разъяснить их в форме, усваиваемой сознанием слушателя, теперь является больше и больше. Дай Бог, это хороший знак. Скажи, Анисим, как же могли ошибиться наши святые? Ведь все они предсказывали воскресение России. Да, но все обуславливают это воскресение покаянием, возвратом на отвергнутый Божий путь, осознанием своего назначения, то есть именно тем, чего Ещё нет в народе, как в целом, поэтому так дороги для нас имеющие дар языков, могущие довести до сердца эту истину и до сознания людей. А когда это будет, то поверь мне, Тима, никакой войны уже не нужна. Внутренними силами проснётся народ и рухнет большевизм, как гнилое дерево от урагана. Эпилог первой части.

Лично Владыку Филиппа так и не увидал Тима, но одну письмо от него получил. Накануне мировых событий пришло это письмо Тиме. Он свято берег его и считал это письмо своим компасом по океану, в который бросила его жизнь. В письме этом Владыка Филипп писал, между прочим, Кроме Господа, никто не может воскреснуть сам. Россия тоже не может воскреснуть сама, но будет воскрешена. Каким же чудотворцем? Чьим словом? Ничьим.

Воскресение России произойдет в обстоятельствах, сродных с тем страшным злодеянием, когда разорвалась церковная завеса, земля потряслась, камни развалились, гробы открылись и многие тела святых воскресли. Это будет не самовоскресенье, а воскресенье, ужасом совершающееся. Так воскреснет Россия. Какой это ужас будет, не знаю, я грешная, но святой ужас воскресит святую Русь. Верь этому Тима. Тима не только верит, он уверен в этом. Эта уверенность принесла его через страшные годы огненных испытаний, о которых речь будет впереди. Конец первой части.

На этом повесть обрывается.