7. Дискуссии о чистилище ⧸⧸ Сильвестр Сиропул. Воспоминания

Сильвестр Сиропул. Воспоминания о Ферраро-Флорентийском соборе. Часть пятая, в которой говорится о том, как митрополит Эфесский написал папе и с каким негодованием воспринял это патриарх, о состоянии дискуссий по поводу чистилища, о том, как Эмир готовился напасть на город, и папа ничего не сделал для помощи городу, хотя его многократно просили. и о том, что произошло по ходу дискуссий о очистилище. Воспоминание 5. Итак, когда все это, как сказано выше, было совершено, Папа сразу же приказал переписать грамоту про возглашение собора и послал ее ко всем латинским народам, что и было сделано. Послом во Францию он отправил епископа Критского Фонтино, одного из его советников и ближайших к нему людей. с тем, чтобы, как казалось, позвать и приготовить к прибытию оттуда посольство, подходящее и соответствующее такому Вселенскому Собору.

Патриарх, видя, что митрополит Сардский заболел к смерти, стал просить храм, чтобы похоронить его в нем. Или же кого другого, если случится, кому умереть. После многих его просьб с трудом выделили ему маленький храм, названный в честь святого Юлиана. Когда митрополит скончался, то, воспев над ним внутри храма все, что подобает, похоронили его снаружи напротив стены храма. Было это 24 апреля. Мы совершили над ним одну заупокоенную службу, но не служили в нем, то есть в храме, литургию. Незадолго до этого, когда наши, занятые лечением митрополита Кизического, увидели, что митрополит Сардский при смерти, то они сказали ему И он своей грамотой передал местоблюстительство, каковое имел Манемвасийскому митрополиту, поскольку и это содержалось в грамотах патриархов. Когда это было сделано, и тот принял грамоту, упокоился и митрополит Кизический.

Папа предложил, чтобы было назначено несколько человек, которые встречались бы с людьми Папы и обсуждали некоторые второстепенные различия согласно существовавшему письменному соглашению. Императоры Патриарх выслушали это, словно между делом. Через несколько дней было сообщено об этом вновь. Наши на словах согласились это сделать, а на деле забыли. По ходу этих дней Патриарх сказал всем нам, что если они как-нибудь будут звать вас на трапезу, не ходите. Так Юлиан позвал Великого Хартофелака и меня, и мы отклонили это предложение, насколько возможно любезно. Перед нами звал он и митрополита Никейского, мудреца Гемиста Плефона и Амеруцы. Во время ужина нашим предлагали философские вопросы, и они находили для них подходящие решения.

Затем он позвал на пир митрополита Эфесского вместе с его братом, Номофилаком и митрополитом Митилинским. Итак, эти двое склонили митрополита Эфесского и, взяв его, пришли к Юлиану. Согласно их обычаю, они, то есть латинине, стали мудро беседовать с ним через переводчика. Затем в качестве совета Юлиан предложил ему написать что-нибудь папе, восхваляя его за труды и начало объединения, которое тот положил, а затем стал просить и побуждать его, чтобы и дальше он подвязался совершать это единство. Митрополит Офесский, хотя и не был настроен писать, но, убежденный просьбой Юлиана и побуждением со стороны метеллинского митрополита, сказал, что «все же мне это кажется излишним, почему я и не настроен это делать, но если вам это представляется полезным, то я напишу и отправлю это тебе», – сказал он Юлиану. «И если это понравится твоему переосвященству, то пусть будет послано папе». Итак, он написал папе в форме энкомия, восхваляя его заботу о созыве собора, убеждая и советуя ему еще больше потрудиться, чтобы привести это благое единство к доброму и богоугодному завершению. В этом энкомии среди других благочестивых и мудрых предложений содержалось и то, что Папа может легко совершить единство, если захочет, и без труда сможет достигнуть этого через величие, начало и власть, которые он имеет в своей церкви.

через послушания и подчинения, которыми обязаны ему все латинские народы, как преемнику святого Петра. Ведь если он захочет изъять прибавление из святого символа, прекратить мертвую жертву на опреснаках, то сразу совершится объединение, и будет оно одобрено всеми. Итак, Папа может это сделать и все христиан соединить в одной церкви. Написав и завершив текст таким образом, он послал его Юлиану. Тот принял его словно сеть и отправил императору. Император воспринял это как нечто ужасное и спросил патриарха. Откуда наши имеют наглость говорить и делать, что хотят? И кто дал им эту власть?

Почему ты за ними не смотришь и не сдерживаешь их? Мы пока еще не решили предложить Латининам ничего подобающего. И когда мы еще ничего не сказали, почему митрополит Эфесский написал то, что написал? Император выбронил находившихся в то время рядом с ним архиереев и посоветовал им ничего не говорить Латининам, а против митрополита Эфесского он захотел созвать сенот и подвести его под суд и осуждение. Но некоторые помешали ему, и больше всех митрополит Никейский, который сказал императору, не стоит и не подобает говорить об этом на Синоде. Ведь что противоречит тому, что написал митрополит Эфесский? Он выразил собственное мнение. Поэтому Синод открыто тебе противостанет.

Так император оставил это дело. Папа вновь предупредил, чтобы собрались согласно договоренности и рассмотрели незначительные различия. Поскольку от императора он слышал одни лишь обещания, ведь все восходило к нему, а дело не двигалось, то решил и он слегка пренебречь договоренностью. Так, когда закончился провиант и попросили другой, латини не сказали. Как папа выдаст вам провиант, когда вы сидите праздно и не делаете ничего из того, о чем мы договорились? Тогда император спросил кардиналов, каким образом они хотят исполнить то, о чем идет речь. Было решено назначить из них десять человек и из наших десять, чтобы они встречались трижды в неделю в храме монастыря святого Андрея и исследовали различия. Затем император призвал патриарха Архиереев и архонтов Ставрофоров, и мы встретились в присутствии советников Сената.

Он сказал, что папа часто просил, чтобы некоторые из наших встречались с латининами и рассматривали вместе с ними некоторые вопросы. По большей части папа делает это не столько ради пользы дела, сколько ради слухов, дабы они были возвещены в Василии и повсюду о том, что Вселенский Собор собрался и работает, и чтобы Папа имел от этого успех, а Собор в Василее – урон. Подобает и нам это сделать, как раньше мы об этом договорились. Так пусть будет выбрано из нас десять человек, поскольку и от них будет десять на этих встречах. Итак, выбрали архиереев Эфеса, Монимвасии, Никеи, Лакидимона и Анхиала, Великого Хартофелака, Великого Экклезиарха, игуменов монастырей Пантократора и Калеи и святогорцев и ромонаха Кирмоисея. Император определил и из архонтов Кир Мануила Ягаря и пропуск чтобы они собирались вместе с нами, разве что сидели в отдельном месте, как слушатели и вроде бы как наши защитники. Император решил, чтобы только митрополиты Эфесский и Никейский говорили латининам, что будет нужно, и никто другой. Когда мы услышим, что они нуждаются в нашем совете, то мы должны выходить и отдельно совещаться, и что мы постановим, то один из них пусть это и скажет.

Только чтобы мы не говорили ни о чем, касающемся учения, а после окончания дискуссии, чтобы мы приходили к императору и рассказывали ему то, что было сказано на каждой встрече. И так был установлен день, когда мы пришли и сели по отдельности в скевофилакии упомянутого храма. Секретарем был ответственный за церемонии, а переводчиком Кир Николай Секундин. С их стороны было два кардинала, Юлиан и Ферман. Вместе с ними Андрей Родосский, учитель двора Иоанн Испанец и еще шесть человек. Они к нам обратились дружественно, и мы к ним со своей стороны также. Затем они поднялись со скамей и преклонили колени по их обычаю. Достаточное время помолились, взирая на восток и тихо шепча.

Тогда мы тоже сошли с кафедр, оперлись локтями о скамьи и помолились, тихо прочитав подобающие псалмы. Затем сели и латинине, и мы. Юлиан начал говорить вводное слово и убеждать, что дело объединения является божественным, необыкновенным и вожделенным, и что все должны с усердием способствовать ему, насколько кто может. Ради этого, обратился он к нам, и вы презрели труды преодоления больших расстояний, морских опасностей и прочих ваших попечений. Мы тоже со своей стороны позаботились, чтобы вы смогли прийти для совершения этого божественного Поэтому нужно с обеих сторон приложить к этому всякое старание. Мы слышали, что еще будучи в Константинополе, вы встречались с тамошними мудрецами и ученейшими людьми и с рассуждением нашли некую середину, через которую, полагаете, объединится с нами. Итак, мы хотим, чтобы вы и нам сказали об этой середине, которую вы нашли для единства. Такого рода вещи Юлиан говорил весьма долго и разумно со знанием и ораторским искусством.

Митрополит Эфесский на это ответил. То, что мы прибыли сюда, презрев труды и опасности ради совершения божественного дела единства, если оно будет угодно Богу, это очевидно. И мы тоже готовы явить ради Бога возможную заботу и труд, поскольку ради этого мы и пришли. Впрочем, на эти встречи мы договорились собираться лишь ради некоторых вопросов, слушать и говорить о них, но не говорить об учении, в котором мы от вас отличаемся, так как это было решено исследовать по прошествии установленного времени. Поэтому, если есть у вас какие-либо иные вопросы, скажите, и мы ответим. Середины же мы никакой не нашли. Но когда мы устроим собеседование об учении, то возможно, что из этих собеседований найдется некая середина, за которой последует единство». Так ответил митрополит Офесский.

Дойдя до этой части слова, я свидетельствую тем, кому случится знать, что я на подготовительных встречах и во время подготовки дел, как и на других встречах, по возможности точно и часто дословно передаю в то время сказанное и сделанное, и считаю самым полезным ничего не прибавлять к сказанному и сделанному тогда и ничего не опускать. Что касается собеседований, то невозможно изложить их подробно, поскольку речи говоривших весьма простирались по длине, но я, касаясь их в главном, отправлю к соборным деяниям желающих знать сказанное на них подробно. Но основное желающие пусть ищут в этом сочинении, поскольку в моих воспоминаниях о Чистилище они в точности найдут то, что было сказано с обеих Пусть настоящее слово идёт согласно положенной изначала цели. Юлиан снова ответил на слова митрополита Ефескова. Первым делом он похвалил его, что тот разумно отвечал. Затем сказал, что отныне нужно нам говорить об учении и не видеть препятствия в задержке, но разбирать и исследовать вопросы, создающие различия, говорить о них и разбираться. После промедления, когда соберутся те, кто должен прийти, пусть они выслушают приготовленные нами слова и легко перейдут к решению. И это весьма соотносится, сказал он со словами митрополита Ефескова, ведь по ходу этих дискуссий будет найдена середина.

Как он сказал об этом и сказал весьма хорошо, и с его целью согласен и я. Поэтому не следует из-за промедления удерживаться от дискуссий. Так он много распространялся об этом, взяв некоторые отправные точки из слов митрополита Эфесского и держась за понятие о середине. Услышав слова Юлиана, талантливые и легко произнесенные с ораторским искусством, мы вышли, чтобы отдельно посоветоваться и решить, какой должен дать ответ на то, что мы услышали. Мы сказали митрополиту Эфесскому в качестве совета то пусть сейчас даст этот наш второй ответ митрополит Никейский, и это будет дружелюбно и с честью. Так мы возложили ответ на него. По правде говоря, нам казалось, что первый ответ митрополита Ефесского не имеет изящества в словах или мысли и недостаточно соответствует по своим ораторским достоинствам словам Юлиана. Поэтому мы и попросили отвечать митрополита Никейского.

Когда мы вошли и сели, митрополит Никейский начал говорить. Первым делом он восхвалил Юлиана за то, что он наилучшим и риторичнейшим образом составил и разделил свои первые и вторые слова. Затем он подытожил ответ митрополита Ефесского на слова Юлиана и на каждую главу дал благородный ответ. Он не только ответил на вторые слова Юлиана, но по ходу вспомнил и первые слова Дал на них ответ и исправил то, что показалось слабым в аргументации митрополита Ефесского. Укрепил это и отсек то, из чего Юлиан мог извлечь в них добычу. Среди многих других замечательных умозаключений сказал и это. У нас нет никакой другой середины, кроме истины. Но поскольку у нас есть истина, то она будет у нас в качестве середины.

А в другой мы и не нуждаемся, поскольку никогда не сможем найти середины лучшей, чем истина. И не только на вторые слова Юлиана, но и почти на все предыдущие он дал благородный, умный и развернутый ответ. Сразу после ответа митрополита Никейского Юлиан вместе со своими людьми вышел, и они советовались достаточное время. Затем они пришли и сели. Юлиан сказал, что они хорошо приняли слово никейского митрополита и хвалили его за то, что тот умно и рассудительно ответил. Высказав ему множество похвал, он на том остановился, обещая на следующей встрече высказать то, что они думают. С этим мы ушли в Освояси и от ужинов пришли к императору и подробно пересказали ему то, что было сказано на встрече. как они продвинулись и как те настаивают на собеседовании об учении.

Император одобрил ход бесед, но повелел, чтобы и мы на все давали ответ, чтобы те не спросили, но никоим образом не об учении. Тогда некоторые из нас увиделись с митрополитом Эфесским и отчасти дружески бронили его, отчасти просили и побуждали его сказать разумно и изящно то, что подобает. Сказали ему, что если бы были сейчас среди живых учитель Кир Иосиф или священник Кир Макарий, Макар, то они сочли бы за благодеяние Божие им самим, если бы в их дни произошел этот собор, так что они могли бы явить подвиг и ревность, которую имели к благочестивым догматам нашей Церкви, а также знания и силу, приобретенные от риторического образования. Можно сказать, что нынешние события похожи на те, о которых сказано в Божественных Евангелиях, что многие пророки и цари хотели видеть, что вы видите, и не увидели, и услышать, что вы слышите и не услышали. Итак, если тебе послано от Бога такое дело, то нельзя отвечать случайно, просто и без рассуждения, но следует делать это с ученостью и благородством, как премудрый. И ты сможешь это сделать хорошо по благодати Божией. Так что постарайся, чтобы показать благородство, которое ты имеешь в отношении наших благочестивых догматов и ученость, которую ты приобрел с помощью Божией от твоего усердия и заботы. И пусть тебе это будет в честь и воздаяние и во славу нашей Церкви.

Обретешь ты и воздаяние от Бога и благодарность от всех нас. На это он ответил, что давно уже отказался от красивости слов и возлюбил говорить просто, как монах. Да и сам предмет, как он сказал, не требует такого образа слов, но благородного и полемического по содержанию своему и по форме. Поэтому и ему нужно, сказали мы, насколько он может над этим стараться, так как от него зависит вся борьба. Если не сейчас он примет всю присущую ему мудрость то где еще он их использует?» Такие слова были обращены к митрополиту Эфесскому. Мы сошлись на второй встрече, и вновь начал Юлиан и множеством слов убеждал, что надо говорить об учении, и уговаривал нас беседовать об этом. Митрополит Эфесский ответил на другие слова кардинала разумно и благороднее, чем прежде. Затем сказал и о том, что касается учения.

Как мы говорили на прошлой встрече, так и сейчас утверждаем, что, поскольку было решено и письменно дали согласие Блаженнейший Папа, Святой Император и Святейший наш Патриарх, чтобы в течение четырех месяцев никоим образом не говорить об учении, как это в точности знает Твое Преосвященство, то не подобает и было бы несправедливо презреть то, о чем согласились много более достойные, нежели и говорить о всеобщем вопросе, при том, что мы в небольшом количестве и собрались ради некоторых второстепенных вопросов, и назначены, чтобы о них слушать и говорить. Так что не подобает нам на этих встречах говорить об учении, поскольку это и есть основное различие между нами, и нужно, чтобы в собеседованиях об этом все присутствовали. Этими и многими другими прекрасными словами митрополит отверг собеседование об учении. Но Юлиан не убедился этими словами, но вновь многими речами просил и принуждал собеседовать об учении. Среди прочего он сказал и то, что соглашение не возбраняет всякое собеседование об учении. Есть ведь много способов, ведущих к исполнению цели бесед. И запрещен лишь наиболее всеобщий путь, ведущий, так сказать, прямо к разрешению вопроса. Остальные же пути оставлены невозбранными.

В качестве примера множество путей ведут к одной и той же гостинице. Запретили тот, что ведет к ней напрямик, но другие, ведущие к ней в обход и через холмы, не запретили. Поэтому мы должны упражняться и говорить относительно учения, сохраняя неповреждённым упомянутые соглашения. На это митрополит Эфесский сказал, что поскольку многочисленны способы и пути, ведущие, как утверждает твое Преосвященство, к разрешению, но разрешение неизбежно будет касаться различия, которые мы имеем в отношении учения, а соглашение говорит, чтобы мы никоим образом не говорили об учении. Таким образом, и другие пути, которые ты назвал, запрещены по причине соглашения, и нельзя нам говорить согласно тому способу который ты предложил. И так началось большое давление с их стороны, чтобы говорить об учении, а с нашей, чтобы не говорить о нем. На этом собрание было распущено. После ужина мы вновь пришли к императору и передали ему то, что говорилось на этой встрече, и аргументы, посредством которых они принуждают нас собеседовать об учении.

Удивился этому император, как они поступают вопреки тому, о чем договорились. Нам он сказал, что вы никоим образом не идите на такую беседу. А те придут ко мне, и я скажу им, чтобы они более не принуждали вас к этому, но оставили то, что касается веры, и перешли к другим вопросам. Мы собрались на третью встречу. И Юлиан вначале сказал, что, когда люди отличаются друг от друга в отношении некоторых вещей, живут далеко и не касаются причин их различия, тогда каждая из разнящихся частей считает сама в себе, что велико различие между ними. Когда же они встречаются и исследуют то, чем они отличаются, то часто обнаруживают, что мало и невелико то различие, которое они считали большим. Это, мне кажется, произошло и с нами. Ведь при случившемся большом разделении из-за дальности из-за прошествия большого числа лет и того, что мы давно не приходили из своих стран для обсуждения, и различие кажется большим.

Но теперь, поскольку вы с помощью Божией пришли сюда, если мы обратимся к обсуждению и рассмотрению вещей, соблазнивших и приведших к разделению, то считаю, что небольшим окажутся разделившие нас различия и легко исцелимы, если Бог управит. Поэтому нам следует и даже необходимо говорить и исследовать то, что касается различий. Итак, я считаю, что четыре вещи создают между нами различия. Первое – то, что касается исхождения Святого Духа. Второе – опресночной и квасной жертвы. Третье – очистительного огня. Четвертое – власти Папы. Есть и некоторые другие различия, однако эти являются основными и самыми серьезными.

Итак, о чем из них вы хотите говорить? Юлиан говорил подробно и с изысканным подбором слов, а затем попросил у нас ответа, который и дал митрополит Эфесский. Первым делом он похвалил его за то, что он замечательно сказал и хорошо устроил то, что хотел. Относительно же четырех глав, то есть спорных вопросов, сказал, что мы сейчас услышали это и нам надо о них подумать. Разве что о первой главе мы сейчас и говорим, что об этом Твое Преосвященство спрашивало и на прошлых двух встречах, и мы не согласились говорить об этом. И сейчас мы совершенно отказываемся от собеседования об этом, оставляя это на потом. В отношении остальных трех глав мы посовещаемся, доложим это остальным нашим и сделаем то, что покажется благом всеобщему собранию. С этим мы отправились домой.

Затем мы пришли к императору и передали ему сказанное. Все ведь зависело от его мнения и воли, и без желания и приказания императора ничего не совершалось из церковных дел. Поэтому и в данном деле он один принимал решение. тогда как патриарх мало заботился о церковных вопросах. Итак, император определил, в отношении исхождения Святого Духа мы часто говорили, чтобы ничего об этом не говорилось, пока не соберется всеобщий собор. Так и подобает постановить об этом. Но в отношении опресноков и квасного, ведь здесь тоже различие кажется большим, и об этом не позволяете устроить обсуждение. А что касается честилища и власти Папы, то пусть они, то есть латинине, скажут, что они предпочитают из этих двух.

И вы, выслушав, ответьте. Что возможно, сразу, а остальное по рассмотрению. Итак, мы собрались на четвертую встречу, и сказал митрополит Эфесский. На предыдущей встрече Вы предложили нам, честные отцы, четыре главы, чтобы мы выбрали из них ту, о которой будем разговаривать. По Вашей просьбе мы рассмотрели эти и говорим, что пусть первая глава остается на окончательное рассмотрение собора, которое с помощью Божьей произойдет, как мы и раньше часто говорили Вам об этом. Также и о пресноке сквасном, поскольку различия в этом велико, нужно оставить И этот вопрос для Вселенского Собора. А то, что касается двух других глав, то это мы оставляем на ваше усмотрение, чтобы говорить о том, что выберете вы. Итак, скажите, что вы предпочитаете.

Услышав это, они вышли и немного посовещались. Затем они вошли, и Юлиан сказал. Согласно вашей воле, из двух оставленных на наше рассмотрение Сначала нужно было бы нам сказать о власти Папы. Но все же показалось нам лучше сначала сказать об очистительном огне, чтобы и нам как-то очиститься, беседуя о нем. Итак, пусть дискуссия будет об огне. Митрополит Аферский ответил. Пусть будет так, как вы решили. Но сначала скажите нам.

Откуда Ваша Церковь имеет предание о Нем, с какого времени Она это приняла и исповедует, и какое имеет об этом учение? Таким образом мы продвинемся дальше. Так это было решено, и мы разошлись. По ходу этих слов мы просили деньги на пропитание, но они не были даны. Хотя мы и просили усердно ради необходимости людей, Но ничего дано не было, пока мы не дошли вот до этого момента обсуждения. Но когда мы до этого дошли, 12 мая было дано содержание второго месяца – 689 флоринов. По ходу дела стали часто долетать ужасные слухи о том, что Эмир готовится к походу против города. Венецианцам писали с Эноса, из Метелен, из Схиоса, Скрита, Эврипа и отовсюду, что Эмир готовит 150 кораблей и 150 тысяч войска и отправляется против города.

Венецианцы послали эти сообщения к императору и патриарху. Затем и из города пришли письма с тем же содержанием, призывающие императора и патриарха скорее позаботиться о серьезной помощи. Услышав это, наши восскорбели, потеряли надежду на жизнь, стали взывать к Богу и просить о помощи, умолять с воплем и плачем, ища защиты от такой опасности. Чего только не говорили императору и патриарху, кому не взывали позаботиться о помощи Господу. Император многое сказал об этом кардиналам и передал через них папе, что, поскольку есть у нас в декрете соглашение что пока мы пребываем в Италии, то если возникнет нужда в Константинополе, то вы пошлёте корабли на помощь ему. Сейчас есть великая потребность и необходимость. Итак, пусть приготовят папа четыре галеры, или, по меньшей мере, три, чтобы они отправились на помощь городу». Это же Патриарх сказал кардиналам и епископам.

Когда же они дважды и трижды сказали это кардиналам и ничего не достигли, то послали к Папе Филантропина, Диссипата и Великого Хартофелака просить, по крайней мере, две галеры. Они отправились к Папе и сказали ему обо всем этом. С тех пор указанные люди не переставали день за днем появляться у Папы и с великой мольбой просить его об упомянутой помощи. За этими делами прошло около месяца. Мы тяготились таким промедлением и обращались к тем из них, кого считали друзьями. Когда некоторые из нас просили фраа Амбросия, то услышали от него. Не скорбите, но постарайтесь сначала, чтобы совершилось единство, и тогда мы направим многочисленные корабли в великую помощь Константинополю. Кто-то сказал ему.

Чем нам поспособствует тогда великая помощь, если сейчас падет город и будут взяты неверными в плен жены и дети наши, а все священное и имущество всех нас, находящихся здесь и пребывающих там, станет их достоянием и добычей? Амвросий ответил. Но тогда мы истребим и уничтожим неверных, и похитим их имущество. Мы найдем ваших жен и детей и имущество и вернем каждому с преумножением. Такую амброзию предлагал городу Амвросий и так утешил своих скорбящих друзей. Пока папу умоляли о помощи городу, некоторые из наших сказали, что если будет среди архиереев сбор, то они все готовы, чтобы каждый дал по своим возможностям. Когда услышал это император, то сразу пошёл к патриарху, собрал нас всех и держал речь о совместном взносе, предварив её тем, что он сам даст денег, чтобы приготовили и отправили его собственную галеру, так как он знает, что и папа отправит галеры. Поэтому нужно, чтобы я состоятельный дали сейчас на помощь Родине.

Первые из архиереев сказали, что если бы мы сейчас были в Константинополе, то мы представили бы все по силе или даже сверх силы. Но поскольку мы находимся в чужой земле и не знаем точно, что с нами случится, то если некоторые из нас что и имеют, то надо, чтобы мы удержали это из-за неизвестного конца и времени нужды на чужбине. Но из-за случившейся нужды дадим и мы некую часть. Так четверо из них сказали, что дадут по пятьдесят эперпиров каждый. Митрополит Никейский сказал, что Иаков служил Лавану семь лет и дал ему Лаван дочь и свои стадо. Я служил старцу моему трижды по семь лет, и дал он мне сорок флоринов. Двадцать восемь из них я потратил на плавание и пропитание на корабле, когда по приказу твоей святой царственности Я возвращался с Пелопонесса в Константинополь. Там я истратил оставшиеся и не имею даже дуката.

У меня есть три кубка, и из них я даю два. Сказал и следующий после него. У меня нет ни дуката, но вот у меня две мантии, и я даю одну. Когда услышал это император, то оставил это дело, поняв, что с пустыми надеждами он это затеял. а ведь он надеялся, что с Архиереев будет собрана цена почти что одной галеры. Тем не менее упоминавшиеся архонты не переставали появляться перед папой и искать помощи. Даже сам император по причине этой необходимости пришел к папе и своими словами просил его о помощи городу, добавив, что если город останется в своем чине, то я приму и единение церквей. А если что другое случится с ним, то я сильно подумаю, быть этому или нет.

Так после месяца просьб и уговоров папа едва согласился послать две галеры и распорядился отправить их в Венецию и снарядить их там. Приближенные папы сказали, что блаженнейший отец распорядился о помощи городу, но кто знает, дадут ли венецианцы галеры. Они ведь деловые люди и имеют множество дел на Западе и на Востоке. Они наверняка будут бояться дать Галлеры, чтобы, когда Эмир узнает об этом, они не подвигли его против самих себя и не получили от него большой вред. Папа все же отправил посла в Венецию, а Император отправил вместе с ним Десипата и Ягаря, дав им залог, чтобы они его ссудили и вооружили Императорскую Галлеру. Так они отправились вместе в Венецию и попросили галеры. Венецианцы отложили ответ относительно этого до тех пор, пока они посовещаются, а пока что дали им жилище для отдыха. Послы папы, оставшись, встретились с Дожем отдельно и сказали ему, что папа хочет, чтобы вы дали ему счет за галеры.

Дож ответил. Если папа надеется получить от нас прибыль, то пусть будет ему сказано, что мы не дадим ему ни одного флорина. Когда услышал это посланник папы, то тайно покинул Венецию и отправился во Свояси. А когда Диссипат и Ягарь после ужина стали искать посланника, то не нашли. Поскольку и на следующий день они искали его и не нашли, узнали только, что он оттуда ушел, то написали об этом императору. А император сообщил папе. Папа сказал, что там есть мой посол, и он делает то, что я ему указал. Император написал указанным архонтам, что папа говорит, что его посол на месте.

Итак, потрудитесь и найдите его. Они опять много искали и не нашли. и вновь написали императору, что здесь ни того посла, никакого другого человека Папы не находится. Император вновь сообщил Папе, что не находится в Венеции его посол. Папа ответил, что есть у него там представитель, который заботится о приготовлении галер. Император вновь написал архонтам, и они оставались в Венеции, ожидая увидеть приготовление галер. Когда прошло более сорока дней и не нашлось никого, кто бы занимался галерами, то по необходимости возвратились архонты по неволе праздной в Феррару. Такой оказалась первая помощь городу со стороны Блаженнейшего, за которую и он сам принял достойное воздаяние.

Наш город был невредимым, сохранен Богом, повернувшим в другое направление помыслы Эмира и сохранившим город от вреда. Как и всегда, он стоит его помощью. Но два города были захвачены Никколо Пачини из тех, которые относились к церкви Блаженнейшего – Болония и Форли, из-за чего Папа оказался в очень затруднительном положении. Говорили, что этот Никколо идет против самого Папы и Феррары. Из-за этого робость и страх велики напали на нас, боящихся пленения от него. так что большинство из нас отправили в Венецию все, что имели драгоценного и излишнего. Отправил и император большую часть своего имущества. Также были отправлены святыни Великой Церкви и имущество Патриарха.

Слово коснулось этих дел как бы на бегу, но я счел не праздным, а необходимым об этом напомнить. чтобы стало ясно тем, кто имеет надежды на помощь оттуда, какую мы обрели помощь в той безвыходной ситуации, в то время как там находились император и патриарх вместе с лучшими людьми города, и все они вместе с мольбой просили о помощи. И это в то время, когда латинине надеялись привести наших к их церкви. А сейчас слово возвращается обратно, чтобы заняться повествованием о соборе. Итак, после уже упомянутой встречи мы пришли к императору и объявили, что решили говорить о честилище. – Итак, слушайте, – сказал он, – что они вам об этом говорят, и отвечайте, как подобает. Митрополит Эфесский спросил. – Как ты повелеваешь отвечать им?

В более полемическом духе и с противодействием или же по экономии? Ведь нам стоит знать, какой ты хочешь видеть направленность Император ответил, что «Говорите полемически обо всех наших правах». Тогда ответил митрополит Никейский, «Я не имею чего сказать об этом. В отношении учения у меня есть что сказать, но об этом не знаю, что скажу». Эфесский же митрополит сказал, «Но у меня есть что сказать и об этом». Когда мы сошлись на следующей встрече, начал Юлиан говорить о честилище и сказал, Римская Церковь издавна из самого начала приняла и исповедует это учение со времен святых апостолов, приняв его от святого Петра и святого Павла, как будет показано из последующего, но и от учителей Церкви, бывших после них. Она учит об этом своем учении так. После исхода отсюда души умерших, те, которые чистые от всякой скверны свободны, как души святых, те сразу идут ко вкушению благ.

Души же тех, кто после крещения впали в грехи, а затем искренне раскаялись и исповедовались, но еще не успели исполнить правила, наложенные на них духовником, недостаточными плодами покаяния воздать волу милостивления за собственные грехи, такие души очищаются через очистительный Одни быстрее, другие медленнее, в зависимости от согрешений, и уже после очищения они отходят ко вкушению благ. Души же тех, кто находятся в смертном грехе или скончались во грехе прародительском, сразу идут в мучение. Так, сказал Юлиан, учит Римская Церковь о честилище. Он изложил это подробно и разумно, со вступлением и доказательствами. В конце он добавил «То, что я сказал до настоящего времени, сказал как предверие слов и введения. А остальное скажет учитель священного дворца, им был Иоанн Испанец. Он скажет и представит их хорошо и со знанием, согласно ему присущему разуму и мудрости, и будет достойным участником этого состязания. Я же не в состоянии это сделать».

И с этими словами он закончил говорить. Митрополит Эфесский ответил на это то, что подобает, и добавил ради «большей экономии», сказав дружественно. «Хорошо», – сказала Твое Преосвященство, – «что, когда они имеют отличие от других и не общаются, то большим кажутся между ними различия. Когда же они встречаются для бесед, и каждая сторона внимательно слушает, что говорит другая, то часто оказывается небольшой между ними разница». Это, мне кажется, произошло и в данном случае. Мы иначе слышали, что учит очистилище Ваша Церковь, а сейчас по-другому услышали об этом. Из рассказа Твоего Преосвященства я нахожу, что невелико различие между нами в этом вопросе, и надеюсь, что и оно будет исправлено, если Бог захочет. Итак, скажите об этом, как Вам угодно».

Упомянутый Иоанн начал и сказал об этом немного. Митрополит Эфесский перенёс свой ответ на это на другую встречу, так что мы встали и разошлись. В условленный день мы вновь сошлись, и Митрополит Эфесский произнёс на сказанной Иоанном замечательную ответную речь, составляя сказанное от Божественного Писания и свидетельств Святых Учителей Церкви. Так мы сходились и дальше, и было достаточно дискуссий между Митрополитом Эфесским и Иоанном. Желающие знать, найдут их в записях Деяний Собора о Чистилище. До определенного времени Никейский митрополит отчасти помогал в прениях митрополиту Эфесскому, пусть и вяло, и можно было видеть слово Писание, говорящее «Братья, помогающие друг другу подобной укрепленному городу». После нескольких собеседований латинине пожелали письменно соединить то, что они хотели, и дали нам в письменном виде слово, содержащее их учение о Чистилище. Получив слово, мы его посмотрели, отнесли императору и пречитали перед ним.

Он определил, есть необходимость, чтобы и вы написали, и в самом деле напишите. Сказал он это, обращаясь к митрополиту Эфесскому. Если ты повелеваешь, ответил тот, то мы напишем. Но я не хочу, чтобы, если случайно напишет еще кто-то, то было бы дано его слово, а мое было бы оставлено, и я оказался бы трудившимся тщетно. На это император ответил, что будет дано твое, а не другое. Сочли правильным, чтобы некоторые из нас пришли к митрополиту Эфесскому, и он бы писал будущий текст при нашем присутствии, и если понадобятся помощи. Так сошлись митрополит Никейский, великий экклезиарх, духовник Кир Григорий и в качестве секретаря, ответственный за священные церемонии. Митрополит Никейский начал говорить просто, но распространялся больше, чем следует.

Затем слово принял духовник, но и он подчиславился распространяться за пределы должного. Один за другим принимали слова и состязались друг с другом в сотрясении воздуха пустыми словами, не имеющими никакого отношения к предстоящему делу. В промежутке я попросил оставить слова и перейти к написанию, но они не уклонились от своих избыточных слов. Когда значительная часть дня уже прошла за этими пустыми словами, сказал митрополит Эфесский, что таким способом мы не сможем ничего написать. Но я один, оставшись вместе с секретарем, напишу. А вы потом это посмотрите и исправите, если что будет нуждаться в исправлении. С этим мы и вышли. Написал митрополит Эфесский, написал и митрополит Никейский по внушению духовника.

И восхвалил духовник сочинений митрополита Никейского и подвиг императора, чтобы дать латинянам его сочинения как более дружелюбное по форме и искусное. По приказу императора принесли ему и прочитали оба сочинения в присутствии избранных лиц. Сказал он митрополиту Эфесскому. «Хорошо твое сочинение, и есть в нем множество сильных глав. Но есть и такие, которые дадут латининам повод для возражения». Такова история со святым Макарием, как он спросил сухой череп, и тот ему ответил. «Ведь на это у тебя нет безусловного свидетельства, подтверждающего его, поэтому оно будет ими опровергнуто, так же, как и некоторые другие главы. Поэтому лучше исключить легкоуловимое и добавить более надежное, пусть и в меньшем числе, нежели числавиться множеством глав и приводить аргументы, при том, что некоторые из них будут легки для опровержения.

Тогда как отвечающий, берясь за опровержение, будет выбирать слабые стороны, а не сильные. И если он опровергнет из аргументов два или три, то многим покажется, а скорее будет и объявлено, что он все опроверг. Поэтому такое лучше устранить. Это император сказал митрополиту Эфесскому. Никийскому митрополиту он сказал, что и твое слово имеет свои недостатки. Ведь сразу в обведении ты говоришь о муже латинине А это не принято, так как нужно было сказать благообразнее, честные отцы, или иное достойное и приятное для слуха. Есть и другое, нуждающееся в исправлении. В заключении он сказал, что введение и деление текста лучше у никийского митрополита, тогда как аргументы, композиции и примеры сильнее у митрополита Эфесского.

Так мне представляется лучшим, сказал он. если вы возьмёте вступление митрополита Никейского и выберите из его текста ещё и другое, что окажется полезным. Вместе с тем возьмёте большую и лучшую часть из сочинений митрополита Эфесского и таким образом составите произведение, которое нужно преподнести. Итак, он назначил митрополитов Эфесского и Никейского мудреца Геммиста Плефона который некогда был их учителем, и амируцы, чтобы они собрались вместе, выбрали и составили текст, что они и сделали. Из-за этого начался конфликт между митрополитами Эфесским и Никейским. Редшествовал ему конфликт между духовником и митрополитом Эфесским из-за местоблюстительства восточных патриархов. Конфликт духовника раздул и расширил конфликт митрополита Никийского и приготовил его возрасти к худшему. Казалось, что духовник ни словом не упоминает местоблюстительство Александрийского патриарха, уступает митрополиту Ефесскому и чтит его.

На самом деле он действовал подковерно и втайне копал против него, всегда возражая его словам. Когда он услышал слова митрополита Ефесского, которые тот сказал Юлиану, Просто чтобы сделать ему приятное, согласно изложению твоего Преосвященства, незначительны, мне кажется, различия между нами в вопросе участилища. И я надеюсь, что она будет исправлена, если благоволит Бог». То он, то есть духовник, сказал, «Небольшой считает митрополит Эфесский разницу в вопросе участилища. Но она велика. И как он говорит о ее исправлении? Нам необходимо узнать, как он об этом говорит. С подобными словами он юродствовал в присутствии многих.

В другой раз митрополит Эфесский был вовлечен в дискуссию и показывал, что различие велико и представлял свидетельства святых, через которые становилось ясно, что это учение противно учению нашей Церкви. Митрополит Эфесский от всех был прославляем и все изумлялись, как благочестиво и наилучшим образом он ведет дискуссию. Но духовник, переменив мнение, Что же это такое предлагает митрополит Эфесский? Это вовсе не так, и, дескать, хорошо то учение, которое латинине имеют очистилище. И не стыдится он это говорить. Хотите, я опровергну с помощью речений святых то, что он говорит. И он достал из запазухи, разве чтобы можно было ее увидеть, тетрадку и сказал. Вот цитаты, противоречащие тем, которые привел митрополит Он ничего не зачитал и никому не дал эту тетрадь, однако еще раз показал, что и он радеет и горячо выступает за веру и нашу Церковь.

Но еще и в начале, когда мы только прибыли в Феррару, и после восьми дней пребывания здесь, когда мы узнали, что Номофилак, брат митрополита Эфесского, ходил во дворец к папе, духовник сказал, что означает посещение Номофилаком папского дома. какую он выполняет работу. Нам надо узнать, зачем он туда ходил. Ведь вот, митрополит Эфесский собирается на себя взять всю борьбу, а нам надо быть внимательными к тому, что делает его брат». Подобные вещи он говорил всё время, выступая против митрополита Эфесского и восхваляя никейского митрополита, побуждая их к разномыслию. Мы собрались вместе, прочитали латинином и передали составленное слово. Они же опять написали другое, на которое митрополит Эфесский написал опровержение, а вместе с ним передал и другие два слова об этом учении, которые все оказались необходимыми и наилучшими. Так прошло несколько встреч в этих собраниях, представление им наших текстов и получение их ответов.

По ходу этого Митрополита Ефескова попросили сказать и изложить мнение, которое наша Церковь имеет по поводу отошедших отсюда, то есть из этого мира. Однако он не сказал этого, имея запрещение на это со стороны Императора. Но чем больше латиняне видели его противодействие и нежелание открыть учения нашей Церкви об этом, тем больше они принуждали и просили изложить его. И, отыскивая причину, говорили, «Всякий каноник какой бы то ни было церкви, будучи спрошен о том, какое учение имеет его церковь по любому предлагаемому вопросу, сразу должен высказать его ясно и без сомнения. Тебя же не дважды и не трижды, но многократно и многими словами мы просили написать или сказать, что учит ваша церковь по этому вопросу. Ты же совершенно не хотел ответить. Мы же недоумеваем, каково препятствие из-за которого ты оказываешь такое противодействие. Митрополит Эфесский, что касается его самого, был как лидиец на равнине, но он, словно некой уздой, был связан по велениям императора и досадовал.

Митрополит Никейский, не поддерживая такого противодействия и уклонения от слова, к тому же не желая соглашаться с Митрополитом Эфесским, сказал, что касается меня то я имею возможность высказать свое собственное мнение. Итак, я говорю и считаю, что души святых восприяли подобающие им благо, а грешников – наказание. Остается лишь, чтобы они восприяли и тела, с которыми пожили в этой жизни. Праведники и тогда будут пребывать во вкушении благ, а грешники вместе с телами – в наказании. И это будет во втором пришествии Христовы. Сказав это, он немного подождал и затем удалился со стороны, где был митрополит Эфесский, и сел на отдельном месте, где сидели и упоминавшиеся архонты Сената. Испанец Иоанн в полемическом духе разговаривал с митрополитом Эфесским и от обсуждавшейся темы перешел к другой и предложил проблемы, никак не соответствовавшие имевшейся цели. Тогда он, среди прочего, спросил, где и как летают ангелы?

И огонь, который, по твоим словам, примут грешники, скажи нам, из какого вещества он будет возжжен, и как он будет сжечь посылаемых в него? На эти вопросы ягарь, возмутившись, ответил, что узнает это спрашивающий, когда там сам окажется. Андрей Родосский ответил. На это, что ты сказал это не как благородный архонт, не подобало тебе давать такой ответ? Все это Иоанн говорил скорее в качестве провокации, нежели для размышления. Он был велик во внешней мудрости и искусен в споре, находчив и способен умом, и ловок в использовании слов. Мы изумлялись, как митрополит Эфесский сразу находил решение с помощью свидетельств в Писании, не зная заранее, что собирался предложить Кроме двух или трех проблем, на все остальное он дал исчерпывающие ответы и достаточные решения. После всех этих многочисленных разговоров мы едва вышли, и все были удручены разномыслием, который явил митрополит Никейский.

Он не только не захотел поддержать митрополита Ефескова хоть краткими словами, но и, оставив кафедру, ушел с гордой головой. Я же скорбел больше других, словно чувствуя, что из этого произойдет гибельное зло. Я знал, что на исправление этого нужно и мне самому обратиться и других подвигнуть. Побудив к этому и митрополита Лакедемона, мы пришли к Патриарху и сообщили ему, что митрополит Никейский несколько дней назад оказался плохо расположен к митрополиту Эфесскому, не заступаясь за него и не подавая ему ни малейшей помощи. А сейчас он показал это более явным образом, броня сквозь зубы то, что говорит митрополит Эфесский. Он не только не сохранил согласие с митрополитом Эфесским сам по себе и не последовал императорскому предписанию, но, высказав свое собственное мнение, как было ему угодно, одного митрополита Эфесского остался бороться ради одобрения императора. Итак, мы видим. что произошло большое разделение из-за митрополита Никейского, и боимся, как бы не возросло это к худшему и не привело к великой погибели.

Ведь что может быть хуже, бесчестнее и мучительнее, чем наше здесь разделение? Какая последует за этим катастрофа? Поэтому нам показалось благом открыть происшедшие твоей великой святости, чтобы ты повелел, и они пришли сюда, и словами отеческого увещания, а вместе с тем и поучения, Ты удержал бы их от разномыслия, примирил и объединил бы их. Так и мы просим, чтобы Твоя Великая Святость постаралась ради их примирения и согласия, ведь если она пренебрежет этим сейчас, то потом будет труднее». Выслушав это, Патриарх посмотрел на нас и сказал, что более страшным кажется мне то, что вы пришли и сказали мне это, нежели само происшедшее там. Ведь о сказанном там никто бы не узнал, поскольку это произошло частным образом. А то, что вы мне это сейчас возвестили, будет услышано и другими, и, расширившись, услышано будет и латиниными, и будет нам это встыд и осуждение. И так было бы лучше, если бы вы об этом деле умолчали.

На этом мы сказали, что тебе мы сообщили это наедине, а другим ничего не будет нами сказано. Но что касается латинин, то они это узнали и на словах, и на деле. Ведь митрополит Никейский не просто словами сказал то, что хотел, вслух всех собравшихся, но и, встав со своей кафедры, сел вместе с архонтами Сената, оставив митрополита Ефесского состязаться на арене. Так он сам объявил собравшимся о своем разномыслии. Что же мы сделали ужасного, если, известное всем, мы принесли твоей великость святости? И кому другому было бы уместнее возвестить это? Поэтому я возвестил прежде всего твоей великость святости и императору, что подготовка к собеседованию мне проходит благополучно. И так повели, чтобы собирались и рассуждали вместе, если и не все, то по крайней мере избранные, так как из-за этого произошло разделение.

Но прежде всего мы молим, чтобы было попечение о мире и согласии между ними. И ответил Патриарх. Я хочу, чтобы о происшедшем не стало известно. Я сказал то, что сказал. Но сделаю так, как Вы мне говорите, соберу их Объясню им и примерю. Это он сказал нам, но что касается их, то им не последовало ни слова, ни дела, но были они с тех пор разделены. По видимости, они встречались и говорили, а на самом деле были разделены совершенно. В отношении дискуссий многие говорили императору, что латинеи многократно хотели узнать то учение, которое наша церковь имеет об обсуждаемой проблеме.

Несправедливо и неприлично, что наши не объясняют его. Нужно, чтобы твоя святая царственность определила, и они бы получили, что ищут. Он, наконец, позволил это, и митрополит Офесский составил ответ в своих трех упомянутых выше словах, и это было передано Латининам. Пропитание истощилось, но и после частых просьб они не давали его. Когда по их просьбе было предоставлено учение нашей Церкви об обсуждаемом вопросе, тогда было дано и пропитание за третий месяц, 30 июня, 689 флоринов. Мы вновь сошлись с нашими собеседниками. Латиняне старались обосновать свое учение, и Андрей Родовский приводил множество аргументов в его пользу. К подтверждению своих слов он привлёк и Григория Низского, присоединив к этому и Василия Великого, сказав, что поскольку он был братом Низскому, а Низский всегда то, что писал, сначала показывал брату и только потом это публиковал, то очевидно, что и написанное об очистительном огне он издал сведомо своего брата.

Таким образом, получается, что это учение разделял и Василий Великий. Привлек он и апостольское речение о том, что «у кого дело сгорит, тот потерпит урон, впрочем, сам спасется, но так, как бы из огня». Он это превратно интерпретировал, привлекая к обоснованию очистительного огня. Об этом с обеих сторон были многочисленные речи на различных встречах. Затем епископ Родовский после многих других тем перешел к вопросу о сущности и энергии. Он спрашивал учения об этом в нашей Церкви и побуждал митрополита Эфесского к ответу. Он изложил и собственное учение, сказав, «Наша Римская Церковь учит, что триепостасный Бог, Отец, Сын и Святой Дух, обитает в достойных к принятию Его». Итак, скажите и вы, какое учение имеете об этом?

Изначально было провозглашено и предписано императорам, что если будет вопрос об этом, то никоим образом никому на это не отвечать. Поэтому и сказал митрополит Эфесский, что мы с легкостью могли бы ответить на то, о чем ты спрашиваешь. Но мы еще не собрались для того, чтобы говорить об этом. Поэтому я сейчас не буду отвечать. Когда же и нашим покажется благовременным говорить об этом, тогда мы скажем, как нас управит На этом собрание было распущено. Когда мы вновь рассказали об этом императору, то он снова предписал строжайшим образом, чтобы никто никоим образом не отвечал на это. На этом прекратились собеседования о чистилище. Ведь мы больше не собирались, но так и не было сделано об этом вопросе никакого заключения.

Поэтому и нам здесь стоит прекратить об этом слово и перейти к другому сообразно тамошним делам и переездам.