24. Следственное дело Екатерины Головановой, Сергия Мытикова и других, 1945 г. ⧸⧸ Сщмч. Нектарий

Часть 2, глава 9. Следственное дело Екатерины Головановой, Сергея Мытикова и других 1945 года. Это дело об антисоветском подполье в Кировской области и Марийской АССР, разработанное Управлением НКГБ по Кировской области в продолжении его многолетней борьбы с истинно православными христианами Викторовского-Нектаревского течения, занимает особое положение в ряду подобных дел. Мало чем отличаясь в своих стандартных формулировках обвинений, оно выделяется составом участников и по справедливости может быть названо женским, Из 36 осужденных, кроме Игумена Сергия, еще только трое мужчин значатся в списке. Все остальные – тайные монахини или простые верующие христианки из христиан, некоторые в преклонном возрасте. Можно представить себе судебное заседание под строгой охраной на скамье подсудимых более 30 опасных преступниц. типичных русских бабушек, скромных деревенских женщин в платочках и лаптях. Так и главной фигуранткой дела была монахиня Екатерина Ильинична Голованова.

Не даром ее имя везде начинает список обвиняемых. Эта удивительная женщина, бесстрашная исповедница, верная помощница и духовная наставница катакомбных пастырей и верующих была объявлена в розыск еще в 1936 году и признана одной из основных руководительниц антисоветского подполья. В обвинительном заключении по данному делу в отношении Екатерины Ильиничны Головановой и Егумена Сергия Мытикова было отмечено, что они входили в состав руководящего ядра антисоветской организации, были непосредственно связаны с организаторами ликвидированного антисоветского подполья. Чёрствовым Иваном Васильевичем, монашеское имя Серафим, архимандрит, неоднократно судим за антисоветскую деятельность, проживал нелегально в 1944 году осуждён и отбывает строг наказания. И Трезвинским Нектарием, бывший епископ яранский, осуждён за антисоветскую деятельность в 1937 году. Голованова Екатерина еще в период 1920-1925 годов, проживая в городе Ташкенте и будучи связана с Черствовым и священником-нелегалом Игнатьевым, являлась активной участницей существовавшей в Ташкенте контрреволюционной монархической организации. В 1925 году при аресте за антисоветскую деятельность Черствова и других участников организации Голованова и Игнатьев от ареста скрылись. Екатерина Ильична Голованова 1896 года рождения из крестьян Оренбургской губернии действительно проживала в Ташкенте.

Прежде она была насильницей женского монастыря там, а после его распуска, в начале 1920-х годов, епископ Иннокентий Ташкентский назначил ее псаломщицей в церковь села Суплатовка Чемкентского уезда. Священником там служил и романах Серафим Черствов, Неру Иван Васильевич. В 1924 году его арестовали и посадили в тюрьму. И Екатерина носила ему передачи. Вместе с ним сидел в тюрьме и красноармеец Никита Игнатьев, бывший псаломчик, арестованный за самовольную отлучку из воинской части и распространение слухов об осмачестве якобы антисоветского содержания. По-видимому, Никита, будучи призван в армию, по декрету 1922 года проходил воинскую службу в Ташкенте. Иеромонах Серафим попросил Екатерину приносить передачи Никите, что она, по ее словам, и делала, не зная Игнатьева на протяжении 11 месяцев, пока он сидел в тюрьме, носила ему передачи. Иеромонах Серафим Черствов был приговорен к трём годам концлагеря и отправлен в Соловецкий лагерь особого назначения, неясно тогда же или позднее в 1925 году.

Очевидно, по его рекомендации Никита Игнатьев был рукоположен во священника темы, где опять-таки неизвестно. В показаниях Екатерины Головановой об этом сведения нет, лишь коротко упомянуто. Потом Игнатий вышел из тюрьмы и устроился священником на место чертвового. Она сама там же продолжала служить псаломщиком и регеншей. Отец Никита по свидетельству его духовных чад говорил, что стал священником в Ташкенте в 23 года. После выхода из тюрьмы он должен был прожить в Ташкенте три года без права выезда. Вместе с матушкой Екатериной и единомысленным духовенством они всерьез задумались о переходе к катакомбному служению, о чем матушка сказала в своих показаниях, занесенных в протокол допроса, конечно же в специфическом чекистском стиле. В 1925-1927 годах наша антисоветская деятельность выражалась в том, что мы организованно проводили нелегальные сборища, на которых обсуждали вопросы создания тайных церквей, причем вставился вопрос так, что если это не удастся сделать в городе, то организовать тайную церковь в горах.

С целью руководства тайными церквями Одного из участников организации Мелхиседека было решено нелегально посвятить в сан епископа. Игнатьев принимал активное участие в организации тайных церквей. Руководством организации Игнатьев посылался в село Кауфмановка, железнодорожная станция Вингеоль, бывшая станция Кауфманска, на побережье Аральского моря. В 1927 году последовали аресты. Монах Милхиседек скрылся, по словам матушки Екатерины. Она и священник Никита Игнатьев также ушли в горы и укрывались в расположении обсерватории у профессора Гавриила Васильевича Попова. В том же 1927 году Никита Игнатьев выехал в Москву, а матушка осталась в Ташкенте. В 1928 году иеромонах Серафим Черствов, отбыв заключение в Соловках, приехал в Ёшкар-Алу, затем вызвал из Ташкента Екатерину Голованову, а позднее отца Никиту Игнатьева из Москвы.

В связи с чем Игнатьев приехал из Москвы в Ёшкар-Алу и поинтересовался следовательно. На это Екатерина ответила без обиняков, но в протокол допроса ее ответ, конечно же, был записан с присущей тенденциозностью. Игнатьев разделял политические взгляды церковников реакционного крыла в православной церкви, искал себе единомышленников. Одним из таких единомышленников его был Черствов, ставший к тому времени уже архимандритом нелегальным. Поэтому Игнатьев приехал в Йошкаралу к Черствову. Руководителем антисоветской организации церковников тогда был у нас епископ Нектарий Трезвинский, проживавший в ссылке в Казани. Черствовс направил Игнатьева в Казань к Трезвинскому. Тот назначил Игнатьева священником в село Табашино, а затем перевел в село-городище Санчурского района, недалеко от Марийской АССР, где в ежкороле проживал Черствов.

Позднее, о встрече с епископом Нектарием, сам священник Никита рассказал своим духовным чадам так. Я приехал в Казань, разыскал эту улицу, дом, номер. Пришел, он в столярке работает, невысокого роста, в штатской одежде, в пиджаке. Как бы мне владыпу Нектария найти и увидеть? Сейчас, говорит, увидите. Он быстро повернулся. Юркий такой молодой был, недавно ведь из академии. Пошел, надел подрясник, рясу надел, к лобуху вышел.

Вот, Владыка, нектари вам. Отец Никита взял благословение и сознался, как ему неудобно перед Владыкой. Принял вас за послушника. Ничего, зато я вас за митрополита. Отец Никита! И в самом деле был очень представительный, красивый наружности и, по словам его духовных чад, всем одарен был и красотой, и высотой, и голос, и волос. Чтобы сказать о голосе, после беседы владыка Нектария увел отца Никиту из Келии пропеть около двора. Когда отец Никита запел, соседи начали сбегаться слушать.

Во время же самой беседы отец Никита рассказывал, что не подписал декларации и подвергся после этого преследованию в Москве, так что невозможно стало там оставаться. Вот Архимандрит Серафим посоветовал обратиться к нему, Владыке. — Так поезжай в Вятскую губернию, — сказал Владыка. — Поезжай в Санчурск, там проживешь, там уголок потише. И епископ Нектарий написал бумагу примерно такого содержания. «Разрешаю служить протерею Никите Игнатьеву во всех православных храмах Иранской епархии». Тогда еще были православные храмы, подчинявшиеся епископу Нектарию, управлявшему этими приходами из Казани. — Владыка, я ведь к отцу Серафиму в гости, я ведь только на две недели попробовал возвратить молодой священник.

Владыка похлопал его по плечу. — А может, на двадцать лет? Эти пророческие слова были издвойны. Не двадцать, а сорок лет пробыл в этих краях протырей Никита. Епископ Нектарий в обвинительном заключении по рассматриваемому делу упоминается как один из создателей контрреволюционной организации. Следствием по делу установлено, что антисоветская организация в Кировской области и Марийской АССР является прямым ответвлением заговора ссыльного духовенства, состоявшего в 1927 году в Соловецких лагерях. Участниками этого заговора являлись находившиеся в тот период в Соловецких лагерях архимандрит Черствов и епископ Трезвинский. В 1928 году Черствов по освобождении из Соловков был выслан в Марийскую АССР.

Находясь в ссылке, Черствов быстро восстановил прежнюю связь с нелегалом Игнатьевым Головановой и епископом Трезвинским Нектарием, находившимся в ссылке в городе Казани, и связался с проживавшим в городе Йошкарала бывшим угуменом Мытиковым. Игумен Сергий Мытиков, бывший настоятель Мироносецкой пустыни, в годы революции и Гражданской войны подвергался арестам. После закрытия монастыря в 1924 году жил в селе Ежова, а с 1926 года в Ежкарале. Он не принял декларацию и с 1928 года служил в окрестностях в Йошкар-Алы по домам верующих, а также в Богоявленской церкви старого села Аршанского кантона, а с 1932 года в тайной церкви, устроенной в бане при небольшом домике в Йошкар-Але, где он проживал почти безвыездно. Правда, даже в 1941 году игумен побывал в тайной лесной церкви у отца Симеона Яндулецкого, Но главным образом он служил в своей церкви и разъезжать не мог по немощи и болезненности. У отца Сергия была немалая паства, которая в последние годы после ареста священников Симеона и Никифора еще более увеличилась, и поэтому пришлось назначать специальных дароносец и посылать их к верующим с запасными святыми дарами. Для этого отец Сергий постриг мантию двух своих помощниц Евдокию Васильевну Хорикову и Марию Николаевну Березину с именами Евфросия и Маргарита. Этот факт в обвинительном заключении был истолкован примечательно.

В связи с арестом ряда священников-нелегалов Редькина и Эндулецкого-Ручина и других. Руководство антисоветской организации, чтобы не ослабить антисоветского влияния на своих участников, стало назначать священниками женщин из числа бывших монашек. В 1943 году Мытиков выбрал двух женщин-монашек, обвиняемых по делу, Березину и Хорикову назначил их тайными священниками с тем, чтобы они активно привлекали верующих к проведению антисоветской деятельности. Вообще тайному служению в материалах дела уделено особое внимание. Черствов, Трезвинский, Мытиков, Голованова с того времени возобновили организованную антисоветскую деятельность. Во исполнение принятых в Соловках решений о создании для борьбы с советской властью тайных церквей, они стали подбирать и назначать тайных священников, которые использовали как организаторов антисоветского подполья вокруг тайных церквей. Трезвинским и Черствовым нелегальными священниками были назначены Игнатьев Никита, Трусов Василий, Протасов Иван, Яндулецкий Семён, Ручин Иван, Васенёв Лукьян и другие. Лица, посвящённые священники-нелегалы, по руководству тайными церквями, Предварительно проходили специальную подготовку, причем обучение церковной службе проводилось одновременно с дачей установок по антисоветской работе.

Для осуществления поставленных задач участники организации действовали следующим образом. В глухих населенных пунктах и лесах организовывались тайные церкви, вокруг которых и создавались антисоветские группы Участники этих групп обрабатывались на нелегальных молениях, а также инструктировались на проведение антисоветской работы среди населения. Активом организации проводилась широкая вербовочная работа и привлечение верующих к антисоветской деятельности. При этом, как правило, использовались религиозные чувства верующих, и внедрялось, что советская власть не угодна Богу, и все связанное с ней является грехом. Среди верующих распространялись антисоветские документы, как то, видение Иоанна Кронштадтского, антисоветские воззвания епископа Трезвинского и антисоветские церковные песни. Проводилась широкая антисоветская агитация против мероприятий советского правительства и распространялись различные антисоветские слухи. И, конечно же, больше всего доставляло беспокойство властям антиколхозная деятельность тайных священников и их посолов. Антисоветская деятельность организации в последний период особенно активно проводилась в направлении развала колхозов.

Участники организации считали, что чем скорее развалятся колхозы, тем скорее можно избавиться от советской власти. Поэтому все участники подполья удерживали единоличников отступления в колхозы. Наряду с этим менее устойчивые колхозники склонялись к выходу из колхозов, в связи с чем в ряде селений имели место случаи выходов из колхозов. Вместе с этим широко проводилась агитация, направленная на ослабление трудовой дисциплины в колхозах и на саботаж в выполнении государственных обязательств. Отдельные участники организации, единоличники, брали незаконно у колхозников землю в аренду, и даже скупали колхозную землю, не платили за нее никаких налогов государству, обеспечивали себя в большом количестве хлебом и использовали это в своей агитации против колхоза. Участница антисоветской организации Князева по поручению связной Игнатьева Никиты Царь-Городцевой изготовляла заявление на выход из колхозов, которые раздавались колхозникам. Значительное влияние на выход из колхозов оказала распространявшаяся по указанию Игнатьева рукопись под названием «Ведение Иоанна Кронштадтского». В этой рукописи объявляется грехом для верующих состоять в колхозах и выполнять обязательства перед советской властью.

Аналогичные антисоветские воззвания Епископа Нектария Трезвинского распространяли обвиняемые Березина Мария и Хорикова Евдокия, в них также запрещалось верующим вступать в колхозы. Действительно, с самого начала своего служения, в приходе в Сиэле, Городище, а затем в Табашино, священник Никита Игнатьев не скрывал своего отрицательного отношения к безбожной власти и ее мероприятиям, и твердо наставлял свою паству. как вспоминали его духовные чадо. Отец Никита строгий был, такого человека не найдешь нигде. Как скажет в колхоз не идти, человек в одной рубахе останется, а в колхоз не пойдет. Он не благословлял колхоз идти, и люди не шли, слушались его. Понятно, что власти не могли это долго терпеть, и отец Никита в самом скором времени должен был попасть за решетку, однако ему Чудом удалось избежать ареста. В тот поздний вечер, как будто предчувствуя недоброе, батюшка не стал ложиться спать, и постель в его комнате осталась неразобранной.

Сам он рассказывал так. — Я сел и сижу, малахай в руках и нераздетый. У меня сердце заболело. Наверное, что-то будет. Раздался стук в окошко. Идут меня забирать, — уверенно сказал отец Никита. На стук матушка Голованова пошла встречать непрошенных гостей со свечой. Дверь из избы в сене раскрывалась снаружи, и отец Никита встал в сенях за распахнутой дверью.

Ввалившись с улицы в сене, гости внезапно оказались в непроглядной темноте. — Ой, свечу задуло! — воскликнула матушка. — Пошли в зал, там светло. Вошедшие устремились в освещенную часть жилища, А отец Никита в это время вышел из дому, он оказался вполне готовым к приходу гостей, и даже одежда верхняя была на нем. — Где батюшка? — спросили гости. А вызвали его с требой в сирково.

Осмотрели дом. Койка батюшки оказалась неразобранная. Они поверили и поехали в сторону Сиркова. Этим кончилась приходская жизнь отца Никиты. Сходили за старостой, ослужили молебен в церкви в последний раз, и отец Никита пошел странствовать. Подсказывало ли ему сердце, что уж больше на этой земле в храме служить и даже бывать не придется. Суздальские ипархиальные ведомости, 1998 год, номер 4, страница 35-36. Позднее Екатерина Голованова показала на допросе.

В 1932 году Игнатьев оставил службу в церкви и перешел на нелегальное положение. Потому что дальше так открыто действовать, как это было раньше, стало нельзя. После ухода из села Городище Игнатьев уехал в Ташкент. Я ездила вместе с ним. Там проживали его знакомые. Профессор обсерватории Попов Гавриил Васильевич и бывший судья, не знаю где, служивший при советской власти, Исаков Иван Константинович. Попов и Исаков пытались устроить Игнатьева в Ташкенте, Но у него не было документов, поэтому устроить его на жительство там не удалось. С Игнатьевым я возвратилась в Кировскую область.

На протяжении четырех лет до 1936 года Игнатьев скрывался у разных лиц в Санчурском, Кыкнурском районах Кировской области. Периодически жил в деревне Ситникова. У Русанова Петра Васильевича в 1944 году осуждён. В деревне Исакова у Алексея Егоровича фамилии не знаю, незадолго до войны умер. У меня в квартире в деревне Пешки, поскольку я тогда не скрывалась, служила регеншей в селе Улиш, а также жил в домах других верующих. В 1936 году в Кикнурский район Кировской области после освобождения из ссылки приехал архимадрид Серафим Черствов. Когда и куда он был сослан, неизвестно, о нем вообще очень мало сведений, известно лишь, что происходил он из крестьян подмосковного села Загорного Богородского уезда. Его брат Дмитрий, 1874 года рождения, помимо сельского хозяйства занимался там бокалейной торговлей, имел два дома в городе Богородске.

В 1930 году переименован в Ногинск. Состоял церковным старостой Тихвинской церкви. В 1930 году был раскулачен, обвинен в антисоветской пропаганде и выслан на три года на Урал. В материалах следственного дела по обвинению Дмитрия Ватильевича Черствова упоминается, что его брат, уйдя в монахи, после пресоветской власти неоднократно высылался в Соловки, а в настоящее время находится под надзором административных органов. Соответственно, выслан он мог быть после 1930 года. В Кикнурский район архимандрит Серафим Черствов приехал, по словам матушки Екатерины, с решением поступить на службу, очевидно, в одну из непоминающих митрополита Сергия церквей, которые еще оставались действующими в Вятской епархии. Устроиться ему не удалось, и он уехал к себе на родину в город Ногинск, бывший Богородск, Московской области. Вслед за ним уехал к себе на родину в Молдавии священник Никита Игнатьев по совету архимандрита Серафима.

Тот надеялся, что отец Никита сможет устроиться там, поскольку, находясь на нелегальном положении, он ставил под удар и себя, и свою паству. Однако на родине отцу Никите устроиться не удалось, и вскоре он вернулся обратно. На вопрос следователя, что он рассказывал о своей поездке в Молдавию, матушка Екатерина показала. Игнатьев рассказывал, что он был у своих родителей, проживающих в селе Слободзея, районном центре, но это пограничная полоса, объявиться там нельзя без документов. Проживать без документов там было невозможно, поэтому он вынужден был ехать обратно. При этом Игнатьев рассказал, что у него было намерение перейти границу в Румынии, там у него якобы были родственники, но это ему осуществить не представилось возможным. Кроме этого, Игнатьев рассказывал об условиях жизни на родине, но эти разговоры ничего интересного не представляют. Не были ли эти непредставляющие интереса для чекистов рассказы как раз о том, как заморили голодом родители отца Никиты?

Вот что рассказывали духовные чадо отца Никиты по его воспоминаниям о родителях Иларионе, Ефросине и Игнатьевых. Они жили в своем доме где-то на юге. Дом большой был, у них рядом еще дом стоял, они паломников держали. Мать говорила, может, и моим сыновьям придётся поскитаться так, чтобы и им дали приют. И вот принимали паломников, ночлег им давали кормили, потом у них всё забрали, а им самим отгородили комнатку в уголке. Врачи ездили, как будто их лечили. А когда сосед спросил, о какой болью они болеют, то врач только и сказал, накормить хлебушкам досыта, да и оздоровеют. Так с голоду и померли.

К сожалению, это все, что было известно или, по крайней мере, что сохранилось в памяти. В то же время погиб и брат отца Никиты, Дмитрий. До отца Никиты только дошли слухи, что брат помер в тюрьме. На самом деле, как теперь выяснилось, священник Дмитрий Игнатьев был расстрелян 2 января 1938 года. Отец Никита об этом, конечно же, не мог знать. В это самое время он сам едва не попал в тюрьму, когда в Санчурском и Кикнурском районах, где он после возвращения из Молдавии совершал нелегальные богослужения, начались повальные аресты. Как показала матушка Екатерина, скрываться стало труднее, и потому в начале 1938 года Игнатиев уехал на Гинск. К Черствову.

И там у Черствова на родине остался. Черствов устроил его к своему дальнему родственнику в деревне Каменка, четыре километра от Ногинска. К Лишухину Фёдору Ильичу. В указанной деревне под Москвой Игнатий жил до января 1942 года, причём за время проживания там раза три приезжал ненадолго в Кикнурский район для того, чтобы не терять связь со своими единомышленниками. В начале 1942 года Игнатьев совсем приехал в Кикнурский район в связи с тем, что ему, как скрывающемуся, не дали продовольствия, а достать было негде. В 1942 году его духовник отец Терафим ему сказал, отец, поезжай в Вятку. Отец Никита говорит, а как же я поеду, сейчас идет война, без документов не проедешь. Отец Серафим показал вверх – вот наши документы.

Ну, благословите меня тогда. Когда ехал по вагону, шли, проверяли документы, тогда света не было. Проверяющий фонариком светил. Все подавали документы, и с верхних полок тоже. А он сидит, у него какие документы? Прижал икону Матери Божией, он всегда ее с собой возил на груди, благословение Матери, тот проверяющий Фонариком посветил, посмотрел на него. Тут подошел второй. — Что не проверяешь?

— Все проверено. Пошли, — вдруг сказал первый. И проверять документы не стал. Вот так и проехал по батюшкиному благословению. И вновь отец Никита тайно служил в вятких краях, скрываясь и постоянно переходя из одного села в другое. В Кекнурском районе у него была большая паства. И многие укрывали батюшку, сами подвергаясь опасности быть арестованными. На хозяев ложилась особая ответственность, и во время тайных богослужений, происходивших, разумеется, по ночам, они не столько молились, сколько стерегли.

И бывало так, что по их словам прощались с жизнью. Бывали ложные тревоги, напрасные страхи, но, увы, дело обстояло так далеко не всегда, тайну приходилось соблюдать так строго. что если, к примеру, к батюшке приходили двое, то было заведено, чтобы разговоров между собой об этом не было. Обстановка была такая неспокойная, что прихожане отца Никиты решили отвезти его в другой район за пятьдесят километров, где им казалось будет для батюшки безопаснее. Но это только теперь легко сказать, пройти пятьдесят километров, а тогда очень трудно было сделать даже простое, Такое и всем казалось бы доступное дело. Пешая ходьба превращалась в сложную задачу, когда каждый мужчина был на счету и на виду, а тем более для такой приметной фигуры, какой являлся отец Никита. Вот и приходилось ему превращаться на время перехода в сагбенного старца. Как сам он рассказывал, наберу нож у лаптей, а борода у меня большая была, пригнусь, как будто старик с лаптями идет на базар.

Так и переходили с места на место, и батюшка потом рассказывал, как волновался перед каждым таким переходом. Отца Никиту так и не арестовали, еще более четверти века ему предстояло постоянно странствовать, и лишь последние семь лет своей многотрудной жизни он провел на одном месте, в доме близких ему по духу людей. Но таиться и скрываться приходилось и здесь. Так что до самой кончины, да и после нее, во время погребения, он оставался тайным священником, и его духовные чадо тщательно хранили тайну и берегли своего духовного отца. Это был уникальный случай, когда на протяжении десятилетий катакомбному священнику Удавалось скрываться и ни разу не попасть в лапы органов ОГПУ, НКВД, МГБ, КГБ, при том, что он постоянно служил и окормлял огромную паству, известно, что не только в вятских краях, но и в Москве у него было много верующих. А ведь в розыске он был, так же, как и другие тайные священники, еще с 1936 года, и о нем не забывали и искали. Во время следствия в 1945 году от обвиняемых допытывались, где находится отец Никиты Игнатьев, как рассказывали близкие монахини Екатерины Головановой. Тормошили матушку, давай, сказывай, где он есть.

Ее же били нагайкой, хлестали, на спине остались от нагайки черные пятнышки. Как-то, когда она уже старенькая была в бане, увидела ее помощница и спросила, что это у вас, матушка? — Да пауки искусали, — ответила. — Пятна так и остались до смерти. Много людей пережили. Она говорила, что я пережила никому не желаю. Конечно, били их сильно, сильно били, все выколачивали батюшку, но никто не выдал. А когда у нее допытывали, где отец Никита, она спросила.

А если вы его найдете, что вы с ним будете делать? Начальник милиции сказал, вот так по суставчику всего изрежем, показал жестами. Вот что будем делать. Если и мертвого его найдем, не дадим его земле в пушку и выстрелим. До последнего ареста матушку Екатерину уже задерживали, но один раз освободили за недоказанностью состава преступления. А второй раз в июне 1944 года она сбежала. По воспоминаниям ее близких, задержали в ее доме одной знакомой, два милиционера, разыскивающие отца Никиту. Но час был поздний, и притомившиеся стражи хотели спать.

Один задремал за столом, другой на пороге. Видно, караулил дверь, чтобы матушка не сбежала. Матушка пождала, пождала, отворила окошко, да и была такова. Была она в бегах, как говорят, с полгода, потом все-таки ее опять арестовали. Внука рассказывай, как сбежала. Да как, они спят, а я подумал, а что просто так сидеть, отворила окошко, да и ушла. Правильно сделала был ей на это ответ. Поймал, не спи.

24 мая 1945 года матушка из деревни Муреево-Кихнурского района, направилась на станцию Шахунья, и там была арестована. На этот раз материала против нее было собрано достаточно. Екатерина Голованова и гумен Сергий Мытиков, арестованные 31 августа 1945 года, обвинялись в том, что приняли активное участие в создании антисоветского подполья и являлись активными руководителями антисоветской организации на территории Кировской области и Марийской АССР. b. В предвоенный период и в годы Великой Отечественной войны создали несколько нелегальных церквей и вокруг них антисоветские группы, возглавив их. Мытиков тайную церковь имел в своем собственном доме. В. Поручали участникам групп и сами проводили вербовочную работу, использовали религиозные чувства верующих, привлекая их к антисоветской деятельности.

Г. Вражескую деятельность участников антисоветской организации направляли на развал колхозов, срыв мероприятий советской власти в деревне, уклонение от мобилизации и работы. d. Проводили агитацию за свержение советской власти и восстановление в России монархического строя, призывали верующих всемирно содействовать этому. Все остальные обвиняемые были признаны активными участниками антисоветской организации, кроме трех монахинь, которым непосредственно в вину ставилась связь с самим епископом Нектарием и тайными священниками. Более тридцати обвиняемым вменена в вину в той или иной мере связь со священником Никитой. Косолапова. Евдокия Фёдоровна Селиванова Александра Фёдоровна Вершинина Матрёна Афанасьевна Порохина Александра Романовна Виновны в том, что… b.

Выполняя указания руководителей этой организации, занимались вербовочной деятельностью и привлечением к антисоветской деятельности новых лиц. v. Изыскивали тайники, в которые направляли Игнатьева Голованову и скрывались сами. Участвовали в организации нелегальных антисоветских сборищ, на которых обсуждались вопросы борьбы с советской властью. Д. Выполняли поручения Головановой и Игнатьева. По связям с участниками антисоветского подполья с этой целью выезжали в другие города и вели зашифрованную переписку. Далее по списку упоминаются Соколова Анна Степановна, Смирнова Евдокия Ивановна, Мягчилова Анна Ивановна, Зарницына Александра Васильевна, Козлова Елисавета Алексеевна, Козлова Екатерина Степановна, Мухина Евдокия Даниловна, Немихин Василий Кузьмич, Гладышев Михаил Терентьевич, Гладышева Таисия Михайловна, Охотникова Лариса Петровна, Воронцова Матрона Фёдоровна, Воронцова Агафья Евсеевна, Вахминцева Валентина Ивановна, Рыжакова Пелагея Егоровна, Ожиганова Мария Веденеевна, обвинялись в том, что b.

укрывали руководителя этой организации Игнатьева и Голованову в своих квартирах Сопровождали их от одного к другому, участвовали в антисоветских сборищах, проводившихся в их домах под видом тайных молений. В. Выполняя указания Голованова и Игнатьева, среди населения проводили антисоветскую агитацию клеветнического и параженческого характера, распространяли провокационные вымыслы. Далее по списку. Шевелёва Евгения Фёдоровна, Князева Афанасия Петровна, Зарницына Евгения Петровна, Калягина Таисия Александровна, Разгулина Анна Васильевна, Хожинова Анна Егоровна обвинялись в том, что b. Поддерживали связь с руководителями организации Игнатьевым и Головановой, скрывали их, присутствовали на антисоветских сборищах, в. проводили антисоветскую агитацию, клеветнического характера, вместе с этим призывали население к выходу из колхозов. Позднее матушка Екатерина рассказывала своим близким.

Осудили в Вятке, в Кирове. Она говорила, что на суде было 32 человека. Так вот, была такая Анна Соколова, вроде как Мушиным мешком похлопана, но на суде говорила чище всех. Судья думал, что она как бы глупенькая и посмеяться над ней хотел. — Анна, что с тобой будем делать? А она ему. — Поймал суди. Он рассмеялся.

Как? — А вот как. — Поймал суди. А отпустишь? Я квашонку хлеба дома испеку и побегу к батюшке. — Анна, мы все шины у машины избили, ищем батюшку, а ты падёшь, батюшку найдёшь, а она ему. Ты что думаешь, хорошие дела делаешь? Анна, тебе падить царя надо.

— Да, неплохо, если б царь был, и ты при царе барином был бы. — А я и сейчас барин. — Какой ты барин? Собрал старух деревенских в лаптях и судишь, какой ты барин. А ему и неудобно стало. Вот тебе и дурочка. Дали последнее слово, говори, что там. Она.

Дайте мне пулю. Он. Анна, на тебя пули-то жаль. Ее тоже посадили, девять лет дали, а матушке двенадцать. Но они все не досидели, пришли домой, когда Маленкова-то поставили. Освободи у всех. Согласно материалам дела, судебная коллегия по уголовным делам Вятского областного суда на закрытом судебном заседании 27-го 31 октября 1945 года приговорила Екатерину Ильиничну Голованову и егумена Сергия Мытикова к 10 годам заключения. Остальные обвиняемые получили лагерные сроки от 7 до 10 лет.

Игумен Сергий Мытиков скончался под стражей во внутренней тюрьме Управления МГБ Кировской области 30 ноября 1945 года.