42. О титулах Вопрос о благодатности. Снова о посте. О смирении (2020.09.16)

Здравствуйте! Я продолжаю вести видеоблог Истинно-Православной Церкви земли Калужской. Меня спросили в комментариях, почему я называю себя Ибисковым, Калужским и Обновским. Во-первых, все эти названия и вещи, они уместны только в общинах, конечно же, внутри общины. Для своих прихожан я могу быть священнослужителем, а для других я обычный человек. Как, кстати, и представители всех других конфессий могут называться святейшими, владыками, митрополитами для своей паствы, естественно. Для светского государства мы все те, кто им и в паспорте написан. Поэтому, как кто сам себя назовет, так и пожалуйста.

Никто против не имеет. И никакого тестера, который определяет, есть ли священность сам у человека или какая-то должность, кроме его собственной паствы и общины, не существует. Кто-то называет себя Ибисковым, Калужским и Обновским, кто-то, может, себя называет Наполеоном, кто-то Патриархом Сея Руси. У кого больше на это прав? У всех одинаковое право, если кто-то его таковым признает. Ну, кстати, Калуга и Обнинск хотя бы реальные существующие города. А что такое Русь? Никто не знает.

Кстати, и Патриарх Тихон не носил такой титул Сея Руси. Был Патриарх Всероссийский. Россия это хотя бы страна, реально существовавшая. Это вот Сталин уже придумал Сея Руси, то есть какой-то такой градокитежа, не существующего образования, так, сказочного какого-то. То есть персонаж был типа Деда Мороза такой, изобретён, карманный патриарх советский, который вписывал в свою архитектуру новой советской империи. Ну, а почему я так называюсь? Ну, потому что в Обнинске и в Калуге есть общины, есть паства, которая меня таковым считает. Так что я думаю, нигде я тут за рамки канонов не вышел.

Спросили. Мы считаем Московскую Патриархию безблагодатной, ну, в плане благодати Таинства. С какого момента? С экуменизма или раньше, с 43-го года? Неужели с 43-го года? Почему с 43-го? Гораздо раньше, с момента отпадения этих иерархов от церкви, тех иерархов, которые стали себя называть сначала Сергеевским Синодом, потом уже по указанию Джугашвили они себя стали называть РПЦМП, это он такое название изобрёл. С момента их отпадения от церкви они утратили благодать Таинства, а отпали они, когда к Сергию присоединились в 20-м году.

Это было отпадение, когда Сергий уже стал всех, кто с ним не согласен, отлучать, то есть чисто раскольничьи действия предпринимать и запрещать там, даже христианское погребение запрещал тех, кто не с ним в общении. Это уже было совершенно очевидно, что это не церковь. Кстати, в этом плане очень интересны развития мыслей по этому поводу замечательного священномученика Кирилла Смирнова, митрополита Казанского. В то время, кстати, авторитетнейшего иерарха, который на тайном голосовании в патриаршество, который проводил архиепископ Павел Крошечкин, был признан наиболее вероятным кандидатом, если бы эти выборы, конечно, состоялись. Потом большевики всех арестовали, кто в этом участвовал, в том числе, кстати, и Сергия, после чего он стал очень к ним лоялен после этого ареста. Так вот, Кирилл Смирнов, он в году так в 1928-м писал, что это все грехи лично Сергия и на тех, кто с ним, они не распространяются, то есть его декларации, его отступничество. То есть я готов принять там, если что, таинство в случае необходимости от священнослужителей, которые с Сергием в общении находятся. То есть он считал, что та структура, которую Сергий создал, не является раскольничьей группой или парасинагогой, а просто вот в то время можно было и епископам объединяться самим.

То есть в этом не было криминала. В условиях отсутствия поместной церкви какое-то собрание епископов вполне легитимно и никто не может его запретить, кроме какого-то там, допустим, поместного собора, если таковые соберется. Даже патриарх не имеет такой власти в таких условиях. Кстати, то, что Тихон, патриарх, как-то пытался запрещать деятельность зарубежных епископов, это тоже неправомочно, потому что это противоречит правилам. В таких условиях вполне можно епископам в условиях гонения, войны собираться где-то вместе, организовывать какие-то собрания свои. Может, не синоды, конечно же, а просто какие-то совещания. Но дело не в этом. Дело в том, что и, в принципе, то, что Сергий объединил вокруг себя каких-то епископов, и там они как-то собрались.

И они вполне при этом сохраняют свою легальность. Сохраняли бы, если бы он не назвал себя вдруг главой поместной церкви, по сути, и не стал бы запрещать и отлучать, и перемещать всех, кто с ним не согласен. Вот это уже такое расколющее действие. И поэтому через 10 лет тот же Кирилл Смирнов, увидев уже деятельность Сергия за этот период, написал одному из своих корреспондентов совершенно жёсткое письмо. Очень жёсткое, что было много времени Сергию исправить свои ошибки и как бы отыграть назад, но мы увидели, что этого не произошло. И теперь уже нам ясно, что православным нет части и жребия с Сергием. То есть вот так вот, жёстко, нет части и жребия. Это означает только одно, что Кирилл Смирнов в 1937 году, незадолго до своей мученической кончины, уже Сергианский Сенат, так называемый, конечно, Сенат, что никакой не Сенат, он церковью не считал.

Он считал это именно отпавшим сообществом, нечто подобным обновленчеству. Но только обновленчество, оно было связано с какими-то каноническими, грубыми совершенно нарушениями, а так это было, по сути, что это было большевистское изобретение с целью уничтожить церковь, разграбить, уничтожить. То же самое, по сути, и Сергиевщина. Это был способ уничтожения церкви, уже более изощрённый, запретённый большевиками, потому что он сохранял внешнюю форму благочестия, внешнюю каноническую структуру, декларировалось преемственность к Тихону. Они назывались Старотихоновскими, там как-то ещё. При этом это было, в общем-то, просто инструмент НКВД. Поэтому, конечно же, говорить о благодатности тайн в таком вот сообществе, это как-то более чем странно. Некоторые недоумения после моего ролика, где я говорил о подготовке к Таинству, Причастии и Об Исповеди.

То есть, что там нет как такового поста специального перед Причастием, кроме юхаристического, с нуля часов. Что, ну, все привыкли же там 3-5 дней поститься перед Причастием. Ну, я тут поправлюсь, что вообще это дело добровольное. И кто хочет поститься 3-5 дней перед Причастием или 7, никто же не запрещает его. Это личное дело, личный подвиг благочестия. И никто не хочет, не говорю, что это не надо делать, нельзя. Пожалуйста, если такое желание есть, благоговейное, но ради Бога. Просто я говорю, что канонически это не предусмотрено.

То есть, нет таких правил. Нет правил, которые бы это предписывали. Правила, я повторю их, есть юхаристический пост с нуля часов. То есть, предвещаться натощак. Но, опять-таки, это не распространяется на людей, у которых есть специфические какие-то заболевания, не позволяющие такой образ жизни вести. Есть посты, зафиксированные еще в апостольских правилах. Это среда и пятница, кроме сплошных седмиц, разумеется. Это Великий пост, он в апостольских правилах зафиксирован.

Ну, а более поздняя практика, это уже другие малые посты, так называемые. Но они тоже вошли в предание и тоже, конечно же, являются обязательными и необходимыми. А остальные посты, нет специальных постов. Не считается, что пища является для причастия, препятствием. Нет такого. Пост всячески приветствуется в церкви. Как аскеза, как самоограничение, как борьба с чревоугодием, как дисциплина, соответствующее питание. Все это приветствуется.

Но правил нет таких вот, чтобы они запрещали, предпричащили тем, что предписывали поститься. Обязательно, кроме евхаристического поста. Но кто это будет делать из благоговения, я думаю, что ничего страшного в этом нет. Поэтому пусть никто не считает меня отменителем или борцом с постами. Осмирение. Если уж мы коснулись классических тем духовной жизни, мне кажется, сразу нужно отделить, согласно святым отцам, смирение как дар духа от смирения как некой эскетической практики и ее плодов еще без благодати особой духа. Как любовь, допустим. Настоящая любовь это союз совершенств и дар духа.

Она не трудами человеческими приобретается, она Богом дается как венец над какими-то трудами и другими добродетелями. Как подарок, как дар. Прямо самое смирение это дар. Это состояние души уже осенненной благодатью. А как труд и как практика эскетическая, смирение это некий опыт знания себя, знакомства с самим собой. И с этого и нужно начинать, потому что дары просто так не посыпятся на пустое место. Для них нужно долго готовить почву, чтобы Бог дал дар. Ему не жалко, просто он не будет бросать святыню непонятно куда.

Нужно, чтобы было место уготовлено. А уготавляется оно каким-то соответствующим трудом, подвигом, никуда от этого не деваться. Так вот, смирение как делание основано на опыте. Человек все в разных ситуациях, при разных своих усилиях или наоборот, когда эти усилия у него прекращаются, смотрит и видит на что он способен. То есть, что бы он мог еще сделать, если его оставит Господь. Если он уклонится от Бога, от его заповедей, от правильного пути и увлечется путями своего сердца. Желаниями, похотениями, куда это все его приведет. И тут уж ничего не поделаешь, смирение приобретается только падениями.

Какими-то мыслями или реальными падениями. Только вляпываясь каждый раз в собственные нечистоты, человек приобретает смирение. Естественно, что Бог всегда человека поддерживает. И промысел Божий, промысел бдит над человеком всегда, не пуская ему искуситься высшей силы. Если, разумеется, это не необходимо для облома уже жуткой совершенно гордыни. Когда Бог обламывает слишком большую гордыню человека, он ему пускает высшей силы искуситься. Чтоб человек просто хоть как-то смирился уже. Ну а так, вообще-то, Господь человека поддерживает всегда, даже когда он уклоняется от него.

Но, тем не менее, смирение вырабатывается с такой пользой. То есть, в некотором смысле, грехопадение это и есть школа смирения для тех, кто, разумеется, умеет извлекать пользу из этого. Мы все должны научиться ее извлекать. Так что человек просто вот ближе знакомится с собой. Лучше узнает, что он из себя представляет и что будет с ним, если Господь его отпустит. Не будет поддерживать своей рукой над этим морем житейским. А море житейское – это не только внешние какие-то обстоятельства. Это в большинстве, конечно, в своем море наших страстей, море нашего падения.

Море нашего греха, в который мы постоянно погружаемся. Но грести нужно. Но грести мало. Тут как раз случай с Петром очень показательный. Он не греб, он верил. И на Господа смотрел. И, конечно же, понимал, что в естественном порядке это невозможно. Вот и мы должны понимать, что духовная жизнь и спасение в естественном порядке – это очень важный момент.

Что духовная жизнь и спасение в естественном порядке невозможно. То есть нельзя взять и спастись, потому что я этого захотел. Спасает нас Господь. Он удерживает нас на водах. А мы должны верить ему, на него смотреть, его иметь перед глазами. Ну и самим стараться, конечно, от этих путей не отступить.