6. Действенность имени Божия ⧸⧸ Антоний Булатович. Апология веры во имя Божие

Иерасхимонах Антоний Болотович «Афонский разгром» 5 июня 1913 года. Многие лица обращаются ко мне с просьбой разъяснить их недоумение по поводу той правовой путаницы, которая произошла на Афоне и закончилась беспримерным в истории по своему бесправию изгнанием афонских иноков. Не имея возможности подробно отвечать каждому в отдельности, я обращаюсь с просьбой дать мне место с им объяснительным строком. Действительно, афонская трагедия есть позорнейшее для России проявление самого грубого посягательства и презрение самых основных международных и личных прав. Афон и Скани представлял из себя исключительно монашескую и совершенно автономную территорию. автономию которой одинаково чтили и повелители страны, турки, и духовную власть, патриархи. Патриарх не осмеливался вмешиваться в самоуправление афонских монастырей, не смел учредить архиепископство или метрополии на Афоне, довольствовался лишь номинальной властью архиепископа Святой Горы, звания которой носил. Всем же на Афоне правили представители двадцати афонских монастырей.

так называемый кенот. А турки не только не нарушали освященных древностью обычных прав, не строили мечетей, не нарушали ни одной из древних привилегий Афона, но даже представляли самим афонцам выбирать желательное для них лицо в каймакамы, то есть губернаторы. Каймакам с согласия кенота, назначенный турецким правительством, считался до некоторой степени зависящим от кенота. и от кенота получал жалование. Также и в полицейском отношении имел право действовать лишь по приглашению кенота. Автономией пользовались и русские обители на Афоне. Пантелеймоновский монастырь был полноправным монастырем, один из двадцати монастырей Афона, на которые разделена территория Афона и имел своего представителя в кеноте. Андреевский же скид был зависимым от греческого Ватопедского монастыря.

Подчиняясь Ватопедскому монастырю, Андреевский скид имел утвержденный сим господствующим монастырем устав, так называемый киванизм, определявший права их самоуправления и, между прочим, право по статье 4 сменять игуменов в случае недовольства ими братьей и сие лишь простым большинством голосов. Когда хульные выходки некоторых интеллигентных афонских иноков против имени Господа Иисуса вызвали религиозное волнение в Пантелеймоновском монастыре, и когда сторону их хулителей взял архиепископ Антоний Волынский в своем журнале «Русский инок» и к хулиням сих обезверившихся интеллигентов присовокупил и свои собственные хулы, как, например, что вера во имя Иисуса как в самого Бога, на руку только хлыстам, которые назовут, например, какого-нибудь мужика Иисусом, а бабу Богородицую, и будут сваливаться между собою. Смотри номер пятнадцатый за 1912 год. Тогда началось сильное волнение возмущенных до глубины души ревнителей православия. Но, увы, начальствующие лица, почти все, стали на сторону того, кого прочили чуть ли не в Российской Патриархии. Так и в Андреевском скиту игумен Иероним стал хулить имя Иисусова и не только хулить, но и пропагандировать эти хулы среди братьев. Услыхав хулы на имя Господа Иисуса из уст своего игумена, братья возмутилась против него и потребовала, чтобы он оставил игуменство. Игумен Иероним, который был персона грата и в посольстве Константинопольском, и в Синоде, благодаря благоволению к себе архиепископа Антония, и был представлен и получил накануне своего изгнания Анну Второй степени, несмотря на свою молодость и всего трехлетнее управление скитом, не подчинился воле братьей, но стал отстаивать свои права, опираясь на русское правительство.

Когда братья потребовало его смены, он немедленно послал жалобу в посольство о бунте против него в скиту и просил поддержки. Но какая может быть речь о бунте там, где игумен никем не назначен, но избран самой братьей? Однако посол Гирс столь горячо взял сторону иеронима всем безразличным для российского правительства деле, что прислал особенного уполномоченного на Афон. вице-консула Щербину, который потребовал от лица императорского правительства, чтобы братья возвратила власть изгнанному игумену Иерониму и покорилась ему. От лица императорского правительства Щербина заявил 22 января братья Андреевского-Скита, что правительство не признает нового игумена Архимандрита Давида и смотрит на имя славцев, как на бунтовщиков. Но как могло императорское правительство иметь нужду кого-либо признавать или не признавать в совершенно неподведомственном ему общежитии, на чужой территории, которая имела свою законную власть, в Атапецкий монастырь и руководилась своими, законной властью данными, уставами? Доселе никогда избранный игумен не бывал, утверждаем ни Святейшим Всероссийским Синодом, и даже афонские игумены в России не признавались даже ни монахами, ни архимандритами и продолжали принадлежать к своему первобытному сословию. Конечно, братья Андреевского-Скита не могла принять такое требование Константинопольского посла, представлявшее собою посягательство на исконные, освященные обычаям и господствующую духовной властью права, и отказалась их исполнить.

Тогда Щербина от лица императорского правительства заявил, что с нами поступят, как с бунтовщиками, и от себя еще присовокупил «в таком случае мы вас предадим на растерзание грекам». Но все же на место смененного игумена Иеронима был выбран в игуменный архимандрит Давид, маститый и престарелый подвижник, много лет подвязавшийся в затворе. Сия смена Иеронима была совершенно законной. Ибо братья, согласно канонизму, избрала Давида большинством трехсот двумя голосами против семидесяти голосов. И поэтому сия смена и новое избрание, которое потребовало санкции господствующего Ватопедского монастыря, и было утверждено бумагой сего Ватопедского монастыря за номером 15 от 15 января 1913 года. 19 января, как о том гласила сия бумага, представители Ватопедского монастыря должны были прибыть в скид для совершения обряда поставления нового игумена в игуменскую форму. Но Щербина, обещавший нам за наше непокорство предать нас на растерзание грекам, исполнил свое обещание. Видя усиленную поддержку, оказываемую иерониму со стороны представителя императорского правительства, Греческие власти, имеющие причину особенно благоволить Иерониму, отреклись от своего недавнего признания и под влиянием воздействия императорского уполномоченного стали принимать против имеславцев меры, как против бунтовщиков.

Что, конечно, для греков было весьма желательно, ибо, издавна враждуя против русских, им теперь предоставлялась возможность, прикрываясь самими русскими избавиться от массы столь ненавистных россиян. Но достаточного повода к придирке у греков все-таки еще не было, ибо изгнание и смена игуменов есть явление на Афоне довольно обычное, ввиду той полнейшей автономии, коей пользуются монастыри. Но и здесь навстречу грекам пошел вице-консул Щербина. Этот искомый греками предлог придирки против братья Андреевского с Кита дал никто другой как императорский уполномоченный Щербина. Он сообщил грекам, будто среди братья Андреевского скита, ересь, в доказательстве чего он сообщил Афонскому кеноту копию с донесения Андреевской братьи Константинопольскому послу, в котором братья описывали догматические причины смены Иеронима. Этих догматических причин русские иноки не находили нужным сообщать грекам. Ибо, во-первых, по незнанию богословского греческого языка они затруднялись и даже опасались СС сделать, а во-вторых, так как спор был между русскими, то они не хотели выносить его из русской среды и сообщили о нем в Синод, и оттуда ожидали его выяснения. Но Щербина от лица императорского правительства, действуя и следуя, вероятно, согласно полученных из Константинополя инструкций сам возбудил греческо-афонскую духовную власть против братья Андреевского скита, побуждая действия как против юристиков, в результате чего последовало следующее постановление Кенота от 30 января, коим объявлялось, что находящиеся в Андреевском скиту русские иноки отлучаются от церкви впредь до суда церкви за неправое мудрствование о втором лице Святой Троицы.

Это небывалое осуждение без суда и следствия с наложением высшей меры наказания, отлучения от церкви впредь до суда, произошло с апробацией российского императорского уполномоченного, который по долгу своему должен был бы напротив защитить русских от туземцев, а не натравливать туземцев против русских. До какой степени вопиющим по несправедливости было такое решение Кенота? видно из той причины, которую Кенот выставил, а именно неправое мудрование о втором лице Святой Троицы. Из этих слов ясно усматривается, что греки даже сами не знали, в чем надо судить русских, ибо никакого препирательства о втором лице Святой Троицы не было, а был лишь спор о достоинстве и силе вообще всех имен святых. Спрашивается, законны ли суть такие поступки Константинопольского посольства и его уполномоченного господина Щербины? Став на точку зрения, что братья Андреевского скита, сменившие своего игумена и не соизволившие подчиниться требованию посла Гирса возвратить ему власть, суть бунтовщики, посол Гирс счел себя вправе применить к Андреевскому скиту целый ряд репрессий. Но прежде чем говорить о всех репрессиях, спросим, знал ли Гирс, что причины смены Иеронима суть духовная, требуя, во что бы то ни стало, подчинение братьям снова Иерониму? Разве он не знал, что здесь дело идет уже не о простом неудовольствии, но о духовной совести?

Иероним показал себя братьям хулителем имени Господа Иисуса. Как же мог дерзать Гирс требовать от братья, чтобы вопреки своей духовной совести, вверил бы духовную власть над собою лицу, которого поступки доказали его духовные разномыслия. Разве это требование Гирса не было посягательством на духовную свободу личности? На Афоне существует закон о недопустимости инославных исповеданий, но для русского чиновника вменяется в обязанность почитать равно духовные убеждения каждого, если они не преследуются И, следовательно, как он мог гнать и преследовать имяславцев, даже если допустить, что имяславцы заблуждаются? Посол Гирс наложил на братья Андреевского-Скита следующую небывалую репрессивную меру – лишил всех русских Андреевского-Скита право пользования российским почтовым отделением на Афоне. Почтовые отделения на Востоке подчинены греческому послу в Константинополе, и Гирс отдал приказ чтобы из почтового отделения на Дафне не выдавалось бы в Андреевский скид никому из там находящихся братьев ни денежных, ни заказных, ни простых писем, а также чтобы не принималась от них никакая корреспонденция. Спрашивается, имел ли право Гирс налагать такую небывалую репрессию, которая представляет из себя посягательство на самые основные гражданские права свободы почтовых сношений, и лишать их русских заграницей, и даже в сущности не русских подданных, а турецких. Эта почтовая блокада продолжалась пять месяцев до самого изгнания русских иноков Сафона.

Не удовольствовавшись сей почтовой блокадой, Гирс отдал приказание и пароходной конторе не выдавать и не принимать от Андреевского скита никаких грузов, и таким образом пресек подвоз в скит всякого продовольствия из России. И все это за несогласие возвратить на игуменство Иеронима. Спрашивается, было ли настолько серьезное основание для России так интересоваться личностью крестьянина Владимирской губернии Иеронима и так не жалеть крестьянина Симбирской губернии Давида, чтобы императорский посол Гирс счел нужным прибегнуть к таким крайним мерам? Пять месяцев продолжалась сия продовольственная и денежная блокада и принесла скиту десятитысячные убытки, ибо товары гнили на пристани и их не выдавали в скид, и братья втридорого приобретала продукты на Афоне. Спрашивается, не есть ли это ничем неоправдываемое посягательство на имущество русских за границей со стороны посла? Натравливание греков против братья Андреевского-Скита происходило не только на Афоне, но и в Константинополе, и там производилось воздействие на патриарха, принуждающее его употребить самые строгие меры против Андреевского-Скита. Несправедливое суждение афонского кенота было подтверждено патриархом, и он вызвал на суд архимандрита Давида и меня. Я в это время был уже в Петербурге.

и успел исходатайствовать, чтобы российское правительство нас обеспечило на предстоящем суде, во-первых, хорошим переводчиком, а во-вторых, приездом в Константинополь для присутствия на всем важном церковном суде, как от Министерства иностранных дел, предполагался Мансуров, так и от Синода. Такое присутствие на суде русских афонских иноков было прекрасной гарантией справедливости для нас. Сие решение правительство, конечно, было сообщено Гирсу. Однако он поспешил расстроить сие благое дело тем, что когда Архимандрит Давид прибыл в Константинополь 2 апреля, то Гирс не только не заявил Патриарху о необходимости на неделю хотя бы отложить суд над нами до приезда моего из Петербурга совместно с особо уполномоченными лицами, но наоборот воздействовал на Патриарха в смысле самого скорейшего и решительного осуждения Архимандрита Давида. Немедленно же по приезде Архимандрита Давида посол Гирс отдал приказ арестовать его. И только ходатайство и поручительство самого Патриарха за престарелого подвижника избавило его от заключения при посольстве. 5 апреля же состоялся скорый и неправый суд над незнающим по-гречески и малограмотным вообще Давидом? Что мог он ответить на обвинение его в пантеизме, когда он даже не знал, что такое и есть пантеизм?

Грозные нападки греческих синодалов так напугали Давида, что он стал валяться в ногах у патриарха, прося простить, пощадить его ради седин его, сам не зная, в чем они его обвиняют и в чем он виноват. Тогда посол потребовал расписку о том, что он отрекается от игуменства и покорится Иерониму. Спрашивается, правильно ли были сие действия посла Гирса, расстроившего те благие предначинания, которые были уже решены в Министерстве иностранных дел и Синоде. Блокировать Андреевский скид и прекратив в него всякий подвоз и всякую корреспонденцию посол Гирс деятельно преследовал тех лиц, кои посылались из Андреевского скита в Россию и соседние порты для закупки продуктов. Андреевскому скиту предоставлено право посылать ежегодно двух закупчиков хлеба в Россию. Таковым был послан монах Фортунат с процентными бумагами на 20 тысяч рублей. Но по приказанию посла его в Одессе арестовали, деньги отобрали, а самого вернули в Константинополь и взяли подписку, что он покоряется Иерониму и с тем отпустили на Афон. Другого закупщика, монаха Гервасия, тоже арестовали и также заставили дать подписку.

Одного арестовали в Смирне и продержали в тюрьме четверо суток и доставили в Константинополь. Спрашивается, что противозаконного усмотрел Гирс в поездке за покупкой товаров для продовольствия в Россию и Смирну? что счел себя вправе производить аресты и конфискацию денег. И где же эти деньги сейчас? Не есть ли это посягательство на имущественные права подданных за границей и превышение власти? Желая умиротворить русское население Афона, центральное императорское правительство измыслило послать умиротворителя и избрало на сие епископа Никона. Цель командировки была именно та, дабы привести к соглашению братью и тем избавить русских от возможных преследований со стороны греков на почве вероисповедной. Но кто же извратил себе благое намерение правительства и эту экспедицию из мирной превратил в карательную?

Никто иной, как епископ Никон совместно с послом Гирсом под ближайшим воздействием архиепископа Антония. Архиепископ Антонио еще в январе писал Сафона, угрожая Андреевской братии тремя ротами солдат, которых достаточно для их усмирения. Гирс еще и в январе месяца угрожал присылкой канонерки и насильным изгнанием бунтовщиков-андреевцев, как он выразился. Но Министерство иностранных дел, осведомившись с истинным положением вещей после возвращения Сафона Мансурова, Помешала Гирсу осуществить свои угрозы и рекомендовала ему не прибегать к симкрайним мерам, которые рекомендовал архиепископ Антоний. Но вот приехал епископ Никон и возбудил своими словами и действиями крайнее негодование афонских монахов, увидевших в нем не беспристрастного миротворца, а крайне странного имиборца и единомышленного схулителем имени Божия архиепископом Антонием. Это справедливое негодование, вызванное лично против себя самим Никоном, последний истолковал как оскорбление чести Синода, бунт против императорского правительства и, наконец, как личную опасность, и потребовал солдат, что Гирс немедленно и весьма охотно исполнил, прислав и солдат, и целый транспорт для того, чтобы эвакуировать афонских иноков с Афона. Спрашивается, вправе ли был посылать воинскую часть посол Гирс на чужую территорию, в которой существуют и законные власти, и войска? Спрашивается, снесся ли Асем с Центральным ведомством Министерства иностранных дел, с другими ведомствами и с правительством той страны, куда послана была воинская часть?

Епископ Никон потребовал от иноков подписи под патриаршей грамотой. С ней не были согласны иноки и подписи под послание Синода. Спрашивается, кто поручил Никону прибегать к такой решительной мере, как требование подписи, которая не только не могла действовать успокоительно, но, напротив, возбудила подозрение и излишнюю смуту. Ни Синод, ни Патриархат Асем в посланиях своих не упоминают. Епископ Никон, которого для умиротворения послал Имел ли право так решительно стать на сторону имя борцов, известных своими хульными выходками против имени Господа Иисуса, как, например, бросание на землю записок с именем Иисусовым и топтание их, и тому подобное? Имел ли право, наконец, епископ Никон потребовать выселения несогласных с них монахов Сафона? По афонскому закону на Афоне не имеют права жительства лица неправославного исповедания. Случай догматической распри не предусмотрен.

Следовательно, по закону никто не мог быть изгнан с Афона прежде, нежели был судим и судом отлучен от церкви, как еретик. Но суда еще не было, ибо для сего суда необходим собор, хотя бы поместный, и спорящие стороны пребывали до времени в недрах церкви православной. По какому же праву епископ Никон поступил с самеславцами, никак еще законно не осужденными и от церкви еще не отключенными, как с еретиками? Сие воистину есть крайний произвол и превышение власти. Величайшее посягательство произошло и на имущественные права изгнанных иноков. Монастырские афонские общества, совершенно частные и вольные братства, собравшиеся с духовной целью и соединившие воедино и каждый все свое имущество и свой личный труд. Этими братскими сбережениями и трудами и жертвами составилось, в конце концов, весьма значительное имущество, собственниками которого в равной мере состоят все иноки общежития. Когда какой-нибудь инок покидает добровольно братство, то его права на братское имущество прекращаются, и он уходит, забирая то, с чем он пришел.

и что ему лично принадлежит издвижимого имущества. Когда бывает нужда кого-либо изгнать из Китая или монастыря, то монастырь не только обязан возвратить изгнаннику все его личное имущество, но и удовлетворить за годы его безмездного труда и обеспечить его старость в случае потери работоспособности. Так всегда и производилось в афонских монастырях. Но в данном случае мы имеем не изгнание за пороки не добровольный уход по личным причинам, но разделение братства на две половины. Из Андреевского скита выделилось 181 человек, а из Пантелеймоновского монастыря на пароходе Херсон 414 человек, а на следующем 200 человек, и того более 600, а всего с ранее уехавшими выделилось около 1000 человек, из общего числа 3000 человек. то есть одна треть. Из этого вытекает чисто юридический вопрос, следует ли признать сию выделенную треть, имеющей право лишь на часть общего братского имущества или вовсе лишенной его. Ведь имуществом братья владела сообща, собирала его сообща.

Следовательно, выделенная насильственно треть братья общества могла ли потерять свои имущественные права на общий капитал? Иноки в целях разъяснения этого вопроса подавали епископу Никону и находившемуся при нем чиновнику заявление. Подали также и прошение на высочайшее имя о том, чтобы им предоставить принадлежащий Пантелеймоновскому монастырю скит Фиваиду и соответствующую часть из доходов с общего капитала, дабы они могли мирно жительствовать всем скиту, а имя борца в самом Пантелеймоновском монастыре. Чиновники Министерства иностранных дел благоволительно отнеслись к всему предложению, но епископ Никон воспротивился его осуществлению и даже, по-видимому, не допустил того, чтобы прошение братское на высочайшее имя было выслано государю-императору. Таким образом, епископ Никон собственную своей властью лишил права в общем монастырском имуществе треть иноков двух монастырей. Но имел ли такое право епископ Никон? Разве он имел такие определенные полномочия от императорского правительства? Разве не исключительно умиротворительную цель имела его командировка?

Наконец, имел ли он право прошение иноков на высочайшее имя не передавать по назначению? Но допустим, что суд, если бы таковой и был, решил, что капитал монастыря не делил. то потеряли ли право иноки и старцы, утратившие силы и здоровье в обители, будучи удалены без всякого законного основания сафона, на обеспечение их старости? Конечно, нет. Однако мы видим, что всю эту тысячу русских иноков, выброшенных сафона, разогнали по местам их приписки, где доселе многим не выдают даже паспортов, чтобы они могли найти себе заработок. Даже добровольно покидающие обитель монахи уносят с собой келейное личное имущество. Также и все изгоняемые из монастыря, но мы видим, что всех пантелеймоновских монахов погнали на пароход, не дав им даже взять с собой келейное имущество и иконы. У каждого в кельи были личные книги святоотеческие, которыми монахи весьма дорожат.

Были личные записки, письма. У некоторых дневники. Всякий монах, когда ему пришлют из дома деньги, большую часть утратит их на приобретение книг и икон, но весьма все сие осталось в Пантелеймоновском монастыре. В Андреевском скиту разрешено было брать и взять на пароход их келейное имущество, но по прибытии в Одессу отобрали все без всяких требуемых в случае конфискации чего-либо полицией формальностей. К досмотру прибывших иноков были допущены настоятели Андреевского Подворья и Романах Петерин и Пантелеймоновского Феонемид. Последние, будучи ярыми ими борцами, с величайшим ожесточением сами выкидывали на пароходе вещи из мешков иноков и, когда видели какую-нибудь ценную вещь или книгу, то говорили, что это принадлежит обители и якобы похищено из монастыря. И таким образом у братьев были отобраны абсолютно все книги, более нежели на десять тысяч рублей. Художественные распятия, писанные рукой художника Иеродиакона Макария, которые каждый инок считал своим долгом заказать всему художнику.

Отобраны были у некоторых и последние гроши. Произведен был один всеконечный грабеж, и ошеломленные таким бесправием иноки не знают и доселе, кому жаловаться, где искать защиты. Таковы те факты беспримерных правонарушений, происшедшие на наших глазах. Конечно, мы ни на кого не в обиде, ни на архиепископа Антония, ни на епископа Никона, ни на посла Гирса, ибо на самом деле нас никто обидеть не в силах. Чем больше нам сделают несправедливостей, тем более нам награды, но горе тем, кто делает эти несправедливости. Нам их и жаль, и в особенности Возмущается сердце наше тем, что эти лица творили нам все сии несправедливости, прикрываясь именем императорского правительства, прикрываясь именем церкви, прикрываясь именем горячо любимого нашего государя. Вот то, что для нас более всего горько. И страшно нам за наше родное Отечество.

Жутко нам, видя сиих лиц укормила Отечественного корабля. Страшно нам, чтобы по слепоте этих лиц не поколебались бы те твердые устои, на которых создалась и зиждится Церковь Православная.