4. Лев Тихомиров и кружок Новосёлова ⧸⧸ Дедушка и смерть. Житие Михаила Новосёлова

Дедушка и смерть. Епископ Григорий Лурье. Житие Михаила Александровича Новоселова. Глава «Вспоминая забытый путь». Для человека, обретшего веру через молитву, было естественно посвятить свою первую богословскую книгу объяснению такого пути для всех. Так и появился в 1902 году новоселовский бестселлер, многократно пересдававшийся до революции, «Забытый путь опытного богопознания». Новоселов старается объяснить, что богопознание бывает только опытным или никаким. Как бы ни отличался высокий опыт святых подвижников от опыта юного неофита, но опыт – это всегда опыт, то есть открытие некой реальности.

И он всегда приобретается через молитву, а не просто через какие бы то ни было события внешнего или пусть даже внутреннего плана. Даже самый ничтожный опыт дает бесконечное богопознание, хотя потом должен быть следующий опыт с еще более бесконечным богопознанием. Эти формулировки про бесконечность принадлежат, впрочем, не Новоселову, а мне. Но я тут перефразирую, с одной стороны, Симеона Нового Богослова, а с другой стороны, младшего друга Новоселова, Флоренского, который как раз в начале XX века заметит логическое сходство между православным учением о божественной бесконечности и как раз тогда появившимся учением математика Георга Кантера, о бесконечных множествах и трансфенитных числах. Однако новоселов нулевых годов XX века – это ещё не тот строго православный богослов, каким он войдёт в историю. К нецерковным либеральным богословским теориям он уже непримирим, часто несмотря на личную дружбу с их носителями. Он конфликтует, спорит, но даже его оппоненты, даже не соглашаясь с ним, его любят и доверяют. Так он участвует в деятельности Петербургских религиозно-философских собраний 1901-1903 годов, организованных с одной стороны супругами Мережковскими, а с другой стороны столичным духовенством с Петербургским митрополитом во главе.

Митрополит не участвовал лично, но по его поручению председателем собраний был архиепископ финлянский Сергий Строгородский, будущий первый советский патриарх. Там прозвучал новоселовский афоризм, выразивший незамысловатую суть его тогдашней проповеди. Цитата. «Скажу кратко. На сомнения и отрицания, разумеется, серьёзно и искренне, подчёркиваю это, можно истинно ответить только живой верой». Конец цитаты. В конце 1902 года он был там даже главным докладчиком на одном из заседаний по теме брака, где выступал с резкой критикой Розанова, на которую не осмеливались участники исчисла духовенства. Кажется, Розанов не обиделся, но Зинаида Гиппиус обиделась изрядно.

С другой стороны, в современном ему или относительно недавнем русском православии Новоселового привлекает чуть ли не всё, что тогда называли «живое», то есть почти всё без разбору, что было свободно от схоластики семинарского образования. Сводом этой схоластики был массивный учебник для духовных академий «Догматическое богословие» московского митрополита Макария Булгакова. На его публикацию ещё Хомяков успел отозваться в частном письме. Макария провонялась холастикой. Новоселов развивает эту же тему в своем открытом письме Льву Толстому по поводу отлучения его от церкви в 1901 году. Это письмо также многократно переиздавалось. Не сомневаясь в справедливости отлучения от церкви, поскольку синодальное решение лишь констатировало то положение, в которое Толстой добровольно и совершенно сознательно давно уже сам себя поставил, Новоселов на правах младшего друга обращается к нему с увещанием, упоминая и Макария, и опытное богопознание. Он пишет, можно пожалеть, что вам пришлось знакомиться с христианским богословием по руководству митрополита Макария.

Может быть, приобщение на первых порах к более жизненной и животворяющей мысли богословов-подвижников раскрыло бы вам глубочайшую связь между христианским вероучением и нравственностью, а главное, ввело бы вас в сферу внутреннего духовного опыта, при котором только и можно непоколебимо верить в догмат и сознательно его исповедовать». Новоселовское письмо вызвало у Толстого полное отторжение, но личные симпатии не прервались, и, как мы помним, последнее чтение о православии Толстой принял из новоселовских рук. В «Забытом пути» Новоселов перечисляет тех, кто особенно чужд схоластики и имеет у нас добрый успех. Хомяков, Самарин, Юрий Федорович – автор предисловия к богословским сочинениям Хомякова, в котором он называл Хомякова отцом церкви. Киреевский, Несмелов – один из первых ученых, связавших добротное изучение отцов церкви с общей проблематикой философии и богословия. А также Феофан Затворник, епископ Антоний Уфимский-Храповицкий, будущий оппонент Новоселова в спорах об имени Божьем, но в то время автор серии интересных статей о нравственном смысле догматов, частично пересдававшихся Новоселовым. И Иоанн Кронштадтский с его книгой «Моя жизнь во Христе», фразой с которой «Имя Божие есть Бог» даст повод к будущим спорам об имени Божьем. Все эти авторы отреклись от стереотипного, мертвого и мертвящего формально-диалектического метода мышления и пошли по новому пути богословской мысли, пути, который, кажется, лучше всего назвать психологическим.

Новоселов, как видим, еще не понимает опасности психологизма, с которой ему придется столкнуться при защите имени Божия как раз от субъективности и психологизма Антония Храповицкого. Он во всем находит хорошее, включая и духовный опыт католических святых, на которых он ссылается в открытом письме Толстому, как на добрый пример религиозности. Он знает о его отличии от православного, и наверняка уже тогда читал и соглашался с тем, что написал об этом Игнатий Брянчанинов, но хотел брать хорошее и отсюда. Актуальность предостережения против аскетики западных вероисповедания обозначится для него в начале 1910-х годов, и тогда появятся посвященные этому выпуски религиозно-философской библиотеки. Опытное богопознание помысля Новоселова должно отдавать должное также и Льву Толстому. Это публикуется на следующий год после отлучения Толстого от церкви. Он пишет, нечего скрывать, что Толстой, например, сколыхнул стоячую воду нашей богословской мысли, заставил встрепенуться тех, кто спокойно почивал на подушке, набитой папирусными фрагментами и археологическими малонужностями. Он явился могучим протестом как против крайностей учредительных увлечений 60-х годов, так и против мертвенности ученого догматизма и безжизненности церковного формализма.

И спаси и просвети его Бог за это. Как не однобокое почти всё, что вещал нам Толстой, но оно, это однобокое, было нужно, так как мы, православные, забыли эту, подчёркнутую им, сторону Христового учения, или, по крайней мере, лениво к ней относились. Призыв Толстого к целомудрию, тоже, правда, однобокому, воздержанию, простоте жизни, служению простому народу и к жизни по вере вообще, был весьма своевременным и действительным. И мы должны, отвергнув всё неправое в его писаниях, принять к сведению и, главное, к исполнению то доброе, что он выдвигал в Евангелие в укор нам, а вместе с тем должны показать, что истинное разумение, а тем более достижение нравственного идеала Евангелия, возможно только при условии правой веры, то есть в Церкви». Церковно-общественная деятельность Новоселова начинается как бы под девизом «За всё хорошее против всего плохого». Хорошее – это всё жизненное, плохое – это неверие или мертвящий богословский официоз. Казалось, жизнь не требует высокого богословия, а требует дать людям только самую первую, младенческую духовную пищу – то, что апостол Павел называл молоком. Вскоре Новоселов будет призван к другим делам, но до самой революции он не оставит и эти.

Настоящей наградой за эту просветительскую деятельность можно считать не столько избрание Новоселова в члены Московской Духовной Академии в 1912 году, сколько дарственную надпись благодарного Розанова на своей книге «О павшие листья». дорогому Михаилу Александровичу Новоселову, собирающему душистые травы на Ниве церковной и преобразующему их в корм для нашей интеллигенции, с уважением, памятью и любовью, Василий Розанов. Цитируется у Пришвиной без указания, о каком томе речь – 1913 или 1915 года. Глава Лев Тихомиров и Кружок Новоселова. Дружба Новоселова со Львом Тихомировым должна была начаться где-нибудь году в 1900. Во всяком случае, уже с 1904 года она приносила плоды в виде брошюр Тихомирова в Новоселовской религиозно-философской библиотеке. 11 августа 1900 года Тихомиров записывает в дневнике со слов отца Иосифа Фуделя содержание уже известной нам предсмертной беседы Владимира Соловьева с Новоселовым о том, что прогресса и даже соединения церквей православной и католической не будет, и что надо теперь о себе думать. Быть возможно больше с Богом, если возможно быть с ним всегда.

Из этой записи Тихомирова чувствуется, что близкого знакомства с Новоселовым ещё нет, но оно уже не за горами. Тихомиров уже давно дружил с Фуделем и входил в круг последователей Леонтьева, которого считал ближайшим для себя, но недосягаемым образцом по-настоящему православного человека. Тихомиров только раз в жизни побывал в гостях у Леонтьева, уже незадолго до его смерти, И несколько страничек его воспоминаний об этом относятся к лучшему из написанного о Леонтьеве. Дружба Новоселова с Тихомировым помогла им обоим пройти через смуты 1905-1907 годов так, чтобы выйти из нее более серьезными христианами, чем они были раньше. Сам бы я не дерзнул так сформулировать, но пытаюсь посмотреть на них глазами Леонтьева и использовать его лексику. В этой дружбе Новоселов был духовно старше, хотя физически на 12 лет младше. Тихомиров в одной записи 1916 года упоминает Новоселова как эталон человека, с которым ему легко, подчеркивая это слово и тем самым указывая на всю ширину спектра его значений. Но и Новоселову было чему поучиться у Тихомирова.

Как раз в 1907 году Новоселов, устав от различной кружковщины своих близких и не очень близких соратников, создаст свой собственный кружок, в котором будет запрещена политика, но станет нормой совместная молитва членов, кружок ищущих христианского просвещения в духе православной Христовой Церкви. Этот кружок оказался очень прочным, так как его не надо было придумывать. Его будущие члены и так уже были собраны вокруг Новоселовской религиозно-философской библиотеки. Новоселовский кружок просуществовал до 1918 года включительно. Он будет собираться в московской квартире Новоселова в доме Ковригина, напротив храма Христа Спасителя, Обыденский 1-й переулок, дом 1. В этом кружке Новоселов получит ласковое и уважительное прозвание «Авва». Авва – это грецизированная форма арамейского «Абба» – Отец, так называли египетских монахов ранних веков, изречения которых собраны в специальные сборники патриархи. и находится настолько же на слуху у людей монашеской культуры, насколько у интеллигенции на слуху стихи Пушкина.

Сказался и возраст Новоселова. В 1907 году ему уже пятый десяток, и он уже старше многих своих младых друзей, тоже участвующих в кружке. Например, уже упоминавшихся Павла Флоренского, он родился в 1882 году, и Федора Андреева. Дата рождения 1887 год. Кружок сочетает два поколения, среднее из которого образован его костяк, и младшее, которое наполняет его жизнью и поддерживает температуру дружеских дискуссий. Есть особая причина упомянуть об этом кружке в связи с именем одного из его далеко не самых ярких членов – Льва Тихомирова. Кружок стал для деятельности Новоселова результатом значительной перестановки приоритетов и некоторой переоценки некоторых ценностей. Общественно-политические аспекты этой деятельности отступили в далекую даль, а чисто религиозные общественные инициативы вышли на первый план.

Соответствующая эволюция была совместным жизненным опытом Новоселова и Тихомирова. В годы Первой русской революции они оба в меру сил пытались противостоять разрушительным идеям и отстаивать монархию. Тихомиров это делал как политолог. В 1905 году он выпустил свой фундаментальный труд «Монархическая государственность», за который был награжден серебряной чернильницей от Николая II. Новоселов издавал брошюрки в пользу монархии, приводя убедительные для интеллигенции авторитеты, вроде Билинского, и публикуя также популярные статьи Тихомирова. В частности, эти статьи развивали идею позднего Леонтьева о том, что социализм в России непременно обернется грядущим рабством, огромным усилением деспотии и социального неравенства, и великому инквизитору позволительно будет вставший из гроба показать тогда язык Фёдору Михайловичу Достоевскому. Цитата такая. Последняя фраза из письма Леонтьеву Крознову от 1891 года, тогда уже опубликованного.

Это письмо и весь круг Леонтьевских идей о социализме был камертоном, с которым сверяли музыку революции и Тихомиров, и Новоселов. Когда в 1907 году революция отступила, ни у Новоселова, ни у Тихомирова не оставалось иллюзий о будущем монархии. Оба посчитали, что пытаться ее спасать и вообще стремиться к политическому влиянию на умы – это только зря отвлекаться от единого на потребу. Для Тихомирова, пришедшего к таким мыслям параллельно занятием поста главного редактора главной консервативной газеты Московских ведомостей 1909-1913 годы, такое умонастроение может показаться не совсем понятным, если не заглянуть чуть дальше в глубину его личности и биографии. Тогда станет видно, что и у него взгляд на политику был не столько практическим, сколько религиозным. В молодости Лев Тихомиров был правой рукой Петра Лавровича Лаврова и таким образом заместителем руководителя террористической организации «Народная воля». Он судился по процессу 193 в 1873 году. Почти сразу после освобождения в 1878 году переходит на нелегальное положение, чтобы уйти от надзора полиции.

На учредительном съезде народной воли в 1879 году в Липецке избирается в ее исполнительный комитет и поддерживает принятые съездом решения о подготовке цареубийства. В цареубийстве 1 марта 1881 года непосредственного участия не принимал, только потому, что в этот момент уже не был членом исполнительного комитета, но стал автором прокламации исполнительного комитета, выпущенной сразу после преступления. Прожив несколько лет в подполе, в совершенстве изучив искусство пользоваться продельными документами, всё-таки бежал в 1882 году от неминуемого ареста за границу. Использовал своё положение в руководстве партии, чтобы блокировать планы убийства Александра III. В Женеве в 1882 году у него рождается сын Александр. Сын болеет, требует внимания, а эмиграция дает хотя бы частичную изоляцию от прежней среды общения. В 1886 году именно в потоке размышлений, связанных с сыном, Тихомиров испытывает внутренний религиозный переворот. Он принимает православную веру, кается и соединяется с Церковью.

В 1888 году во Франции он выпускает свою книгу «Выстрел. Даже целый залп реактивной артиллерии. Почему я перестал быть революционером?» А в 1889 году присылает Александру Третьему вместе с экземпляром этой книги прошение о помиловании и просьбу дать ему поработать в России на благо монархии. Это уже второе письмо Тихомирова к царю. Первое было после цареубийства, письмо «Ультиматум» от имени Народной Воли. Просьба будет удовлетворена, хотя к великому огорчению Тихомирова государственная служба окажется для него навсегда закрыта. Прибыв в Петербург, он почти первым делом идет в Петропавловский собор гробницы Александра II, молиться и просить прощения. Упомянутый сын Тихомирова вырастет монахом Тихоном, а потом в 1920 году станет седьмым епископом Кирилловским городка, выросшего вокруг Кирилла Белозерского монастыря.

Епископство закончится арестом в 1927 году. После трёх лет лагерей он освободится, но весь остаток жизни проведёт в почти полном затворе в Ярославле, в суровых аскетических трудах и непрестанной Иисусовой молитве. Умрёт в 1955 году и будет похоронен сергианами. Боевая подруга молодости Льва Тихомирова, известная народоволка Вера Фигнер, писала в 1920-е годы о монашестве любимого сына Тихомирова как о страшном горе. постигшим его семью из-за предательства отца, которое она объясняла скорее психическим заболеванием, нежели злонамеренностью. Отойдя от революционного народничества, Лев Тихомиров не очень изменил своим базовым народническим убеждениям, но теперь они привели его к монархизму. Он однако понимал монархию как власть народа, врученную династии или монарху, которую народ может изобрать. Тем не менее, сохраняя идеализированное представление о русском народе, Он считал, что монархия – лучшая из возможных для него форм правления.

В событиях Первой русской революции способность идеализировать народ несколько выгорела. Соответственно, ценность монархии убавилась. Февральскую революцию Тихомиров встретит без особого одобрения, но с облегчением и надеждами. При большевиках он даже получит право на какие-то льготы, положенные бывшим народовольцем, но в эти годы он будет писать художественные произведения, эсхатологическую фантазию, в последние дни. Он доживёт до 1923 года. Новоселов тоже не был склонен к сакрализации монархии, особенно если понимать её как сакрализацию монархов. Этому не способствовала византийская, в леонтевском смысле, восприятие христианства. Священный характер монаршевого служения, аналогично служению церковному в такой византийской перспективе, означал, скорее, повышение персональных рисков для тех, кто, оказавшись на этом служении, проходит его не так, как должно.

Как священнослужитель всегда находится под угрозой извержения Исана, так и монарх. Падение российской монархии и с ней всей Российской империи Новоселов считал заслуженным. Он подробно говорил об этом на допросах в ГПУ, не забывая сказать лицо представителям советской власти, что он считает ее посланной народу для наказания. Я, как верующий человек, считаю, что и царь, и церковь, и весь православный русский народ нарушили заветы христианства тем, что царь, например, неправильно управлял страной. Церковь заботилась о собственном материальном благополучии, забыв духовные интересы паствы. А народ, отпадая от веры, предавался пьянству, распутству и другим порокам. Революцию и советскую власть я считаю карой для исправления русского народа и водворения той правды, которая нарушалась прежней государственной жизнью. Это из допроса 7 августа 1930 года.

По поводу моих убеждений могу показать следующее. Я, как славяный фил, придерживался монархических воззрений, но эти мои воззрения оставались чисто теоретическими. Ни в каких монархических организациях я не состоял. Как я уже раньше показывал, для меня в славяной фильстве существенным моментом являлся религиозный. Касаясь моего отношения к советской власти, должен прежде всего сказать, что я являюсь ее недругом, опять-таки в силу моих религиозных убеждений. Поскольку советская власть является властью безбожной и даже богоборческой, я считаю, что как истинный христианин не могу укреплять каким бы то ни было путём эту власть, в силу её, повторяю, богоборческого характера. Это допрос 9 апреля 1931 года. Но об этом же он говорил и раньше, будучи на свободе.

Василовская брошюра приблизительно 1928 года, возможно, написанная в соавторстве с Фёдором Андреевым «Что должен знать православный христианин?», в первом же ответе формулирует по поводу советской власти ровно тот же принцип, который относился и к власти царской. Тем более, что цитаты из Исидора Пелусиота Святого V века. Касалось власти православных императоров. Как следует понимать слова святого апостола Павла «Несть Бог власть, а ощенять Бога»? Ответ. «Власть от Бога, а не начальник», — говорит преподобный Исидор Пелусиот. То есть власть или идеал власти есть тот божественный порядок, по которому одни начальствуют, а другие им подчиняются, ради Бога и по чувству долга, как дети родителям. По темпераменту и способности к неконвенциональному поведению Тихомиров был вполне подстать Новоселову.

Оба были очень чутки к опасности пойти на поводу у своих, то есть в чем-то пожертвовать истиной ради того, чтобы не потерять союзников или просто не огорчить хороших людей. Из-за этого, в частности, у Новоселовского кружка, несмотря на присущий ему национализм леонидевского типа, не заладилось общение с околоцерковными националистическими кругами другого рода, теми, где принимали всерьез религиозный настрой книг Сергея Нилуса и верили в подлинность протоколов сионских мудрецов. Новоселов избегал публичных дискуссий на нерелигиозные темы, но Тихомиров по своей должности главного редактора московских ведомостей избегать их не мог. В 1911 году ему случилось сформулировать суть расхождения с этими другими националистами в программной статье «Что значит жить и думать по-русски?». Поводом послужило требование правых запретить евреям поступать в православные духовные учебные заведения, то есть запретить им путь в православный клир. Чтобы понять, насколько эта идея задевала личные жизненные опыты Хомерова, нужно прочитать его мемуарный очерк «Еврей-священник. Отец Сергий Слепян». Это настоящее житье священника, положившего свою жизнь на служение среди русских фабричных рабочих.

Но в «Московских ведомостях» Тихомиров формулирует только теорию вопроса. Он пишет «Нельзя не заметить поразительного сходства национальной узости иных наших патриотов с той еврейской национальной психологией, которую обличали пророки». В узких порывах патриотизма и у нас понятие о вере ныне смешивается с понятием о племени, и русский народ представляется живущим верой только для самого себя в эгоистической замкнутости. Но такое воззрение внушается не христианским, а еврейским духом. Русский народ имеет великие заслуги в христианском деле именно потому, что всегда признавал себя не собственником христианства, а слугой, сам ему служил, а не его заставлял служить себе. В этом отношении историческая русская национальность является антиподом исторического еврейства, которое, вопреки указаниям пророков, всегда стремилось отождествить веру с этническим элементом, и считало себя избранным только потому, что составляет известное племя. Но нам, христианам, известно, что Чада Авраамова считаются не по плоти. Как же нам воскрешать в своей вере еврейскую точку зрения, да еще при этом воображать победить евреев, усваивая их дух?

Было бы несправедливо думать, будто все оппоненты Тихомерва были глухи каким-либо аргументом. Когда все худшее уже свершится в 1920-е годы, все те, для кого на первом месте вера, совершенно забудут о подобных темах для споров в условиях гонения на церковь. Для верующих станет неважным, кто и в какой степени был или не был черносотенцем до революции. А для гонителей это тоже станет неважным, так как черносотенным духовенством большевики станут называть всех, кто не подчинялся ГПУ.