5. Увидимся у Господа ⧸⧸ Брат Захария. Дар языков. Повесть о жизни тайноцерковников в СССР

Второй раз вызвали Акимова уже в июне месяце. В том же кабинете тот же следователь опять усадил его против себя и, как будто продолжая старый незаконченный разговор, начал. Раньше я служил в Москве. Один раз было у меня в дознании дело одного священника Тихоновца. Фамилия его не помню, а звали его Михаилом. Высокий такой, широкоплечий, из казаков. Так вот он тогда примерно тоже говорил, что и вы в прошлый раз. Грех Сергеевщины, говорил он, состоит в измене собственным целям, своей сущности, своему призванию как религии, как церкви.

Грех против себя самого, как блуд, есть грех против собственного тела. Теперь Сергеевщина стала не только не православное христианство, но и не вера в Бога вообще, и не религия. Это он так мне на допросе сказал. Смелый и большой дальновидности человек. На вопрос, признает ли он себя виновным в борьбе против советской власти и в саботаже построения социалистического общества, он ответил, Борьба за мою веру против советской власти так же нормально, как борьба за свою жизнь спутника, на которого напали бандиты. Смелый был священник, вроде вас. Вот вы верите, а какая вам польза от веры? И вообще, что толку людям от религии?

Спросил я его на прощание. А вот, отвечал он, когда вы придёте домой и узнаете, что ваша жена раздавлена автомобилем, то ужас и бессмысленность этого события вас убьют духовно. Вам покажется бессмысленной всякая любовь и привязанность, и разум, и сама жизнь. Ну а мы, верующие, знаем, что есть на всё воля Божия, что любовь вечна и не напрасна, ибо есть жизнь вечная. Мы, верующие, скажем в таком случае, «Увидимся у Господа». Может и случайно, а пророком он оказался. Через несколько месяцев убила мою жену-то и автомобилем. Да, вот тогда я и вправду почувствовала бессмысленной жизни.

Любила очень я ее. Да, а сказать «Увидимся у Господа» еще не мог. Вы не знали этого священника? Он тоже некоторое время в Киме был. Михаилом его звали. Высокий такой, широкоплечий. Может быть, и видел, только не помню, — ответил Акимов. Такого не забыл бы.

Значит, не видели. Кстати, он теперь за границей. В 1931 году в Персию сумел перебраться. Наверное, он не знает, что на станции Джулфа, это почти у границы, я его видел еще раз. Не стал мешать ему. Если вы когда-нибудь его увидите, то скажите ему, что жену мою Любой звали, а меня Константином, чтобы нам хоть там, как он говорит, увидаться. Следователь замолчал с удороженным стиском зуба. Углы лицевых мускулов его нервно дрожали.

Какую силу волю напрягал этот человек, чтобы сохранить видимое спокойствие? Обязательно увидитесь, — твердо сказал Акимов. Это так же верно, как то, что воскрес Христос, и смерти нет. И не напрасна ее любовь к вам и ваша к ней. И смерти нужна была ей для того, чтобы навечно получить вас. Верьте! Ведь вы же знаете, что она была христианка, а насчет вашего поручения отцу Михаилу, то выполнить его, наверное, не смогу. Кто знает.

Гора с горой, говорят, не сходятся. Вы же, между прочим, направляетесь в ссылку в Ленкорам. Это городок на персидской границе. Вот постановление. Прочтите и распишитесь. Акимов прочитал постановление, расписался, и, девясь путям Божьим, встал, готовый уходить. «Хоть бы спасибо, — сказал натянутый улыбнулся следователь. — А зачем говорить?

Сам слышишь, брат, как сердце кричит? — Слышу. — Ну иди. С Богом, брат!» На другой день конвой проводил Акимова в пересыльную тюрьму для направления в административную ссылку. Евдокия Кирилловна, мать Турова, души не чаяла в Тане. И Таня отвечала ей настоящей дочерней любовью. Тима удивлялся дорогам к сердцу человека, которыми идет любовь. Он не замечал, что и в его сердце, рядом с огромной любовью к Тане и сыну, любовью плотиной с естественной точки зрения, выросла непонятная любовь к беспомощной старушке, к ее неизвестному ему сыну, к Раеву, Акимову, кондуктору и ко всем нашим известным и неизвестным ему.

Он еще не знал, что если бы перед ним вдруг стал выбор, предательство своих или ссылка, тюрьма и смерть, то он не смог бы уже стать предателем. Бессознательно он уже понимал смысл слов Господа. Любя душу, жизнь свою погубит ее, а погубивый ради Евангелия найдет ее. Когда старушка прочитала это им сегодня, Таня сказала отрывисто. А что толку проклятым-то жить? Лучше помереть, как святые умирают. Тима понял смысл этой фразы и запомнил ее. Спасти себя, потерять всех, жить проклятым.

Конечно, лучше умереть. Этим привяжешь к себе всех так крепко, что никто не развяжет. И Евдокима Кирилловна смотрела на Таню и сказала, вот и наша Леша. Она теперь никогда не говорила про сына мой, тоже приобрел в себе многое и брата, и сестру, и племянника. По слову Господа, а еще в этой жизни на земле она не могла продолжать, вздохнувшись спазмом слез. Таня, вскочив, обняла ее. Мама, что ты, родная, спасет Господь нашего Алешу. Все ведь молятся за него сейчас.

Сам Владыка Филипп молится. Я же рассказывала тебе, что он сказал перед отъездом, не велел сердце своего рвать. Скажи, говорит Евдокия, дар языков Алексей ее имеет от Господа. Пусть не убивается о нем. У кого этот дар есть, не пострадает тот от людей. Два, сказала Владыка, таких с даром языков у нас, в нашей маленькой церкви. Акимов с комбината и ее сын. Пусть не боится.

А я, дура, плохо поняла, а спросить боюсь. Так он сам посмотрел мне и говорит. Неправильно понимают, что дар языков — это только способность говорить иными наречиями, кроме родного. Это необязательно. Иногда только необходимы условия проявления дара. А сам дар выражается в способности объяснить языкам тайны Божии и найти им словами дорогу в сердце и сознание слушателя. Но в древней церкви и сейчас одинаково в этом выражается дар языков. Сейчас даже обильнее, ибо одним языком говорит проповедник слушателям, но без дара языков не понимают они один другого.

А Акимов и Алексей имеют этот дар. Их слова понимают. Чудо Господнее. Потом благословил меня и говорит опять, «А тебе, Татьяна, дар неутомимости дан. Ты о нем не забудь, когда сон твой начнет сбываться». Евдокия Кирилловна слушала Таню напряженно, жадно. Непонятные слова владыки согревали ее сердце, излучали надежду. Много раз рассказывала это Тане и всегда с одинаковым напряжением слушала ее калека-мать.

И когда Таня, поцеловав её успокоившуюся, сказала «А он ведь всё знает», старушка твёрдо повторила «Да, знает всё, ему открыто». Только небольшое количество избранных, проверенных партийцев, служба которых того требует, имеет возможность получать заграничные журналы и газеты для прочтения. Военком Садовников был из числа таких и очень гордился этим. Жена его не имела этой привилегии, но те газеты и журналы, которые приносил муж и, чаще всего не читая, через несколько дней сдавал обратно, она читала аккуратно. Новые горизонты и жизнь, так не похожую на опоставлившую советскую действительность, открывали ей эти газеты и журналы. Всю информацию о жизни свободной церкви за границей, о радостях, огорчениях, намерениях и опасениях национальных русских организаций церковь и не только местная имела через нее. Полученные через Юлию Садовникову копии посланий, определений Синода Зарубежной Церкви, обращений и воззваний митрополита Антония, переписывались в тысячах экземпляров и распространялись с быстротой регулярной почты. Имя Владыки Антония было овеяно для всех орелом мужества и неподкупности.

Оно упоминалось в проповедях рядом с именем Патриарха Гермогена. Всякое слово владыки, дошедшее до церкви, принималось как циркуляр. Удивительно, как совпадали мысли, указания и директивы владыки Антония, живущего далеко и на свободе, с мыслями, указаниями и директивами архипастерии тайной церкви, живущими в горнеле борьбы, исповедания и мученичества. Конечно, это единомыслие и единопонимание есть следствие единства Церкви, объединяющей разъединенных пространством верных её. Это знамение. И не напрасно дано оно Господом миру. Запомните это, верные. Единство с мучениками – гарантия истинной Церкви Господней.

Сатомская связь с гонителями – неоспоримое указание Духа Антихриста. Так учила нас ориентироваться в лабиринтовы зла наша Церковь – Святая Православная Староцерковная. Так мы и ориентируемся, и никто не убедит нас, староцерковников, что признающую в настоящее время духовном главу Сергеевскую блудницу или находящийся с ней в молитвенном общине архиерей христианский епископ. Нет, он жрец врат Адова. Хотя церковь не могла иметь соборов, являющихся её конечными указаниями, но дух соборности заменил форму. Поэтому, например, постановления Королеватского собора считались постановлением всей церкви, то есть и староцерковной. Поэтому впоследствии, во время войны с Финляндией, дрогнул перед единством мыслей и действий староцерковников аппарат гонителей. Только этим объясняется попытка власти еще раз обмануть и разбить церковное самосознание путем ничего не дающих льгот белым клубокам московского патриархата на голове жреца врат Адовых.

Тима в первый раз получил такое обращение митрополита Антония незадолго до первого мая во время приезда бригады по обмену производственным опытом с первого кабинета. Приехавшие рабочие бригады разошлись по комбинату в разговорах с товарищами по специальностям. К Тиме подошёл учётчик приехавшей бригады. — Вы учётчик? Я посмотрел бы, как у вас проводится учёт выработки бригады и как вы определяете процент участия отдельного рабочего. — Пожалуйста, — ответил Тима, — зайдёте в комнату, я покажу вам табеля, формы и способы нашего учёта. Они вошли в контору. Тима достал свои папки и приготовился к объяснениям, но этого не потребовалось.

Убедившись, что они одни, прибывший учётчик сказала пониженным голосом. — Ведь ваша фамилия Егошин? — да, — ответил Тима, недумевающе смотря на него. — А у меня к вам два письма. — Мне? — удивился Тима. — От кого? — Одно от Раева, другое через меня послала мать.

Сердце Тима забилось. Конечно, он знал, что кто-нибудь когда-то придет с таким способом, но именно теперь он этого не ожидал. — А как звать вашу маму? — спросил он, еще не унеснив сознанием происходящего. — Одна она у нас обоих, — ответил учетчик и протянул руку Тиме. — Держите письма. Одно от Раева, другое от Турова. Моя фамилия Салтыков, звать Георгия.

Ответа на письма не надо. Когда прочтёте и запомните, лучше всего сожгите. Хотел бы я с вами поговорить, но едва ли это удастся. Раев вам пишет всё необходимое. Вы ничего не имеете передать? Нет. А если что напишите, то принесите к нашему отъезду в клуб. Пока там речи нам будут говорить, и мы с вами сможем потолковать.

Я приду обязательно. Мне много нужно вас спросить. Так приходите пораньше. Больше времени не будет. В другом месте, сами знаете, в глаза бросится. Конечно, в клубе самое удобное. Султыков пожал руку Тимой и вышел из конторы.