34. О вере и благочестии ⧸⧸ Свт. Иосиф Петроградский. Жизнеописание

О вере и благочестии. Какое лишение и несчастье душе человека, если бы отнять святые иконы? Представьте себе, что взоры наши, куда бы ни падали, везде видели бы одно только вещественное, мертвое и тленное. Не тем ли более мы погрязли бы в пучине житейского моря, не находя нигде изображений и напоминаний мира духовного, святого, небесного? Как бы мог тогда человек возвыситься умом и сердцем своим к Богу, если уж и теперь, постоянно видя на каждом шагу священное изображение, истлевает в земных интересах? Не надо забывать, что Библия описана для человека, и можно ли обвинять её за то, что она не молчит о человеческих слабостях и говорит о них откровенно языком человеческим, иногда таким, который, по-видимому, не совсем приличен для священных книг. Однако лишь самое извращенное чувство или незрелость, умственное и нравственное, способны из этих мест извлечь что-нибудь другое, кроме назидания. Вот почему можно советовать.

Первое. Не читать данных мест в минуты нравственного расслабления. Второе. Не давать их детям в собственном и переносном смысле слова. Дети взрослые. И третье. Вырывать эту книгу из рук людей, останавливающихся лишь на питающих их чувственность местах Библии. Большую силу для возгревания любви Божией и духа умиления имеет частое, по возможности, ежедневное посещение служб церковных и внимательное выслушивание всего поемого и читаемого с разумением смысла и назначения всего совершающегося.

Непосредственное участие в чтении и пении особенно помогает этому, лучше ожитворяя все наседательное и умилительное в Церкви. Когда чем наслаждается душа, так хочется наслаждаться не одному. Хочется, чтобы и другие участвовали и понимали Твое наслаждение. Такова церковная красота, благолепие, богослужение нашего, умилительная сладость духовных песнопений и молитвословий церковных. Боже, сколько умиления, красоты и теплоты чувства, Сокрушение сердечного в триоде постной. Какая нестащимая, неоценимая сокровищница поэзии и вдохновенного излияния чувств души. или обиходные напевы и мелодии, сколько неподражаемой музыкальности, вдохновенной осмысленности и умилительности, у коих никак нельзя судить по грубейшим искажениям Бортнянских и тому подобных, дерзко посягнувших на девственную чистоту и целость, красоту нашего истового, настоящего церковного пения, заключенного в обиходе. В частности, возмущаюсь искажениями у Бортнянского чудных обиходных мелодий помощника и покровителя, и других, к величайшему прискорбию получившими право гражданства в наших церквах.

И долго еще, вероятно, не найдут они истинной оценки. А давно, давно пора отставить эти лживые передачи божественных глаголов и музыки. Давно пора возвратиться к заброшенному, опозоренному, искаженному, обезображенному древнему напеву, унесенному, вековеченному в обиходе и нетерпеливо ждущему правильной, строгой, выдержанной и разумной гармонизации. Крайнюю острую жалость испытываю я по многим нашим церковным дивным мелодиям, напевам, уставам, сохраняющимся ныне разве в самых строгих пустынных обителях, тогда как в других местах повсюду это дивное сладкопение церковное крайне сокращено, искажено, упрощено, обнажено, оголено, как потравленное дерево, от своих несравненных красот и умилительной силы и сладости. Были и есть композиторы, которые прямо оставили себе цель упростить, то есть обезобразить, изнасиловать неприкосновенную святыню наших церковных мелодий и напевов. Так сделал и Бортнянский с помощником и покровителем. Другие, не понимая их прелести, вместо них предлагали и предлагают свои фантазерские измышления, щекочащие ухо и ничего не говорящие сердцу. И только третьи, более благоразумные и призванные Львовские и другие, сумели создать себе истинную бессмертную славу точнейшим переложением на ноты дивных церковных мелодий, на коих всякие может видеть несравненное их превосходство перед убогим музыканьичем многих так называемых духовных композиторов.

Что сказать особое, спрашивающие, как отстать от папирос? Трудно, а отстать надо же будет. Умирать ты ведь не с папиросой в зубах будешь, а значит, естественно, бросить эту скверную привычку теперь. Почаще и поживее ставь себя мысленно перед престолом Божиим и устудись своих слабостей и скверных привычек так, как устудился бы пред очами Божьими. О, человек! Ты прекраснейшее творение Божие, венец создания Его, в обладании Тебе дано все, и ты ли с собой не совладаешь? Терпишь себя в рабстве низким похотям, страстям, слабостям и привычкам? В момент, когда погибает какой-либо несчастный грешник, например, в непосильной борьбе с каким-нибудь недугом, слабостью и несчастным стечением обстоятельств, обычно в Душе поднимается невольное острое чувство жалости, печали и сострадания к погибшему, хотя бы вы его видели всего в первый раз в жизни, и он был вам совершенно чужд до толи.

Великое это чувство и полно непостижимой силы. поскольку оно невольно овладевает всеми, у кого человеческое сердце им значительно облегчается и, так сказать, разделяется тяжесть и ответственность груза погибшего. Это чувство, которое низвело Христа с неба и скупило мир, смыв страшную его ответственность пред правосудием Божиим. Что хотела сказать нам Матерь Божия, что свою чудотворную икону Казанскую благоволила явить через восьмилетнюю драковицу? То, прежде всего, что такой святыней ей достойно касаться только чистая, непорочная, незагрязненная, никакую плоскую, скверную и движением душа. То, далее, как ее сердцу близки, дороги и любезны невинные богобоязненные дети. что ей приятны и желательны детские хвалы и усердия, то, наконец, что святая икона предназначалась в дар, освящение и благословение обители непорочных дев и чистых вдовиц монахинь. Достойно и праведно предлагает Святая Церковь двоицу первоверховных апостолов на убложение и наседание.

не только за их труды и болезни, за учение Христово, но и особливо за одну общую их черту. Оба представляют удивительнейшие образы покаянного заглаждения величайших из грехов. Один трижды, склятвуя, отрёкся Господа, отказался знать того, кто был для него всё. Другой был жесточайшим гонителем Церкви Божией, свирепым умучителем многих последователей Христа. И как первого греха вполне заглажен ради горьких слез покаяния, так второго вина покрыта сверхапостольскую ревностью, просержшего проповедь Христа даже до двери Кесаря. Удивительное дело, если бы кто сознался в незнакомстве с Пушкиным, Лермонтом, И тому подобное удивлением и упрёком не было бы конца. Между тем сознаться в знезнакомстве с Василием Великим, Григорием Богословом, Златоустом, Ефремом Сириным – это всё даже гораздо естественнее покажется, чем сознаться наоборот в знакомстве. О слепота!

О извращении порядка вещей! Хотя бы почти ли этих писателей наравне со своими заведомыми брехунами, так и этой чести лишаются величайшие вечные сокровища, никогда не теряющие своего значения, нравственного, воспитывающие письменности. «Земля — это огромная больница», — сказал некто и воистину не преувеличил. Посмотри кругом, кто не жалуется на нездоровье в том или ином отношении и кто искренне похвалится совершенным здоровьем души и тела? Никто. И все потому, что везде, в каждом всегда господствуют разливающие силы греха и зла, этих исчадий, смерти и ада. С тех самых пор, как Ева обольстила Адама, дочери ее наследственно отличаются той же способностью к обольщению мужеской половины потомства Адамова, к пленению его в соглашение с собой едва не на все, чего захочет женщина. Так что самое благодарованное господство мужа над женой нередко превращается в полное послушание, пленение жене и внушение пола.

слабого силами, но умогучего способностью обольщения, укращения, настояния на своем. Послушайте же вы, о могучей обольстительнице, какое достойное применение этой вашей способности предлагает Святой Апостол. А щенецы не повинуются слову женским житьем, без слова пленений будут, видевшие ежи со страхом чисто житие ваше. Вот поистине достойное дело способности обольщения и пленения, направляемые обычно на столь причудливые и неистащимые женские прихоти и капризы, и тому подобное. Кому больше поверить? Врачам ли, настаивающим на недостаточной питательности постной пищи и предпочтения её скоромной, плоти ли ненасытной и самоугодливой, ноющей и листивно-лицемерно преувеличивающей своё расслабление от поста, или поверить истинным подвижникам поста, изучившим его достоинства и дивно укрепляющие душу и тело свойства долгим собственным опытом, заставившим вызывать с горячим убеждением Приидите, насладимся, братья и поста, ботического сокровища, именуя чудного Матери всех послуживших владыцы Христу, ибо сей укрепляет силы и просвещает ум и сердце. Добрые примеры нарушения правил строгой жизни ради других высших соображений, пример святого Тихона, поставившего любовь выше поста, выходят нередко большими и неудачными карикатурами в нашем подражании. Почему это?

потому что эти примеры даны в состоянии действительно благодатном, упорчившемся в верности Богу и любви к Нему, а воспроизводятся нами под понуждениями развлечения, расслабления и развращения наших неустановившихся нравственных сил и благочестивой настроенности. Жалкий клеветник и хулитель церкви Лев Толстой опять обрушился на нее со своей злобой, выставляя ее причиной всевозможных уродливых явлений в прошлом и настоящем человечества, невежества, тьмы, предрассудков, суеверий и т.п. Восрепление этой своей злобой на церковь и откровения он отказывает ей безусловно в чем-либо хорошем и трактует Библию как величайшее зло, служившая самую недостойную службу человечеству. О сумасшествии! До чего может договориться жалкая тварь, воздвигшая свою жалкую пяту на благодетеля? До чего может осатонить человек от общения и союзничества с тем, на сокрушение главы, которого призван? Церковь не дала человечеству ничего хорошего. В частности, Русская Церковь дала русским людям одно зло, подвигал народ к поголовному восстанию со страшным для врагов победоносным кличем.

Постоим за Святую Софию, за Дом Богородицы, за Храмы Божии! Кто заставил свирепейшего из-за и воевателей постыдно бежать из пределов России с воплем? Велик Бог христианский! Кто служил искренне и до ныне служит светочем истинно христианской, доброй, кроткой, смиренной, благочестивой, богобоязненной и скота не обижающей жизни, как не церковь. Пусть худые и отдельные люди, но при чем же тут церковь, ни единой заповеди не имеющая такой, чтобы учить людей худу? и что лучше сверх ее учения дало все перехваленное высокоумие толстого безбожника и сатаны из ясной поляны. Для одних спасение – подвиг целой жизни, для других – дело одной минуты. Один достигал его самоотверженную всего лишенную жизнью в пустыне, в горах, вертепах, и пропастях земных.

Другие достигают того же среди городского шума, житейской суеты, мирской среды, иногда одним покаянно-слезным предсмертным вздохом. Не умаляется ли от такой несоразмерности значения пустынно-жительства с его лишениями и посвящения себя на продолжительную жизнь, достойную спасения? Не умаляется, уже потому что жизнь Вся посвящаемая на служение Богу и достижение спасения сама в себе есть величайшее благо, исполненное величайших утешений и наслаждений духовных, услаждающих самые суровые условия пустыни и помогающих эти самые условия обращать во благо и наслаждение Духа, всецело объятого парением к Богу. Вот почему укрепившиеся в своем подвиге пустоножители не променяли бы, конечно, своих суровых условий жизни ни на какое довольство и роскошь мирской жизни, и отнюдь не считали их для себя ни малейшим соблазном, сожалея и оплакивая пребывающих в ней. Затем необходимо принять здесь в объяснение то, что жизнь и спасение каждого есть устроение также и воли Божьей, а не только нашего избрания. Наконец, в каждом из спасающихся Господь видит и смотрит не только дело, но и намерение целует, и взвешивает в подвиги каждого не сумму внешнего, но силу внутреннего. Достигающие спасения одной минуты, без сомнения, были достойны ради такого настроения своей души, которое могло и их сделать подвижниками, если бы на то воле Божией было угодно дать возможность. Благоразумный разбойник, говорит один проповедник святой Иннокентий, если бы ему дано было сойти со креста, без сомнения всю дальнейшую жизнь посвятил бы Богу.

У Дни Рождения не менее спасительно размышлять, как и у Дни Смерти. Начало приводит на память и конец. Рождение переносит мысль и на смерть. Вместе с тем оно даёт мысли точку отправления, от которой мы так удобно можем всегда кинуть взором нашу всю нашу многобедственную и преисполненную плачевных падений жизнь. со всеми знамениями благодатного, спасительного промышления о ней Божия, имея в этом столько сильных побуждений к постоянному стремлению нашей души и сердца к Богу, нашему тихому пристанищу и к устроению нашей жизни во всяком благочестии, труде и чистоте. Не смущайся, если то, что ты считал за волю Божию над своей судьбой и со своей стороны, принимал как жизненное послушание, вдруг принимает неожиданно другой оборот. Начни опять, и это как волю Божию, которая свойственна самою зло обращать к добру. Начни опять, как новое послушание своей жизни, хотя бы и по твоей вине к тебе пришедшая, но и Богу неугодная.

Часто мы избираем из двух зол меньшее, тогда как вместо них можно было выбрать хоть маленькое, да добро. И это добро в таких случаях почти всегда есть, только увлечённое предметами непосредственно нашего выбора мы не замечаем третьего, наиболее безобидного способа выйти из затруднения. О многих наших состояниях нельзя судить в отдельности, а лишь в общей связи с другими. Так на нас часто нападает апатия к труду, ослабление энергии до того, что мы ни за что не можем взяться. Дело самое лёгкое как-то валится из рук. Это может быть принято за леность, но в действительности иногда это просто периоды отдыха от переутомления нашего, восстановления и накопления сил, и может быть экономия самой природы от расходования этих сил, убыток которых мы не замечаем так ясно, как замечает сама наша природа, устанавливая по своему равновесие запаса и расхода сил. Если внимательно вникнуть во многие наши тяготы земные, несомненно, увидим, как часто они являются заслуженную нашу расплатой за наши ошибки и ту тяготу, виновниками которой мы были для других. Несчастные, непослушные и злонравные дети, как часто бывают у тех, которые были сами грубы и непочтительны к своим родителям.

Злые невестки, снохи, заловки, свекрови и тёщи, тоже, как часто являются у Господа орудием наказания за соответственные грехи семейной жизни страждущих лиц в предшествующее время. Это я проверила на опыте многих лиц. Не надо слишком преувеличивать то, что может человека делать счастливым. Неудовлетворенность счастьем бывает и по достижении его. Можно быть счастливым, как желалось, и чувствовать самую жгучую тоску по-другому, высшему счастью и идеали его. Но это не значит не иметь вовсе никакого счастья. Я думаю, нам и блаженство райское сразу не даст всего, но с мудрой постепенностью будет всегда выдвигать новые и новые горизонты и пределы пожеланий. Но от этого нечего еще впадать в ад неулитворенности, тоски и отчаяния.

Смотрите на жизнь проще. Она вообще тоска по высшему счастью. И во всяком положении и состоянии тоска это заявляет себя по-своему. Позвольте вам поставить диагноз. Вы счастливы, насколько это сейчас нужно для вас. Вы не видали еще и не имеете понятия о настоящих несчастьях. Не обижайте Бога. Жалуйтесь на свою жизнь.

После диагноза дают лекарство. Вот вам и оно. Приведите на память всё страдание и зло человеческое, обманутых мужей, разведённых жен, идиотов или уродов детей, злых тёщ, измей свекрови и снох. Приведите на память жен с пьяницами и мужьями, и стаскавшимися в разратах и кутежах. Наконец, всяких бездомных лохмотников, пропащих людей. Не по людскому лишь суду и впечатлению, ибо и подрубищами очень часто скрывается золотая душа и сердце благородное, а действительно пропащих и по суду Божию, если есть и такие. И пролейте Господу слезы благодарности за все, а то Он покажет вам, какие люди действительно несчастные на вас самих. Почем знать, может быть день последнего суда Божия даст такую амнистию, какой не снилось даже первой Государственной Думе, и которая всё человечество повергнется в общее чувство удивления пред неисчерпаемым милосердием и любовью Божией.

Христианская догматика не ведёт ли к разграничению на овец и козлищ источнику всякой нетерпимости? Нет. Она лишь реализует в данном случае самостоятельную от неё действительность. Не потому есть овцы и козлища, что христианство и его догматика установили их, а потому догматика говорит о них, что они есть. сами себя сделали таковыми прежде всякой догматики и вызывают на такое или иное к себе отношение, на такое или иное осмысление своего существования. Догматика констатирует факты, она законяет их, как нечто роковое и неизбежное. Почему будет ад? Не потому, что Бог и Дагматика создали и определили для некоторых его, а потому, что найдутся люди, которые, почувствовав над своей нечистой совестью блеск Луча Божия, сами в стыде и отчаянии взмолятся.

«Горам падите на нас, и холмам покройте нас». для нас света, легче видеть то, что более сродственно нашим привычкам, вкусам и настроениям. Вот это и есть ад, начинаемый каждым еще здесь, на земле, без света и сладости в Боге, по собственной воле и выбору каждого. Причём тут определение догматики? Она виновата в том разве, что пластичнее пользуются описанием этого состояния, чтобы подействовать более на жестоковыйное сердце человеческое? Кто богослов? Я думаю, менее всего тот, кто хотя бы знал всю догматику наизусть и читал все системы богословские, но не живёт по-христиански. И наоборот, гораздо более тот богослов, кто и не читав ничего подобного, сердцем чистым и простым зрит Бога, отображая Его столь же простую и чистую жизнью, Христом дышащей.

Где-то сказано, последний христианин, какой-нибудь христианин, верующий в Бога, знает более, нежели первоклассные мыслители древности, искуев ни один, не возвысился путем естественного мышления до идей, например, творчество из ничего, всего. А последний самый христианин это вам скажет, а иногда обоснует своим простым грубым языком не хуже всякого философа и богослова. А уже, во всяком случае, сердце его живёт этой мыслью, восполняя недостаток понимания по учёному, хотя и говорят, внутренно обязательно отдать предпочтение логически правильному пред прекрасной мистикой. Однако, я думаю, и мистика в своей глубине не так далека от истины. Источник их один и тот же, влекущий все наше бытие, бытие Божие. Если есть мистика ложная, удаляющая от истины, то ведь есть и логика кадетская, действующая на сердце разве только кадетов. Стало быть, уравнение налицо и в достоинствах, и в недостатках. Над этим стоит подумать.

Когда тебя оскорбляют, порицают, разглашают о тебе всякие небылицы, до боли сердца обидные, несправедливые, отнеси все это единому врагу, дьяволу. Это он действует в людях, бестя за свое посрамление. Но никогда не советовала бы я отвечать и возражать на несправедливости. Хотя враг, как нарочно, особенно и подмывает сердце, как некогда хулители спасителя, правцы, но ты нет. Лучше, подобно спасителю, молчи и терпи до конца. Это будет лучшая победа и постромление врага. Благодари твоих клеветников, гонителей, недругов и оскорбителей. Они истинные твои благодетели, хотя и кажутся желающими и причиняющими тебе одно зло.

Ты простившим это все и забудешь, когда венец небесный, венец неповинных страданий, увенчает главу Твою. Христианские настроенные мышления есть истинная философия, и богомысленное настроение души есть истинная жизнь, могущее поучать и самым своим покоем и безмолвием. Мы часто терзаем себя всякими страшными вопросами, а их или вовсе не существует, или они решаются очень просто. Недаром сказано «Не испытуй глубины тайн Божьих, несть пути на пользу». Нам даны истины, в свое время отлично проверенные, умами покрепче нас. Истины, за которые тысячи достойнейших людей положили свои души, пролили свою кровь, готовы были на самые страшные мучения. Значит, стоит того, чтобы и нам держаться этих истин, даже и вовсе не мудростью о них, как и делает всякое простое сердце. Многие мучаются праздным беспокойством о том, где будут язычники.

О, многим из них будет лучше нас, как сказал Испаситель. Горе вам, ибо мытари и любодеи предварят вас в Царстве Божьем. Горе вам! Вы говорите, что видите. Лучше бы было, если бы вы были слепы. Блаженный Исаак Сирин очень хорошо сказал. Мера любви к Богу – мера блаженства нашего. Чем крепче кто возлюбит Бога, глубже научится жить им на земле, тем больше блаженство будет способен переживать в будущей жизни.

В дому Отца Моего многие обители суть, сказал Господь. Многие, конечно, по способностям и подготовленности каждого. Святые Отца поясняют, что не всякие неудостоенные блаженства достоин наказания. Поэтому будет много степеней и блаженства отсутствие оновы и наказания мертворожденной и негрещенной младенцы. Есть и в язычестве люди хорошие. Если они и не сподобятся тех благ, которые заслужат свою любовь к Богу христиане, то не будут подвергнуты и тем мучениям, которые ожидают недостойно живущий христиан. Эти недостойные знали и не сотворили, а язычники не сотворили, ибо не знали. А по слову Господа, раб, знавший волю хозяина своего и не сотворившего по воле его, биен будет много.

не знавший же и не сотворивший, биен будет мало. Итак, правда Божия, полагаю, не заслуживает наших сомнений и состраданий к язычникам и прочим. О, их судьба может быть лучше нашей. Особенно как поглядеть на нынешних христиан, ведь куда почище, то есть посквернее многих язычников. Приходится почти пожалеть, что они познали истину, не соблюдая которую, свободную у всякого волю, облекают себя на горшее наказание. Хорошо просить прощения, но лучше не делать того, в чём после приходится искать прощения. Потому что есть вещи, которые можно простить, но нельзя забыть. И эта невозможность забыть всегда оставляет место к повторению уже прощённых обид и к возгреванию их с большей силой.

Угощения и подарки ослепляют очи мудрых, и как бы узда в устах отвращают обличение. Как надо заметить, это всем сильным мира сего, особенно потому, что этим свойствам подарков ослеплять очи мудрых и взносдавать уста их, пользоваться так умеют люди злонамеренные и недостойные. За ошибки в своих действиях бойся не только суда современного, но и суда истории, суда будущего, который безжалостно откопает и судит самые подобные сведения о прошлом и клемит суровым приговором своим самые давние дела людей, не зная и не желая знать смягчающих вину и объясняющих ее обстоятельств, дела и времени. Рядом с величайшими благодатными достоинствами и духовными сокровищами у самых благодатных людей нередко уживаются и проскальзывают те или другие несущественные слабости и небезупречности, за которые иногда так хочется оплекнуть человека, поступающего для сердца в ореоле святости и безгрешности. В недовольстве, какое способно вызывать у нас промахи этих святых, нередко так подмывают высказаться, подобно тому, как подумал фарисей Симон у спасителей при виде грешницы у ног его. Сей, ащи бы был пророк, видел бы, кто и какова жена прикасается ему. Но хотя бы было и так, что люди далеко меньшей высоты положения замечают небезупречную в святых, остается в пользу последних один сильный довод – несть на лице зрение у Бога, а лишь на сердце и души. Будь чисты они, можно ручаться, что внешнее несовершенство не служит препятствиям у Господа для восприятия его благодатных дарований.

Господь наш, Господь Духос и Святой, Самые великие прославленные Богом святые не обходились без слабости и погрешности, не только в отношении к другим людям, но и сами по себе. Преподобные Иосиф Улакаламский и Нил Сорский, разойдясь во взглядах, не были в мире между собою. Тот же Иосиф и Святитель Новгородский настолько не поладили друг с другом, что последний стал даже жертвой гонения первого, скончав свою жизнь в изгнании. Святые Бессеребрянки Косьма и Дамиан и другие. Но Господь, как видно, всё покрывает свою любовью и милосердием, вразумляя нас постромлением всякой нашей праведности и всё приводя к своему незлобию и долготерпению. Никакой земной честный труд не удаляет человека от Бога. Припомните замечательный рассказ о вразумлении возмечтавшего о себе многоподвижника двумя женщинами, вся заслуга которых состояла в том, что, живя замужем за двумя братьями, они честно выполняли святой долг женщины-матери и жили между собой так, что никогда не ссорились одна с другой. И этот Господь поставил выше постов, молитв и прочих подвигов Отшельника Инока.

Что может быть убедительнее и знаменательнее этого?