2. Чудесное вразумление о. Иоанном Кронштадтским ⧸⧸ Антоний Булатович. Моя борьба…

Глава вторая. Несразно и противоположно истинное объяснение отцом Кремента происхождение афонской смуты вообще и объяснение его обо всем, что произошло затем в Андреевском скиту, чему он придает характер бунта, поднятого мною. До обострения дошел спор Февро-Эдик Пасхи 1912 года. В течение трёх лет, что продолжался спор, я никакого участия в нём не принимал и даже не был знаком с ближайшими деятелями спорящих сторон, ибо жизнь я вёл весьма замкнутую, безмолвную, одинокую, всецело был занят своим подвигом. За ограду обители никогда не выходил и не только не знал ни лиц, ни дел других обителей, Но даже и в своей обители многих иноков не знал по имени, держа себя совершенно в стороне от всех дел. Не знал я также и того, что делается на белом свете, ибо абсолютно никаких журналов ни газет не читал. После рукоположения моего в Романахе в 1910 году я с благословением своего игумена в 1911 году отправился в Абиссинию, дабы посетить моего воспитанника, который я некогда брошенным и раненым младенцем подобрал во время одной из экспедиций, совершенных мной совместно с абиссинским войсками неведомых в странах Африки. Этого мальчика я вывез в Россию, крестил, воспитал, а затем посоветовал отца Иоанна Конштадтского.

возвратил его на родину, и теперь после трехлетней разлуки с ним, желая его повидать и преподать ему причастие в святых тайн, которую он там, за неимением православных священников, иметь не мог. Пробыв около года в Абиссине, я возвратился в январе 1912 года и повел свой прежний замкнутый образ жизни и продолжал бы, вероятно, его и поднесь. Если бы промыслу Божию не угодно было выдвинуть и моё божество и непотребство на защиту всесвятейшей святыни, данной человеку, имени Господню, и удостоить моё недостоинство славной доле соучастия быть гонимым за имя Господне вместе с истинными рабами и исповедниками Иисус Христовыми, имяславцами афонскими, Но насколько в Фиваиде истинным виновником смуты был отец Алексей Киреевский и его проповедь «Имя Бодчествских мнений», которая возмутила дух истинных православных, настолько же и в Андреевском скиту истинными возбудителями смуты были такие же проповедники «Имя Бодчества». единомышленники отца Алексея Киреевского, монаха Крисанфо и других, отцы Климент, Меркурий и Иероним. Насколько февоидески тяне исповедники божества имени Господня были страной обороняющейся, а имя борца страной атакующей, настолько же и в Андреевском скиту атакующей страной был Отец Иероним. Мне же приходилось только защищаться, вернее, защищать имя Господне от посягательств на Его Божество и силу имяборцев. Если в Фиваиде скетяне были выведены из своего покоя хульными выходками имяборцев, то в Андреевском скету они были выведены из него хульными словами Архимандрита Иеронима и его единомышленников Климента и Меркурия. В Фиваиде возмущение разрослось благодаря репрессиям, примененным игуменом Мессаилом против защитников имени Господня, ибо эти репрессии сделали для всякого простеца очевидным и мирбожческий образ мыслей своего начальства, не согласны в корне с исконным образом мыслей братья об имени Господнем.

В Андреевском Жаскиту возмущение было вызвано преследованием отцом Иеронимом некоторых исповедников имя Господне. Но отец Клемент хочет приписать всю вину возмущения Андреевского с Кита моей якобы окетации. Не надо быть особо внимательным, чтобы видеть несуразность, приписывав мне отцом Клементом участие в афонской смуте. Отец Клемент сам говорит, что при начале смуты я никакого участия в споре не принимал и только В 1912 году вступил в ряды имя Божников. После появления рецензии Хрисантфа, пишет он, ряды имябожников стали рядить. И вот оставшиеся имябожники пошли вербовать свою рать лицеиста Антония Болотовича, который да то ли стоял якобы на стороне имяборцев, но по усиленной просьбе имябожников в конце концов уступил им и стал в ряды имябожников, где проявил необычайную кипучую деятельность. развил новый догмат отца Иллариона, увлек за собою всю Афонскую гору, закидав ее своими прокламациями, наполнив ее проповедем своих агентов, составив и систематически осуществив коварнейший план завладения всеми афонскими обителями и смещения всех игуменов и тому подобное. Имя Божники, продолжает отец Климент, знали, что в Адреевском скиту есть лицеист, которому они обратились с просьбой выступить на защиту нового догмата.

Однако отец Болотович оказался противником его, встретил его их весьма недружелюбно и на первых порах сильно противился им. Но после немногих пререканий отец Болотович согласился с ними и принял новый догмат и стал во главе защитников Имя Боженческой Ереси. Это было в феврале 1912 года. Затем он проявил, по словам отца Климента, такую небывалую кипучую деятельность, что влёк за собой всё монашество и перевернул вверх дном всю Святую Гору. Но спрошу читателя, возможно ли психологически на самом деле что-либо подобное? Возможно ли, чтобы человек, будучи противных религиозных убеждений ради одной только просьбы каких-то неизвестных ему иноков, обиженных на какую-то рецензию и не согласных с мнениями, высказанные в ней, Возможно ли, чтобы этот человек, который сначала принял этих иноков недружелюбно, считал их плестившимися, затем ради одной только просьбе их уступил им в своих убеждениях, переменил их после немногих пререканий и в угоду им ни с того ни с сего внезапно сделался главой того движения, в котором он три года не принимал никакого участия? а затем вдруг развил бы высказанное имя-мнение в целое богословское учение, написал бы в защиту его целый ряд книг и брошюр, которые отец Климент называет прокламациями, увлек бы своей проповедью массу народа, составил бы, осуществил сложный коварный план захвата власти в двух обителях, и все это в течение нескольких месяцев. Конечно, то, что утверждает отец Климент, есть совершенная нелепость психологически и невозможность фактически.

И очевидно, что, как в описании «Начало смуты» отец Климент, не желая правды сказать и не имея гладко соврать, умолчал об истинных причинах смуты, так умолчал о них и в Андреевском скиту. Но восстановим эти замалчивые мои события. Я уже говорил, что в Скиту я жил весьма замкнуто и сосредоточенно, ни с кем почти общения не имел, не интересовался текущими событиями, ничего постороннего не читал и никуда не выходил. Когда в 1908 году появилась книга отца Илариона и отец Агафадор начал свою агитацию против нее, то он, между прочим, прислал один экземпляр этой книги Игумену Иерониму со следующей аттестацией. очень вредная книга, написанная в духе Фаррара, которую он предлагал отдать для раскритикования, между прочим, и мне. Поэтому отец Ироним, призвав меня, сказал, что вот он получил из Пантелейминского монастыря книгу «На горах Кавказа», о которой ему пишут, что она вредная и написанная в духе Фаррара, и предлагает прочитать ее и письменно доложить мое о ней суждение указать, что в ней худого. Я в исполнение долга послушания взял книгу, поклонился и пошёл домой, где стал читать её. Дойдя до утверждения отца Илариона, что сущность и действенность молитвы Иисусовой зиждицы носили призываемого Божественного имени Господа Иисуса Христа, которому молящийся должен относиться как самому Господу Иисусу, и который есть Сам Он, Господь Иисус Христос.

Я соблазнился этими словами, и мне они показались неправильными, но читая дальше, я видал с удовольствием прекрасно изложенные святотехнические учения о молитве Иисусовой. Так как игумен приказал мне письменно изложить мое суждение об этой книге, то я решился, во-первых, написать письмо отцу Илариону, в котором протестовал против этого выражения «Имя Господа Иисуса Христа, Сам Господь Иисус Христос», ибо для моего тоже несколько отравленного рационализмом ума и тоже оскудевшего страха и благовения к Слову и к имени Божьему, Соблазнителем показалось, каким образом то имя, которое произносится моими устами, мыслится моей мыслью, может быть самим Богом. Не есть ли такое утверждение отца Илариона о божествлении твари, подумалось мне. Эти мысли я и высказал в моём письме отцу Илариону и положил письмо под образами с намерением отнести его к игумену и затем послать по первой почте отцу Илариону. Но когда я написал это письмо, то на меня навалилась какая-то особенная сердечная тягость и какая-то бесконечная пустота, хладность и темнота владели сердцем. чувствовал составление благодатью Божию. Молитва сделалась бездейственной, богослужение не доставляло утешения. Я страдал, но причины этого страдания не понимал и не подозревал того, что виной ему было отрицание мною божества имени Господня.

Очевидно, что и мне предстояло бесповоротно отступить от имени Господня, подобно тому, как отступили Хрисан, Алексей, Феофан, и другие интеллигенты и полуинтеллигенты на Афоне и в России, если бы не спасла меня молитва моего незабменного духовного отца Иоанна Кронштадтского. Отпуская меня на святую гору, он мне сказал несколько прозорливых предсказаний, относившиеся и до сей имя Ботческой Ереси, которые избылись, и однажды вручил мне свою книгу со словами «Вот тебе в руководство». Эту книгу я получил при следующих необычных обстоятельствах. 26 августа 1903 года мы вместе с моим бывшим игуменом, отцом Георгием, приехали в Кронштадт, желая повидать дорогого батюшку, но его не было дома. Он был в Петрограде, должен был приехать только вечером. Проходя мимо его дома, я мысленно пожелал, хоть бы мне батюшка дал какой-нибудь словечко в руководство. Вечером отец Иоанн приехал, и мы с отцом Георгием пошли к нему на квартиру. Нас пустили, и отец Георгий прошел к нему в комнату, а я, как смиренный послушник, остался ждать на кухне, не желая беспокоить батюшку в такой поздний час.

Там я сидел в ожидании, пока выйдет отец Георгий и счастливый тем, что побывал хотя на квартире у дорогого батюшки, мирно сидел в уголочке и занимался Иисусовой молитвой. Каково же было мое удивление, когда вдруг сам отец Иоанн пришел на кухню и, направившись ко мне, ласково приветствовал, поцеловал и повел к себе в комнату. Спросив меня о моем духовном житье-бытье, он вдруг повернулся побежал в другую комнату, и оттуда вынес свою книжку и, вручая её, мне сказал «Вот тебе в руководство». Не надо говорить, как я был осчастливлен этим даром, с которым я, конечно, не расстаюсь и поднесь. И вот эта книжка воистину руководствовала меня ко спасению от той увлекательной и тонкой ереси приравнения имени Господня к Слову Человеческому. который враг ополчился против православия в последние дни. И так, страдая духом и не находя себе места, я как-то случайно остановил взор свой на этой книжке отца Иоанна «Мысли христианина». Взял ее в руки и, машинально открыв, увидал перед глазами своими следующие слова.

Когда ты про себя в сердце говоришь или произносишь имя Божие Господа или Пресвятой Троицы, или Господ Саофы, или Господа Иисуса Христа, то в этом имени ты имеешь все существо Господа, в нем его благость бесконечная, премудрость беспредельная, свет неприступный, всемогущество, неизменяемость. Со страхом Божиим, с верой и любовью прикасайся мыслями и сердцем к этому всеждущему, всесодержащему, всеуправляющему имени. Вот почему строго запрещает заповедь Божия употреблять имя Божие в суе. потому, то есть, что Имя Его есть Он Сам, Единый Бог в трёх лицах, простое существо, в едином слове изображающееся и в то же время незаключаемое, то есть не ограничивающееся Им и ничем сущим. Великие имена Пресвятая Троица, или Отец, Сын и Святый Дух, или Отец, Слово и Святый Дух, призванные живою и сердечную верою и благовением, или воображённые в душе суть Сам Бог и низводят в нашу душу Самого Бога в трёх лицах». Страница 46. Я узимился, перекрестился, и, возблагодарив Бога за вразумление, немедленно же разорвал моё письмо к отцу Илларион и сжёг его. И тут же отнялась от меня та безутешная тягость сердечная, которая меня так обременила после написания письма.

Я снова пришёл в своё прежнее духовное устроение. Книгу я отнёс к отцу Игумену со словами, что худого в ней ничего не нашёл, что учение о молитве Иисусовой изложено в ней прекрасно, весьма легко и удобочитаемо, и что общего с Вараром в ней абсолютно ничего нет. Но наоборот, книга весьма духовна и написана в духе святых отцов. Затем я возвратился к моим обычным занятиям и больше этим вопросом не занимался. Всё это произошло, насколько я помню, весной 1909 года. ни отца Хрисанфе я не знал и о нем тогда еще ничего не слыхал. Не был я также знаком с кем-либо из фифаидцев. В 1910 году в Андриевский скит поступил один иродьякон из фифаиды и поселился, подобно мне, в особой коливе в роще скита.

Он стал посещать меня И от него я узнал впервые о происходившем февоиде волнения. Он же привел ко мне однажды и зашедшего к нему февоидца. В 1911 году я поехал в Абиссине и вернулся 8 января 1912 года. Здесь опять-таки через этого Иродиакона я узнал о тех гонениях, которым подвергались фивоидцы со стороны их начальства за исповедание имени Господня, и которые вынудили покинуть скит многих фивоидцев и выехать на Кавказ. От него я узнал эту деятельность отца Алексея Иноков-Интеллигентов, которая так возмутила простесовский Тиан. Этот же Иродьякон познакомил меня и с возмутительной корреспонденцией, посланной в колокол Иноком-Динасием, в котором этот полуинтеллигент оклеветал февоитцев как обожесляющих якобы самое тварное имя Господню, то есть по внешней его стороне. Принёс мне также этот иродьякон книжку русского инока с пресловутой рецензией Хрисанфа. Наконец привёл он ко мне также впервые скитян-старца Иринея иеромонаха Феодорита, которые мне плакались на прескорбное и бедственное положение их и поведали о тех глумлениях и возмутительных выходках имяборцев, которые так возмутили скитян.

Я отнёсся с большим сочувствием и состраданием к этим инокам, и, узнав их образ мысли, я не только не отнёсся к ним враждебно, как то приписывает мне отец Климент, но, напротив, с самого начала выказал моё полное единомыслие с ними, в понимании имени Господня. Ибо если вначале, благодаря ходячей клевете, пущенной интеллигентными имя-борцами, что мужики-эскетяне самое тварное имя Иисуса за Бога принимают и Ему от Бога отдельно поклоняются, Я мог и допустить возможность такого извращения веры, то побеседовав с ними, я убедился, что это клевета, и поэтому счел своим долгом вступиться в защиту их и взяться за перо для обличения этой клеветы и для возражения против начинающих господствовать и военворческих мнений об имени Господнем. Каковы же были мои первые шаги в этой кипучей деятельности, о которой говорит отец Кремент, и каковы же были те мои первые агитационные действия и прокламации, которыми я стал возмущать, по его словам, гору Афонскую? Во-первых, строго соблюдая бед послушания, я обо всём поведал своему игумену отцу Иерониму и спросил его благословение написать в журнал «Андреевская скита» статью «Защиту имени Божия». Получив такое разрешение, я написал статью под заглавием о почитании имени Божия. И с благословения Отца Игумена, который прочитал и подписал ее, послал ее в Одессу в редакцию журнала, в котором она с разрешения цензора и была помещена. Вопрос о имени Божьем, который сначала был для меня столь неясен, стал для меня всё более и более выясняться, когда я во время богослужения вникал в слова возгласов, молитв и псалтыри, ибо я всюду наталкивался на явные свидетельства Церкви о особом почитании Ею имени Божьей и на особое значение, которое придавалось имени Господня в богослужении. Эти мысли я и высказал в первой моей статье в первой прокламации, как называет ее отец Климент.

Однако богословская глубина вопроса мне еще открыта не была. Тогда же была послана мной в колокол статья о провержении клеветы на инков и воинских, в которой я вместе с опровержением клеветы высказал истинный образ нашего понимания имени Господня. как неотделимого от Бога, и понимание нами «Имя Божие – Сам Бог» в том же смысле, в каком Отец Иоанн Кражданский говорит, то есть в смысле присутствия Бога во имени Своем. Колокол этой моей статьи не поместил. В Великом посту 1912 года мною написана была статья о молитве Иисусовой и о имени Иисусовым. И из благословения Игумена Иеронима послано в Петроград духовно-цензурный комитет, и с разрешения его отпечатано. Затем постепенно стали выходить в свет следующие книжки русского инока. с продолжением рецензии Отца Хрисанфа, который услужливый иродьякон приносил мне для прочтения.

Мнение Отца Хрисанфа об имени Господнем, которое он высказывал в этих статьях, глубоко возмутили меня. Но еще более возмутила меня статья архиепископа Антония Храповицкого, помещенная там же. Сердце мое мне говорило, что эти хулени на имя Господня требуют возражения. Но кому было возражать? На Афоне некому. В России же кто дерзнёт? Оставить же без возражения Тихулы на имя Иисусова будет, значит, не только распять это имя, но и в конец убить его и похоронить. Эти побуждения внушали мне желание предпринять словесную защиту имени Господня.

И это произошло совершенно независимо от каких-либо просьб фивоитцев или от каких-либо других побуждений. Но чувствуя свою неподготовленность к такому великому уделу, которое отец Клемент называет развитием нового догмата, высказанного отцом Илларионом в целое учение и осознавая свое недомыслие о всей великой богословской тайне, я, скорбя, что некому вступиться в защиту имени Господня, усердно молил Господа открыть ум мой к разумению тайны сей. Особенно молился я осём ежедневно на Святой неделе, когда бывают открыты раки с мощами многочисленных угодников Божьих, апостолов, святителей, мучеников и преподобных. Прикладываясь к мощам каждого угодника, мысленно усердно молился ему осём. и вот повторилась неожиданно моя старая болезнь глаз, воспаление сосудистых оболочек, которое на два месяца заключило меня в темную келью в особое безмолвие и особое уединение. Однако ещё в течение почти месяца я всё-таки выходил к литургии и литургисал ежедневно, но потом и это сделать для меня совершенно невозможно. В полном одиночестве и бездеятельности я, пребывая в тёмной келии, конечно, сосредотачивал мысли свои на захватывающем душу предмете. Вспоминал относящееся до сего Слово Писание, свидетельство святых отцов, и мысль моя стремилась к тому, чтобы яснить себе ту истинную, которую я принял на веру, что имя Господне таинственное и духовное есть Сам Господь Бог.

присутствующие во имя своём. Каково могло быть это присутствие? И вот однажды в лёгком тонком полусне я явно услышал следующее мысленное рассуждение – «Аз есть истина». и истина есть Аз. Имя Божие есть истина от репостастной истины, ибо Аз есть истина, и Отец мой истинным есть, и Дух Святый есть Дух истины». Это рассуждение, представляющее из себя сочетание евангельских свидетельств Господня, сделало для меня сразу ясную эту тайну, постичь которую я так желал, но был не в силах постичь ее собственным своим умом. Мгновенно очнувшись, я вскочил с постели и, нащупав в темноте лист бумаги и карандаш, немедленно на ощупь написал открывшееся мне рассуждение, в котором был ключ к разрешению тайны божества имени Господня. В то время игумен Иероним, которого я почитал и любил, и пользовался тогда его взаимопочтением и любовью, что он выражал особыми знаками ко мне его внимание, неоднократно посещая меня во время моей болезни, тоже разделяло моё понимание имени Господня.

Он тогда говорил, если Отец Иоанн сказал, что имя Божие – сам Бог, то так и следует верить, ибо Отец Иоанн был муж особо благодатный. Высказывался он также о том, что никогда не согласится с мнениями имя Божьего, что имя Иисус есть простое имя человеческое и только недавно существующее, ибо у святого Дмитрия Ростовского ясно сказано, что имя Иисус от предвечного совета Бе предуготовано, на небесах написано и доселе хранимо. Однажды отец Иероним принес мне даже им самим найденное свидетельство у святого Иоанна Златоуста, в котором святой Иоанн, в толковании первой главы послания к римлянам и слов, что апостолы были посланы проповедовать в послушании веры во имя Господне, говорит, что имя Господне само требует к себе веры, ибо творит чудеса. В мае месяце ко мне зашли февоицы и выражали свою глубокую скольп по поводу того, что их так оклеветали отец Алексей и отец Денасии, архиепископа Антонио, и последний дал веру этим клеветам, поместив в русском иноке их статьи и рецензию отца Хрисанфа. Я тогда решил написать открыто письмо архиепископу Антонио, в котором от имени фивоидцев оправдывал возводимых на них клеветах и почтительно просил Владыку поместить это письмо в русском иноке. Привожу полностью это письмо. Ваше Высокопреосвященство, Богословите Владыка Святой! Преподая к стопам вашим, просим вас с кротостью выслушать объяснение того заблуждения, в которое впала редакция русского инока.

доверившись неверным сведениям об иноках фивоистских и о книге отца Илариона «На горах Кавказа», доставленном вам ромонахом Алексеем Кирьевским и иноком Хрисанфом. На основании слов вы изволили признать книгу отца Илариона «Вредный и опасный» о пустынях фивоистских, престижившемся именем Иисусова, которые они якобы почитают Богом, по существу и молятся имени сему, а не самого Господа Иисуса Христу, присущему во имени своем. Позвольте, Владыка Святой, вам доложить, что это совершенно неверно и есть невольная клевета, в которую впали по какому-то роковому недоразумению иноки Хрисан и Алексей. К тому Богу свойственно не ошибаться, и мы, ведая смиренно мудрость российских святителей, чуждых самомнительной непогрешимости католических пап, дерзаем надеяться, что и вы, и ваше святительство дадите место в русском иноке и этим нашим строкам. в которых мы защищаемся от возведенной на нас клеветы, помещенной в русском иноке и через него разглашенной десятку тысяч его читателей. Имя Божие есть Сам Бог, говорим мы и Отец Иларион. Имя Иисус Сам Господь Бог Иисус Христос. Противники же наши, услыхав эти слова, соблазнились ими, и не поняв или не пожелав понять, в каком смысле это говорим мы, укорили нас в нарушение второй заповеди о несотворении себе кумира, поняв эти слова как обожжение имени и воплощение имени в саму сущность божества.

Считаем долго, во-первых, сказать, что это выражение принадлежит не нам и не Отцу Иллариону, но принадлежит облагодатствованнейшему преснопамятному российскому пастырю Отцу Иоанну Кронштадтскому. Когда ты про себя в сердце говоришь или произносишь имя Божие Господа или Пресвятой Троицы, или Господа Саваофа, или Господа Иисуса Христа, то в этом имени ты имеешь все существо Господа, в нем его благость бесконечная, премудрость беспредельная, свет неприступный, всемогущество, неизменяемость. Со страхом Божиим с верою и любовью прикасайся мыслями и сердцем к этому всезиждущему, всесодержащему, всеуправляющему имени. Вот почему он строго запрещает заповедь Божия употреблять имя Божие в суве. потому, то есть, что имя его есть он сам, единый в трех лицах, простое существо, в едином слове изображающееся и в то же время незаключаемое, то есть не ограничивающееся им и ничем сущим. Великие имена пресвятают Ройцы, или Отец, Сын и Святый Дух, или Отец, Слово и Святый Дух, призванное живою и сердечную верою и благовением, или воображённое в душе суть Сам Бог и низводит в душу нашу Самого Бога в трёх лицах» Отца Иоанна Кронштадтского «Мысли христианина» стр. 46-47. Это суть слова облагодатствованного и опытного молитвенника, ощутительно познавшего, сколь действенное, величественное и сладостное призвание имени Божия и имени Иисусова чистым сердцем, духом и истинною.

Ибо тогда Сам Иисус Христос ощущается и созерцается умно-сердечным оком во имени Своем. В этом смысле и говорил Отец Иоанн Кронштадтский, и Отец Илларион, и мы все, что имя Божие есть Сам Бог, но ни Отец Иоанн Кронштадтский, ни кто-либо из нас, как то видим из выше приведенных его слов, подчеркнутых нами, не возводим имя Божие, то есть букв и звуков, по существу, на степень божества отдельно от Бога и не поклоняемся имени Иисус отдельно от Бога, как в том нас укоряют Алексей, Кириевский и Инок Хрисан. Позволим себе спросить отца Алексея Киреевского, слыхал ли он когда-либо, чтобы кто из пустынников молился «Имя Иисус, помилуй мя»? Не слыхал ли он наоборот, что все молимся «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя»? Веруя, что призвав Его имя, имеем и Его самого, тайно незрима и неотделима от имени своего в нем присутствующего и скоро послушающего молитвы наши. Рецензия инока Хрисантфа вся построена на опровержение слов, что имя Божие есть сам Бог, которое инок Хрисантф не потрудился понять в должном смысле. Позволим себе спросить, откуда он взял, что Отец Иларион воплощает имя, самую сущность Божества? Мы этого у Отца Илариона в книгах нигде не нашли, но из того самого текста, которое в подтверждение этого своего заключения Ина Хрисан приводят, мы видим совершенно обратное, ибо Отец Илларион ясно выражает мысль, что Господь Иисус Христос присутствует в имени Своем.

В этом смысле он говорит, что имя Его есть Сам Бог по существу, ибо если бы была речь о воплощении самого имени в сущность Божества, тогда слово «присутствует» было бы неуместно. Также ясно выразили это положение пустынников и воинских в следующем исповедании своей веры во имя Господа, которое представили они своему игумену в соборном разбирательстве их спора с отцом Алексеем Киреевским о имени Иисусова. Исповедание Веру исповедуя, что в имени Иисус Христос присутствует Сам Он, наш Спаситель Господь Иисус Христос, невидимо и непостижимо, и всей своей сердечной вере утешаю себя божественным изречением моего Дорожайшего Ускупителя, Который сказал «Як же веруиси, и веруешь, будет тебе по вере твоей». Божественное и святейшее имя Иисуса называю Богом по своей сердечной вере, что оно неотделимо и не может быть отъято от Него, Господа Бога и Спасителя нашего Иисуса Христа, но едино с Ним. Отец Алексей Киреевский, однако, с этим исповедом не соглашается. Иоанн Хрисант боялся страха и держа небес страх. В конце своей рецензии он угрожает нам быть отверженными на страшном суде Христовом за то, что мы поклоняемся имени Иисус, а не самому Господу Иисусу Христу, что, как вы, владыка святые, ныне сами видите извыше написанный строк, есть лишь плод его воображения и ничем с нашей стороны не подтверждается. И посмотрите, в какую он сам впадает кулу.

Он дозволяет себе живую веру в таинственное, неотделимое или, так сказать, соприсущное и воепостасное присутствие Божие во имени своем приравнять пантеизму, то есть безбожному зловерию, будто Бог присущ всякой твари. Итак, до какой же степени Он этим унизил достопоклоняемое и Божественное, и Зверждительное, и Спасительное, и Страшное Имя Божие, приравняв Его всякой твари и отняв от Него всякую божественность? Всякое Слово Божие, Дух есть и Живот есть, и исполнено животворящие силы Духа Святого. Не тем ли падче имя Божие? Итак, столь уничижив имя Божие и имя Господа Иисуса Христа, не похвалил ли он также и Духа Святого? Не отверг ли он этим заповедь о вере во имя Господа Иисуса Христа, о которой столь ясно свидетельствует святой апостол Евангелист Иоанн Богослов? Заповедь его та, чтобы мы веровали во имя Сына Иисуса Христа и любили друг друга, как Он заповедал нам. Первое послание, 3 глава, 23 стих.

Итак, откуда же он взял, что мы само имя Иисус обожаем и самому имени Иисус отдельно от Господа Иисуса Христа молимся? Изми первое бревно, неверие хулы, из-за часе твоего, и тогда узреши изъятие сучец, мне его имя поклонство, из-за часе брата твоего. Матфея, глава 7, стих 5. 7 мая 1912 года, Святая гора, иноки Афонские. Но это письмо не возымело желанного действия и не только не разубедило архиепископа Антония в клювете имя Борцев на имя Славцев, но возбудил его недовольствие и гнев против меня, дерзнувшего выступить в защиту имени Господня. Это письмо не было им помещено в русском иноке, но в ответ Фиваица Мон написал слащавое письмо, в котором убеждал покориться во всем игумену Месаилу и не противиться против тех неприемлемых мнений, которые высказывались афонскими имяборцами. Болезнь глаз не только не проходила, но ухудшалась, и воспаление перешло и на другой глаз. Тогда в отчаянии я решился на крайние средства, и, несмотря на то, что дневной свет и ветер были для меня нестерпимы, взял палку и пошёл на другой конец Святой горы, в пещеру к угоднику Святому Нилу Мироточивому, искать у него благодатные помощи в моей неисцельной болезни.

Возвратился я оттуда через три дня, к общему удивлению всех, здоровым и зрячим, и немедленно же приступил к писанию моей апологии. Между прочим, во время моего богомолья, мне совершенно случайно, если вообще считать допустимо в мире случайности, Пришлось переночевать на келье святого Григория Паламы и ослужить литургию в церкви его имени. Этот святой известен как защитник того же самого догмата, который ныне защищаем мы. Хотя острое воспаление моих глаз и прошло, и я получил возможность свободно писать на пишущей машине, но перечитывать писанное я мог только с большим трудом и с большой опасностью, тем более невозможным было для меня чтение многочисленных и многотомных творений Святых Отцов. Но Господь неожиданно послал мне неведомых помощников, которые, узнав, что я взялся за словесную защиту имени Господа, стали пересылать мне те свидетельства разных святых отцов, которые они находили в их творениях. Моё сочинение я одновременно переписывал на восковых листках и отпечатывал на гектографе 75 экземпляров. В этом деле мне нашелся неожиданный помощник в лице брата Павла Григоровича, кавказского пустыника, бывшего штаб-родмистра Переславского-Драгунского полка, который приехал посетить Святую Гору. Он зашел ко мне, и мы с ним подружились, сошлись во мнениях, и он сделался моим драгоценным сотрудником.

23 июля, в день Владимирской Божьей Матери, особо почитаемой мною, апология моя была закончена, и в то же время началось преследование меня и ее отцом Иеронимом и имяборцами. Как видите, мне, совершенно неподготовленному богословию, пришлось выступить против таких авторитетов современной иерархии, как архиепископ Антоний и другие лица. Это мне и ставилось в укор моими противниками, которые мне указывали на то, что как я смею, не будучи богословом, возражать против такого ученого-богослова, как доктор-богословий архиепископ Антоний Волынский. И укоряли меня за это в крайней гордости и крайнем самомнении. Эти слова, конечно, могли бы меня смутить и заставить отказаться от взятой на себя защиты имени Господня, если бы я не имел того удостоверения, которое я нашёл в словах отца Иоанна Кронштадтского, и не имел бы ещё других. утверждающих во мне глубокое убеждение в истинности моего понимания, удостоверения Божьи, которые придавали мне ту необходимую твердость и непоколебимость, которые могла меня удержать от колебания при столь страстном оспаривании мнимыми великими человеческими авторитетами той глубочайшей и тончайшей истины, как непостижимое таинственное божество имени Господня. Одним из таких духовных подкреплений было поведанное мне пустынником Ефиме виденное им видение. В старостной четверг, возвратившись от святого причастия и задремав, он увидел себя в соборе Андреевского скита.

Там узрел он владычицу, окруженную солнцем святых, которая подошла к нему и сказала, указывая рукой в сторону моей кельи, Скажи Антонио, что я здесь сама благодетельствую. Пустынник Ефимий попросил владычицу. Какому, Антонио? Владычица ответила, тому, который в саду, к которому ты ходишь. Затем мгновенно увидал себя Ефимий в моей келье и увидал меня сидящим за книгой, в которой страницы были напечатаны в два столбца, причем один столбец был напечатан черной, а другой красной печатью. Я же сидел над книгой, вдумавшись, и сказал, это надо разобрать. И действительно, только благодатная божественная помощь могла сделать для меня возможным разобраться в столь глубоком и тонком вопросе.