6. Православное учение о молитве ⧸⧸ Не нам, Господи, не нам, но Имени Твоему даждь славу

Елена Кистирова. Не нам, Господь, не нам, но имени Твоему дашь славу. Глава православной учения о молитве. Эпиграф. «Всей языце абыдошэ мя, и именем Господнем противляхся им. Абы шэльше абыдошэ мя, и именем Господнем противляхся им. Абыдошэ мя якоб чейлы сот, и разгорешэся якав огнь в тернии, и именем Господнем противляхся им». Псалом 117.

Все святоотеческое учение о молитве говорит, что хотя человек и должен стараться призывать имя Божие со вниманием, Однако нерассеянное внимание, а значит и постоянная должная сознательность в молитве, есть высокий дар, совершенно недоступный новоначальным. Говорится, «даяй молитву молящемуся», поскольку, как поясняет преподобный Иоанн Лествичник, молящемуся нечистее, но с утруждением, Господь дает свое время помолиться и чисто. Постоянное делание молитвы образует в человеке навык, который часто действует быстрее, чем сознание этого человека успеет пожелать обратиться к Богу. И в этом нет ничего удивительного, поскольку приобретается этот навык терпением, усердием, постоянством, борьбой с унынием, как сказано «терплю имя Твое якоблаго» или «терпя потерпех Господа и внят ми». Даже и вовсе новоначальный, занимающимся деланием молитвы, не раз замечает, как бессознательное произнесение имени Божией внезапно и могущественно привлекает к себе ум и сердце, подавая неожиданную помощь от тяготы забвения. И это в противоположность тому, что синодальное послание считает совершенно бесполезным несознательное призывание имени Божия. Обратим внимание и на то, в чем заключается особое достоинство делания молитвы Иисусовой. Все святые отцы, учившие об этом предмете, говорят, что сила этой молитвы именно в имени Бога Человека, Господа и Иисуса Христа.

Первую часть этой молитвы, то есть само имя, называют «Сокращенным Евангелием», как мы уже и говорили, что Евангелие и все Писание и Предание есть раскрытие имени Божия и свидетельство о Нем. Святые Отцы заповедуют постоянные призывания одного и того же имени одними и теми же словами в качестве основного молитвенного делания, а чтение пространных молитв и последований только в качестве вспомогательного. Но если согласно синодальному посланию 1913 года имя Божие тварно и не имеет даже постоянно присущей себе Божественной силы, то какой смысл может быть в его постоянном призывании? И как может оно быть важнее, чем чтение чего-нибудь полезного и назидательного? Ясно, что здесь мы видим столкновение двух совершенно разных учений о молитве – рационалистического и субъективистского – в послании таинственного и реалистичного в учении отцов. Святой Калест Ксанфопул приводит слова Святого Диадоха, Ум наш, когда памятью Божией затворим ему все исходы, имеет нужду, чтобы ему было дано какое-нибудь обязательное для него делание для утоления его преснодвижимости. Ему должно дать только священное имя Господа Иисуса, которым пусть всецело и удовлетворяет он свою ревность к достижению предположенной цели. Добротолюбие, том 5.

И все святые отцы учат заключать ум неисходно в словах молитвы, и в первую очередь во имени Божьем. Послание довольно неловко объясняет такую необходимость. «Если мы, так сказать, заключим Бога в имя Его, нами устно или только мысленно, сердце произносимое, мы освободимся от опасности предавать Богу при обращении к Нему какой-нибудь чувственный образ». Но если само имя является тварным, то чем же заключение в нем своего внимания лучше, чем представление чувственного образа? Тварные слова и образы одинаково замыкают человека в область субъективного, уводят от Бога, вводят в состояние прелести, тем более глубокий, чем более усилий прилагает молящийся. Заметим, что Святыми Отцами не отвергается молитва, приносимая перед иконой, поскольку начертанный на иконе образ вполне объективно связан с изображаемым, которому и восходит молитва. Но представление образа в уме воспрещено в силу субъективности такого делания, которое поэтому неизбежно ведёт к самоприлечению. Призывание же «Бог откровенного имени Божия» является основой молитвы именно потому, что это имя не является чем-то тварным, только субъективно связанным с Богом.

Оно остается истинным и божественным всегда, когда мы его устно или мысленно повторяем. Поэтому краткая молитва именем Господним позволяет человеку постоянно, каждую минуту своей жизни извлекать себя из области мечтаний, через реальное соприкосновение с Абсолютной Истиной, самим Богом. Но если об Истине говорить в рационалистическом духе, как это принято в наши дни, то неизбежно последует вывод, что гораздо полезнее читать различные умные книжки и размышлять о прочитанном. Да только наш помраченный ум постоянно смешивает Божественную истину со своими ограниченными понятиями. Такое смешение есть уже ложь о Боге, а усердное занятие такими мыслями под видом молитвы есть то же, что водружение в своем уме идола. рукотворённого кумира, ещё более опасного, чем грубые изваяния языческой древности. И, к сожалению, даже при чтении богодухновенных молитв, исполненных разнообразных истинных и возвышенных речений, наш ум, по своей немощи увлекаясь этим разнообразием, подмешивает к ним своё собственное суждение, незаметно надмивается. Вот почему, хотя чтение Писаний и молитвенных последований нам необходимо, но именно призывание имени Божьего в краткой молитве, столь малопитательное для самомнения и столь неисчерпаемое для ума и сердца, является самой твердой опорой христианской жизни.

Мы не беремся здесь излагать все светоотеческое учение о молитве, ограничиваясь самым необходимым для рассматриваемого вопроса. Заметим еще, что многие из имяборцев учили, будто призывание имени Божьей необходимо только в начале молитвы, чтобы как-то обратиться к Богу, и советовали дальше молиться уже без всякого имени, прямо существу Божью. Утверждали также, что молитва без слов выше словесной молитвы. Такое учение есть прямой путь к прелести, ибо ведет к потере всякой связи с истинной реальностью, то есть самим Богом. Некоторые величайшие святые при желании имени Божьего в молитве действительно достигали такой высоты и такого единства с Богом, что бывали восхищаемы выше произнесения чего будто ни было устно или даже в уме, обычным образом, доступным всем нам. Но не нужно думать, что они молились непосредственно существу Божию. Не становилась их молитва и бессловесной. Ибо такое восхищение ума было плодом укорененности их в неименуемом имени, Сыне и Слове Божьем, в самом источнике всякого слова истины.

Полагать же, что можно помимо именуемых имен и Бога откровенных словес зайти на такую высоту, есть самообман, и ни к чему другому, кроме прелести, не может привести попытка молиться Существу Божию без имен и слов. Архиепископ Никон пишет «Правда, когда благоговейные мысли обращаются к Богу, призывая Святейшее Имя Его, то Господь в то же мгновение внемлет молящемуся. Проявляется некая сила Божия, именуемая благодатью. Является она не потому только, что человек умом или устами произнёс имя Божие, а потому, что произнёс его с должным благоговением и верою, обращая и своё сердце к Богу, Существу Божию, как цветок обращается к Солнцу. Не от звуков имени, не от отличённой идеи, не от умопредставляемого имени, а от самого Бога льётся на него луч благодати». Конец цитаты. Здесь утверждается, будто бы благодать при призывании имён Божьих изливается на молящегося потому, что человек обратил своё сердце к существу Божию, как цветок к Солнцу. Но ведь цветок, вот действительно подходящий образ, обращается к Солнцу именно потому, что на него падают солнечные лучи, без которых цветок не знал бы, куда обратиться.

Само Солнце неизвестно цветку, а лучи, неотделимые от своего Источника, известны и ощутимы. Тем более совершенно неизвестно человеку Существо Божие, и он никак не может обращать к нему непосредственно свое сердце, если только не познает Бога посредством Его имен – истинных лучей Солнца Правды. Каким же образом, прежде и помимо призывания имён Божьих, может человек обратить сердце к непостижимому существу? Откуда во тьме своего неведения восприимет он необходимые для этого животворящие лучи незаходимого Солнца? Но только в истинных именах Божьих присеивает для него истинное Солнце правды, ими согревается хладное сердце, и в них оно созерцает непостижимого Бога.