2. Епископ Сергий Дружинин. Начало ⧸⧸ Петроградские иосифляне

Часть первая. Последние иосифлянские архиереи Петроградской епархии. Глава первая. Епископ Сергий Дружинин. Начало. Будущий епископ Сергий родился в деревне Новое Село Бежицкого уезда Тверской губернии в крестьянской семье. По поводу даты его рождения следует отметить, что в следственных документах 1930-х годов сам Владыка указывает 1858 год. Это и в анкете арестованного от 7 декабря 1930 года и в протоколе допроса от 7 марта 1931 года.

Однако в копии свидетельства о его крещении, сохранившейся в Центральном государственном историческом архиве Санкт-Петербурга, указывается иная дата. Цитирую. Свидетельства. В копии метрических книг, хранящихся при Троицкой церкви села Алабузино Бежицкого уезда, за 1863 год В первой части о родившихся под номером 44 мужеского пола написано «Июня двадцатого дня родился, а двадцать первого крещён Иван. Родители его – казённого ведомства, ныне Новской волости, деревни Нового села, крестьянин Прохор Иванов и законная его жена Пелагея Кузьмина, православного вероисповедания. Восприемником при Таинстве Крещения был в той же деревне Флор Кузьмин. Молитвовал и крестил того же села священник Алексей Ефремовский с Пономарем Ахматовым. В чем с приложением церковной печати и свидетельствуем.

Бежицкого уезда, села Алабузино, священник Иоанн Спиранский. Подписал псаломщик Иаков Душкин. того же села Псаломщик Иван Ахматов, 1889 года, июня дня. Также спокойно и обстоятельно, как составлялись подобные самые простые и необходимые документы, протекала и жизнь их составителей и получателей. Тяжелый, но благословенный крестьянский труд на земле, суровые будни, радостные праздники, конечно же, церковные, И хотя в переформенной России уже начал рушиться прежний уклад и нечто новое и чужеродное вторгалось в веками устоявшийся крестьянский быт, в целом же огромная страна, императорская православная держава еще продолжала жить своей размеренной жизнью. Революционные толчки заставляли ее содрогаться, но, вопреки всей позднейшей пропаганде оба отсталости, она переживала необыкновенный подъем и расцвет во всех областях жизни – экономической, военной, культурной. Конечно, разрушительные силы подспудно делали своё дело и, вероятно, поступательное движение страны происходило скорее по инерции. Но сила этой инерции, заложенного веками государственного быта, была еще так велика, что почти два поколения подданных Российской империи этой «тюрьмы народов», как презрительно называли ее ненавистники-революционеры, смогли еще спокойно прожить свою жизнь под гнетом царизма.

А некоторые из них, дожившие до его неспровержения, на своем опыте сравнить этот «гнет» с обещанной «свободой», ради которой было пролито столько крови и разрушена великая страна. Эту в кавычках «свободу» пришлось вкусить и владыке Сергию с первых же дней революции 1917 года вместе со всей церковью претерпевать гонения, быть свидетелем все нарастающего хаоса и, по его словам, безвозвратной гибели прежней России. Затем подвергаться арестам, издевательствам, провести восьмой десяток своей жизни в тюрьмах и ссылках, в голоде и крайней нужде и, наконец, быть расстрелянным по ложным обвинениям за одну лишь свою верность православной церкви. Но это все предстояло епископу Сергию на склоне лет. А до той поры его детство и большая часть жизни, более шести десятилетий, протекали в православной стране где во многих местах еще сохранялся исконный русский быт. Слово, кстати, с трудом поддающееся четкому определению и труднопереводимое, однако как нельзя лучше выражающая сущность жизни русского народа. Это не просто обыденное существование, скучная повседневность, а бытие, обладающее высшим смыслом, хотя и на грешной земле, но пронизанное светом небесным. Веками вся жизнь русского человека, от колыбели до гроба, во всех ее, даже самых мельчайших, обыденных, бытовых проявлениях была жизнью церковной.

Церковь освещала всю жизнь своих чад. Недаром Россию называли Святой Русью. Это не значит, что все были святыми. Люди есть люди, бывали падения, и падения страшные. Однако было главное – осознание греха, и идеал святости, которому была устремлена вся жизнь. Все было подчинено высшей цели – спасению души и достижению святости. И, соответственно, выстраивалась вся жизнь – и частная, и государственная. Христианские нормы, уставы Церкви были высшим законом и обязательными для всех – от царя до последнего простолюдина и нищего.

Каждый нес свою службу земледелец, воин, ремесленник, боярин и сам царь, и свое дело в жизни воспринимали как обязанность, как своего рода послушание. И вся Россия от царских палат в Москве до хижины бедняка на побережье Ледовитого океана, Святого моря, как в старину его называли, представляла собой своего рода монастырь, где все жили одной жизнью, по одним церковным законам, и где миряне отличались от монахов только тем, что в честном браке воспитывали детей. Монастырь твой, Россия. Эти слова Гоголя были патетической фразой в его время, но они выражают природу московского быта. Так писал архимандрит Константин Зайцев. Все это, увы, было в далеком прошлом. После Петровских реформ в императорскую эпоху цельность русской жизни была нарушена, и расцерковление, начавшееся сверхов, постепенно охватило все общество. Однако среди простого народа еще долго держался прежний уклад, отдельные семьи строили свою жизнь по церковным уставам и детей воспитывали в истинной вере и благочестии.

Так, очевидно, и был воспитан Иван, сын Прохора Иванова. Он не учился в школах, домашнее было записано в графе «Образование» при заполнении анкеты арестованного. Очевидно, выучился читать сначала по-церковно-славянски и читал молитвы и жития святых. Это было традиционное образование, когда веками твердили грамоту по часослову. Как вспоминал архиепископ Никон Рождественский, церковный деятель конца XIX – начала XX века, «Мы, старики, учились именно по старине – букварь, часослов, псалтирь царя Давида. Что до того, что детский ум мало понимал смысл священных слов, ребенку довольно и того, что он обогащает запас памяти. С возрастом у него весь этот запас осветится и смыслом тех или иных выражений и слов. А пока важно и то, что в его душе закладывается прочный фундамент для тех церковных настроений, какими он будет жить потом в сознательной жизни.

Помню себя на руках моего родителя, После долгих моих просьб принёс, наконец, из церкви часослов. Как же я рад был этой книге! Как целовал её кожаный переплёт, её красные строки! Тут же, сидя на руках у отца, я дал обещание становиться на клирос, учиться петь, а потом и читать в церкви. Сколько радости, сколько счастья! Стать на клиросе, подпевать отцу, а когда усвоишь навык к чтению, прочитать ныне отпущающий, а потом и шестапсавме. Знают ли нынешние дети это счастье? Иван любил церковные богослужения, когда подрос, стал посещать монастыри.

Подобные посещения или, вернее, паломничества по святым местам всегда были распространены в России и являлись своего рода излюбленным отдыхом православного человека. Путешествуя по святым местам, поклоняясь святыням – паломников так и называли – поклонниками, православный люд черпал духовные и телесные силы, обретал духовное руководство у опытных монастырских старцев. Известно, в каких монастырях бывал юный Иван, будущий епископ Сергий. На допросе в 1931 году он показал «В семье нашей было много родных, ушедших в монастырь, и я сам с 12 лет стал бывать в мужских монастырях, в которых находились родственники моей матери. Очевидно, что эти паломничества имели большое влияние и определили его жизненный путь. Когда Ивану исполнилось 18 лет, по совету и настоянию своих двоюродных сестер, монахинь Воскресенского Новодевичьего монастыря, в Петербурге он поступил послушником в Валаамский Спасопреображенский монастырь. Этот монастырь располагался на одном из самых больших островов Ладожского озера. Валаами.

Природа здесь отличалась суровостью и диким негостеприимным видом. И нужна была вся неутомимость, вся железная энергия многочисленных поколений валаамских иноков, чтобы на диких гранитных скалах создать цветущий, кипящий жизнью центр монашества на севере, создать и вознести на недосягаемую высоту знаменитую обитель. которая с многочисленным рядом примыкающих к ней скитов по справедливости заслужила название Северного Афона. Это была одна из самых прославленных северных обителей. Она, по преданию, основана была в конце IX века и за долгую свою историю неоднократно раззарялась. В 1611 году была сожжена до основания и на целое столетие пришла в полное запустение. В XVIII веке монастырская жизнь на Валааме была восстановлена, а трудами назначенного из Саровской пустыни игумена Назария была поднята на небывалую духовную высоту. В обители был введен строгий соровский устав старческой руководства.

Богослужебное пение стало совершаться, как и в Сарове, старинным столповым распевом, знаменное древнерусское пение. На протяжении XIX века при достойных преемниках игумена Назария неускодевала молитвенная и духовная жизнь монастыря, возрастало и его материальное благосостояние. Иван Дружинин поступил в обитель в 1881 году и провел там, судя по документам, несколько лет. В то время там настоятельствовал игумен Иоаннафан, молитвенник и опытный духовник, принявший монашество на Валааме и более сорока лет там подвязавшийся. Отец Иоаннафан был ближайшим помощником знаменитого игумена Дамаскина, старца высокой духовной жизни и неутомимого строителя. За тридцать лет его настоятельства были возведены многочисленные храмовые и хозяйственные постройки не только Валаамского монастыря, но и около десятка скитов на окружающих островах. Исполняя должность казначея, отец Иоаннафан принимал самое непосредственное участие во всех начинаниях своего наставника и успешно продолжал их по вступлении в должность настоятеля. Его трудами были построены на Валааме водопровод Смолевой и кожевиной заводы, огромная монастырская ферма с различными механизированными приспособлениями, второй кирпичный завод, новое парусное судно, устроены подъемные краны на пристани Валаама и других островов, не говоря уже о множестве мелких построек.

Проведены большие работы по осушению болот и освоению земель для посевов и покосов. Венцом строительной деятельности егумена Иоанна Фана стал монастырский каменный двухэтажный собор с колокольней. Ворота монастыря были гостеприимно открыты для всякого. Каждый, приходящий к настоятелю с просьбой о благословении пожить в обители, видев пред собою убеленного сединами, но еще крепкого и бодрого старца с простым, добродушно улыбающимся лицом и светлым приветливым взором умных и проницательных глаз. Во всей наружности и речи его чувствовалось что-то отеческое, что сразу располагало и влекло к нему, возбуждая полнейшую симпатию. Он обыкновенно предлагал желающему ряд коротких, во вполне ясных вопросах о его намерениях, предупреждал о строгости устава и вообще о трудности жизни на Валааме, а затем уже благословлял и посылал для испытания терпения на общие монастырские послушания. Для него, как для чадолюбивого отца, никто не был лишним. Каждому он находил дело по мере сил и способностей, взамен чего им, безусловно, требовалось терпение, послушание и смирение.

Гордости, тщеславия, непослушанию и ленности не было места в его семье. Не осталось свидетельств о том, как протекала жизнь Ивана Дружинина на Валааме и на какие послушания он был послан. В 1931 году епископ Сергий вспоминал, что условия послушания в этом монастыре были очень тяжелые, и ему, по слабому состоянию здоровья, были не под силу. Не любил добрый настоятель отпускать возвращающихся в мир, положивших начало в его обители послушников или переходящих в другие монастыри братьев, вполне основательно сознавая в первом случае весь вред соблазнов мирской жизни, заглушающих благие стремления к иночеству, в последнем скорбя сердцем любящего отца о непостоянстве в немощи духа, ищущих в другом месте больших и лучших удобств и опасаясь за их дальнейшую жизнь на тяжком пути ко спасению. Однако Ивану Поскольку он не стал еще насельником общины и уходил не в мир, Игумен сам посоветовал перейти в другой монастырь. По совету настоятеля перешел я в Сергиеве пустынь, около поселка Стрельное.