3. Предисловие к книге св. Исихия ⧸⧸ Предпутия прп. Василия Поляномерульского

Преподобный Василий Полян Мирульский, предисловие книги Блаженного Исихия. Жизнь и учения Святых Отцов в некоторой степени уподобляются внешней заботливости людей о всех необходимых телесных потребностях, ибо научившиеся всяким искусствам и ремеслам приобретают через них всё необходимое для его жизни. Другой, усердно занимаясь земледелием, в разнообразных его видах получает всё, что потребно для его дома. Некоторые же, рассудительнейшие, вместо тех и других искусств и промыслов приобретают один корабль или один виноградник. и от них получают всё нужное для себя, без всякой суеты и скорбей, бывающих в жизни от неудачного и неправильного занятия промыслом. Подобное этому случается и в жизни духовной. Одни из святых отцов, принимая во внимание немощи, вновь приходящих к монашеству, назначают им вместе с деланием заповедей Христовых продолжительные псалмопения, каноны и тропари, установленные Духом Святым в словословия Божие и правила монахам. Другие же, изучив тончайший опыт духовного разума, не хотят, чтобы новоначальные довольствовались одним только внешним обучением.

Но заповедуя им вместе с исполнением заповедей Христовых «умеренное пение», то есть полуночницу, утреннюю, часы, вечернюю и по вечере, Устанавливают вместо продолжительного псалмопения и канонов делание умной молитвы, прибавляя к этому, что если посетит их Святой Дух действием сердечной молитвы, то, несомненно, оставлять тогда указанное внешнее правило, ибо восполняет его внутренняя молитва. «Таковые отцы от счастья, но не вполне преподают умное делание», — говорит святой Григорий Синаит. Третий же, руководствуясь многим опытом и исследованием Житии и Писаний всех святых, и в особенности же действием и премудростью Святаго Животворящего Духа, устанавливают в новоначальном общие, а не частное обучение или делание умной молитвы, называя её украшением страстей в делании заповедей Христовых и разделяют её на два начала, как второй рай, источающий из себя океан и разделяющий на две струи, то есть на делательную и зрительную молитву. И таким образом они повелевают всё старание иметь об умном делании, уделяя весьма мало времени для пения, на случай уныния, ибо, говорят они, часы и песнопения церковные преданы всем вообще христианам, а не тем, кто хочет безмолвствовать. Впрочем, должно сказать, что некоторые преуспевают, следуя и тому постановлению Святых Отцов, о котором сказано вначале, однако очень медленно и с трудом. Вторым же удобнее и легче, а третьим скорее всего, ибо оно сопровождается отрадою и частым посещением Святаго Духа, укрепляющим и удостоверяющим сердце, в особенности же при тщательнейшем усердии и доброй воле, а не от принуждения по страху перед Законом. Таковой делатель старается у молитвы ради одной только сладости сердечной и утешения духовного, а не ради чего-либо иного. И бывает ему одна эта внутренняя молитва вместо всех внешних деланий.

Назовешь ли их ты правило, или пение, или моление, или поучение, ибо все это в ней одной вмещается. Памятование же смерти, или лучше сказать, чувство суда и мук вечных, и Божьи определения сплетаются с нею как отрасли одного и того же дерева. Поэтому одною только эту молитву, как от одного корабля или виноградника, о чем было сказано, может каждый безмятежно направлять всю свою жизнь. Как же эта святая молитва срастворяется с заповедями Господними и прогоняет бесов из страсти? И ещё. Как небрегущий о заповедях и не заботящийся об умном делании, но усердствующий в одном только пении, увлекается страстями и подпадает вечному мучению? Преступления заповедей Господних одинаково замечаются во всех, однако многообразно осуществляются, о чём и скажу сейчас следующее. Полагает кто-нибудь себе начало не нарушать заповеди, не допускать движения страсти, но по некоторым обстоятельствам, или смущению, или бране случается ему кого-нибудь оскорбить, или оскорбиться, или осудить, или разгневаться, или тщеславием победиться, поспорить и оправдываться, или празнасловить, или солгать, присытиться, или опиться, помыслить скверно, или увлечься страстью и тому подобное.

что всё есть явное преступление заповеди и падение души. И когда, такими грехами охваченный, он дерзает предстать пред Богом, в тот же час начинает упрекать себя с покаянием, преподать к Богу умную молитву от всего сердца, допростит Его и подаст Ему помощь, чтобы не впасть Ему снова в те же согрешения. И таким образом полагает начало сохранить заповеди и блюсти свое сердце от злых прилогов в молитве. боясь и трепеща, да не лишиться из-за них Царства Небесного. Другой же, напротив, не имея готовности хранить заповеди и нисколько не заботясь о том, падает он или стоит, полагая, что по нынешним временам никто не соблюдает заповеди и не заботится о том, чтобы не нарушать их, и что всякие вольно или невольно предстоит пред Богом и повинен бывает в тонком действии страстей и грехов, И потому не хочет обо всём этом заботиться, как о вещи невозможной, считая ответственными только такие грехи, как прелюбодейство, блуд, мужеложество, скотоложество, убийство и тадьба, отрава и подобные этим смертные и главные грехи. Соблюдая себя от них, думает о себе, что он стоит, не падая. Такому отцы сказали, лучше падать и вставать, нежели стоять и не каяться. Итак, здесь достойно удивления, как оба они, находясь под теми же сейчасными грехами, не одинаковы пред Богом и, думаю, пред духовными людьми.

Один из них совершенно не знает такового падения и восстания, хотя страсти и действуют, как о том будет сказано ниже. Другой же падает и встает, побеждается и побеждает. Иной подвязается и трудится, но в конце концов побеждается действием страсти. Иной не хочет отвечать оскорбительно, но увлекается привычку. Иной старается не сказать отнюдь ничего обидного, но скорбит о том, что ему досадили, однако осуждает себя за то, что скорбит, и кается в этом. Иной же не огорчается оскорблением, но и не радуется о нем. Все эти сопротивляются страсти, ибо произволением своим остановили страсть и не хотят по ней действовать, но скорбят и подвязаются. Отцы же сказали, что всякое дело, которого душа не хочет, бывает маловременно.

Хочу сказать и о тех, которые искореняют страсть. Иной радуется, когда его оскорбляют, но потому что имеет в виду награду. Он принадлежит к искореняющим страсть, но не с разумом. Другой радуется, получая оскорбление, и думает, что он должен был претерпеть оскорбление, потому что сам он подал повод к тому. Все разумно искореняет страсти. Иной же не только радуется, когда его оскорбляют, и почитает виновным в этом самого себя, но и сожалеет о смущении оскорбившего его. Бог доведёт нас в таковое устроение. Скажу вам притчу, кому подобен тот, кто действует по страсти и удовлетворяет её.

Он подобен человеку, который, будучи поражаем от врага своего стрелами, берет их собственными руками и вонзает в свое сердце. Сопротивляющийся же страсти подобен осыпаемому стрелами от врага своего, но облеченному в броню и не получающему ран. А искореняющий страсть подобен обстреливому, но берущему стрелы и ломающему их, или возвращающему в сердце врагу. Бог додаст нам силу, чтобы мы, если и не оскореняем страсть, но, по крайней мере, не действовали бы по ней и сопротивлялись бы ей. Итак, следует разуметь, что Святой Дорофея, располагая к таковому сопротивлению и поруганию страстей, указывает к этому путь одних только заповедей. А так как здесь сказано, что сопротивляющийся страсти уподобился обстреливаемому врагу, но облеченному в броню и не получающему ран, то, если он остается неуязвляемым, какая причина будет у него, чтобы воздерживаться от умного делания? Ибо это священное делание, соединившееся с исполнением заповедей, не больше или принесет преуспеяния, чем исполнение одних заповедей. Для более же ясного понимания обоих этих образов жизни здесь будет сказано о каждом в отдельности.

Первый, подчиняя себя закону, исполняет своё только пение. Второй же, понуждая себя на умное делание, имеет всегда собою имя Иисуса Христа в потреблении врага и страстей со злыми помыслами. Тот радуется, если только окончит пение. Этот же благодарит Бога, если в тишине, свободно от злых помыслов, молитву действует. Один усердствует о количестве, другой же – о качестве. У того, спешащего выполнить пение количеством, появляется скоро радостное мнение, полагаясь на которое он, не ведая призывания Господа Иисуса Христа, питает и растит внутреннего фарисея, если не внимает в себе. У этого же, заботящегося о качестве молитвы, бывает познание своей немощи и помощи Божьей. Молясь, или лучше сказать, призывая Господа Иисуса на прелоги вражии и на страсти и злые помыслы, Он видит их гибель от страшного имени Христова и разумеет Божию силу и помощь, и снова, насилуемый и смущаемый злыми помыслами, познает свою немощь, так как не может противостать им собственными силами.

И в этом состоит все его правило и житие. Если же враг покушается смущать его радостным мнением, фарисея, однако находит его готовым призывать Христа на этот прилог, равно как и на все злые помыслы, и не достигает враг никакого успеха против него. Но скажет кто-нибудь, что можно и тому, первому призывать Христа на такие прилоги? Да, можно. Однако, как каждый по опыту знает, теперь нет такого обычая, чтобы кто из делателей вместе с исполнением своего правила обучался молиться об избавлении от злых помыслов. Таковые наиболее не принимают того, что говорится или пишется о внутреннем внимании, в котором и есть искусство моления на злые помыслы. И не только не принимают, но и сопротивляются, и выставляя себя учителями, говорят, что святые отцы не заповедали новоначальном умного делания. кроме одного псалмопения, тропарей и канонов, действуемых устами и языком.

И несмотря на то, что они говорят и учат об этом неверно, все их слушают, потому что для такового их моления не требуется обучение или отречение от мирских похотей. Но всякий, если только захочет, может так молиться, будет ли он монах или мирянин. Священные же умные делания, которые есть славное и богоугодное искусство из искусств, и в котором нельзя иметь успеха без отречения от мира с его похотями и без долгого наставления и обучения, весьма поэтому оскудело среди монахов, и неутихающая брань бывает у незнающих силы Священного Писания. в особенности же у неискусных в умном внимании по внутреннему человеку. При всём этом следует опасаться правых и левых уклонений, то есть отчаяния и дерзости. Видишь же, здесь написано, что у обучающихся умному деланию бывают случайные, ненамеренные, невольные преткновения и падения, называемые Святыми Отцами повседневными грехами. Да не усомнимся в этом, ибо по мере каждого бывает и преуспеяние его, и ниспадение от доброго к противному, смотря по тому, будут ли то новоначальные, средние или почти совершенные. И с другой стороны, слыша о великом милосердии Божьем к нам грешным, мы не должны самонадеянно и бесстрашно, без великого смирения и посильного исполнения заповедей, стремиться к этому умному священодействию.

Но, разумея, что дерзость и отчаяние бывают от врага, решительно избегайте того и другого, таким образом тщательно изучая Священное Писание, и, советуюсь с опытными, смиренно обучаться сему умному деланию. К сведению же нужно прибавить и то, что великим оружием на врага и злые похоти является опамятование смерти, или гиены и вечных мук, или страшного суда, истязателей воздушных мытарств, или царствия небесного, и радости святых, и прочее подобное этому. Однако всё это нам, страстным и бесчувственным, очень слабо без умного внимания и призывания имени Иисуса Христа. Ибо хотя такие воспоминания в победивших нечувствия и могут угошать похоти плоти и истреблять злые помыслы в душе, однако страшное имя Иисуса Христа имеет несравненно большую силу истреблять всё это в сердце и в уме. Поэтому, когда умное делание соединено с указанным памятыванием, тогда с бывшей силой действуем, придавая и самой молитве немалый успех. Особенно же и сами просеиваем от молитвы, когда изгоняются от ума тьма и мгла страстей именем Иисуса Христа. В дополнение ко всему здесь написанному, прилагается и следующее от слов Анастасия Синайского, который сказал «разумеваем и размышляем о принимающих святые тайны тела и крови Господних, что они имеют малые некоторые человеческие и легкоизвинительные грехи, как то языком, слухом, или окрадываемые зрением, или тщеславием, или печалью, или яростью, или чем-либо подобным, но осуждают себя и, исповедуясь Богу, принимают святые тайны, веруя, что в очищении грехов бывает таковым приятие святых тайн». В том же разуме и в той же мере нужно полагать и о падениях, приключающихся обучающимся деланию умной молитвы.

А так как, по словам отцов, умная священная молитва есть ключ к уразумению Писаний, нехотящие же ей обучаться, очевидно, не совсем могут постигнуть силу Священного Писания и Отеческого, то от этого некоторые, Противоборствия, говорящие малое или многое о трезвении умным, ссылаются на Писание Отцов, будто сначала нужно очистить телесные чувства, то есть зрение, обоняние, вкушение, слово и осязание, чтобы не согрешал имя человека. И тогда только, хорошо очистившись, начинать умную молитву. Таковым отвечаем так. Друзья, никто не против очищения телесных чувств, но говорим о том, что если отделять очищение чувств от умного делания, получится большое несогласие. Прежде всего, Святой Исихий говорит так «Бога бойся и заповеди Его храни, чувственно и умно. Если умно понудишь себя хранить, то мало-помалу и чувственно на делание их зайдёшь». И ещё «Если не сотворить человек воли Божией и не сохранить закона Его посреди чрева, то есть посреди сердца, то и вне не может он это сделать». И Симеон Новобогослов сказал, «Святые Отцы, зная, что при внутреннем делании удобно и все внешние добродетели выполнить, оставили наружное делание, и все усердие приложили к внутреннему блюдению».

Ты же, друг, устанавливаешь расстояние и время, отделяя хранение внешних чувств от обучения умной молитве, и тем свидетельствуешь, что не знаешь порядка сердечного делания. Знающие же опыт умной молитвы не разделяют временем одно от другого, но устанавливают одновременное и совместное их обучение. Погружая ум в час молитвы внутрь сердца, укращают волнение чувств, не попуская уму восходить на них. От того, что ум не восходит на чувства телесные, Они пребывают незанятыми вне, через это подают великое безмолвие уму и сердцу, и вместе с тем и самим блюдением ума мало-помалу обучаются не востекать на плоские похоти. Да будет же известно и то, что нет ни достатка, ни времени, ни предмета для тех, кто любит спорить об этом. Ибо и еще остается им написанное новым богословом, что желающему обучаться умному деланию, необходимо сначала сохранить свою совесть к Богу, людям и вещам. Я же верую, что в один час или минуту может человек примирить свою совесть с Богом, людьми и вещами, как учит великий Учитель, ибо жало, то есть голоса совести, Умное делание не уничтожает, и никому не полезно уклоняться от этого доброго обличителя. Вижу же и того великого грешника, который шел во святое храм, окруженный бесами, а вышел из храма со святыми ангелами, радующимися его обращению.

Ты же от крайнего зазрения совести устанавливаешь расстояние и время примирению ее с Богом, и этим показываешь, что достижение бесстрастия бывает прежде обучения, умному деланию или выше его. И отсюда у тебя выходит, что ты не только не начнешь когда-либо умного трезвения, но и от самих святейших тайн будешь уклоняться, ибо никто, не примирившись прежде с Богом, не приступает к причащению. Не говорю же я это тебе, человек, о примирении совести от себя, но самое исповедание святых отцов предлагаю. Ибо они, насколько ближе приближались к Богу, настолько видели себя большими грешниками, и не будут ли, по твоему мнению, и сами святые непримиренными совестью с Богом? Но ты скажешь, что по причине смирения так говорили о себе святые. Прекрати хитросплетенную речь и покорись, по крайней мере, голосу святых правил. Если кто скажет, что святые ради смирения и принимая вид грешных говорили «остави нам долги наши», анафема да будет. Впрочем, если кто хочет получить правильное понятие об этом, доверует, что Бог создает сначала тело Адаму, потом и Душу.

И не было промежутка времени между творением того и другого, но вместе разумно созданы были, хотя и иначе думал об этом Ориген. Таким же образом и хранение телесных чувств наших и примирение совести с Богом разумно вместе с умным вниманием действуется, хотя и иначе представляется незнающим силы и опыта внутреннего делания. Не удивляйся, благочестивый читатель, что со стольким возражением составилось это предисловие, ибо против дыхания ветра протягивается и парус. Ибо во времена Святых Отцов, когда было много ревнителей, желавших проходить это умное делание по замочению дерзости, было время и труд останавливать их дерзость и бесчиние, дабы не бесстрашно бросались к Нему. Теперь же, когда такое учительство пришло в крайнее забвение и пренебрежение, и многие начинают ратовать и справа, и слева, и извращать путь этого внутреннего делания, и стараются сверху и снизу засыпать его землёю, чтобы сделать его совершенно никому неведомым. Существует крайняя необходимость так писать о нём и предложить всё это пред чтением Святой книги Исихия Иерусалимского, в которой находится не другое что, как только разумение и наставление на путь священного умного делания. И желающий обучаться, ему прежде всего пусть разумеет и исполняет сказанное Святым Максимом «Дай телу по силе его, и весь труд твой на ум обрати». И еще «Телесные добродетели приятны, если кто со смирением их проходит, без этого же суетен труд».

Ещё. Не всё старание имей о плоти, но противопоставь пределам её силе воздержания, и весь ум твой обратив на внутреннее, ибо телесное обучение мало полезно, внутреннее же внимание всегда полезно есть. Исихий же, святой, сказал об этом. Кто не имеет понятия ушествования духовным путём, тот не заботится о страстных помыслах, ни об исправлении их, но всё попечение и заботы имеет только о теле. Такой или объедается, обещинствует, опечаливается и гневается, и припоминает обиды, и таким образом помрачает ум, или, предаваясь безмерному воздержанию, смущает ум. И еще Святой Диадог сказал, Как обременяемое множеством яств тело делает ум каким-то боязливым и склонным к злу, так ум, изнемогающий от многого воздержания, делает унылую и нелюбимую зрительную часть, поэтому необходимо соразмерять питание состоянием телесных сил. Когда тело здорово, утеснять его сколько потребно, а когда нему существует, питать его несколько. Ибо подвязающемуся не следует ослабевать тело, но насколько нужно быть способным к подвигам.

И опять Лесточник. Видел, говорит враждебницу-утробу эту. упокоиваемой и подающей уму бодрость. Ибо нам нужно иметь тело здоровое, а не расслабленное, так как умное делание требует и телесной крепости. Поэтому необходимо всеми силами избегать и безмерного поста, и невоздержания. Каждому же, кто желает иметь опытное и рассудительное, справедливое мнение о посте и о мере принятия пищи, то есть о количестве её и качестве, предлагается указание об этом святому Григорию Синаито, который говорит об этом так. понуждающему себя и желающему обрести Бога достаточно литра хлеба и воды, или вина, в течение дня три или четыре чаши, и от прочих снедий, какие случаются, от всех вкушать понемногу, не допуская себя до насыщения, чтобы и возношения избегнуть, и не вознушаться Божьими добрыми творениями, за все благодаря Богу». Таково рассуждение мудрых.

Немощным же верою или, лучше, душой воздержания от снедия более полезно, и апостол таковым повелевает зелие ясти, так как они не веруют, что Бог сохранит их. Вкушение пищи имеет три предела – воздержание, доволь и сытость. В воздержании есть алкать немного и поевши. Доволь – не алкать, не отягощаться. Сытость – отягощаться немного. А по насыщении еще есть. Дверь есть чревобесие, к кою входит блуд. Ты же, все это рассмотрев, выбери приличное по силе Твоей, не приступая пределов.

Ибо совершенным свойственно и то, чтобы по апостолу и насыщаться, и алкать, и во всем мощными быть. Наконец, следует вспомнить еще и то, что опытные в умном делании признают неудобным для новоначальных и страстных салмопения, чтобы им всегда молиться за грехи свои или на злые помыслы и страсти. по причине многого разнообразия слов, возводящих то к словословию Божию, то к созерцанию тварей, или домостроительства и промысла Божия, или мук вечных и обетований, или предвечности и непостижимости, и других подобных вещей. Каковым страстный и немощный ум не может возвыситься? И вследствие этого помысл, впадая в мечтания, соблюдает одно только количество, следствием чего обычно бывает радостное мнение и самохваление сердечное, о чем святой Иоанн Лествичник, зная это, опытно сказал. Не старайся многословить, чтобы ум твой не разбегался в изыскании слов. Одно слово мытаря умилостивило Бога, и одно из речений, исполненное верой, спасло разбойника. Многословие очень часто рассеивает ум и наполняет его мечтаниями, а малословие хорошо его собирает».

И справедливо написал новый богослов, что по умолении страстей пение, естественно, даётся языку. Ибо как и воспоёт кто-нибудь песнь Господню на земле чужой, то есть в страстном сердце. И при том, кто не хочет обучаться умному деланию, тот прежде всего не может знать первоначальной степени, что такое прилог, что сочетание, пленение и страсть. И не зная этого, не знает и своего падения и восстания. Не имея же такового опыта, лишается и всечастного покаяния. Не имея же постоянного покаяния, не знает своей немощи. Лишённой же сознания, немощи и чувств бывает сердечного сокрушения и исповедания пред Богом, а без этого не может прийти в страх Божий, а не имея страха Божия не знает, как всегда молиться за грехи свои, но как барщину соблюдает только количество в своем пении. Такой же чин умного делания изобразил и святой Кассиан, говоря, О тех же меньших грехах, которыми и праведник всем раз в день падает и восстает, всегда нам должно сетовать и каяться.

Ибо повседневно неведением, или забвением, или невольно, или от нужды, или от немощи плотской, хотя и нехотя, согрешаем по апостолу, не ежебо хочу творю. И опять, окаянен аз человек, то мя избавит от тела смерти сия». Конец цитаты. Каждый, кто обучился умному деланию, всякий раз, как он молится, лучше же сказать, творит молитву Иисусу за грехи свои или против злых помыслов, как сказано, молится, и да не поет много псалмов, потому что поющие много не разумеют, что поют. Сказал новый богослов, ибо петь много повелено было тем, кто не постигает того, что поет. Подобно и святой Исаак сказал, хочешь ли напитаться от стихословия твоей службы, совершенно оставь количество и не поставляй в нем меру разумности. А святой Григорий Синаид сказал «Одни учат петь много, другие мало. Ты же немного пой, но подражай малопоющим, ибо много петь свойственно деятельным, а не безмолвствующим, ибо по образу жизни нашей подобает и пению нашему быть ангельскому, а не плоскому, чтобы не сказать языческому».

Петь голосом и восклицанием предано нам ради ленности нашей и неведения, и никто из святых не принял на себя большого труда, чтобы слагать слова и писания об одном псалмопении. Ибо какая нужда много писать о том, что все, не только монахи, но и мирские люди, знают и могут петь, сколько пожелают, как уже было сказано. Об одной же той краткой и в пяти словах заключающейся молитве по апостольскому слову «А. Господи, Б. Иисусе, В. Христе, Г. Помилуй, Д. Мя» Святой Исихий написал двести глав, ничего другого не изложив в них, как только одно блюдение ума и эту священную молитву Иисусова.

Подобным же образом и святые Анзалтауст, Игнатий, Фотий и Калист, бывшие преемственно патриархами Константинопольского престола, каждый в отдельности написали целые книги, исполненные глубокой мудрости об этой единой краткой молитве и внимании, как сказал святой Симеон архиепископ Солунский, который и сам предложил к святой своей книге до шести глав, повелевая духовным и мирским людям творить, как своё дыхание, умом и устами, эту священную молитву. Тому же учат и святые Нил Постник, Иоанн Лесвичник, Филофей Синаид, Максим Исповедник, Симеон Новый Богослов, Никита Стефат, Диадох, Пётр Дамаскин, Григорий Синаид, Варсонофий Филимон, Исаак Сирин и, после них, Нил Сорский. Все они и многочисленные другие сочинили многие главы о священном и умном делании, потому что, взирая на его неудобо постижимую глубину, стремились один за другим яснейшим образом показать нам путь его. Ибо оно, умное делание, не только мирянами, но и самими монахами не постигается удобно, не так, как внешнее пение, о котором уже сказано. И как корабль, стоящий у берега, каждый человек может нагружать и разгружать, не испытывая при этом никакого препятствия и недоумения, кроме одного только труда. Когда же отправят его в море нагруженным, тогда один только искусный кормчим может править им. Таким образом, должно разуметь и разницу между пением внешним и умной молитвой. Надлежит святые отцы и братья повиноваться учению стольких святых отцов, учащих о священном делании умным, а не, по примеру осла вертящего жернов, топтать однообразный круг продолжительного пения, не желая идти по истине простым путем преддобрейшего умного безмолвия и молитвы.

Святые же имели такое усердие об этом священном делании, что повелевают даже молиться за незнающих этого умного света сердечного, просвещающего именем Христа Бога нашего. Впрочем, не сомневайся никто, прекращая долгое пение, будто бы от этого лишаешься монашеского правила. Как верующие во Христа исполнили весь закон, хотя и оставили его, так и, переменяющие многое пение на священное умное делание, исполняют все свое правило. И как закон отсылает всех ко Христу, полагая в этом свое назначение, так и псаломопения, сообщая нам предварительное обучение, возводит к сердечному вниманию и молитве, хотя само и умаляется, ибо оно достигло желаемого. Если же кто из незнающих опытно-священного умного делания и не желающих ему обучаться, измышляя разные причины, станет говорить или сочинять противное настоящему предисловию, таковой пусть прочтёт упоминаемые здесь святые книги, которые написали или святейшие патриархи, или же преподобные отцы, в особенности же и эту настоящую книгу святого Исихия. И, веруя Богу, что Он успокоит свою душу, или же, как неисцельно больной, обратит свою хулу на святых отцов, так написавших, лучше же сказать, на святого Духа, говорившего через них. И это не отпустится Ему ни в сей век, ни в будущий, по слову Господа. Аминь.

Ответив посильно недугующим сомнением и противоборствующим возражениями правой и левой стороны, нужно приступить к недоконченному, взяв слово из «Благовествования» евангельского, которое говорит «Господи, недоброе ли семя, — сеял Иси, — откуда уба имать плевелы?» Ибо как невозможно не подкрадываться злу к добру, так и к этому священному умному деланию приплетается прелесть, подобно плющу к дереву. Имеет же она начало от мнения и самочиния, врачество которым смирение, исследование Священного Писания и Совет Духовный, а не уклонение от обучения умному деланию. Ибо святой Григорий Синаит говорит, что не должны мы бояться или сомневаться, призывая Бога. Если же некоторые и своротились, повредившись в уме, то знай, что они пострадали от самочиния и высокоумия. Причина же высокоумия заключается в безрассудном и безмерном посте, когда постящийся думает, что совершает добродетель, а не для целомудрия поститься, как сказал святой Дорофей. К тому же даёт повод и уединённая жизнь. И, опровергая первую причину, этот святой говорит, потому-то царским путём всегда и должен идти безмолвствующий, так как излишествующему во всём всегда легко сопутствует мнение, которому приемницей бывает прелесть. Отсекая же вторую причину, говорит «Сильным и совершенно подобает единоборство с бесами и обнажать на них меч, то есть слово Божие».

Конец цитаты. Самый же вид и дело прелести заключается, во-первых, во вражеском участии в похоти внутренних чресел и, во-вторых, в призраке мечтаний ума. Предостерегая от первого, он говорит «Хотя враг внутри чресел и покушается по своему желанию показывать вид духовного, Вместе теплоты духовной, наводя своё жжение, и вместо веселья возбуждая радость бессмысленную и сласть мокротную, и побуждает признавать свою прелесть как благодействующую, но время, и опыт, и чувства обнаруживают его. «Показывая же опасность второго, научает, говоря, ты же, когда безмолвствуешь, никогда не принимай, если что увидишь чувственно или умно, вне или внутри, хотя бы то был образ Христа или Ангела, или вид святого, или Свет, или Огонь, и прочее. Здесь опять оживает притыкатель, и набросившись, делает умное делание причинную прелести». Конец цитаты. Думают, что прелесть внешнему пению не примешивается, однако несомненно, что во всем, в пении ли или в молитве, одинаково прелесть имеет место по неискусству делателей, как сказал святой Иоанн Лесвичник. Испытаем и рассмотрим и измерим, какая сладость происходит в нас при псалмопении от блудного беса и какая от духовных слов и от заключающейся в них благодати и силы.

И еще. поя и молясь, наблюдая приходящую сладость, чтобы она не была срастроена с отравою». Смотри же, не одинаково ли касается прелесть поющих, как и обучающихся молитве? Но так как незнающие умного делания одну только имеют заботу, а кончить песняное правило, о помыслах же злых и кипении похоти не заботятся, то по этой причине они и не сознают, когда похоть сама по себе кипит, и когда возбуждаются к сладострастию вражеским участиям, и не знают, как его избежать. Но, как говорит Писание, голоса врагов слышат и принимают удары от них, но кто враги и почему они нападают, того не знают, хотя и на хребте их, лучше же сказать, на лице делают грешницы беззакония. Поняв из этого, что неумное делание бывает причиной прелести, но одно наше самочиние и высокоумие, Не следует нам избегать его, ибо оно не прелесть нам приносит, а наоборот, открывает умные очи к развлечению и познанию прелести, которую никто не может понять вовеки, не обучившись этому священному умному деланию, хотя бы он был и превеликий постник и безмолвник. Полезно же знать делателям и о том, что если когда-нибудь теплота, поднявшись от чресел, сама по себе, без помыслов блудных, и дойдёт до сердца, не должно ужасаться этому, не малодушествовать, но только одним извалением и умом отвращаться от неё и, как непотребную, прогонять обратно. Но если кто примет её или помыслит, как благодатную, прелестится.

Самое же необманчивое действие для новоначальных в молитве заключается в том, чтобы в сердце начинать умную молитву и в сердце кончать так, чтобы уму покрываться в глубине сердечной, а не в походной части, как сказал святой патриарх Калист. Больше всего должно наблюдать с самого начала, чтобы внимание в час молитвы не находилось на половине сердца, тем более ниже сердца, но сверху. Глубину внутренности сердца дохранит ум. Причина же этому в том, как это опознано опытом, что если совершающий молитву ум у середины персии взирает на половину сердца, то, хотя или не хотя, временами касается похотной теплоты, как приближающейся к чреслам. Если же, распознавая её, и будет отвращаться от неё, однако многие труд и смущение имеет поднять от неискусного своего внимания. Если же кто-нибудь дерзнет творить внимание снизу сердца, такового ум, возлегший весь на чреслах и оттуда смотря в глубину сердца и совершая молитву, прелюбодействует в сердце своем, распаляя члены свои сладострастием блудным. и добровольно впускает врага внутрь себя, что есть явная прелесть, которой многие в нынешнее время, по неведению, приобщившись и пострадавшие от неё, отказались обучаться умному деланию, говоря «это дело одних бесстрастных», и таким образом сделались преткновениями себе и всем желающим начать это умное внимание. Лучше было бы им, повесив камень на шею, утонуть, чем соблазнять себя и многих делателей, так как они не признались в своём неразумии и самочинной дерзости, но ещё сделались учителями, говоря, что все, желающие обучаться умному вниманию, также пострадают.

Да не будет этого. Поэтому каждому должно сверху осенять умом сердце, и всегда, смотря в глубину сердца, действовать молитву, ибо там есть по Писанию среда сердца, а не сбоку от Персии. И на ней покоясь, как царь на высоте престола, ум может всегда удаляться от чресел и теплоту походную прогонять обратно, в особенности же с высоты ее различать всех, присмыкающихся пред Собою внизу, и от них отращаться, других изгонять, третьих же, как младенца фавелонских, убивать о камень, который есть Христос.