4. Вне истины нет ни Церкви, ни апостольского преемства ⧸⧸ Свящ. Патрик Рансон. Преследование…

Священник Патрик Рансон. Преследование афонских монахов Константинопольской патриархией. Глава «Невозможность оправдать гонение» Монахи, скита Пророка Ильи и вошедшего в историю монастыря Эсфигмену, не перестают выставлять догматические и экклесиологические причины, препятствующие им поминать Константинопольского Патриарха. Они приводят апостольские правила, правила Вселенских Соборов, Синаксарии или Жития Святых, тексты и створения Отцов Церкви. Напротив, Патриархия и Неоафониты приводят мало эклесиологических аргументов. Всегда приводятся одни и те же аргументы. Отцы Зилоты не должны ничего совершать на канонической территории Патриархии, они не каноничны. В Европе, где этот тип аргументов предположено вынести на чуждое православной церкви и духу православия публичное обсуждение, охотно добавляют, что эти отцы-зелоты были фундаменталистами.

Всё это весьма привлекательно с виду, и мы ответим на эти аргументы. Тем не менее, оправдывает ли это отправку в монастыри полиции и насильственную ссылку монахов? Нет, ибо переход к физическому насилию другого порядка. Юридически, турки сегодня в Константинополе как дома. Поскольку сила, закон ими составленный и международные признания на их стороне, имеют ли они поэтому право преследовать христиан, грубо обращаться с ними и гнать их, как они делали это много раз в этом столетии? Нет, конечно. Напротив, их законы должны гарантировать нормальное существование христианам и защиту их ценностей, если они хотят, чтобы их сегодня признавали демократическим государством. Итак, Патриархия на Афонской горе действует как и турки, считая, что только она обладает властью на Святой горе, бывшей за всю свою историю всеправославным местом.

Может быть, Патриархия берет пример с папства, у которого есть свое государство, Ватикан, вместе с собственной полицией и армией, впрочем, весьма символическими. Но Афонская гора никогда не была государством Патриархии, ни ее собственной территорией. Условие проживания на ней, быть православным, не признаётся Патриархией. Итак, никто, ни в Константинополе, ни другие не спорят, что отцы Зилоты православны, что они верят и исповедуют то, во что православная церковь всегда верила и исповедовала. Не смея объявить это во всеуслышание, даже их злейшие враги вынуждены умолкнуть, не имея возможности обвинить их в ереси. Эти отцы, таким образом, являются православными монахами. не признающими нынешнего константинопольского патриарха? Делает ли это их раскольниками?

На самом деле вопрос стоит таким образом. Можно ли быть православным, не признавая константинопольского патриарха? Можно ли быть православным, не поминая епископов Фонара? Прежде чем ответить на этот вопрос, кратко обсудим вопрос о праве преследовать диссидентов. Прояснение этого вопроса позволит отвести обвинение в фундаментализме и показать его нелепость. А. Существует ли право на преследование? Истина, которая делает свободными, может ли утверждаться принуждением?

Первые христиане были гонимы, и во времена христианской империи они были еще более часто гонимы, когда император ту или иную ересь предпочитал апостольскому учению, часто по политическим причинам. Это в истории церкви случалось прежде всего во времена арианства, духоборчества, нестарианства, монофизитства, монофилитства, иконоборчества, когда православные претерпевали тысячи бед от императоров-еретиков или покровительствующих еретикам. Униадские соборы, например, Лионский в 1274 году или Флорентийский в 1439 году и гораздо позже Брест-Литовский в 1596 году были причиной гонений против тех, кто оставался верным православию. Также были гонимы патриархом Калекой Исихасты. При баварской монархии колевады были гонимы другими афонскими монахами и вместе с ними тоже часть испытала группа верных. сплотившиеся вокруг монаха Христофора Папулакоса и Космы Фламеата. Затем, в наше время, как мы уже видели, объектом преследования стали греческие и румынские старостильники. К этому неполному списку следует добавить множество новомучеников – греков, жертв туркократии, сербов, вырезанных усташами, русских, истребленных большевиками, которые, по крайней мере, гнали, не прикрываясь именем христиан.

Отцы Церкви своим учением и жизнью учили, что должно сохранять веру всеми евангельскими способами, то есть не жалея собственной жизни, если это необходимо. Но они никогда не учили, что насилие в отношении тех, кого нельзя убедить, является аргументом и православной практикой. Единственный епископ, долго оправдывающий гонения, это епископ Ипонский в своей борьбе с донатистами. Августин Японский делал это, толкую одно место из Святого Писания, так, как не толковал ни один из его предшественников. Речь идёт о знаменитом отрывке «Убеди в нити» из притчи «О вечере Велией». Человек некий сотвори вечерю велью из во многих, И посла раба своего год вечеря речи званным грядите, Яко уже готова суть вся. И начашев купи отрицайтеся все. Первые речи ему село купих, И имам нужду язытьем и видетье, Молютеся, имея отречено.

И другие речи «Супруг Волов купих пять, и гряду искусите их, молю тя, имемя отреченное». И другие речи «Жену поях, и сего ради не могу прийти, и пришед раб той, поведа господину своему сия». Тогда, разневався, дому владыко, Речи рабу своему, изыди скоро на распутье, Истог награда, и нищие, и бедные, слепые, хромые, Введи сему. И речи, раб, Господи, бысть, яко же повелелось, И ищи место есть. И речи, господин к рабу, Изыди на пути, и халуги убеди в нити, Да наполнится дом мой глаголю бо вам, Яко не един мужей тех званых Вкусит мая вечери. Евангелие от Луки. Августин приводит этот текст в своем письме к Винсенту, старому приверженцу раскола рогата, ставшего епископом Крафагена и обеспокоенного жестокими законами, изданными против донатистов в Африке. Августин отвечает ему так.

«Предосторожности не всегда дружба, и удары не всегда вражда. Ты думаешь, что никто не должен быть принуждаем к праведности? Однако ты читаешь, что отец семье говорил своим слугам «всех, кого найдете, заставьте войти». Даже тот, кто из Савла стал Павлом, был через совершенное Христом насилие доведен и вынужден признать и хранить истину. Разве ты оцениваешь только деньги или какую-нибудь собственность, что было бы более драгоценным у людей, что она не есть сам свет, которого лишены глаза? Итак, Павел, брошенный на землю глазом, пришедшим с неба, тотчас потерял этот свет и вновь нашел его только тогда, когда он был вытелеснен в церковь. А ты думаешь, что не нужно причинять никакого насилия человеку, чтобы освободить его от гибельного заблуждения, когда ты видишь на неоспоримых примерах, что сам Бог действует подобным образом. Он, который нас любит более, чем кто-либо.

И ты слышишь, что Христос объявляет, «Никто же может прийти ко Мне, а еще не Отец», пославо имя привлечия от Его. Выбор, совершающийся в сердцах всех тех, кто обращается к Нему страхом божественного гнева. Наконец, ты знаешь, что случается, вору просыпать зерно, чтобы сбить с дороги стадо, и пастырю ударить кнутом, чтобы возвратить заблудших овец». Такое толкование не встречается ни у предшествующих Августину отцов, ни во всей той традиции, которой они следовали. Действительно, для отцов основанием жизни во Христе является синергия, соработничество свободной воли человека с Божественной благодатью. Слово, используемое в греческом, и которое переводится как «принуждать», много раз встречается в Писании, а также его эквиваленты. Эти выражения не всегда означают физическое принуждение, напротив, принуждают словом, авторитетом, дружбой, настойчивостью. «Заставьте войти» означает «убедите войти», «сделайте все, чтобы они сочли необходимым войти», «не приберегайте никакими знаками внимания, чтобы их пригласить» – такой смысл естественно греческому.

Иисус понудил учеников своих войти в лодку и отправиться прежде его на другую сторону, не грубо принуждая их, но пользуясь своим отеческим авторитетом. Путники в Маос Клеопа и Лука понудили того, кто явился им обедать с собою, тогда как он собирался идти далее. Это произошло по их настойчивой просьбе. Вот как монах Ефимий Зигабин, истолковавший в XII веке всё Евангелие и собравший по этому предмету учения отцов, толкует это место. Сначала он объясняет притчу, говоря, что Бог Отец и Творец призвал здесь человека по своей любви к людям, приготовил пир, пир евангельского домостроительства, названный Вечерей, потому что он произошел в последние времена, как и Вечер века сего. Призвание тех, кто не были годны, это призвание язычников, живущих на распутьях, без защиты божественного закона и попираемых демонами, и на стог награда тернистого греха. Он дал приказ понудить тех, кто идет из народов не для того, чтобы сказать, что им следует применить насилие, но чтобы заставить понять, что нужно прежде всего и очень долго настаивать на обращенной к ним проповеди, ибо они сильно находятся во власти демонов и обладаемы ими, и спят в глубокой тьме обмана. Святой Феофилакт Болгарский в своем толковании на Евангелие от Луки так объясняет это место.

Словом, на распутье намекается на скотоподобную и разделенную на многие мнения жизнь язычников, А Словом Истогный указывается на жизнь их во грехах. Не просто повелевает позвать сих, но понудить. Хотя вера есть дело произвола каждого. Для того сказал он понуде, дабы мы познали, что у верования язычников, находившихся в глубоком неведении, есть знамение великой силы Божьей. Ибо если бы немного было силы у проповедуемого, и невелика была истина учения, то как люди, служащие идолом и совершающие постыдные дела, могли бы убедиться вдруг познать истинного Бога и совершать духовную жизнь? желая указать на чудность сего обращения, и назвал он ее понуждением. Как бы кто сказал, язычники и не желали оставить идолов и чувственных наслаждений, однако ж истинные проповеди принуждены оставить их. Или иначе, сила знамений составляла великое побуждение обратиться к вере во Христа».

Святитель Иоанн Златоуст постоянно возвращается к мысли о том, что Бог не навязывает человеку никакой необходимости, и что нельзя никого принудить ни к добру, ни ко злу. Действие добродетеля должно быть свободным. Желать принудить кого-нибудь быть праведным содержит противоречие в терминах. «Добро не есть добро, если оно не благодеяние», — говорит св. Василий Великий. Любое преследование запрещено, даже если оно принуждает к добру, потому что в этом случае это добро есть только скрытое зло. Основной аргумент Августина — Бог понуждает людей к вере карым и страхам, опровергнут в святым Иоанном Златоустом не только потому, что люди не имеют права выображать себя Богом, Но потому, что сам Бог как раз для того, чтобы нам позволить быть свободными, использует «розги», в кавычках, только очень бережно. Объясняя Девятый Псалом, святой Иоанн Златоуст говорит «Знамя есть Господь, судьбы творяй», то есть наказуя, коря, отмечая.

Видишь ли, еще благодеяние от наказания. Оно не только делает наказуемых более ревностными, но и распространяет свет Богопознания. И отсюда ещё более можно видеть, как Бог печётся о людях. Так, когда Он позволил, чтобы стадо свиней бросилось с утёса и утонуло в море, тогда люди особенно испугались. И в Ветхом Завете Иудея «Игда убиваше я», тогда в засках у Его, как говорит Пророк. Почему же Он не делает этого постоянно? Потому что желают, чтобы люди не насильно, а добровольно совершали дела добродетели, побуждаемые к тому не столько наказаниями, сколько благодеяниями. Но скажут, гораздо ли лучше быть добрым по принуждению, нежели злым по свободному расположению.

«Невозможно быть добрым по принуждению. Кто добр только потому, что связан, тот не останется добрым навсегда, но, получив свободу, возвратится ко злу. А кто воспитывается так, чтобы сделаться добрым по свободному расположению, и сделается таким, тот останется твердым в добре». Вне истины нет ни Церкви, ни апостольского преемства. Вместе с правом на преследование Августин Японский ввёл также другое новшество христианства – экклесиологию, отделяющую содержание веры от апостольского преемства. Для православного богословия, как оно было прекрасно выражено в III веке святым Киприаном Карафагенским, таинство, и особенно таинство всех таинств, ежи есть Церковь, неотделимая от апостольской веры. Епископ является епископом, если его рукоположение закона совершено епископами церкви и если его вера правильная. Если его вера не та, какую он исповедал в день своего епископского рукоположения, он перестает быть епископом, поскольку он стал самозванцем, кем-то, пользующимся властью, от которой он сам себя устранил.

Иначе говоря, по слову святого Игнатия, там где епископ, там церковь. Где нет церкви, там нет ни священника, ни епископа. Соответственно, и наоборот, там где епископ перестает быть епископом, там и поминающая его церковь перестает быть церковью. Епископ, как и священник, передает то, что он получил – залог веры. Благодать – это не магическая сила, данная в личную собственность епископам. Конечно, эта мысль находится в писаниях святого Киприана, а также в правилах Карфаенского собора и в составленном совсем недавно педальоне святого Никодима Святогорца в XVIII век, толкователя канонов, пользующегося авторитетом в Православной Церкви. Примером такой экклесиологии служат правила XV-XVI двукратного собора и его толкования святым Никодимом. Эти правила ставят вопрос, нужно ли отделяться от своего епископа.

Они отвечают, различая два случая. А. Случай отделения из-за личных грехов, которые могут быть крайне тяжелыми. «Что определено о пресвитерах и епископах и митрополитах, то самое и наипаче приличествует патриархам, посему аще который пресвитер или епископ или митрополит, дерзнет отступить от общения со своим патриархом и не будет возносить имя его по определенному и установленному чину в божественном тайной действии, но прежде соборного оглашения и совершенного осуждения его учинит раскол, таковому Святый Собор определил быть совершенно чужду всякого священства, а щитокм обличен будет всем беззакониям. Впрочем, сие определено и утверждено о тех, кои под предлогом некоторых обвинений отступают от своих предстоятелей, и творят расколы, и расторгают единство Церкви. Правило 15, первая часть. Как объясняет Святой Никодим, это правило применяет к патриархам то, что два предшествующие правила, 13 и 14, применяли уже к епископам и митрополитам, не позволено отделяться от них, если они преступники, то есть если они впали в блуд, кощунство или другой тяжкий грех. Священник должен продолжать поминать своего епископа на литургии, епископ своего митрополита и митрополит своего патриарха, даже если они грешники, ожидая, что они будут осуждены.

Только собор митрополитов имеет власть принять обвинение против патриарха и судить его. В верной библейской традиции канонист тщательно отличает личный грех нарушения закона, который Бог может изгладить, от ереси — изменения закона, делающего всякое общение с Богом невозможным. Епископ, который грешит лично, делает зло самому себе, тогда как еретик подвергает смертельной опасности вверенные ему души. b. в случае законного разрыва по вероучительным причинам. Цитата. Отделяющиеся от общения с предстоятелем ради некие ереси, осужденные святыми соборами или отцами, когда, то есть, он проповедует ересь всенародно и учит он и открыто в церкви, Таковые ащи и оградят себя от общения с глаголемым епископом прежде соборного рассмотрения, не только не подлежат положенной правилам эпитемии, но и достойны чести, подобающей православным, ибо они осудили не епископов, а лжеепископов и лжеучителей, и не расколом пресекли единство Церкви, но подчинились охранить Церковь от расколов и разделений. Конец того же правила.

Если предстоятели, то есть для священника его епископ, для епископа его митрополит, для митрополита его патриарх, в суть, еретики и публично проповедуют свою ересь, тогда те, кто отделяется от них, далеко не раскольники, а напротив, сохраняют церковь от раскола и ереси своей лжи епископов. Они достойны похвалы, как православные христиане. Ясно, что апостольское преемство, так же как и священство, здесь неотделимы от содержания веры. Власть, которой обладает епископ для исполнения канонов, имеет смысл только если его вера православна, ибо сами каноны основаны на догматах. Иначе говоря, каноны не являются абстрактным построением, общим каноническим правом. Они управляют конкретной жизнью Церкви и обеспечены и защищены епископами апостольского преемства и веры, идентичной по своему содержанию вере апостолов и отцов, которым они преемствуют. Августин Японский, напротив, полагал, что у донатистов вне тела Церкви Христовой такие же таинства, но в то же время приводящие к духовной смерти. Таким образом, донатист крещён правильно и действительно во имя Отца, Сына и Святаго Духа, но поскольку он отделён от кафолической церкви, если он умрёт после своего крещения, то он осуждён.

Иначе говоря, он крещён, если можно так сказать, для своей погибели. Систематизируя рассуждения Агустина, схоластики пришли к знаменитой теории таинств. В таинстве различаются форма и материя. Форма обладает своей действительностью, и эта действительность может даже быть действенной. Применительно к апостольскому преемству такая концепция мало-помалу стала чистой и простой магией. Епископ рукоположен законным образом, если он рукоположен двумя другими епископами, которые также были законно рукоположенными. какая бы ни была вера того и другого. Можно даже представить, что рукополагающий не верит, что он совершает таинство.

Такое явно было в случае англиканских рукоположений, когда перед англиканскими и католическими богословами встали такие проблемы. Усиленная схоластической теорией о тварной благодати, такая концепция приводит к тому, что индивид делается обладателем тварной силы, данной Богом однажды всем. Благодать Светлаго Духа больше не является энергией присущественной Троицы, но тварным даром, передаваемым от одного к другому через века. Действительность одинакова для всех. Тогда встает вопрос о законности, даруемой, в конце концов, папством. В такой концепции, если епископ учит самвон ересе, бессмысленно отделяться от него, потому что он сообщает таинство законным способом. Его ерес только его, и не сквернит ни веру его соепископов, ни веру его паствы. Таким образом, уйти от него – абсурд.

Поступающие так теряют свою законность, но не свою действительность. Они хорошие епископы, пусть даже они отделены от своей Церкви. Такая экклесиология, которой очень сложно дать формулировку, так что мы вынуждены здесь только резюмировать, завела в противоречии и в ужасные тупики тех, кто задается вопросом о продолжении апостольского и святоатического учения на Западе. Во-первых, эта экклесиология позволила оправдывать гонение. Тому, кто действительно крещен, посвящен или рукоположен, какой смысл возвращаться в Церковь, если его к этому не принуждают? В 17 веке главными жертвами такой экклесиологии, усвоенной в целом французской церквью, стали протестанты. Затем, что делать, если церковная власть, например, на западе папства, решает навязать что-нибудь догматическо-ложное? Это была драма Поррояля и Арнолля, которые, когда они были осуждены по пяти предложениям и когда их заставили подписать бланк, они волей-неволей продолжали создавать всякие виды казуистических различий, например, различия дела и права в области, которое для них касалось сущности догматов христианской веры.

Паскаль, их самый искренний друг, упрекал Арнольда в таком отношении и писал в своих мыслях «Если мои писания осуждены в Риме, то то, что я там осуждаю, осуждено на небе». К несчастью, ни один разрыв общения уже не был возможен в рамках августиновского богословия, и рискующие так сделать всегда оказывались храмящими на обе плесни, не желая ни возвращаться назад, ни войти в православную церковь. Старокатолики, пример такой неудачи, основывали своё возможное объединение с православием не на единстве веры, но на взаимном уважении к учению и церковности каждой из церквей. Парадокс такой экклесиологии, дожившей с времен Августины и Схоластики до наших дней, таким образом прост. Отделяя догмат от таинства, веру о церкви, апостольское преемство от православия, правильность обряда от правильности веры можно, как раз в рамках экуменического движения, признать множество церквей и сект в самом деле христианскими. В то же время он совершенно не мешает релятивизировать догматы, поскольку ложное и эритическое учение не лишает ни таинств, ни апостольского преемства, ни церкви. Зато становится очень важным взаимное признание. Критерием является теперь уже не вера, но число действительных церквей, признающих друг друга.

Непризнающие других являются фанатиками, верящими только в свою действительность. Их нужно на долгий срок заставить исчезнуть, уйти в сторону, говоря, что они никем не признаны. Признание невера должно быть критерием. Признание предшествует вере, а не наоборот. Такое признание, дипломатическое и заинтересованное, служит контраргументом на всякий вопрос по существу. Предназначенное для успокоения и обмана тех, кто не знает церковной истории, оно высокопарно прикрывается именем любви. У тех, кто не признает других, отсутствует любовь. И это было бы действительно правдой, если бы Бог не придавал никакого значения содержанию веры.

Это экклесиология, экклесиология экумнического движения, когда она у него одна. Она особенно хорошо объяснена отцом Кангаром в его предисловии к писаниям святого Августина против донатистов. Она очень связана, даже если отец Кангарс бывает сказать, что эти же тексты вот уже века служат для наглого оправдания гонения. Она также однозначно показывает лицемерие богословского диалога, который по сути служит лишь для того, чтобы некоторые преподаватели семинарий прослыли богословами. Действительно, если все признают друг друга, если Рим признает Константинополь и наоборот, если все являются церквью, хотя и разделены с теми же таинствами и тем же апостольским преемством, тогда зачем скучать в бесполезных ухищрениях богословского диалога, не имеющего смысла? Если догматы не являются серьёзной причиной для разделения, то в самом деле нужно поспешить объединиться, потому что люди, уже убеждённые и согласные между собой, обнаруживали бы этим отсутствие любви. Также может быть, что, хорошо поискав, найдут, что единственная причина, оправдывающая Тот факт, что уния до сих пор не заключена, дипломатическая. Сильно давя на ход событий, епископы Константинополя и Рима рисковали бы грубо обойтись привычным образом мыслям некоторых народов, особенно православных Греции, России и Сербии, все еще наивно верящих в то, что их епископы, как некогда древние отцы, будут им говорить о важности догматических различий.

А потом есть ещё и эти зелоты, которых, опасаясь очень большого беспорядка, который они могут устроить, нужно сначала выдать за сектантов, то есть людей непризнанных. Мы оставляем эти слишком достоверные предположения, чтобы подчеркнуть одно. Экклесиология, лежащая в основе экуменического движения, не православного и не святоарктического происхождения. Она происходит из политического августинизма и схоластики. Она служила военным крестовым походом прошлого. Сегодня она служит более мягким крестовым походом. которые, хотя и не называются так, но если судить по тому, что недавно произошло на Афонской горе, пользуются отнюдь нехристианскими, даже безжалостными методами.