50. Огненные языки Пятидесятницы в жизни монаха

К Пятидесятнице можно приурочить часто задаваемый вопрос. У апостолов была Пятидесятница, языки огненные, Дух Святых научил, а как нам теперь жить, когда нет у нас Пятидесятницы? На этот ответ очень утешительный от наших святых отцов, что Пятидесятница, конечно, у нас есть, и что в церкви она продолжается всегда и не может быть иначе, потому что тогда не будет церкви. И что же это такое за Пятидесятница? Святые отцы этому и учат, что те языки огненные, в которых сошел Святой Дух, теперь внутри христиан находятся, и те, кто живут правильно, то есть настоящей монашеской жизнью, могут их видеть. И это и фаворский свет, как мы сейчас после XIV века привыкли это называть. И в IV веке были объяснения более наглядные. Например, рассказывается в египетском потереке, как некий монах пришел к старцу, стал его спрашивать, что ему делать, потому что он молится, пастится, исполняет разные внешние дела.

А старец воздел руки, как это было принято у них для молитвы, и тут увидел, что превратился в огненный факел прямо. И это немножко похоже на то, что в русской традиции беседы Серафима Саровского с Матавиловым. И на это отвечают некоторые, что вот хорошо, есть фаворский свет у кого-то, кто-то так может быть живет, но как жить мне, если этого ничего не вижу. Тут еще могут сослаться на Семена Нового Богослова, который говорит, что если ты не увидел в этой жизни фаворский свет, божественный свет, то ты не увидишь его и в будущем. Я не буду комментировать слова Семена Нового Богослова, потому что они мне тоже довольно-таки непонятны, но можно сказать, как это все трактуется у святых отцов в общем и в целом. Консенсус здесь совершенно понятный. Он заключается в том, что начинать надо с того, чтобы жить по-монашески. Кто-то скажет, что жить по-монашески так немножко неправильно, хотя вроде бы и правильно, а все равно по сути неправильно понимает.

Это значит, что жить в воздержание, молиться и все такое. Это правильно, но это не начало, это продолжение. А начало с того, что человек чувствует, что он чувствует это призвание монашеское. То есть ты не можешь отвлечься от того, что тебя тянет к Богу. Это становится важнее, чем все остальные твои жизненные привязанности, хотя по временам ты все время ходишь налево, смотришь туда-сюда. То есть это, конечно, посеяно среди плевелов, но это все-таки посеяно. Вот это вот то, что посеяно, это и есть некоторый начальный опыт, как выражался Дианис Сириопагид, вкладывая это в уста своему учителю Иерофею Афинскому, претерпевание Бога. Как это Бог?

И вот с этого все и начинается, а потом уже может быть и Павловский свет, но если он будет, то он будет уже именно отсюда. То есть мы имеем некое призвание, раз мы стали монахами или хотим стать монахами. Все равно призвание, то уже мы это чувствуем. И поэтому мы уже имеем опыт того, что в более совершенном виде становятся огненными языками пятидесятницы. И вот что тут главное надо понимать, что если у нас есть какие-то опыты свои или чужие, то, конечно, здесь будет всегда проблема разобраться, прелесть это или нет. Это проблема, которая не имеет общего решения, с которой нам надо жить всегда, и она от монашеской жизни неотделима. И только Бог, в конечном счете, может нас уберечь, но при наличии нашего смирения от того, чтобы впасть в соответствующие заблуждения. Но есть другая крайность.

Жить, исходя только из своих собственных представлений и исходя из того, что вот есть книжки, есть какие-то рациональные рассуждения, которые отнюдь не дождественные и даже радикально отличаются от действительного духовного дара рассуждения. Мы должны с этим жить. Вот так нельзя, потому что такого рода жизнь, она, конечно, сама по себе уже есть заведомая прелесть. То есть, если среди духовных авторитетов у нас не оказываются те, кто сам жил видением фаворского света, то тогда мы точно уже заблудились. Мы оказались в каком-то протестантизме или ещё где-нибудь, но, в общем, не там, где надо. И здесь уже дальше можно не смотреть. А те, у кого надо учиться по-настоящему, именно духовной жизни, они все сами являются носителями этих языков Пятидесятницы. И это не только апостолы, но и все, кто жили после них и до них и имели равные дары.