235. О неведении и забвении (2023.01.01)

Задают вопрос очень по делу, из святоатического лексикона, вот всё время мы встречаем пару таких терминов «невидение» и «забвение», и это что-то такое очень плохое во всей эскетической литературе. Даже у нас в молитвах есть вечерник «Избави меня от невидения, забвения и окамененного нечувствия». Что такое «невидение» и «забвение», чем они отличаются? И спрашивают ещё, можно ли найти этому аналогию в современной психологии, можно ли как-то это перевести. Вот сразу скажу, что нельзя. Разумеется, сами эти названия терминов, как это часто бывает при формировании любой терминологии, взятые из бытового языка, «невидение» – это просто «незнание», то есть «я чего-то не знаю», а «забвение» – это «я раньше знал, но забыл», а «невидение» может быть «потому что я никогда не знал». А вот «знал, но забыл» – это «забвение». Это так в быту, отсюда берутся эти термины.

Но они никакой аналогии в светской психологии не имеют и иметь не могут, потому что они имеют чисто религиозный смысл. Речь идёт о присутствии Божьем, о том, что именно об общении с Богом, которое человек забывает и в силу этого не видит, не имеет. Ну или просто какой-то… Или если идёт о неведении без забвения, то просто не имеет этого познания Бога. Вот, поэтому психология не может и не должна заниматься чистой религией, поэтому ничего страшного, что в ней не будет здесь никаких нам подсказок. А речь идёт вот о чём, что человек имеет некоторое ведение Бога. Вот в формулировке вопроса, который был изначально мне задан, там приводилась глосс к Симеону Новому Богослову в одной из рукописей, где неизвестный автор пишет, что вот Адам изначально имел ведение Бога, и вот он как-то впал через забвение. Почему он, Господь, попустил впасть в такое неведение? Потому что, чтобы согрешить, надо было забыть Бога, потому что, если бы он не забыл, то он бы знал, и он бы не стал бы впадать в этот грех.

И помимо того, что это относится к Адаму и к первоначальному грехопадению, это относится к состоянию каждого человека, который рождается с некоторым знанием Бога. Вот здесь тоже такая вещь, которую современная психология о ней ничего сказать не может и не говорит. Православная вера говорит нечто большее, чем какое-нибудь другое понимание христианства. То есть мы говорим об образе Божьем, но не говорить нельзя, раз это в Новом Завете, но мы его понимаем так, что некое реальное присутствие божества, а не какого-то символа божества, знака божества, какого-то маячка относительно божества, вот именно самого Бога, оно у человека врожденное есть. В этом смысле Григорий Богослов говорит, что мы частицы Бога, которые к Нему стремятся естественным образом. Это относится, повторю, не к каким-то людям, которые жили как-то Богу угодно, а к каждому рождающемуся человеку. Дальше это присутствие либо увеличивается, либо уменьшается, и в реальной жизни у всех оно идёт как-то с переменным успехом, то есть идут какими-то колебаниями, но в итоге выходит либо в ту сторону, либо в другую. И вот получается, что наше отпадение от Бога, причём не только в атеизм, в утверждение, что никакого Бога нет вообще, но и в разные, не обязательно сопряжённые с атеизмом, чаще всего не сопряжённые с атеизмом, всякие грехи, они связываются с тем, что мы не чувствуем присутствие Бога, что для нас реально совершенно другое оказывается.

Это значит, что мы забываем о том, что мы имели с рождения. Может, конечно, мы уже и привыкли забывать с десятилетиями в нашей жизни, но как бы то ни было, это всё-таки забвение. И, соответственно, вот такое невидание Бога происходит от забвения. С другой стороны, на забвение бывает и воспоминание. То есть для того, чтобы вспомнить, проснуться, восстань и спя, и воскресни от мертвых, и освети тебя Христос, как цитирует гимн неизвестного автора апостол Павел. Это не его слова, а это он цитирует какой-то гимн, может быть, раннехристианский, может, иудейский. Из-за чего происходит забвение? Ну, конечно, если мы дальше стали христианами, то мы, может быть, что-то больше вспомнили о Боге, особенно если мы стали монахами.

Но, как мы понимаем, что никакая память Божия в данный момент не гарантирует того, что уже в следующий момент, не говоря о том, что в какой-нибудь более отдалённый момент в будущем, ты не впадёшь в забвение. То есть всё время нужно держать вот такую вахту. Это называется трезвение. То есть та добродетель, которая заключается в том, чтобы не допускать забвения, она называется трезвение. Это важнейшее занятие монаха. То есть, собственно говоря, ради трезвения мы становимся монахами. Но вот в чём же оно состоит? Что же нам создаёт забвение, и с чем надо бороться путём трезвения?

Здесь можно вспомнить притчу о сиятелье, но только её надо в усечённом виде вспомнить, только о терниях. Вот у нас есть некое слово Божие, точнее, присутствие Божие, которое попало на хорошую почву. Мы в этом смысле являемся хорошей почвой при уже нашем рождении. И дальше, может быть, по-разному, но почва здесь, в принципе, у всех хорошая, потому что это всё относится к тому, как Бог нас создал. Здесь ничего плохого быть не может. Но вот дальше начинаются тернии, и вот это уже зависит от нас. То есть если мы больше увлекаемся другим, то, в конце концов, Бог о себе специально не напоминает. Мы говорим Богу, выражаясь словами книги Иова, «путей твоих видите нехощем».

И вот до какой-то степени нам это удаётся, и нехощем так и не будем тогда. Поэтому здесь очень важно, что наш интерес к Богу не преневоливается, а поэтому мы привыкаем жить без интереса к Богу. Даже если при этом наша жизнь содержит ежедневное богослужение и молитвы, мы всё равно можем это делать без внутреннего участия, без сосредоточения. Я не говорю «без эмоционального чувства», потому что оно как раз не нужно. А именно без внутреннего участия, более глубокого, нежели эмоциональный слой нашей жизни. И тогда, конечно, всё будет разваливаться. Поэтому надо очень смотреть, чем я занимаюсь всё время. В принципе, человек может интересоваться абсолютно всем, но не всё ему полезно.

Поэтому если я чем-то интересуюсь, у меня должно быть какое-то обоснование, зачем я это делаю. Я сейчас говорю о дисциплине, которая для монахов. Для мирян, в принципе, то же самое, но там можно менее строго и так далее. Для монахов это всё совсем строго. То есть всё время надо иметь для себя ответ на вопрос «зачем я вообще этим интересуюсь?». Если, да, этим нужно мне интересоваться, то тогда второе. Тогда нужно в какой степени, как и каким образом. Потому что можно что-то правильное делать неправильное, и тоже будет плохо.

Смотри, пункт первый. Поэтому и приходится так себя контролировать. А чтобы было легче контролировать, приходится себя ограничивать. Потому что невозможно контролировать то, что не имеет границ. Это всё равно, что отапливать улицу, открыв окно и так далее. То есть для того, чтобы внутренний мир твой был контрольным, его нужно ограничивать. То есть, в принципе, поменьше общения с людьми. То есть по умолчанию нет ни общения с людьми, ни каких-то занятий и интересов.

Я говорю сейчас для монаха особенно. А вот дальше они появляются в меру необходимости. А вот люди мирские живут иначе. У них по умолчанию очень много всякого общения, которое неконтролируемое случайно. Они пытаются внести в него какой-то хотя бы порядок и избежать каких-то больших грехов. Что, кстати, хорошо, но мало. А монах должен идти дальше и по умолчанию не общаться ни с кем. Вот тогда только забвение будет преодолеваться.

Тогда, возможно, какое-то трезвение. То есть сначала мы ограничиваем область, которая подлежит трезвению. Потом уже разбираемся там совсем, что есть. Но вот это и называется хранением помыслов. Вот ещё один термин. Вот трезвение – это обстановка, в которой совершается хранение помыслов. При хранении помыслов у забвения шансов меньше всего. Но сказать, что они сведены к нулю нельзя.

Они всё равно есть.