230. Константин Леонтьев — монах Климент (2022.11.27)

Вот задают вопрос, и действительно хороший. Почему мне так нравится Константин Леонтьев? Что я так часто к нему обращаюсь? Ведь это же не Святой Отец. Ну да, может не Святой Отец, но я действительно к нему часто обращаюсь, и мне кажется, что это очень вдохновляющая фигура для современных православных, особенно русских, но не только. И особенно он замечательный для монашествующих и для живущих монашески в миру. Он, может быть, более понятен, конечно, людям, которые как-то воспитаны на культуре большой, неважно, русская или вообще, в любом случае мировой, конечно, всегда бывает только мировой, как Леонтьев, которые как-то осознали, что на самом деле при всей важности этого и при всем хорошем, что в этой культуре есть, она вот не главная. Она вообще сама хороша постольку, поскольку она помогает, поскольку ее используют для помощи важному и христианскому.

Вот такой Леонтьев. Леонтьев – человек разнообразных дарований, который был атеистом убежденным и жил соответствующим образом, но при этом человеком был хорошим, старался помогать, он был врачом и дипломатом. И потом, видимо, так Господь не хотел, чтобы он погибал в такой жизни, которая совершенно ему не соответствовала его глубинным интенсиям. И он, в общем, испытал религиозное обращение. Это было во время его пребывания в Греции на консульской службе. Он был российским консулом. И там он стал уже совсем умирать от болезни, и он увидел образ Богоматери, которая икона там висела случайно в этой комнате, и он дал за обет, что если он выздоровеет, то он совершенно изменит свою жизнь. Он действительно выздоровел и совершенно изменил свою жизнь, только он не знал, как менять, потому что он совершенно не представлял, какая может быть другая жизнь, и он решил просто бросить службу, отправиться на Афон и всё спросить там.

А сейчас, конечно, этого делать было бы совершенно не надо, потому что это, по счастью, худшее, что можно придумать. Но в то время это как раз было очень правильное решение. Он нашёл себе старца Иеронима, который как раз тогда был в Русике, в русском монастыре на Афоне, и тот ему действительно объяснил, что такое настоящее православие. Он это почувствовал. Что значит «объяснил»? Объяснить можно только человеку, который уже готов это понять, потому что у него какой-то камертон, что вот это да, здесь резонанс, здесь хороший аккорд, а вот там начинается фальш, какое-то немыслимое сочетание звуков. Небольшого времени там хватило, чтобы ему так настроиться, но там по разным причинам он не мог остаться монахом на Афоне. Он, конечно, настроился так, что если православие, то надо уже быть монахом.

Но там были всякие внешние обстоятельства, из-за которых он не мог быть монахом. Благословение у старца Иеронимы. Он отправился в Россию и вынужден был жить в миру, зарабатывать себе, там еще своих родственников содержать. Все время был в жутких нужде и в долгах из-за этого. Занимался поделанным трудом всякой публицистикой, тоже очень замечательной, надо сказать. И еще разными вещами занимался. Кто хочет, тот пусть знает. Но главное, что он жил по-монашески в миру, не будучи в это время монахом.

И в качестве духовника он нашел в себе тогда Амвросию Оптинского и значительную часть, довольно много лет он прожил рядом с Оптиной пустыней. Но он понимал, что по здоровью, он еще, конечно, плохого здоровья был, он не мог бы жить в Оптинском скиту. Там с таким здоровьем ниже среднего было не выжить никому, потому что там действительно мало чего ели, жесткий такой устав был в скиту. А вот просто поступать в монастырь ему старец Амвросий не советовал. Ну, и он сам понимал, что это не надо. И вот он так жил, занимаясь всеми этими делами, надеясь когда-нибудь принять монашество. И потом он сподобился этого. Ну, это я так рассказываю внешнюю канву, но все же расскажу, что ему пришлось уезжать из Оптина в Сергиев Посад, где он перешел под духовное руководство старца Варнавы и был пострижен, это тогда называлось тайный постриг.

Но это не то, что его кто-то скрывал этот постриг, его совершенно никто не скрывал, но его не регистрировали у государства, и с точки зрения государственных законов он не приобретал статус монаха, а в Российской империи, естественно, этот статус имел определенное государственное признание, оставался тем, кем он был. Но, конечно, для церкви он был монахом. И вот он так жил в собственном доме в Сергиевом Посаде, потом там и похоронен, и потом рядом с ним хотел быть похоронен Новоселов, и сделал себе могилу, заказал, и оставалось только умереть и в нее лечь, но не сложилось, потому что раньше умер Розанов, который обратился в православие, и Новоселов своему другу Розанову подарил эту могилу, и сейчас там вот две соседние могилы прямо вплотную – Константина Леонтьева и Розанова – рядом с Гефсиманским скитом, там на кладбище, и невозможно служить панихиду по одному, чтобы не послужить по-другому. И вот последние самые, меньше, может быть, двух лет своей жизни он прожил уже и постреженным монахом, но как бы официально все равно в миру. И вот почему это пример? Конечно, я это сейчас рассказываю в рамках, так сказать, цикла про монашество, потому что это пример того, как монахам жить в миру, и как те монахи, которые отнюдь не жили в миру – вот Афонский и Гомина Иероним, и Амвросий Обчинский, и потом Варнава Гефсиманский – благословили его именно на такую жизнь. Они понимали, что есть люди, которым лучше так. И раньше них, еще в другую эпоху, это понимал Игнатий Брянчанинов, и мы знаем всякие примеры.

Но для того, чтобы так жить и найти такой способ жизни в миру, нужно иметь определенное представление вообще о православии. То есть не о монашестве отдельно, потому что не бывает представления о монашестве отдельно, отдельно от православия. То есть такое монашество отдельно от православия, конечно, может, оно где-то и бывает, но это не то, к чему мы стремимся. А вот надо было выбрать представление о православии. И вот здесь Леонтьев почему и был нужен в миру, и почему его, особенно старец Амвросий и Иероним, тоже прямо удерживали в миру, что вы нужны, чтобы это всё говорить. Вот такая проповедь истинного православия среди людей, которые в основном были православными, как они сами себя считали. Некоторые из них считали, что они не будут православными, потому что православие очень плохое, но они знали примерно то православие, которое исповедовали первые, действительно. И вот надо было объяснить, что на самом деле православие — это совершенно другое, и привлечь каких-то новых людей.

И вот, конечно, это получился жесточайший конфликт с интеллигентностью, причем с интеллигенцией, не только той, которая была в то время, он умер в 1891 году, но та, которая потом вот всё это время жила. Потому что говорят, что вот Леонтьев мракобес, какой он ужасный, а он написал книжечку такую «Наши новые христиане» Фёдор Михайлович Достоевский и Лев Николаевич Толстой. Но про Толстого он написал, конечно, что это вообще никакое не христианство, там и абсолютная человека поклонства, а про Достоевского он писал взвешенно. То есть он, конечно, писал, что старец Зосима — это никакое не православие, что это он рассказывал историю из Оптиной пустыни, как он из окна келья, из окна какого-то там корпуса услышал, как два монаха идут по улице разговаривать что-то про братья Карамазовы, только что опубликованное тогда, что это не вы там, отец Эмирек, вот такое говорить, ну, в смысле, чушь, которую там монахи говорят. И там ха-ха-ха, такой вот разговор между монахами. Но, то есть, конечно, с точки зрения христианства Леонтьева старец Зосима воспринимался как карикатура, как пародия. Это, конечно, интеллигенция не простила. Но сам Леонтьев понимал, что Достоевский не сводится с таким, я бы сказал, с точки зрения, со строгой монашеской точки зрения, с таким вот уродством, как вот старец Зосима.

Он, конечно, глубже, как он, вот буквально Леонтьев о нем писал, что Достоевский чрезвычайно полезен, потому что он действительно не дает православных ответов на разные вопросы, но это уже второе – дать ответы. Первое – поставить сами вопросы, выделить их. Здесь Достоевский, это я так свое понимание Леонтьева Достоевского передаю. Здесь Достоевский просто как никто необходим, вот именно поставить те вопросы, которые надо ставить к православию. А то, что он ответы дал какие-то не те или вообще никаких не дал, ну это уже неважно, потому что кто обратится к православию, то дальше найдет настоящий ответ. Вот пример как раз Леонтьев. И поэтому Леонтьев – это прежде всего некоторый образец православия настоящего именно в нашем мире и в нашу эпоху. И естественно, что, как и в любую эпоху, этим образцом является дальше монашество, потому что монашество – это и есть концентрированное православие.

Это было в VII веке, но в XIX или XX или XXI это совершенно не может измениться, потому что как это может быть иначе? И дальше уже это, можно сказать, такое дополнение приятное, что пример жизни Леонтьева – это еще как жить монахами в миру. И в том числе и таким монахам, которые не рассказывают никому, что они монахи, вот не так, как я, а вот по-настоящему такие тайные или почти тайные монахи. Они тоже могут иметь пример в Леонтьеве.