62. Что есть серп летящий？ Кто есть тать и кто — кленущийся？ (Зах 5_1—4) ⧸⧸ Вопросоответы к Фалассию

Преподобный Максим Исповедник. Вопрос и ответы к Фаласию. Вопрос 62. Вопрос. Что подразумевает святой Пророк Захария, когда говорит «И возведох очи мои и видях, а звижду серп летящ, в долготу локтей двадцать и в широту десяти локтей. И рече ко мне, сия клятва, исходящая на лице всия И чуть далее. «И изнесу его, — глаголит Господь Вседержитель, — и внедет в дом Татя и в дом, клянущегося именем Моим, во лжу. И вселится посреди дома его, и скончает его, и древа его, и каменьей его».

Что есть серп, и что мера долготы и широты? И почему серп летящий? кто есть тать и кто клянущийся, что есть дом и что древа и камени? Ответ. Бог сказал, видение у множих и в руках пророческих уподобихся. Он заранее представил в символах разнообразные прообразы своего удивительного пришествия посредством плоти для спасения людей. И поскольку каждый из пророков был способен вместить Откровение, то Бог заранее явил один из таких прообразов через одного из этих пророков. Поэтому великому пророку Захарии Он даровал Откровение своих тайн, и как бы посредством видения, позволяя ему постигнуть силу своего будущего пришествия через плоть, мудро позволил ему созерцать серп.

Этим Бог научает что Сам Он, многоликим образом изображающий Себя в тайнозрительных видениях пророков, намеревается добровольно и подлинно снизойти в тварной бытии нашей природы, чтобы истина, до этого предуказываемая в образах, была явлена как действительно сущая. Серб есть Господь наш Иисус Христос, Единородный Сын Божий и Слово Божие. который сам в себе по природе прост, вечно сущий и пресно пребывающий, но ради меня по принятию плоти одушевленный и мыслящий, ставший, как ведает только он сам, сложным по ипостаси. При этом он не воспринимает слияние в одной природе вследствие предельного единения своего по ипостаси с плотью, но также не рассекается на двоицу сынов вследствие предельного своего различия по природе сравнительно с плотью. Я называю с одной стороны предельным совершенную нераздельность ипостасного единения, а с другой стороны говорю о предельном, подразумевая совершенную неслиянность и неизменность природного различия естеств Христа. Потому что таинство божественного воплощения совсем не влечет вместе с собой ни различия по ипостаси, возникающего благодаря инаковости природ, из которых образовался единый Христос, ни слияния в одну природу, возникающего благодаря ипостасному единению. И это для того, чтобы, с одной стороны, таинство Святой Троицы не восприняло какого-либо добавления, а, с другой, чтобы ничто не было единородным и единосущным по природе троицы. Ведь два естества соотносятся с одной ипостасью, но не произошло слияния относительно одной природы.

Чтобы единое по ипостаси было явлено законченным по единению вследствие сочетавшихся друг с другом естеств, и чтобы различия соединившихся в нераздельном единении природ было с доверием воспринято нами, пребывающим соответственно естественному своеобразию, вне всякого изменения и слияния. Ведь если бы две природы слились для того, чтобы возникла одна природа, то таинство нашего спасения стало бы для нас совершенно непостижимым. Тогда невозможно было бы понять, откуда или каким образом произошло снисхождение к нам Бога. А также неведомо нам, то ли плоть изменилась в Божие естество вследствие Божественного единения, то ли Божие естество превратилось в сущность плоти, то ли оба эти естества слились ради возникновения чего-либо иного наряду с ними в неком смешении, вследствие чего сущностный смысл каждой из слившихся природ не остался неповрежденным. Ибо в таком случае либо плоть изменилась в естество Божества, либо естество Божества изменилось в плоть, либо способ соединения заставил эти естества сбиться в одну природу и послужил причиной возникновения единого естества наряду с ними. А поэтому я, если так рассуждать, не понимаю таинства Божественного воплощения, не находя в нем послеединения природного различия между плотью и божеством. Если во Христе после единения существуют природные различия плоти и божества, поскольку они никогда не бывают тождественными по сущности, то результатом единения сочетавшихся естеств никогда не может быть одна природа, но только одна ипостась, в которой мы не обнаружим никакого различия во Христе. Ибо по ипостаси Слово является тождественным собственной плоти.

Ведь в силу чего Христос воспринимает какое-либо различие, в силу того Он не может быть единым во всех отношениях. А в силу чего Он совершенно не воспринимает никакого различия, в силу того это единое в Нем всячески и всегда содержится, будучи действительно существующим и высказываемым о Нем. Итак, поскольку всякое различие основой своей имеет именно как различие количество различающихся, ибо вне количества не может быть никакого различия, то, разумеется, это количество не обнаруживается помимо числа. Поэтому мы бы правильно сделали, если бы признали число для того только, чтобы обнаружить различия природ, из которых состоит Христос после единения, обозначая этим что естества его сохраняются непреложными. Однако подобным числом мы не разделяем единства их, соединившихся в одну ипостаси. И, мысля так, мы никоим образом не вводим число в смысл ипостаси. Ибо в то, в чем совсем не наблюдается различие, не может вводиться и никакое количество. а то, во что не вводится никакое количество, не принимает никакого числа, обнаруживающего различия.

Поэтому Господь является сложным по ипостаси, в которой наблюдается и тождество, и совершенная единичность, чтобы, с одной стороны, нам сохранить это тождество и единичность ипостаси, а, с другой, исповедовать различия природ, соединившихся в одной ипостаси. Стало быть, Господь есть Тот, которого чудный Захария видел, как серп летящий. Кроме того, можно сказать, что Господь есть серп, поскольку Слово Божие способно подрезать под корень всякий пророк и всякое неведение. 2 В долготу локтей два десять и в ширину десяти локтей. 3 Христу, как Богу и Слову, присущи по определенному способу промысла Божьего и соответственно исхождению Божией благодати, расширятся на десять локтей, то есть на деятельные и божественные заповеди. Ибо Слово Божие расширяется на десять заповедей, которыми законополагается как деятельность в отношении должного, так и бездействие в отношении недолжного. Они объемлют всякое движение самопроизвольной воли тех, о которых промышляет Бог. А слово, ставшее плотью и совершенным образом вочеловечившись, удлиняется на десять локтей вследствие сочетания стихии с чувствами, необходимого для возникновения тела.

Ибо есть пять чувств и четыре стихии, из соединений которых образовывается естество человеков. И ясно, что пять, умноженные на четыре, производит число двадцать. А длиной Писание называет способ домостроительства, поскольку возвышенное и божественное таинство Богово человечивания превышает всякое естество. Летящ, потому что не имеет ничего земного, вследствие своей быстроты и высокой скорости. Или, чтобы сказать кратко и в немногих словах, вследствие того, что ограничивает все спасение человеков состоящие в одной только вере и благой совести, только сердцем спасаемых. Ибо нет ничего более быстрого, чем вера, и нет ничего более легкого, чем исповедание устами благодати того, в кого веруют. Ведь одно являет живую любовь уверовавшего к Создателю, а другое – боголюбезное расположение души уверовавшего к Ближнему. Любовь же и искреннее расположение, или же вера и благая совесть есть, как то очевидно, дело незримого движения души, которая совсем не нуждается во внешнем веществе для своего возникновения.

Ибо Писание гласит «Слово сокращенно сотворит Господь из земли». Это слово есть проклятие, которое Бог и Отец послал на лицо всей земли подлинно проклятие из-за истинного проклятия. Ибо поскольку прислушание Адама через преступление стало проклятием, не позволяющим заповеди возрастать для рождения плодов правды, чтобы тварь восприняла благословение, поскольку соответствующее естеству благословение Бога и Отца осуществляется в проклятии Адама, став проклятием от проклятия по греху для уничтожения прислушания, приумножающего в плодоношении плодов неправды, чтобы тварь была лишена этого приумножения во грехе. Ведь, согласно Божественному апостолу, ради меня стал клятвой и грехом тот, кто расторгает мою клятву и берет на себя грех мира. Ведь два проклятия имею я. Одно является плодом моего произволения, то есть является грехом, вследствие которого плодотворное семя души, предназначенное для рождения добродетели, упало на землю. Другое есть справедливое осуждение вследствие моего произволения естества на смерть. Оно по необходимости влечет естество против его желания туда, где добровольно рассеялось по моему произволению движение души.

приведший в бытие все естество, добровольно подчинился осуждению, на которое было приговорено естество человеческое, то есть смерти. Он умертвил живущее во мне по произволению осуждения греха, убив его собственной смертью на кресте. И мое осуждение и моя смерть стали осуждением Бога моего, не позволяя преступлению первого человека порождать плоды неправды. Наоборот, это осуждение Бога моего породило благословение Божьей правды и жизнь нескончаемую. Этот серп, то есть Господь и Бог наш Иисус Христос, полагает конец татью и клятвопреступнику и разрушает дом его. Ибо лукавый дьявол – подлинная из тать и клятвопреступник. Тать, как похитивший с помощью хитрого обмана человека драгоценное произведение творения и добро Божие из рая, приведше его в это место злострадания, испачкавший многими пятнами грехов образ божественной славы, а также искавший того, чтобы чуждое богатство сделать своей собственностью, злонамеренно добиваясь чужих благ не с целью сохранения их, но для того, чтобы похитить, принести в жертву и погубить их. А дьявол есть клятвопреступник, как лжец и обманщик.

Обещая дать Адаму славу божества, он низверг его в бесславие неразумных скотов и в гордыню. И, чтобы сказать более точно, он содел Адама бесславнее всякого скота. Человек вследствие своей гордыни настолько превосходит скотов неразумием, насколько противоестественное бывает мерзостнее соответствующего естеству. Сделав же Адама чуждым бессмертия, дьявол осквернил его, облачив тление. Обиталищем этого татия и клятва преступника стал нынешний мир тления и непрестанного смешения, который он, возможно, захватил грабе человека. В этом мире ему было попущено грабить, по причине о которых ведает Бог, попустивший ему совершать такие деяния, до тех пор, пока существует круговое движение времени. Поселившись в этом мире, словно в доме, благодаря своему неизреченному воплощению, Слово Божие заключило в оковы дьявола, уничтожило деревья и камни этого мира, полностью положило конец языческим изваяниям и жертвенникам, а также целиком разрушило и истребило пьедесталы идолов, тех идолов, посредством которых приносили введенные в заблуждение язычники поклонение Богу, как считалось у них многообразному и чудовищному – отцу лжи дьяволу. Он же, будучи еще более безумным, чем они, делает из их безумия вещество для своей славы.

Ибо что может быть более неразумным, чем то, когда кто-либо кажется чем-либо, но не является таковым на самом деле? Итак, поселившийся посредством плоти в этом обиталище Татья и клятва преступника дьявола, то есть в здешнем мире, человеколюбивый искупитель душ и телец наших целиком изменил то, что существовало в нем соответственно способу первого обмана, а также восстановил в нем смысл истинного познания. И чтобы сказать просто, изгнав разбойника, похитившего чужую собственность, он опять стал править посредством добродетели, как владыка над теми, кто принадлежит ему, величественно воздвигнув святую церковь по всей Поднебесной. Или, возможно, дьявол есть тать, потому что обманом и коварством он и поныне устраивает так, чтобы все стремления каждого человека перенацелить на самого себя. Клятвопреступникам же Лжецом и обманщиком он является потому, что с помощью надежды на лучшее, внушаемой им людям пустым, убеждает отказаться от имеющихся у них благ. Кроме того, он, пользуясь тем, что эти люди ложность считают сладостным, скрытно устраивает мучительные и тягостные испытания для них, убежденных им. Жилище этого Тати лжеца является сердечное расположение каждого из грехолюбивых людей. Камни, из которых оно построено, суть – невосприимчивость и нечувствительность к доброму.

А деревянными частями этого жилища являются возбужденные мысли таковых людей, порожденные нечистым разжиганием страстей. Или, быть может, Писание иногда иносказательно называет деревянными частями, ибо первое древо повредило, как написано, движение этого желания, направив его вопреки естеству. А поэтому эта сила души стала способной воспринимать всякую страсть подобно тому, как вещество дерева способно воспринимать огонь. О камнями называется вероятно твердость и нечувствительность яростных движений, которые не подчиняются слову добродетели. Эти все движения вместе с обителю их, то есть внутренним расположением души, уничтожают и прекращают появившийся Бог Слова, изгоняя прежде всего посредством веры из названного расположения, поселившегося некогда в нем с помощью лжи дьявола. Бог Слова сковал нерасторожимыми узами того, кто казался сильным. и дом его разорил, одновременно изгнав из сердца человеческого навык воспламенения срастей вместе с окаменелостью души по отношению к доброму. Или, возможно, камнями называется нерадивость души, бесчувственная к добродетелям относительно доброго, а деревянными частями ее рвение относительно порочного.

Извергнув все это из сердца верующих, Слово не перестает творить мир и вновь примеряет в едином теле добродетель тех, кто далеко и тех, кто близко, разрушая среда стени, то есть грех. Оно упраздняет рукописание, подписанное нашей волей, которое сама подпала кабале порока тем, что подчиняет помышление плотское закону духа. Ведь оно призвало дальних, которые суть как я полагаю, чувственные движения, являющиеся по природе далекими и совершенно чуждыми Закону Божьему. Оно призвало также и ближних, то есть умные движения души, которые не являются далекими от слова по сходству с ним, подобно тому, как оно после расторжения Плотского Закона соединяет их с помощью Духа друг с другом соответственно способу Добродетели. Средостеньем, как я полагаю, назван естественный закон тела, его связь со страстями, то есть с грехом. Ибо одна только связь закона естества, то есть страстной части естества с презренными страстями становится той стеной, которая отгораживает тело от души и от смысла добродетелей, и которая не позволяет этому смыслу добродетелей совершить переход в духовном делании через посредничество души к плоти. Слово Божие пришло и одолело закон естества, то есть страстное начало естества, упразднив его связь с противоестественными страстями. Таков Господь мой и Бог мой, Христос и Иисус, которого пророк видел подобным серпу, имеющему вдолготу двадцать локтей ибо Он объемлит всякое чувственное действие, содержащееся в чувственных вещах, и десять локтей в ширину, ибо Бог и Спаситель Мой определяет всякое разумное движение.

Ведь говорят, что исчисление присуще по естеству разумному существу, а десять есть совокупность и конец всякого числа. Впрочем, Слово Божие объемлит не только чувственные силы, но и умные действия. поскольку оно – создатель не только телесных вещей, но и бестелесных сущностей. В пророческом видении Бог Слова называется серпом не только потому, что сжинает порог разумного естества, который он не сеял, и собирает естество, которое он не разбрасывал, но и потому, что, как женущий, складывает спасаемых в божественные житницы. Кроме того, он легко соприкасается с добродетельными действиями, как с родной деятельным способностям души. И если кому покажется, что в словах Писания «И внедет в дом Татя и в дом клянущегося именем Моим во лжу» речь идет о двух лицах и об их домах, которые уничтожает серб, то на самом деле мы должны знать, что под личиной двух лиц Здесь обозначаются два главных, объемлющих все прочие действия дьявольской прелести, или же способы этих действий. О двумя домами Писание называет два главные, определяющие остальные душевные расположения человечества по отношению к дьявольской прелести. Например, когда обманом и хитростью Лукавый захватывает присущее человеческому естеству видение относительно Бога и присваивает его себе.

В таком случае он является татем, пытающимся перенести благоговейное почитание Бога на самого себя. Подобным же образом он выводит из области умного созерцания души духовные смыслы, которые существуют во всех тварных вещах, ограничивая умную силу человека лицезрением внешнего вида чувственных вещей. Далее, злоупотребляя естественными движениями, он софистически увлекает деятельную силу души к противоестественному также посредством того, что призрачно считается добром, и, соблазняя наслаждением стремление души, ведет это стремление к худшему. Наконец, ложно клянясь именем Господа, он ведет убежденную им душу совсем к другому. чем было обещано. Стало быть, дьявол есть тать, похищающий виденье естества и присваивающий его себе. Домом своим он имеет душевное расположение заблуждающихся, тяготеющие к неведенью. А клятвопреступником он является потому, что всуе заставляет трудиться деятельное начало души, убеждая его следовать противоестественному.

Домом своим он имеет грехолюбивое расположение воли тех, одержимых им, которых он удерживает в своей власти. Следовательно, дьявол, как я сказал, есть тать, поскольку он извращает в ведении естества. А клятвопреступником он является потому, что отвращает от духовного дела недобродетельное действие этого естества. Жилищем Тати является внутреннее расположение души, зиждущееся на ошибочном понимании ведения, а жилище крылатого преступника есть то состояние ее, которое создается позором страсти и бесславия. Спасительное Слово Божие по своему человеколюбию, проникнув в эти жилища, делает их посредством Духа обиталищем Бога. создав в них вместо заблуждения и неведения знания истины, а вместо порока и лукавства – добродетель и праведность, посредством них и присущей ему являть себя людям достойным. Стало быть, Писание назвало лицами способы различного злодеяния одного и того же лукавого дьявола, а жилищами, сродными этим дьявольским действиям, оно назвало душевные расположения людей, находящихся под воздействием лукавого. Можно еще сказать, что Татим является тот, кто, обманывая внимающих ему, изощряется в божественных словах, смысла которых, познаваемого только посредством собственных дел, он не понимает.

Простым произнесением этих слов он стяжает призрачную а речью, которая исходит только с языка его, стремится добиться похвалы себе у слушателей, считающих его за праведника. Или, чтобы сказать просто, Тать есть тот, у кого жизнь не соответствует слову и душевное расположение которого противоположно ведению. Пользуясь чужими благами, он нечестно становится известным. И, разумеется, к нему обращены слова. грешнику же речи Бог, скую ты, поведаюши управдание мое и восприемлюши завет мой усты твоими. Или еще. Татьяне есть тот, кто внешне пристойным образом поведения и лицемерными нравами скрывает тайное злодеяние души, прикрывая порочное внутреннее расположение ее благовидными подделками. Он является таким же вором, как и тот, кто простым произношением слов в ведении похищает мысль слушателей.

Это же можно сказать и о том, кто посредством лицемерных нравов своих обманывает лицезреющих его. Равным образом и ему будет сказано «Устыдитесь вся оболченные воодеяния чуждые, и Господь откроет срамоту их в день он». Ведь мне кажется, что каждый день я слышу в сокрытой мастерской сердца эти слова Бога, ясно обличающего меня и в том, и в другом. Клятва преступник же, или ложно клянущийся именем Господа, есть тот, кто дает обет Богу жить добродетельной жизнью, но предается тому, что чуждо его обету, и ведет образ жизни, противоположный обещанному. Он приступает, как это делаю я, обет святой жизни, не исполняя заповеди Божии. Или, чтобы сказать кратко, всякий, избравший жизнь по Богу, но не умиршляющий себя полностью для нынешней жизни, есть лжец и клятва преступник. Клятвенно обещавшийся Богу, то есть давший обет в том, что совершит свой жизненный путь безупречно в божественных боениях, но не исполнивший его, он поэтому и не достоин похвалы. Похвалится всяк кляныся им, то есть всякий, клятвенно обещавшийся Богу вести жизнь благочестивую и истинно праведными делами, исполнивший клятвы своего доброго обета.

Если же достоин похвалы тот, кто исполняет свои обещания, как давший обет Богу и подтвердивший его, то очевидно, что нарушивший свои обеты достоин порицания и бесчестия, как поклявшийся Богу и вероломно обманувший Его. Входя в сердца таких людей или во внутреннее расположение души каждого, словно в дома, серб, то есть слово Бога и Отца, которое есть сущностное ведение и сущностная добродетель, приводит их к полному совершенству, упраздняя прежнее состояние сердца каждого посредством изменения к лучшему, и делая каждого из двух сопричастником того добра, которого ему не хватает. Похитителе видения оно превращает в безупречного делателя-добродетеля, похитителя внешнесмиренного образа нравов в знающего возделывателя с сокрытого расположения души, а лжеца – в истинного стража собственных обетов, осуществлением заповедей, заставляющего верить в прочность его обещаний.