4. Блудница ⧸⧸ Брат Захария. Дар языков. Повесть о жизни тайноцерковников в СССР

Когда Тима после побега из города благополучно добрался до комбината, он с сожалением узнал, что накануне в числе некоторых других работников комбината был арестован и Туров, которому направлял его кондуктор. Но для Тима дело сложилось удачно, так как заведующий искал себе людей и принял его без особой проверки. — Ладно, — сказал он, — будешь учетчиком третьей бригады, а поместишься в комнате, где Туров жил. Там старуха-мать его еще осталась. Пусть ее в клуб переведут. — А чего в клуб? Она мне не помешает. Может, когда починит или постирает что.

— Починить-то может. А постирать не знаю, калека она. Ну ты как сам хочешь, не выгонишь, пусть живет пока. В середине февраля Тима неожиданно получил письмо от Тани. Писала она, что знакомый ему кондуктор заходил к ним и рассказал, где и как он устроился. О себе она просила не беспокоиться, хотя она очень скучает по нем и хотела бы как можно скорее переехать к нему. У Тимы камень свалился с сердца. Очень удивлен был он, что его не теряли из виду.

Очевидно, кондуктор справлялся у кого-то здесь, так как адрес Тани сообщил точный. После смены ночью написал Тане длинное письмо, в котором, между прочим, написал и про старушку, мать Дурова. Она мне стала, Танечка, вроде как мать. Она совсем инвалид. Ходить почти не может, только руками еще владеет и глазами видит хорошо. Целый месяц была она как сумасшедшая. Я почти силой с ложечки ее кормил. Один раз рассказал рабочий с моей смены, что сын очень любил ее и всегда старался чем-нибудь ее порадовать.

Вот, например, она любит печеные яблоки, так он, бывало, купит яблок, на смене даст мне, это рабочий сказал, указывая на себя, а я в духовой камере запеку их. А потом на ночь она всегда крестила сына, а он руку ей целовал. Вот я, узнав это, купил яблок, попросил того рабочего напечь мне их в духовой камере, а когда пришел со смены, принес обед, покормил ее, потом и говорю, А это вот вам, мама, на десерт. И подаю ей яблоки. Задрожали у ней губы. Посмотрела она на меня так, что, веришь ли, Таня, сердце перевернулось. Чтобы не расплакаться, я ей говорю, ты кушай, мама, а я спать пойду. Устала очень на смене.

Перекрести меня. Опять взглянула она на меня, перекрестила, а как поцеловал я ее руку, так упала она навзничь головой, едва я успел ее подхватить и зарыдала. И я заплакал. Обнялись и плачем оба. Потом она немного отошла и говорит, скажи, Тима, это тебе наши прислали, утешить меня. Нет, говорю, мама, это Господь прислал меня к тебе на воспитание. Одного сына воспитала как нужно Господу, теперь другого таким же сделай. Опять заплакала она и долго ровно так плакала.

Потом еще раз меня перекрестила, сама поцеловала и велела спать идти. Все сердце в меня вложила. Как узнала про тебя и Мишу, так не чает, когда ты приедешь, и она внучка Мишу, она внучком зовёт, будет иметь. Веришь, как дочь тебя ждёт? Я знаю, и ты её полюбишь. Отец на нам не будет, она никому не помешает. Хотели её два раза от меня взять и в дом старости увезти, но не дал. Не мешает она мне, говорю, всё равно скоро умрёт.

И удивительно, все как-то согласились. Пусть живет. А теперь выяснилось, что в доме старости мест нет. И все уже не обращают на нее никакого внимания. Привыкли, перезабыли. В начале марта я пришлю тебе, Тане, денег. И ты приезжай. Праздник вместе встретим.

Арестованный Акимов два месяца сидел без допроса. В конце марта его неожиданно вызвали. Следователь задал ему обычный вопрос. «Вы, конечно, знаете, за что арестованы?» Акимов, искушенный в допросах ГПУ, не стал отвечать, как обычно делают новички. «Нет, не знаю». «За таким ответом могут последовать меры, способствующие арестованному вспомнить свою вину и признаться без опроса». – Безусловно, – сказал он. – Вот и отлично, – загивал головой следователь.

– Значит, мы быстрее закончим. – Рассказывайте все по порядку, возможно, полнее. Чистосердечное признание уменьшает вину. – Все, что вам известно, я подтверждаю, гражданин следователь, – ответил Акимов. – А что вам еще не известно, для чего вы мне самому себе на шею вешаете? Вы следователь, я обвиняемый. Ваша задача — изловить и повесить, моя — по возможности оправдаться. Так что, видите, самому мне рассказывать не приходится.

Спрашивайте, а я отвечать буду правильно. — С умным человеком приятно поговорить, — улыбнулся следователь. — Ну хорошо, принимаю. Вы староцерковник? Я православный. Эй, нет. Если я с вами по-хорошему, то и вы со мной тоже. Не путайте меня.

Я все же разбираюсь в ваших делах. И вы знаете, кого мы под именем православных разумеем? Те пока еще дозволены цензурой. Вы отвечайте, прошу вас, как мы договорились. Прямо, точно. Староцерковник вы? Да, я православный староцерковник. Приятно слышать.

Какую роль выполняли вы в этой нелегальной противоправительственной организации? А вам что известно об этом, гражданин следователь? Ловко усмехнулся тот. Ну хорошо. Известно, например, что вы в 1924 году под фамилией Лебедев были приговорены к шести годам за Тихоновскую контрреволюцию. Отбывали срок в КИМИ, откуда в 1927 году умудрились бежать. Знаем, что на комбинате вы выполняли обязанности явочной квартиры. Что же вас из моей деятельности интересует?

Все. Как, например, вы бежали? Кто вам помог в этом? Как достали документы? Где были и что делали в период с 28 года по 31? Как проникли в комбинат? Кто в этом вам помог? Кто являлся вам и куда вы их направляли?

И вообще все. Ну что же, расскажу по порядку. Бежал я из Кеми сам, один. При любом карауле за три года можно слабые стороны найти. А бежал с моторным катером, на котором начальник лагеря своих гостей обратно в Архангельск отправлял. В катере начальника искать меня не стали, а в бочке из-под мазута я и спряталась. Довезли меня благополучно. Документы в Архангельский облатных за два червонца достал.

Потом в Ярославль уехал. На лесозаготовках там два года работал. Ударником был. Можете справиться. А потом уволился и сюда, на комендант приехал. Документы у меня были в порядке, так что ничьей протекции и помощи не требовалось. Как же вы установили связь с вашими, если никого не знали? На лесозаготовках не с кем было держать связь, да и некогда.

А на комбинате ГПУ помогло. Как это ГПУ? Так-так. Вы помните, гражданин следователь, Судакова? Того самого, которого после допроса в психиатрическую больницу поместили. Наша бригада в это время в больнице старое паровое отопление меняла. Вот тогда Судаков и дал мне письмо к своим. Откуда вас знал Судаков?

Не знал он меня, а дал письмо просто первому встречному. Это, по нашему понятию, меня ему Господь послал, а по вашему – случай. Кому было это письмо? Его отцу и жене. Они жили на Достоевской, 73. Знаю. Ну, дальше. Дальше я отнес письмо.

Про Судакова, сами знаете, тогда весь город говорил. Значит, и я знала, что своим письмом несу. Принес письмо, познакомился и открылся им. Вот и связь. С кем они вас связали? С епископом Родионом познакомили. С Ельцовым, Пухановым. Левшенко.

А с Климовым, иронически усмехнулся следователь, смело можете в знакомстве с ним признаваться. Он тоже умер. Да. Что же это вы меня покойниками кормите? Судаков, Родион, Ельцов, Пуханов, Левшенко. Что мне в них? Из гробов их повесткой даже ГПУ не вызовет. Вы мне живых людей давайте, которые с вами работали.

То уж я не виноват, гражданин следователь, что вы всю организацию покойниками сделали. Впрочем, я еще остался один. Один? Нет, вы еще не один. А как фамилия того низенького, черного, с которым вы вместе ехали, когда у вас диспут с попом вышел? С каким попом? Могу показать. Припас для вас.

Следователь подошел к двери и крикнул, гражданин Громогласов, Вошел худой, высокий, бледный священник в рясе и даже с крестом. Остановился, не доходя до стола, у которого сидел Акимов. — Подойдите ближе, — сказал следователь. — Этот? — Да, этот. Кошлянув руку, отвечал тот. — Расскажите по порядку, что о нем знаете. Перед Рождеством возвращался я из города, куда был вызван по делу.

В поезде рядом со мной сидел вот он, священник указал Накимова, и его знакомый, которого он называл Вася. Напротив нас сидели рабочие из депо. Сперва они подшучивали надо мной, но, видя, что я не отвечаю, обратились ко мне прямо. Как это, батя, случилось, что попы с безбожниками вместе социализм строят? Я ищу нужным, согласно указаниям моего начальства, ответить на это. Папа и сказал я, с безбожниками не идут вместе, но атеистов, осуществляющих практически завет Христа, хотя и не веруя в него, они поддерживают. Не потому поддерживают, что они атеисты, а потому что дело, которое строится руками их атеистов, соответствует полностью идеям Христа. Как это, спросил кто-то.

Карл Маркс, Энгельс, Ленин, Сталин, Каганович, Молотов соответствуют идеям Христа? Да, отвечала я. не их взгляды на назначение и цель жизни человека, а практическое устройство земного общежития для него, для этого самого человека. Это устройство по идеям Карла Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина соответствует устройству, указанному Христом в Евангелии. Тут его знакомый Вася, священник указал на Кимова, не выдержал. — Что же, — спрашивает, — будущее коммунистическое общество, которое хотят построить атеисты и царство Божие, которое ожидаете вы, идентично? Как сказал он это «идентично», я сразу понял, что это за птица. Рабочий так не скажет.

— Да, — говорю, — идентичны, так как одними людьми строятся и по одному плану. Тут уж его Вася, опять указал он на Акимова, подпрыгнул просто. Как это говорит? Одни люди и один план. Не волнуйтесь, говорю. Очень просто. Разве вы не знаете, что Христос обратился со своим Евангелем к трудящимся и обременённым? То есть к пролетариям по-современному.

К этому же классу дал призыв и Маркс. Пролетарии всех стран, соединяйтесь. Вот видите, одни и те же люди званы на устройство Царства Божия и коммунистического общества. А насчёт плана потрудитесь прочитать в деяниях, где указано, чтобы всё было общее и никто ничего не называл своим. Вот вам общий план. Руководители церкви оказались слепыми вождями и не сумели они объединить званых и повести их к целям, указанным Господом. Поэтому отняты у них бразды правлений и переданы детям, которые, как в притче, не ведая Бога, исполняют его предначертания. Тут уж и сам этот, он снова указал Накимова, не выдержал.

Вы достойный сын отца лжи, говорит он мне. Вы проповедуете Евангелие не того Христа, который от Девы Марии вычеловечился и при падиском Пилате страдал, умер, погребен и воскрес. Вы апостол антихриста, так сказал он мне. Разве к пролетариату только принесено Евангелие правды? Совсем не туда зовет верующих в него Господь наш. Куда зовете вы? И вовсе, говорит, Маркс, Ленин, Сталин не дети, которые, не ведая Бога, предначертания Его исполняют, а сознательные слуги, противоположные Богу силы. Бога, говорит, они хорошо знают, но служить хотят антихристу.

И вообще христианство и коммунизм исключают друг друга не только по духовной сущности, но и по формам внешней, физической организации. Не знаю, до чего бы он договорился, только знакомый его спохватился, останавливать его стал. — Брось, — говорит Акимов, — нам время слезать. Встали и ушли. Я в окно видела, как здоровались с ними рабочие камената и понял, что тут-то они работают. Лицо его мне показало знакомым, а дома я вспомнил. В Кимми мы оба с ним сидели. Я тогда еще не понимал вашей правды в революции, и зато наказание отбывал.

Ну а когда вспомнил, согласно долгу моей пастырской совести и подписке, я сообщил этот факт об Акимове в спецотдел комбината. Фамилии товарища его я установить не могу. Но обратился следователь к Акимову. В стране он был его взгляд и выражение лица. Точно передал все отец, ответил тот. Священник молчал. Следователь посмотрел внимательно на обоих. — Я не о точности вас спрашиваю, — сказала Унакимова, — а о том, слышите ли вы и понимаете ли, как учит вас православная церковь.

Православная церковь без всяких там добавлений, староцерковная, дораскольничья, пустынная церковь. Вот как должно и мыслить, и веровать, если кто хочет веровать, гражданам Советского Союза. Никто его за эту веру пальцем не тронет. А вы кто? Раскольники вы. Раскольники в свое время объявили патриарха Никона и Петра Великого антихристом. И вы, Сергия, и нас антихристами зовете. А фактически, как те хотели религий, только спасти привычный им экономический и политический строй от ломки, так и вы не по идеям религиозным нас не принимаете, а по невыгодному вам политическому строю и экономическим формам.

И как тех преследовали, ссылали и казнили патриархи и правительства, так и с вами вынуждены поступать и мы. Будем вас преследовать, ссылать, казнить не за веру православную, она свободна у нас, а за раскол противонародный, за ваше восстание на мир, за ересь вашу. Подчинитесь, прекратите раскол, признайте правду Церкви, и мы вам даже нечто наподобие единоверия устроил, но в расколе искореним». Акимов молчал, сматриваясь в лицо следователя. Священник стоял, прислонившись спиной к углу шкафа, и временами кивком головы подтверждал следователя. «Попробуйте опровергнуть эту очевидную истину», — воскликнул тот. И странно, он был взволнован. Мне кажется, тихо и смотря прямо в лицо следователя Началакимов, вы сами понимаете разницу между теми раскольниками и нами.

Тех раскольников церковь и правительство могли еще по понятиям тех времен преследовать, ссылать и казнить. Те и чувствовали себя раскольниками. А мы не раскольники, мы сама церковь. Раскольники не отвергали то, от чего они отклонились. И есть действительно церковь, хоть по их мнению погрешившая, а мы за ними, о кем указала она священника, не признаем этого. Мы говорим, что у них не церковь, и они не священники. А кто же мы, по-вашему, корректного священника? «Вы жрецы врат адовых.

Вы то, что в образе жены, сидящей на звере, видел ты навидец. Вы та блудница, которая старается заменить человечеству невесту Аунса, убежавшую в пустыню». Следователь побледнил и воскликнул. «Что же, по-вашему, они благословляют не именем Бога и совершают не таинство, а черной мессы?» «Кощенство страшное, хула на духа», — хрипло сказала тоже побледневший священник. «Нет, ни кощенства и ни хула», — твердо отвечал Акимов. «Вы оба хорошо знаете мученика Христова и исповедника, который сказал, всякий раз, когда Церковь, вопреки Слову Божию, опыту истории и здравому смыслу, устраивается в Советском Союзе на положение легального общества, в эпоху апостасии, Она неизбежно превращается из чистой девы невесты Христовой в церковь лукавствующих, в блудницу, в сборище сатанинское. Она неизбежно становится жалкой рабыней, пробуждающейся к всемирной деятельности вавилонской блудницы. Алтарь и святилище тогда превращаются в блудилища, а благодать Святого Духа отходит от блудницы, не спасающей уже и отерзающей чад своих.

Ещё предупредил он нас, сергиевская будница постепенно, углубляясь и расширяясь, получит всемирное значение и утвердится на водах многих. Прочно усевшись на зверя, начнут убиваться кровью святых. Вот кто они, гражданин следователь. Нет, мы не раскольники. Нет, конечно, вы не раскольники, медленно сказал следователь. Но понимаете ли вы, Акимов, что если вы правы, то значит не мы, коммунисты, используем церковь для укрепления нашей власти, а тот использует нас для подготовки блудницы, как вы говорите. А какая цель, скажите, тому опираться на блудницу, а не на нас непосредственно? «Вас и вам подобных, — медленно и тихо заговорил Акимов, — еще долго будет связиться образ Христа.

Вы еще печатаны печатью и даром Духа Святаго. На вас опереться тот еще не может. Вы испугаетесь его, вы уже боитесь его». Только когда подменят будницы в ваших душах образ Господа на образ зверя, Лжехриста, когда Патриарх Московский со знамениями и чудесами объявит миру Второе пришествие Господа состоявшимся, Царство Божие на земле организованном, Когда воздаст он всенародно божественные почести Антихристу, так даже рецееву, — Акимов посмотрел на священника, — вместо печати дара Духа Святаго запечатлеют вас именем и числом имени того зверя, и тогда уж сможет он на вас положиться. — Так по-вашему, только вам он и страшен, а все остальные сами шею ему протянут? — спросил следователь. «Нет, он страшен всем», — почти шепотом отвечал Акимов. Как у Христе всякая тварь веселится и радуется, так оттого всякая тварь в ужас приходит, стенает и спасения ищет.

а тем более человек по образу Божию созданный и печатью дара Духа Святаго печатанной. Всем он страшен, и все от него в ужасе. Сказанул, нервно засмеялся следователь. Вот вам, отец, тема. Приготовьте опровержение этих заявлений и пришлите мне. Можете идти. Следователь позвонил и приказал увезти Акимова назад в его камеру.